Подземный корабль

15

Лето началось с того, что во дворе “Мадагаскара” по газону стали ползать люди в синей рабочей одежде, напоминавшие одновременно инопланетян и муравьев. Вынимая из тачки маленькие горшки с цветами, они стремительно принялись выкладывать логотип известной марки коньяка. Морохов поинтересовался истоками этого феномена. От Ибрагима Евстигнеевича он получил объяснение, какого и стоило ожидать — владельцы бренда заключили контракт на рекламу с хозяевами “Мадагаскара”…. Ладно, ползайте. В любом случае — сейчас не до вас.

Однажды он зашел в “Сады Семирамиды”. От упавших в прошлом году семян в ящиках и горшках взошли какие-то растения — бледные, вялые и неинтересные, как российский средний класс. Не устроить ли на этой перемычке между башнями настоящий хороший сад? Он вызвал Варвару, начал сообщать ей свои замыслы и тут же понял, что по неведомой причине садовница упорно им сопротивляется. Даже спорить не стал — позвонил в фирму, которая занималась ландшафтным дизайном. К нему приехал отряд с рассадой и горшками, с готовыми цветущими розами и седыми средиземноморскими колючками — совершенно такими же, что растут между камнями на крутом приморском обрыве где-нибудь в районе Сен-Тропеза. Варвара наблюдала за этим молча, сложив на груди руки — как Наполеон за разгромом своих войск при лейпцигской Битве народов. Ребята аккуратно, словно фармацевты, отмеряли дозировку почвогрунтов, окунали туда длинные белые бороды корневых систем, фиксировали шпалеры, вязали на них лианы. Руководила ими девушка лет двадцати пяти, в кепке, в рубашке с засученными по локоть рукавами. В перерыве между работой она курила, облокотившись на парапет, держа сигарету в маленькой руке — и пепел уносился уже в Московскую область. Повязанный на шее маленький темно-алый платок удачно оттенял ее тонкий, почти неуловимый загар. Она действительно была умным и талантливым дизайнером, потому что только этот платок так и не сняла потом, уже в его квартире, где они вдвоем отмечали окончание озеленительных работ.

Через две недели фирма прислала Мстиславу Романовичу письмо, где ему намекали, что теперь сад надо заселить согласно последним модным тенденциям. Тут же по каталогу были предложены возможные пластиковые гости: большей частью гномы в широком ассортименте. Еще предлагали девушку, причем специально состаренную, со следами вековой пыли во всех алебастровых углублениях. Пытались продать угрожающий четырехъярусный фонтан со светомузыкой и лазерными эффектами. Предлагали электрический мини-трактор, утят из оникса, собачек из мраморной крошки. Предлагали льва сидящего, а также льва в позе нападения. Все это он отверг.

Зато в итальянском мебельном магазине Морохов раздобыл себе пляжную раскладушку из мягкого холста и бамбука. Под крышей павильона “Парижского кафе” теперь лежали его плавки и крем от солнца. Из утвари, хранившейся в кафе, он оставил себе один матерчатый зонт, один стул с ажурной пластиковой резьбой на спинке и круглый столик, который действительно был похож на своих собратьев из настоящих французских бистро. Все прочее велел сослать в подвалы “Мадагаскара”.

Теперь, вернувшись из тренажерного зала и бассейна, он располагался под ронявшим на него лепестки кустом. Читал, слушал музыку, смотрел на близкое, домашнее, цвета голубого льна небо. Звонил вниз бармену — Антон приносил ему бутылку холодного пива, или бокал мохито, или просто минеральную воду с кубиками льда.

Иногда он позволял себе подобным образом проводить все утро выходного. Несколько истерически жарких дней, которые иногда дарит условное московское лето. Вся местная мадагаскарская природа — блестящие мозаики на стенах, ковровые дорожки в коридорах — словно выцветала. Таким же полинявшим ковром располагалась внизу бесшумная воскресная Москва, и, собрав последние силы, медленно полз по ее узору одинокий автомобиль.

В один из таких дней, во вторую его половину, была встреча с Валерием Мариевским.

