Подземелье ведьм (СИ)

Глава 15

Томми свернулся калачиком у тела брата и закрыл глаза. Он старался не хлюпать носом, чтобы не потревожить душу Криса, но слёзы, упрямо капающие и капающие из глаз, не давали ему этого сделать.

— Глупый ты, — прошептал мальчик, который за последние несколько недель успел стать старше на несколько десятков лет, — и чего тебе дома не сиделось?

Он протянул руку и коснулся пальцем посиневших губ брата. Волосы Криса побелели за мгновение до смерти, глаза были закрыты — и теперь, впервые в жизни, два брата стали похожи на братьев хоть немного. Смерть одного сравняла их. Теперь Томми больше нечего было делить с Крисом.

— Хочешь, я побуду с тобой? — в проёме показалась растрёпанная голова Агуши. Ей волосы, в любое время дня и ночи заплетённые в две тугие косы, торчали во все стороны.

— Нет, не надо. — Томми снова шмыгнул. — Я должен сам.

— Хорошо.

Агуша бесшумно скрылась за поворотом, а он снова повернулся к брату. Сегодня он должен быть здесь, и он это знал. Ещё в детстве, в тот единственный год, когда Агуша ещё не была его другом, а Крис принимал его за брата, они поклялись на старой разбитой ракушке, которую так любила их мать, что если один умрёт, то второй последует за ним до дверей в Хелингард — царство мёртвых, провожая в последний путь. Вряд ли Крис, приводя сотни людей с оружием в руках, собирался сдержать эту клятву, если убьют его маленького брата, которого он так сильно ненавидел… Но Томми не мог отказаться от того, с кем появился из яйца с разницей всего в одну секунду. Не мог отказаться от клятвы, что связала их, бывших друг другу чужими, больше, чем связывает родных и близких людей.

Томми близоруко прищурился и смахнул с лица волосы, мимоходом стирая с щёк слёзы. Это не были слёзы утраты. Сложно скорбеть по тому, кто не существовал для тебя, пусть и был родным братом. Да и скорбь его народом не приветствовалась. Томми усмехнулся бледными губами, не отрывая взгляда от лица мертвеца.

— Да, помнишь, как ты плевался, когда узнал, что люди годами рыдают на могилах умерших? Я тогда думал, что от отвращения. Ты часто презрительно кривился, когда речь шла о людях. Но не в этот раз. В этот — ты захотел стать их частью. Захотел, чтобы и о тебе кто-то помнил и горевал, не сумев попрощаться, как это сделал бы любой из нашего народа. Не тогда ли ты переметнулся к людям? — прозвучало с необычайной серьёзностью из уст Томми.

Мальчуган замер и задержал дыхание в ожидании ответа, но в ответ прозвучала только тишина. Да и что мог ему сказать бездыханное тело брата? Впрочем, Томми и так знал всё, что мог бы ответить ему Крис.

«Мы, ведьмы, так хвалимся своим народом, его величием, но живём в заброшенных и склизких пещерах, пока люди каждой утро наблюдают восход солнца, — сказал бы он, — мы кичимся тем, что подобны богам, но наши женщины лишены способности созидать, ведь даже детей они не создают в чреве своём, а только пользуются тем, что даёт им природа. Этого достаточно, чтобы презирать ведьм. Но и после смерти они, подобно животным, поют песни и танцуют на костях мёртвых вместо того, чтобы воздать им честь. Почему люди бережно укрывают своих умерших землёй и рыдают по ним, а наши — бездушно сжигают тела, развеивают прах и забывают о тех, кто был им дорог, ещё до того, как солнце сменит луну на небосводе? И это мы называем любовью?»

— Да, брат. Это и зовётся любовью. — Томми коснулся губами холодного лба и замер. Он знал, что мать, ещё пару часов назад бьющаяся в истерике, сейчас готовится к ритуалу, который так не любил Крис.

Круг семи, знатно поредевший из-за брата, встанет у алтаря, совсем недавно вырубленного в камне. Старый алтарь, помнящий тела каждого, кто вступил в брак, нынче лежит разрушенный в пещере, засыпанной обломками. Поэтому ритуал проведут у нового алтаря — тёмного гладкого камня, ещё не принявшего в дар ничего, кроме алой крови.

