Подземелье ведьм (СИ)

Глава 14

Сердце учащённо стучало, бухало в висках, пульсировало в животе. Крис одним движением взлетел по крутой винтовой лестнице замка, пытаясь добраться до покоев деда. Чем быстрее, тем лучше. Чем быстрее — тем больше вероятность застать маму живой. Пусть в бездну летит подземелье, ведьмы и Орден, но мать он спасёт, сумеет спасти, захлопнув прямо перед её носом врата в Хелингард.

— Берси. Отряд. Мама. — бросил он, едва распахнув двери в комнату Стейна. Горло пересохло от бега, изо рта вырвался только еле различимый хрип. Крис сглотнул и повторил. — Берси повёл отряд в подземелье. Мстить во имя Хозяина и Ордена.

Последнее предложение прозвучало с горькой насмешкой. Стейн, сидящий у камина с полупустым бокалом вина, только удивлённо вскинул брови, не понимая, не желая понять.

— Что?

— Чёртов дед! — рыкнул Крис, стукнув кулаком по стене. Костяшки неприятно заныли, но он не обратил на это никакого внимания. Надо было действовать. Надо было сразу же бежать к Регстейну, а не ждать помощи от этого ни на что не годного родственника. — Дочь твою убивать пошли!

И, не глядя больше на Стейна, он ринулся назад, вниз по лестнице, мимо холодного камня и обжигающего пламени чадящих факелов.

Прошлая битва закончилась ничем. Орден почти пробился в Регстейн, почти заполонил подземные пещеры и коридоры, почти присвоил их себе… Но Стейн приказал отступать. И они отступили. С разочарованием, с не утихшей жаждой и неутолённым голодом. Люди, столько лет мечтающие отыскать ведьм, а нашедшие горстку затворников, щурящихся от слишком яркого дневного света — почувствовали себя обманутыми. А потому, когда самые крепкие из Отчуждённых кинулись защищать вход в подземелье, разозлились и ответили. Кровью на кровь. Желая узнать, настолько ли она красная, как в человеке? Настолько ли она тёплая?

Но Крису до этого дела не было. Он стоял против брата — такого маленького и такого…смелого? Твёрдого в своём решении защищать дом и Эйрин, до конца защищать. И это взбесило Криса ещё больше. В груди, тяжело ворочаясь, разливалось что-то тёмное, горячее и колючее. В горле до сих пор свербело от звериного рыка, что вырвался изо рта, когда Крис увидел мать с другим. Он — пропал. Он — застрял в замке с этими человечишками. Он — думал о ней каждую свободную секунду. А она? Горевала ли о потерянном сыне? Вспоминала ли о нём? Нет. И это слово, слетевшее с его пересохших губ, подняло внутри волну ненависти. Чистой, незамутнённой ярости. И к маме, и к этому человеку, что держал ладони на её талии, и к брату, который готов был защищать их до последнего.

Но отомстить не дали и ему. Стейн приказал отступать. И люди, спрятав за спину луки, в ножны — мечи, отступили, настороженно оглядываясь на притихших ведьм. И Крис — отступил, зная, что назад дороги нет. Зная, что только в замке теперь найдёт он убежище. Зная, что Эйрин для него потеряна навсегда. И вдруг, уже ступив на тропинку, ведущую к берегам Вольденграса, он почувствовал запах, такой родной, такой привычный и успокаивающий — запах полыни и прелой листвы. Мама.

Эйрин стояла в тени пещер. Одна. Волосы чёрными мёртвыми змеями спадали на грудь, глаза подёрнулись тонкой белёсой пеленой, руки нервно теребили рукава шерстяного платья, распуская их цепкими длинными пальцами, ниточку за ниточкой. Он вскинул голову и остановился. Стейн вместе с Орденом шагал вперед, не оглядываясь на поле, устланное чужими телами и кровью… И Крис сделал шаг назад. Потом ещё один… И побежал к женщине, что в ответ только распахнула пошире руки, готовясь принять его в объятия. Он побежал к маме. С громким всхлипом упал на колени, уткнулся в её подол, размазывая слёзы по чёрным от грязи щекам. Она только улыбалась и гладила его холодными пальцами по спутанным волосам. А внутри медленно оттаивал лёд, расступалась темнота, отступала боль. И мама наконец стала снова мамой. А теперь он мог потерять её.

Крис остановился на мгновение, перевёл дух и бросил тело своё в пышущее жаром утро. Надо было спешить.