Он один из лучших в Москве адвокатов-налоговиков. Ему тридцать пять лет, выглядит он и старше своего возраста, и моложе. У него тонкий юношеский профиль и вялая кожа вокруг глаз и четко очерченного голубоватого рта. С недавних пор он завел обычай раз в году на месяц исчезать: это время он проводит в частной клинике, на попечении квалифицированных психиатров с западными дипломами. Валерий отличный парень — образованный, с тонким, необычным умом, способный на классные приколы. Он ведет жизнь старого холостяка, часто меняя женщин, всегда серьезно относясь к их качеству. Все его спутницы рослые, с кротким замшевым взглядом и крупными гладкими ногами. У них добрый характер. Они всегда молчат. При виде их вспоминаются те коровы, которых некий русский барин, когда путешествовал, велел гнать за своей каретой, чтобы всегда иметь в дороге свежий бульон.

В зале пустого ресторана было прохладно, полутемно и тихо, словно в уголке леса. Их встретил метрдотель стильного, но странного вида: молодое лицо и узкая длинная бородка, очень светлая и оттого казавшаяся почти седой. Адвокат, пока его усаживали за стол, все время рыскал взглядом вокруг, и сомнение отражалось на его лице, словно он хотел что-то сказать, но колебался. Потом, положив подбородок на руки, Валерий замолчал. Морохову показалось, что тот сейчас заснет.

Но когда Мстислав Романович начал рассказ о деле, которое все сильнее и сильнее раздражало его в последние два месяца, адвокат принялся слушать внимательно и молча. Потом, подняв голову, он вдруг лениво улыбнулся каким-то совершенно своим мыслям. Морохов запнулся, а потом и вовсе притормозил, как любой человек, который делает потрясающее открытие, что, помимо его проблем, собеседник может быть занят и своими собственными мыслями и тревогами.

Спустя две или три секунды Валерий вновь спустился в этот мир, бережно распределил по тонкому ломтику хлеба пестрое, с травами масло и предложил рассказывать дальше.

— …Да, — послушался его Слава. — Повторяю, это обыкновенный чиновник из министерства, недорогой, даже в чем-то полезный. Давно намекал, что нам есть о чем побеседовать. Ладно, раз ты такой разговорчивый, давай встретимся…

— Прости, но меня раздражает эта лампа над нашим столом, — прервал его Мариевский. — Она явно гораздо ярче светит, чем остальные.

— Что? — переспросил Морохов.

Официант прикрутил над их столиком лампу. Лицо адвоката с каждой минутой темнело от досады.

— Не знаю, — сказал он. — Предлагаю все-таки пересесть.

Вдвоем они стали перебираться за другой столик. Обслуга ресторана испуганно и торжественно перемещала за ними тарелки с закусками. На кухне в эти минуты, нахмурившись, повар принялся создавать шедевр этого ресторана: тонкую и высокую башню из даров моря. В ожидании финального креветочного шпиля официант, прислонившись спиной к холодильнику, рассказывал своим коллегам про адвоката:

— Мужик в плане психики наглухо убитый. Месяца два назад пришел с блондинкой и вылил ей на голову шабли шато де ла Гренуй. Целую бутылку ноль семь, прямо из кейва. А взгляд такой, как будто, блин, стихи при этом сочиняет. Сейчас он сидит пока пришпиленный, но, я думаю, себя еще докажет.

— Да, юморок своеобразный, — согласился повар. — Стой! Она, сука, не туда ползет.

Высунув кончик языка и успокаивая башню взглядом, он обеими ладонями примял и спрессовал ее этажи — так дети на пляже укрепляют цитадели песочных замков. Вручил официанту, тот принес Мариевскому, который, не взглянув, сразу обрушил сооружение вилкой. Адвокат опустил голову, взгляд его сделался совершенно отсутствующим. Но как раз это Славу не тревожило — он давно общался с Мариевским и знал, что именно такое бессмысленное выражение означает у того крайнюю степень сосредоточенности.

— …А потом он предложил двоюродного брата или сестру жены? — сказал адвокат, прерывая рассказ Морохова.

— В моем случае — сына, — ответил Мстислав Романович. — Сын весной окончил институт, отец решил, что пусть у него сразу будет нормальный бизнес…

— Напомни еще раз твою ситуацию, — попросил адвокат. — Что у тебя со всякими формальными обстоятельствами?