— Мама мне рассказала, я знаю. Хочешь, и тебе расскажу, как это будет? Вигдис на правах старшей первой войдёт в пещеру и зажжёт факелы на каменных сводах, запалив от них свечи, стоящие по четырём сторонам алтаря. Сварливая Рогнеда зажигала свечи много-много лет… Но теперь её нет. Следом за Вигдис войдут остальные. Они встанут вокруг камня, и тогда Марна затянет свою песнь, пока мама будет раскладывать на алтаре травы. И после этого принесут тебя.

Томми запнулся на последнем слове и замолк. В звенящей тишине глохли все остальные звуки, но ему и не нужно было слышать. Всё, что он хотел сейчас услышать — так это голос брата. Голос, который больше никогда не прозвучит ни в Регстейне, ни на поверхности.

— А потом принесут тебя, — повторил он, зажмурив глаза и сжав ладошки. Из-под дрожащих век скатилась слезинка. Мальчик смахнул её костяшками пальцев и продолжил, — а пока тебе нужно полежать здесь. Понимаешь?

— Томми, — в проёме появился Давен. Он стоял, ссутулившись и подперев плечом своды. В этой маленькой пещерке он казался великаном.

— Да? — Томми повернулся к папе, неловко смахивая слёзы рукой.

— Пойдём, мама зовёт.

Томми в последний раз оглянулся на брата, провёл ладонью по выбеленным волосам и прижался в поцелуе к бледному холодному лбу. Под губами будто застыл камень. Ничего от Криса не осталось в этом теле, что теперь напоминало старую тряпичную куклу, какие Агуша вечно разбрасывала по своей кровати. А раз ничего не осталось, значит — пора отпустить. «Как бы ты ни тянулся к людям, ты не человек. И мы не люди. Мы не будем держать тебя подле себя мыслями, слезами и стенаниями. Сегодня ты освободишься», — пронеслось в голове у Томми, пока он вставал с лежанки.

Давен подошёл к сыну, взлохматил светлые его волосы и, взяв за руку, повёл к выходу. Томми на мгновение застыл на пороге, зная, что больше никогда не увидит Криса. В воздухе, посреди пыли и смога, вдруг разлился аромат свежей и влажной земли.

— И я тебя тоже любил, — одними губами прошептал Томми, выходя из пещеры.

Эйрин пошатнулась и, почувствовав, как её руку сжала ладонь матери, прикрыла глаза. Жрицы уже окружили алтарь и приготовились к ритуалу. К ритуалу, от которого отказывались до последнего. Теперь Эйрин и сама не была уверена, правильно ли поступает.

— Я рядом. — Венди сильнее сжала ладонь дочери. Теперь, когда ей наконец-то представился случай поддержать Эйрин, она не собиралась отступать. Столько лет они упустили, столько лет, которые уже не вернёшь.

— Да, мам.

Эйрин сцепила зубы, пытаясь подавить нахлынувшую тошноту. Её бросало то в жар, то в холод, тонкая кожа покрывалась мурашками, а перед глазами вместо стен пещеры и лиц жриц — плыли разноцветные пятна, сливаясь в одно большое, огромное пятно. Пятно, принимающее очертания любимого лица. Лица Криса. Эйрин всхлипнула.

— Девочка, — Мэрит с жалостью взглянула на неё и тут же отвела взгляд, — мёртвые не любят, когда по ним плачут, уж тебе ли об этом не знать?

— Да, не любят.

Эйрин утёрла тыльной стороной ладони щёки и глубоко вздохнула — не время лить слёзы. Пора было начинать. Круг семи, состоящий нынче из четырёх женщин, не хотел совершать ритуал над тем, кто был повинен в смертях стольких ведьм. И то, что Эйрин теперь стала пятой, заняв место Тиры — мало что решало. «Ильва ушла и не вернулась. Из-за него», — тоном, не терпящим возражений, отвечала Вигдис. «Спасёт ли ритуал того, кто отказался от корней своих?» — вторила её Марна. И только Венди и Мэрит сочувственно смотрели на неё, готовясь выполнять свой долг перед тем, кто его от них не требовал. И вот теперь, когда круг снова собрался пред алтарём, Эйрин нужно было вспомнить о том, кем она являлась.

Марна, дождавшись, пока Эйрин кивнёт головой, запела свою песнь. Для каждого из ведьм она была своя и никогда не повторялась. Эйрин шумно вдохнула, почувствовав, как грудь пронзают маленькие острые молнии, и жадно прислушалась к словам.

Птица падает камнем замертво

Там, где тень от тебя легла.

Ты мог жизнь приносить и радовать,

За тобою же шла беда.

Силу ты искосил играючи,

Землю предков предал пыли.

Но простят тебя боги, мальчик мой.