Ещё тогда, пару дней назад, Крис заметил, как недовольны люди, которым не дали возможности закончить начатое. Как недоволен Берси. Парнишке, может, впервые в жизни довелось выделиться, обратить на себя внимание, выслужиться перед хозяином… и всё зря. Не знал он, что Стейн не хотел бойни, крови и пепла. Хозяин хотел семью. «Вот и недоглядел, дурень», — зло фыркнул Крис, прибавляя скорости. Солнце нещадно жгло макушку и слепило глаза, трава безжалостно сминалась под ногами, только чертополох колючками вонзался в кожу, царапая её до крови. Но Крис не останавливался. Ему во что бы то ни стало надо было догнать Берси, который подговорил целый отряд выступить сегодня. До полудня. Во славу хозяину, что бледной тенью слонялся по замку, шепча себе под нос имя дочери. Дочери, которая, может, не доживёт до заката.

Эйрин аккуратными движениями накладывала мазь на раны тех, кто до сих пор не оправился после столкновения с людьми её отца. Она дула себе под пальцы, боясь причинить боль, и прятала взгляд. Ей казалось, что каждый знает, кто виноват в случившемся. И этот груз камнем висел на шее, тянул вниз. Она почти физически ощущала, как хрустят позвонки под его тяжестью, вот-вот сломаются.

Эйрин поила с ложечки отварами тех, кто до сих пор не мог оторвать руку от кровати. Она придерживала их за подбородок, стараясь не смотреть в глаза. Уверенными жестами подносила ложку к трясущимся, чуть приоткрытым губам и вливала спасительную жидкость. Но глаз не поднимала. Больно было смотреть на раненых. Ещё больнее, чем на мёртвых: тех, кто вошёл в Хелингард, жалеть было глупо, за них надо было радоваться.

Эйрин меняла повязку одному из Отчуждённых, когда в Регстейне поднялась суматоха.

— Люди, люди снова у рубежей… — раздавалось со всех сторон.

— Целый вооружённый отряд. Венди, отведи детей, стариков и раненых глубже в подземелье! — где-то за спиной раздался приказ Вигдис.

«Снова люди? Но… он же обещал…» — камень, висевший на шее, с хрустом упал вниз, вырвав куски плоти, оставив внутри зияющую рану. Эйрин уже не видела чужих суетливых сборов, не слышала испуганных криков и командного голоса Вигдис. Не заметила, как кто-то из совсем ещё молодых мальчишек взял в руки копьё Криса, согнувшись под его тяжестью. Как мама оглянулась на неё, не забывая подталкивать Томми внутрь пещеры. Не почувствовала, как Давен успокаивающим движением обнял за плечи, будто стараясь закрыть её, спрятать от происходящего ужаса. Но от мыслей и боли, что пробивала навылет, было не спасти. Отец отступил лишь для того, чтобы вернуться. Чтобы снова кромсать её народ, топтать башмаками тела павших, мстить жрицам. «И Крис… неужели Крис снова с ним?»

Материнское сердце встрепенулось. Эйрин, сбросив с плеч руки Давена, рванулась на поверхность. Она не знала, зачем. Может, чтобы убедиться, что сын больше не пойдёт против своего народа? Может, чтобы спасти его от летящего копья или режущего меча? Или… чтобы убить?

Крис, шумно дыша, оглядывался. Он не успел. Хотелось хоть раз в жизни оказаться полезным, опередить Берси, предупредить маму… Но Орден уже начал битву.

Берси, гордо вытянувшись в седле, раздавал приказы. И Орден почему-то его слушался. Неуклюжий и робкий мальчик криво ухмылялся, может быть, впервые чувствуя себя значимым. Крис обошёл его стороной. Связываться сейчас с Берси было опасно, надо было сначала помочь матери.

Крис нырнул в прохладу деревьев и закрыл глаза, успокаивая бухающее сердце. Переносицу его прорезала морщинка — он принюхался, стараясь уловить такой уже привычный запах полыни и листвы. Об остальных ведьмах Крис старался не думать. Если для Ордена он был тем, кто открыл двери в новый мир, то для ведьм — предателем. Разве кто-то из них знал, зачем он здесь? Но надо было идти, мама где-то рядом.

Он скользнул незаметной тенью вперёд. Человеческая одежда делала его своим для каждого в этой толпе. Кто-то совсем рядом проткнул копьём старика. Тот силился встать, но уже не мог. Крис отвернулся. Ему надо было найти маму, убедиться, что с ней всё в порядке. В нос ударил резкий запах крови. Он почувствовал, будто кровь покрывает его с головы до пят, застывает сухой коркой на коже, становится бурой. Тошнота подкатила к горлу, спазмы сжали внутренности. Но он не остановился.

Мама…

Её запах пробился через вонь чужих потных тел и железо на языке. Она стояла у входа в Регстейн и тревожно озиралась по сторонам. Потом, словно почуяв его, сорвалась с места и опрометью бросилась в его сторону.