— Значит, смотри. По документам, владельцем моего холдинга является некая компания, которая зарегистрирована на острове Мэн. Она записана на мужика — я его в глаза никогда не видел. Но есть гарантия, что до него наша прокуратура, да не только она, даже ЦРУ и Моссад ни при каких условиях не доберутся. Ну и он сам в Москву не приедет и не скажет: “Здравствуйте, вот он я!” У меня есть один приятель, который любит рискованные бизнесы. Он часто ездит по Средней Азии и при случае у всяких местных оборванцев покупает их паспорта. Одну такую ксиву я у него потом перекупил, на нее и зарегистрировал фирму. То есть формальный владелец моего холдинга — какой-то бородатый чувак, который в горах пашет землю, а может быть, и убили его давно…

Их столик был у самого окна. Вдруг вечерняя тьма принесла целую стаю монахинь в черных одеждах. Они медленно двигались мимо, размахивая руками. Только стекло мешало протянуть руку и коснуться этих фигур. Одна из них на ходу повернула голову и медленно посмотрела внутрь зала. В ее взгляде Мстислав Романович ожидал увидеть осуждение или же любопытство. Но она смотрела на него, не видя. Люди в ресторане интересовали ее не больше, чем голуби на бульваре.

Потом пошли обычные прохожие, но вот их сменила новая группа женщин в платках и длинных, до пят, юбках. Все они были немолодые, уже чуть прибитые жизнью к земле, среди них выделялась худая, длинная девушка в очках, голова ее была повязана косынкой, небольшой рюкзак болтался на спине.

— Смотри, опять богомолки, — сказал Морохов. — Откуда столько?

— В Москву привезли мощи праведного Филарета Смоленского, — ответил Валерий. — Паломники идут с визитом в храм Христа Спасителя. Моя сестра с мужем отстояли шесть часов. Ты оторвался, Слава, от новостей Москвы.

Разговор прервался оттого, что пришли убирать посуду. Мариевский сделал короткое движение локтем и задел официанта по руке. С одного из блюд упала вилка, вырвав кусок недоеденного тартара из тунца, она лежала на полу, как улика, свидетельствующая об убийстве. Мариевский отвернулся, но во взгляде его блеснула тень удовольствия. С увлечением он продолжил рассуждать:

— Давай решать, что в такой ситуации ты можешь сделать с твоим бойким чиновником. Алгоритм такой — или договариваться с ним на приемлемых условиях, или воевать. Я уже понимаю, что ты склоняешься в сторону войны. Предположим, в прокуратуре начнут им заниматься, но это — сотка, и то, если твоя фактура. Следующая точка ветвления — есть в его жизни криминал или нет. Если нет, то его надо создать, и вообще поиграть вариантами, но при этом цена возрастет многократно. Тогда он возвращается немного охреневший, но работать с тобой уже категорически не хочет…

Еще поговорили. Мариевский слушал очень внимательно, иногда задавая вопросы.

— Как я понимаю, расстались вы друзьями. Он никаких жестких ответных действий от тебя не ожидает.

— Кажется, да. И ведет себя абсолютно уверенно. Когда принесли счет на восемьсот с чем-то евро, он не потрудился хотя бы для приличия потянуться за бумажником.

— Да, да, — подтвердил Мариевский. — Самоуверенность губит людей. Вот и тебя, Слава, она обязательно погубит.

Два кротких предмета стояли на деревянной подставке — керамические сосуды для уксуса и масла. Адвокат все никак не мог наладить с ними отношения: передвигал то дальше, то ближе, как будто это были важные фигуры в шахматной игре.

— Это называется синдромом навязчивого состояния, — объяснил он спокойно. И спросил: — Ты с водителем ездишь? Ни при каком раскладе не садись за руль сам. Бросят тебе бомжа под колеса — получишь десятку. Ты не Ходорковский, никто не сможет сказать, что это — политическое дело.

— Политический наезд, — сказал Морохов.

— Слушай, ну это же кайф. Это смешно до невозможности, — ответил Мариевский и в подтверждение этого тут же стал смеяться. Слава молчал и смотрел на него. Аккуратная рука официанта поставила перед Мороховым какую-то еду, он медленно за нее принялся, съел, опустевшую тарелку убрали, а Мариевский то замолкал, то снова начинал смеяться.

Спокойно затем сказал:

— И все же, Слава, подумай о вариантах компромисса. Я осознаю, ты это воспринимаешь как челлендж и хочешь его одним ударом сокрушить. Но рассмотри, хотя бы попытайся рассмотреть предметы под другим углом. Ты привык существовать в сиянии своей крутизны, ты не улавливаешь шум времени, а этот шум, в смысле шепот, подсказывает определенные вещи. Подумай о том, какие возможности ты получишь, если все-таки начнешь с ним сотрудничество… Все-таки тот зал гораздо лучше.

