Подземный корабль

13

Это случилось уже весною, теплым мартовским утром. Как обычно, Мстислав Романович Морохов покинул квартиру, шагнул в пустой коридор, где никакой сосед не мог попасться навстречу, миновал дружелюбные мозаики на блестящих стенах, вошел в лифт. Стеклянная кабина, опустившись на несколько метров, вдруг замерла без скрежета, без малейшего шума. В этом была какая-то мягкая непреклонность — так интеллигентный человек, чьим терпением мы злоупотребляли, вежливо дает понять, что больше на него рассчитывать не стоит. Вот и лифт, очевидно, решил, что уже слишком много раз таскал жильца с двадцать седьмого этажа на первый. Морохов достал мобильный телефон, набрал номер консьержа — и долго слушал длинные гудки. Значит, электричество отключили во всем доме.

Понемногу белая арена двора стала заполняться аборигенами его острова. Каждый из них исполнял один и тот же ритуал в честь Мстислава Романовича: спускался по сизым ступеням, поднимал голову и так замирал навсегда. На любой из этих физиономий, без сомнения, сейчас нарисованы удовольствие и восторг. И можно представить, как отлично это смотрится с земли — внутри стеклянного треугольного стакана шевелится небольшой черный человек… Одна из фигур подняла вверх ладони, и стала покачиваться, подняв голову. Чем он занимается там внизу? Решил помолиться Богу? Нет, ему пришла в голову чудесная мысль информировать хозяина словесно, притом что на вершину, где тот завис, ни единый звук вскарабкаться не сможет. Остается лишь сидеть здесь и ждать, пока эти неандертальцы возьмут в руки орудия труда.

Налетел ветер, сильный, наверное, очень влажный, взвыл и обвил кабину, сотрясая ее стекла. Кажется, будь он лишь немного сильнее — и вся башня «Мадагаскара» разломится, как старое дерево. Морохов снова взглянул вниз. Теперь по снегу была прочерчена черная линия, она дрогнула, чуть сдвинулась… Это там внизу тянут кабель. Между тем бесследно уходило хорошее утреннее время. Можно попытаться сесть в этой камере на пол, но длинные его конечности не могут толком разместиться. Тогда он опустился на одно колено, на другом утвердил колеблющийся ноутбук, открыл его и вошел в свою почту. Но это утро решило быть абсурдным и бредовым. Вот первая строка в первом же письме, встретившая его:

“Собака беспородная. Шесть штук. Цена за единицу — 600 рублей”.

Он решил покупать новые станки для фабрики имени коммуниста Хорина и взять под сделку кредит.

В Донницы было отправлено задание: свести имущество в единый список, чтобы хозяин в Москве мог выбрать, какие именно ценности предлагать банку в качестве залога. Незатейливые и честные его сотрудники решили перечислять все строго по порядку. Поэтому первым делом они внесли в перечень сторожевых псов, всегда лежавших около ворот.

“Собака беспородная. Шесть штук. Цена за единицу 600 рублей”.

Он отправил на фабрику энергичное, из четырех строк письмо и в эту минуту понял, что некто находится вблизи него. Поднял глаза: напротив в небе висела ворона и шевелила медленно крыльями. Она была большая и неравномерная: хвост с одного края выдран наполовину, на правом крыле основательно прополоты перья. Взгляд скептический, спокойный, смелый. Хотел бы он почаще встречать людей с таким взглядом. Мстислав помахал рукой, тут же решил, что она испугается и улетит, но птица осталась на месте. Только тогда он сообразил, что ворона не видит его. Стены лифта прозрачны для того, кто внутри, но снаружи они зеркальные. И никто во всем районе не удивляется человеку в стеклянной коробке, а просто наблюдает, как висит блестящая призма между землей и небом, уже на территории неба.