— Мама…

Он кинулся навстречу. Он уже видел её испуганное лицо и сжатые в кулаки ладони, когда в грудь что-то ударило и мир перевернулся.

— Мама…

Как сквозь белёсую пелену он увидел глаза матери и раскрытый в крике рот. Но крика не слышал. Звуки вообще звучали приглушённо, как в детстве, когда он прижимал к ушам подушку, чтобы не слышать плач брата. Или как из-под толщи воды, как будто он всё-таки занырнул в воды полноводной горной реки и опустился на дно прежде, чем его размазало мощным течением по прибрежным валунам.

Он падал.

Заваливаясь на спину, скосил глаза на грудь и чуть не рассмеялся, наткнувшись взглядом на яркое оперение стрелы. Губы попытались искривиться в подобии улыбки, но не смогли — онемели. Наконец, спина коснулась земли. Оперение смешно подрагивало.

— Крис, мальчик мой, — еле слышно пробилось сквозь заложенные уши. Он с усилием отвёл взгляд от оперения и посмотрел в сторону. Рядом на коленях стояла мама, склонившись над ним со слезами. Он поднял потяжелевшую руку и провёл пальцами по её щеке, стирая слёзы. Слёзы, которые видел первый раз.

Сколько он себя помнил, мама никогда не плакала. Не плакала, когда стирала руки в кровь, помогая Тире. Не плакала, когда видела, как сыновья задирали друг друга. Не плакала даже тогда, когда он пытался её убить…

Но плакала сейчас.

Горячая солёная капля упала ему на грудь. Крис поморщился от боли, но не отвёл взгляда от мамы. От глаз, в которых плескалась боль.

Гул в ушах стал стихать, и на Криса обрушились звуки битвы, что продолжалась вокруг. Никого не волновало очередное распростёртое на земле тело, пусть это и было тело того, из-за кого началась эта битва.

— Мам, а ты меня любишь? — еле слышно выдавил он из пересохшего горла — губы не слушались. От этого почти незаметного движения наконечник глубже вошёл под рёбра, заставляя истошно закричать от огня, что разлился по телу, обжигая внутренности. Вместо крика вырвался лишь сип, покрывая бедные потрескавшиеся губы новым рисунком тонких, но болезненных линий.

— Тише, тише, родной мой, — она кинулась к нему, увидев, как его выгнуло дугой. Бережно взяла его прохладными и дрожащими пальцами за голову и уложила себе на колени. Грязное выцветшее платье пахло родным подземельем — сырым, холодным, заброшенным. Крис закрыл глаза.

— Мам?

— Люблю, глупый, сильно люблю. — Она перебирала его волосы, запутываясь в отросших чёрных волосах, в которых уже поблёскивали седые пряди. «Как же много пришлось тебе вынести», — с горечью подумала Эйрин, стараясь сдержать слёзы.

Крис умирал. Не нужно было быть ведьмой, чтобы понять это. Её сын умирал, и она знала, что ни одно снадобье на свете не спасёт его от этой смерти.

— Мам, мне холодно.

Хищник в нём заснул. Крис шевельнул рукой, привлекая внимание, а когда Эйрин накрыла его ладонь своей — прижался к длинным её пальцам сухими и горячими губами. В глазах начало темнеть.

— Я рядом, — произнесла Эйрин, а потом запела.

Долгие и тягучие низкие звуки разлились над полем. Люди, до сих пор сражавшиеся не на жизнь, а на смерть — остановились. Лучники опустили луки, воины — копья и секиры. Раненые, радуясь перерыву, поспешили укрыться в пещерах, разбросанных по округе. А песня всё звучала и звучала, разбивая своим хриплым и надтреснутым звуком сердца, чтобы воскресить их вместе с надеждой, которую потеряли теперь и ведьмы, и люди.

Крутись веретёнце, жуткое колесо.

Не вижу света солнца, жизнь словно страшный сон.

Из Криса уходили последние крупинки жизни. Он уже не старался ни ободряюще улыбнуться, ни пошевелиться, ни произнести слова — лежал недвижимый с закрытыми глазами. И только судорожно вздымающаяся грудь говорила о том, что её сын всё ещё жив.

Эйрин стиснула зубы и прикрыла глаза, делая глубокий вдох. Спасти своего ребёнка она уже не могла. От неё мало теперь что зависело… Но одно она могла точно — проводить его в путь достойно. Так, как делали её предки. Она набрала в грудь побольше воздуха и продолжила горькую прощальную песнь.

Многих века косила твоя калена стрела.

Я жизнь ему подарила, а ты её забрала.

В воздухе повисла тишина. Крис шумно вздохнул, приоткрыл глаза и, улыбаясь, потянул к ней руки.