Уже другой метрдотель, сумрачный, с тяжелой челюстью, похожий на призрак мертвого лорда, стал водить их по второму залу. В его глазах была готовность вытерпеть все до конца. Такое же намерение было и у Мстислава Романовича.

Перебрались и сели рядом с баром. Парень за стойкой, положив перед собой наваленную в пластиковый мешок зелень, принялся отрывать листки от стеблей. Повеяло синим, холодным запахом мокрой мяты. Мариевский сделался очень веселым. Довольно вытянул вперед ноги, хрустнул бледными пальцами рук, потом, вновь подозвав официанта, потребовал немедленно поменять нетронутую пепельницу. Официант, несмотря на опыт и выдержку, все же не понял и замешкался. Мариевский, помахивая тонкой рукой, закричал ему:

— Поймите, что я не намерен ждать! — Потом, обращаясь уже к Морохову, миролюбиво и с любопытством спросил: — Как “Мадагаскар”, у тебя соседи еще не появились?

— Откуда? Да и не нужно мне никаких соседей. Нет, я уже привык жить один в своем домике. Пусть дальше так будет, я не возражаю.

Теперь оставалось допить кофе, рассчитаться, увести адвоката, причем не сажать его за руль, а вызвать такси. Каждое из этих небольших действий обещало быть проблематичным и тягостным. Мстислав Романович внутренне приготовился и дальше возиться с Мариевским и аккуратно усмирять его. Но адвокат никак ему не препятствовал и сделался тихим, как мягкая, подержанная вещь.

Потом следовало оказаться на дне рождения у Саши Шермана, его однокурсника по физтеху, которому исполнилось тридцать восемь лет — а с ним, Мороховым, это событие должно произойти в ближайшем ноябре. Он торопливо поскитался среди бутиков дорогого торгового центра, где в витринах предлагали себя запонки, зажигалки, галстучные зажимы, часы каминные, колоды карт в чеканных футлярах. Все сияет синими, серебристыми искрами, все означает тайную недоброжелательность… Выбрал, наконец, округлую тяжелую капсулу для молниеносного охлаждения белых вин. С ней и пришел в ресторан, когда там уже произнесли четвертый или пятый тост.

Ведущий вечера как раз отступил в сторону оркестра, и арену перед столами занял актер в белом костюме клоуна. Он пригнал, толкая перед собой, облако воздушных шаров: оранжевых в темных пятнах, разной формы и размера. Пританцовывая и крючками цепляя их один к другому, стал составлять из них, очевидно, жирафа.

Скоро сделалось очевидным, что все идет не так, как надо. Шары в жирафа складываться не хотели и вместо этого образовали собой некрасивую структуру, стремившуюся разломаться на части. Ради интеллектуальной тренировки Морохов быстро проанализировал ситуацию. У задачи простое решение: два основных элемента неверно сцеплены в самом начале, и потому единственный выход — разобрать результат и начать жирафа снова. Но актер, кажется, так того и не осознал или решил, что исправлять поздно. Неловко было смотреть на каменное и совершенно страшное лицо увеселителя, пока его руки медленно и безрезультатно работали, скрепляя крючки. Кстати, звучала милейшая музыка — какие-то колокольчики. Но все-таки артист отыскал компромиссное решение, что-то с чем-то непрочно объединил и под вялые, пьяные, прощающие аплодисменты быстро увел со сцены свое раненое животное.

Когда завершился этап горячих закусок, ведущий вышел и радостно сказал:

— Предлагаю всем погрузиться в волшебный мир фильма “Титаник”. Сейчас я на вас посмотрю и выберу актеров, которые сыграют, как в Голливуде. Только у нас с вами все будет гораздо круче.

Затем аниматор стал ходить вдоль стола, выбирая себе анимируемых. Поднял со стула сестру Шермана, сделал ее Кейт Уинслет. Мужа ее, улыбавшегося молчаливого испанца, назначили капитаном корабля. Изумительная блондинка, с которой пришел Егор Ляттемяэ, была потребована в качестве чайки. Айсбергом поставили небольшого ушастого человека из таможенного комитета. Владельца сети подмосковных отелей принудили положить вилку и взяли на роль ди Каприо. Так, одного за другим, была найдена вся труппа, и Мстислав Романович уже порадовался, что его не заметили. Но тут рука протянулась в его сторону, и было объявлено: “Вам поручаем изображать морской прибой!” Избранная компания, озираясь, вышла в центр зала, каждый неловко улыбался родным и близким, аниматор тем временем объявлял:

— Корабль наткнется на айсберг, и мы вместе кричим: “Помогите, тонем!” Предупреждаю всех, кто в зале — работать придется каждому!