К удивлению птицы, треугольный стакан сдвинулся с места и медленно начал скользить вниз, пока не опустился на заснеженный стол. Дверь лифта открылась, Мстислав Романович оказался в холле. Почти в полном составе подданные выстроились там, встречая его, словно вернувшегося из изгнания президента. На его пути появилось плоское бурое лицо электрика, он явно собирался оправдаться (или, наоборот, доложить, как славно поработал). Морохов пошел прямо на него, тот шарахнулся, его физиономия все-таки отразила какое-то смятение. Мстислава Романовича подобные истории всегда приводили в состояние абсолютного бешенства. Сказать вечером Ибрагиму, что надо просеять всех придурков, обслуживающих дом и нанять персонал, который будет вменяем…. Морохов все продолжал думать об этом, тем временем его машина застыла в сковавшей проспект протяженной пробке и нашла успокоение рядом с продуктовым ларьком. Из стеклянных дверей жители Москвы выносили батоны хлеба и сосиски. У входа росла короткая пальма, вкопанная в асфальт, залитая бетоном и окруженная обледеневшими валунами. Пластиковые синие ее листья вытягивались и дрожали на ветру.

В середине дня в его программе значился ресторан “Айоли”, где уже был заказан отдельный кабинет, задернутый занавеской с изображением солнца и женщин. Там Морохов ждал нового друга и партнера — Валерия Вервикова, мэра города Донницы.

Три десятилетия назад при фабрике, что теперь принадлежала Морохову, завели бассейн, от которого теперь не было никакой возможности отцепиться. На дне черепки битого кафеля, по стенам извивается ржавчина, ремонт будет стоить бешеных денег, но это наследство называется социальным объектом, и по закону его нельзя продать или просто заколотить. Юристы Морохова отыскали интеллектуально красивое решение задачи — подарить бассейн городу. Телефонный звонок в Донницы: “Могу ли я поговорить с господином Вервиковым?…Валерий Степанович, я узнал о вашем будущем визите в Москву, позвольте считать вас своим гостем. Мне известно, что обычно вы останавливаетесь в гостинице “Россия”, но не выбрать ли на это раз “Шератон”? Мой секретарь прямо сейчас закажет номер… Открылся новый ресторан высокой французской кухни, некоторым она нравится, некоторым — нет, но один раз попробовать нужно… ” В отдельном кабинете “Айоли” мэру объяснили необходимость перевода бассейна с ведомственного бюджета на городской. Московский друг подарил созданный его дизайнерами VIP-ежедневник, в боковой кармашек которого был аккуратно заправлен конверт с десятью тысячами долларов. Такими вещами Мстислав Романович всегда занимался лично, не одобряя посредников.

И вот интересная тенденция. После того как деньги приняты, представитель государства сразу же пускается в многословные похвалы только что совершенному поступку. “Что же, Слава, большое дело мы сейчас сделали. Посмотрите, ведь все развалено, от Владивостока до Калининграда, при Сталине расстреливали бы за такое… А вы по-другому поступаете, трудитесь ради города. Значит, возрождается государство, если у деловых людей появляется социальный подход… ” Объяснит ли кто-нибудь, зачем это нужно? Может быть, это наивная игра ради уважения к самому себе? Ты сделаешь вид, что поверишь в мою честность, а я сделаю вид, что поверю в твою. А может быть, деньги действуют как полбутылки водки, приводя в благостное настроение и вызывая желание говорить любые, пусть даже самые бредовые комплименты? Или же все гораздо проще: это детская отмазка на случай, если разговор пишут? Как бы там ни было, таинственный механизм внутри Вервикова никак не хотел войти в режим затухания. Но вот пружина докрутилась до конца, они распрощались, и мэр был увезен прочь в такси представительского уровня, которое вызвал ему владелец донницкой фабрики.

Завершив это неправедное дело, Морохов почувствовал некоторую тоску, как всегда после общения с аналогичными государственными людьми большого или малого калибра. Наступал вечер пятницы. Что, если просто поехать домой?