— Ма-ма…

И его глаза закрылись, чтобы больше никогда не посмотреть на мир. Глаза, что как две капли воды были похожи на её. Глаза, в которых она, наконец, увидела мольбу о прощении. И само прощение.

Битва возобновилась.

— Мам, он что, умер? — раздался за спиной дрогнувший детский голос.

Дверь распахнулась с противным визгом и, стукнувшись о стену, ленивым движением возвратилась в прежнее положение. Берси, успевший сбежать с поля боя и ждущий хозяина в холле, испуганно вздрогнул.

— Чего глазеешь, медвежонок⁈ — ядовито бросил Стейн парню, который склонился перед ним в подобострастном поклоне.

— Я это… — Берси, покраснев, казалось, всем телом, суетливо отошёл в сторонку и, заикаясь, произнёс, — купальня готова, господин.

Стейн только хмыкнул, сбрасывая на пол влажный плащ, измазанный болотной жижей.

— Убери.

Берси в то же мгновение кинулся выполнять приказ хозяина. Стейн обвёл рассеянным взглядом холл и быстрым шагом прошёл к себе в комнату.

Роскошное убранство опочивальни нисколько не было похоже ни на тот маленький чердак, где он провёл своё детство, ни на уютный скромный домик Гретты, ни тем более на мрачную небольшую пещерку Регстейна. И пусть он всегда мечтал о собственном замке, сейчас ему меньше всего хотелось находиться здесь. Прожить ту жизнь, что привела его в этот замок. Замок, который грозился стать его могилой.

Он остервенело пнул колонну, возвышающуюся посреди комнаты. Ногу свело от боли, но он её почти не почувствовал. Грудь рвала другая боль, выворачивая его наизнанку. Он упал на колени, пытаясь подавить тошноту, бьющуюся в горле.

Ослушавшийся приказа Берси. Волосы цвета воронова крыла. Всадник, несущийся к юноше с копьём наперевес — его всадник. Полные ужаса глаза дочери. Желание помочь. Натянутая тетива. Стрела в дрожащих пальцах. Упругий порыв ветра. Свист. Яркое оперение в груди Криса.

Стейн успел издать сдавленный рык прежде, чем содержимое его желудка оказалось на отполированном до блеска каменном полу. Он сжал руками виски и отполз назад. В нос бил кислый запах, заставляющий слезиться глаза. Или это были слезы?

— Век бы не встречать тебя на пути своём, Вендела, дочь подземелий, — почти простонал он, сжимая рукава рубахи в трясущихся потных ладонях.

Хотелось спрятаться на тётушкином чердаке, засунуть голову под одеяло и забыться блаженным сном, в котором у него нет ни жены, ни дочери, ни внука. Кто знает, как повернулась бы тогда его жизнь? Может, ему не пришлось бы влачить жалкое существование в грязном Регстейне; искать дочь и жену по болотам и скалам, заросшим колючими кустами; быть основателем этого Ордена, сидящего уже у него в печёнках. И уж точно не пришлось бы убивать собственного внука! И зачем он только наврал Крису про несуществующее пророчество? Так сильно хотелось прорваться в Регстейн? Так получай же!

Стейн подтянул колени к груди и начал раскачиваться из стороны в сторону. Голова раскалывалась от каждого движения, но он продолжал методично покачиваться, монотонно шепча под нос имя внука. Внука, которого подобрал, как щенка, и всё для того, что обречь на гибель от собственных рук. Какая нелепость! Как из наивного парнишки, мечтающего о магии, он превратился в чудовище? В горле клокотала ненависть к самому себе. Хотелось плакать, но глаза оставались сухими. И только дрожащие пальцы выдавали его состояние.

Раздался почти неслышный стук. Стейн замедлил движение и насторожился.

— Господин? — Берси приоткрыл дверь и просунул голову в образовавшийся проём. И зря, потому что почти сразу же в него полетел бронзовый поднос, который ещё утром Берси сам принёс в комнату хозяина.

— Проваливай, — хрипло крикнул Стейн, почувствовав во рту привкус рвоты. Затылок заломило от резкого движения, а перед глазами замелькали чёрные мушки.

Берси, бросив мимолётный взгляд на хозяина, пугливо скрылся за дверью. Стейн, пошатываясь, встал. Бросил на пол расшитое золотом одеяло, прикрыв рвоту. Забрался на кровать и в изнеможении закрыл глаза, стремясь провалиться в пустоту, чтобы не вспоминать о том, как в самый важный момент жизни у него дрогнула рука. Черные точки становились всё ярче, крупнее; они мельтешили под веками до тех пор, пока полностью не заполнили пространство.

Но и за порогом сновидений спокойствия для Стейна больше не было.