Путь очистит огонь любви.

Эйрин взяла в руку масло и, омывая им тело сына, присоединилась к строкам, завершающим обряд.

Там, куда не ступала никогда нога человека — быть тебе дома.

Там, где небо целуется со скалой — быть тебе дома.

Там, где ныне живые и падшие встречаются на рассвете — быть тебе дома.

Да откроет Хелингард тебе свои двери.

Да внемлет он нашим словам.

Клянёмся, что память о тебе развеется с первым порывом ветра, возносящим прах к вратам Хелингарда.

Эйрин в последний раз взглянула на лицо сына, надеясь увидеть, как дрогнут веки, приоткрывая ледяную синеву глаз… Но лицо его оставалось неподвижно. Она провела ладонью по белоснежным волосам и прикоснулась губами ко лбу, не в силах отпустить сына. Раньше эта традиция казалась ей красивой — умирающего сжигали под ритуальные песни, а потом семь ночей её народ праздновал вместе с тем, перед кем открывались врата в Хелингард. Никто не оплакивал умерших, полагая, что они обрели свободу от земных уз и приблизились к богам. Но сейчас ей отчего-то не хотелось ни петь, ни плясать под свет факелов, отпуская того, кто был ей дороже жизни.

— Рина, — мать аккуратно потянула её за рукав, привлекая внимание, — пора.

Мэрит подошла с другой стороны и взяла её под руку, провожая к маленькой закрытой пещере, куда должны были позже перенести тело Криса. Пещера была усыпана сухими ветками, которые Отчуждённые уже успели принести с поверхности. В середине стоял камень, подобный алтарю — широкий и плоский, способный вместить любое тело, готовое к путешествию к вратам Хелингарда. По краям пещеры горели факелы, освещая последнее земное убежище мёртвых.

Эйрин поёжилась, обхватывая озябшими руками плечи. К ней подошли Давен и Томми — те, кто не входил в круг семи, не должны присутствовать на ритуале омовения. Теперь же и они могли проститься с Крисом. Мужчины встали рядом.

— Держись, стрекоза. Я с тобой, — на ушко прошептал ей Давен, привлекая к себе Эйрин за талию.

— Ему там будет хорошо, мамочка, — Томми прижался головой к материнской груди и тяжело вздохнул, стараясь не заплакать. Он сильный. Ему нужно быть сильным, чтобы маме не пришлось переживать ещё и из-за него.

В пещеру вошла Вигдис, за ней — мужчины, несущие на плечах тело Криса. Его обнажённое тело блестело от масла при свете факелов. Белоснежные пряди спадали на лоб, закрывая веки. Давен прикоснулся губами к макушке любимой женщины и ласково провёл пальцами по талии успокаивающими движениями. Ему уже приходилось терять, но он не знал, как быть. Хотелось забрать её боль, впитать её подушечками пальцев… Но он понимал, что всё, что может сейчас сделать — это просто быть рядом.

Тело Криса уложили на камень. Молоденькие девочки, только-только вступившие в возраст, позволяющий войти в подземелье за яйцом — стайкой вынырнули на середину пещеры в быстром танце. Их шустрые ножки кружили вокруг ложа покойника, руки — касались его тела в неумелых движениях. Крису отдавалась последняя дань, последние почести.

Как только ритуальный танец закончился, Эйрин сняла с талии руки Давена и, на правах матери, первой подошла к камню со свечой, зажжённой от факела. Она поставила свечу в изголовье и встала рядом. Один за другим подходили те, кто хотел попрощаться с её сыном. Свечей вокруг тела становилось всё больше.

— Знал бы ты, как много тех, кто тобой дорожил, — совсем не по-детски прошептал Томми, устанавливая свечу рядом с правой рукой брата. Агаша, стоящая рядом, только молчаливо кивнула головой.

Как только была поставлена последняя свеча, Эйрин наклонилась к сыну, прижимаясь к его лбу в последнем поцелуе, и обрушила одну из свечей на землю, богато устланную сухими ветками.

Пламя быстро побежало по дереву, поглощая его с огромной скоростью. Ведьмы поспешили выйти из пещеры, Эйрин последовала за ними. И пусть хотелось лечь рядом с сыном, всё, что ей оставалось — выйти и позволить мужчинам завалить проход большим валуном. Она знала, что совсем скоро пламя довершит своё дело. А завтра с рассветом она войдёт в выжженную дотла пещеру, чтобы собрать прах, смешанный с золой, и развеять его по ветру.