Уже в “Мадагаскаре” он с удовольствием расположился на диване, рядом на столике разместил кофе и коньяк… Вероятно, в газете города Донницы появится заметка про бескорыстный дар предпринимателя городу. А теперь, не торопясь, решим, что будет интереснее: поставить фильм или наконец-то вытащить с полки книгу о храмах Индии, привезенную с Гоа.

И тут снова мягко выключился свет.

Все исчезло вокруг него. За окном бледнели и исчезали зеленые и лиловые ленты заката. От стоявшего на столе кальяна осталась половинка, что была ближе к окну, темная же часть, обращенная в комнату, растворилась. Морохову пришлось бродить по квартире, населенной незнакомыми многоугольными предметами: они неожиданно выныривали, чтобы на них можно было наткнуться ногой или локтем. Жилец решил позвонить вниз, узнать, долго ли это будет продолжаться. Но, как и утром, телефоны молчали.

На этот раз через четверть часа свет не зажегся. Там, внизу, электрики сейчас перебирают провода своими кривыми и сонными пальцами. Другого выхода нет, надо спуститься и ребят взбодрить. Но обе башни плавают в темноте, а карманным фонариком он не обзавелся. Стоп, у него же есть его собственная голова! Как можно было забыть о ней? А между тем этот громоздкий предмет совершенно точно перебрался в “Мадагаскар” вместе с другими вещами, ценными или ненужными.

Эта голова появилась у Мстислава Романовича к тридцатипятилетию. Изнемогавшие в поисках подарка друзья отыскали лавочку, где на заказ лили фигурные свечи. Мастерам предоставили несколько фотографий юбиляра, и те создали его восковой бюст в натуральную величину. Эту свою копию Морохов тогда рассматривал с подозрением — ее сомкнутые губы и устремленный вперед взгляд свидетельствовали, что она знает что-то, ему недоступное. Толстый хлопковый фитиль торчал из макушки. Мстислав Романович никогда не зажигал свою голову, на его старой квартире она быстро нашла место на антресолях, а здесь отправилась в почетную ссылку на верхние полки большого шкафа.

До этого шкафа он добрался, отворил дверцы, на ощупь нашел круглый шершавый объект, извлек его наружу. Пошел в кухню, поставил на стол, поджег. Кухня мгновенно оживилась. Что ж, с этим факелом можно идти вниз. Стеклянные панели откликались и умножали его изображение. Он вышел за пределы своей квартиры и закрыл за собой дверь. Где здесь лестница? В жизни по ней не ходил. Очередная сумасшедшая мозаика с изображением каких-то солнечных протуберанцев метнулась ему навстречу.

Приходилось ли вам спускаться по лестнице с собственной горящей головой в руках? Стоит сказать, что это крайне неудобно. Целесообразнее всего держать ее сзади за шею, но у Морохова быстро заболели пальцы. Зато горела она хорошо и ровно. Дорога вниз была бесконечна: двадцать шестой этаж, двадцать третий… появится когда-нибудь двадцатый или нет?.. Как будто спускаешься в глубокий колодец, ввинчиваешь себя в сырую землю. Площадка между пятнадцатым и четырнадцатым этажами — отмечаем ее как середину пути. Надо все время перекладывать свечу из руки в руку, так проще. Неужели и его собственная голова такая же тяжелая? Вот, наконец, десятый. Тут он отдохнул несколько минут, поставив свечу перед собой на подоконник и глядя ей в глаза. Свет интересно распределялся по воску: шея и подбородок были каменно темны, зато верхняя часть сделалась полупрозрачной и светилась, словно матовое стекло.

Свеча стоит на фоне окна, и заснеженное поле расстилается за ушами воскового Морохова. Сбоку видны окна пятиэтажки, они-то освещены. Там, наверное, в тесных кухнях сидят люди, едят вареную картошку, пьют водку. Среди них может быть и мадагаскарский электрик, это очень правдоподобно… Так, хватит, спускаемся вниз. Вот второй этаж, вот последняя лестничная площадка между этажами, последняя бережно выложенная на стене мозаичная планета. Наконец, табличка с номером “1” над стеклянной дверью. Эту дверь Мстислав Романович толкнул, она, открывшись, вздрогнула и зазвенела.

Ни разу раньше не пользовался лестницей и совершенно не представлял, куда она выходит. В какой части “Мадагаскара” ему теперь довелось очутиться? И справа, и слева в темноту уходит длинный коридор без каких-либо опознавательных знаков. Жилец дома наугад выбирает направление, по пути его свеча вытаскивает из тьмы одинаковые блестящие плоскости полированного гранита. Потом дорога решает изогнуться, он явно идет по окружности. Теперь местность ему кажется знакомой, он догадывается, куда попал — неподалеку расположены дорожки для боулинга. И где-то в этих краях напали на его Алену. Так оно и есть: вот место, где отодран кронштейн от стены. Значит, это район вблизи каминного зала. Через несколько метров из темноты выползут очертания его торжественного портала.

Морохов быстро пошел вперед, но, должно быть, пропустил поворот или вообще свернул не туда. Коридор закончился непредвиденной и неизвестной развилкой. Куда теперь? Наугад пошел влево, и тут очень близко послышались шаги. Кто-то осторожно шел по коридору ему навстречу.

Пусть этот неизвестный служитель “Мадагаскара” выведет его к фонтану, и прекратится, наконец, бессмысленное одинокое кружение. Человек находился уже совсем близко, шаги его сделались осторожнее — и вдруг стихли. Морохов вышел из-за поворота. Его свеча мгновенно осветила того, кто шел к нему.

Это был незнакомый смуглый мужчина с короткой бородой, в белой чалме и в рубашке, перевязанной веревкой. Увидев Морохова с горящей его головой, он закричал от ужаса и бросился бежать.

Морохов побежал за ним. На руку ему плеснул горячий воск, но не было времени на это отвлекаться. В жизни он не испытывал такого азарта. Тот, за кем гнались, был молод, бежал быстрее, к тому же Морохов боялся нечаянно погасить свечу. Крупная круглая серьга в ухе у того человека, в темноте она поблескивает. Дальше виден тупик в конце коридора, и здесь надо загнать его в угол… Но в стене обнаружилась дверь, гость нырнул туда. Морохов последовал за ним.

Тут свеча его все же погасла. Одновременно что-то каменное прыгнуло под ноги… ступенька. Мстислав едва не упал, схватился за перила, достал зажигалку и снова зажег свечу. Она осветила узкое, совершенно неизвестное пространство: железные перила, плафоны в пятнах краски. “Это пожарная лестница”, — догадался он. На стене выцарапана надпись гвоздем по белому мелу: “Воронеж — лучший город Земли! Света, Надя, Олеся — штукотурщицы. Январь 2001”. Наверху слышны слабеющие шаги, надо следовать за ними. Сил бежать уже не было, поэтому Мстислав Романович шел быстрым шагом, но и тому, кого он преследовал, нелегко давалась эта погоня. Как будет отлично поймать его! Другая оборванная надпись на белой стене черным фломастером: “Скажи Ибрагиму — ключи… ”

Тут ему показалось, что шаги на лестнице стихли. Поднялся вверх еще на несколько пролетов… Перед ним дверь, выходящая в коридор уже неведомо какого этажа. Она распахнута, еще дрожит и, следовательно, призрак ей воспользовался. Беглец и преследователь вновь переходят в господскую часть “Мадагаскара”, их ноги ступают по ковру. По обе стороны, как несущие караул солдаты, выстроились двери квартир, где никто никогда не жил. Морохову показалось, что впереди он видит движение смутной тени. Поворот. Впереди — темный провал коридора, справа — высокая двустворчатая дверь. Надо выбирать. Идет направо к двери, открывает ее…

И тут он увидел, как к нему тянется множество рук — все маленькие, темные, окостеневшие. На его исключительное счастье в эту секунду зажегся свет, хоть и какой-то уцененный, желтоватый.

Морохов обнаружил себя на галерее. За широкими окнами переваливалась с тучи на тучу огромная белая луна. Вдоль стены рядами стояли крашенные под бронзу статуи — девицы в длинных юбках, с зонтиками и собачками, какие-то, наверное, аристократки, извивались в кокетливых позах. Человек исчез, и не было шансов найти его. Мстислав Романович взглянул на свою голову. Она догорела до середины, края ее были неровными: еще возвышались уши, да кусочек носа стойко держался на тонкой восковой перемычке. Морохов машинально отломил его и опустил в середину, в горячий жидкий воск. Все было очень спокойно и тихо.

Но какой странный был у него вид! Словно из пещеры Бен Ладена или Али Бабы. Здесь что, сместились временные пласты и между лестницей и залом для боулинга завелся обрывок одиннадцатого века? Теоретически, привидение не должно бояться живого человека. И как оно умудрилось в таких условиях зародиться? “Мадагаскар” слишком молод для таких затей. На его месте даже кладбища не было, а лишь пятиэтажки и небольшая свалка. Подобные объекты не могут генерировать призраков, или же призраки эти должны выглядеть совсем по-другому. В одеянии из рваных газет семидесятых годов, с сигаретой “Космос” в зубах…

Так рассуждал Морохов, постепенно понимая, что теперь ему уже очень страшно. За тем человеком он гнался, как гончая за добычей. Но цель растворилась в темном пространстве, и теперь его окружила и поймала абсолютная тишина. Кокетливые истуканы, стеклянные стены, в конце галереи виден кусок коридора с неизбежной мозаикой. Быть может, теперь кто-то уже начал охотиться за ним. Не хотелось и думать, что свет снова может погаснуть.

Но он становился все ярче и, наконец, полностью восстановился. Без приключений удалось добраться до квартиры. Открывая дверь, жилец услышал, как кричит и в истерике колотится о стол мобильник. Взял его.

— Мстислав Романович, с вами говорят из управления полиграфкомбината в Кунальдыме. Ночью произошла авария. Разрыв коллектора рядом с первым цехом. Мы боимся, что придется останавливать производство. На месте — аварийные бригады МЧС, но пока не удается перекрыть воду, она подтапливает соседние дома и ремонтные мастерские маргариновой фабрики. Уже прибыли из прокуратуры, и приехал заместитель губернатора Семен Трофимович Деревянко. Разрыв произошел в зоне ответственности города, но вы понимаете, ведь все равно начался наезд на нас.

Последним ночным рейсом он улетел в Сибирь и не вылезал оттуда почти месяц. Склонил местные коммунальные службы быстро подписать с ним договор об отсутствии претензий. Вознаградил их тем, что взял на себя обслуживание той несчастной коллекторной станции. Обратил внимание на пустырь недалеко от комбината и нашел способ его прибрать. Дал два интервью местному телевидению. С главой городского Пенсионного фонда сыграл партию в бильярд на месячный бюджет его ведомства. Все завершилось как надо, но слишком много сил отобрало у него великое кунальдымское урегулирование. Он позвонил своему помощнику, велел доставить из Москвы загранпаспорт и договор с турфирмой; затем был перелет через оставшуюся часть Азии, пять дней в Бирме и неделя в Таиланде, в отеле на сваях у побережья острова Краби.

Только в конце апреля он вернулся в “Мадагаскар”. Утро, почти уже летнее, плавало в солнце. Морохова встретила половина его головы, выгоревшая, похожая на чашу, из ее пыльной середины торчал черный обрубок фитиля. Вся история казалась такой далекой, серой, смутной и почти исчезающей в сознании — как снег, который всюду лежал тогда, а сейчас растаял.

Остаток свечи был возвращен в шкаф, и дверцы шкафа закрыты.