Оркестр заиграл мелодию из голливудского фильма, Юлия Шерман, раскинув руки, стала впереди. Ее осторожно обнял хозяин отелей. Испанцу, мало владевшему ситуацией, кто-то милосердно дал в руки свернутую из салфетки подзорную трубу. Двигаясь боком и наклоняясь, вся эта группа налетела на маленького таможенника и с бодрыми воплями рассыпалась. Мстислав Романович, смутно представляя функцию прибоя, немного побегал, размахивая руками, и тихо смылся на свое место за столом.

Ведущий, секунду помолчав, наклонил голову и проговорил с укором:

— Ничего не слышу! Господа, кто ж так тонет? Надо кричать! Протяжно!

Он поднял вверх указательный палец, секунду держал его — и обрушил вниз, как дирижер, начинающий симфонию.

Все слева, справа и сзади от Мстислава Морохова протяжно закричали: “To-o-нем!”, “То-о-нем!”, “Too-нем!”. Повсюду он видел лишь раскрытые рты и фигуры, устремившиеся вперед от усилий. Официанты с тревожно-самоотверженными лицами клали на тарелки по ломтику чего-то белого, политого зеленым.

Пробыл там еще четыре часа, с разными людьми поговорил про жизнь, про колебания евро, зачем- то — про Индонезию и принципы британской конституционной монархии. Вот уже от всей компании остался размытый островок человек в пять. Можно уходить. И все-таки они, как священники, знающие только один, десятилетиями не меняющийся ритуал служения, еще очень долго под караоке пели про атамана и пулю, которая ранила коня, и про то, что не надо грустить, господа офицеры, потом про дороги, пыль да туман, про заводскую проходную на улице Заречной, про то, как здорово, что все они сегодня собрались, про северный ветер Владимирского централа и в самом конце вспомнили о последнем, случайном синем ночном троллейбусе.

Потом он вышел на улицу, увидел темные машины, за стеклами которых, словно куклы, спали водители. Отыскал свою. Днем, когда сюда подъезжали, ему померещился некий подозрительный и лишний джип. Но сейчас ни один автомобиль не тронулся за ним следом — что ж, и на том спасибо.

Следующее утро было воскресным, свободным, пустым. Два часа он провел в “Садах Семирамиды”, потом снова поднялся к себе. День был ясный, солнечные лучи плавали по квартире. Он отправился в душ, а когда вышел, то обнаружил, что мир вокруг полностью изменился. Словно темная вода залила комнату. Едва проникавший с улицы свет стал угрожающе желтым, на всех предметах лежали тяжелые скорбные тени. Далеко впереди, рядом с гигантским жилым комплексом “Эскориал” повисла туча цвета темного пепла, размером она уже превышала само здание. По обе стороны от нее небо сделалось неестественно белым, словно рыбье брюхо. Большая гроза шла на Москву.

На другой стороне небосвода еще ничего не знали. Легкие небольшие облака плыли по чистейшей синеве. Но тут туча надвинулась на солнце, окончательно придавила его. Потом вихрь, смешанный с песком и пылью, навестил “Мадагаскар” и с невероятной силой ударил по дому. Внизу, во дворах пятиэтажек, полетели, хлопая створками, картонные коробки и взвыла сигнализация у машин.

За окнами теперь была только тьма. В небе выросла молния, похожая на длинный, разветвленный корень сорняка. И все мгновенно утонуло в сером дожде.

Мстислав Романович разгуливал по квартире, любуясь грозой, пока не вспомнил, что там, внизу, в саду между башнями, осталась недочитанная книга и сейчас ее вовсю поливает. Он покинул свою квартиру, спустился на шестнадцатый этаж, прошел по коридору, который вел в “Сады Семирамиды”, открыл дверь и вошел в сплошной поток воды. Мелькнула молния — словно теплой водой плеснули в глаза. Книга лежала на скамейке, края ее намокли и сделались волнистыми. Взял ее и спрятался под зонт, собираясь с силами перед тем, как двинуться в обратный путь.

Туча равномерно распределилась по небу и уже начинала истончаться. Колонны воды с грохотом уходили вниз на землю. Все дымилось и блестело — и вода, и начинавшее светлеть небо.

В этот момент Морохов посмотрел вниз и увидел, как там, по раздолбанной ничьей земле между “Мадагаскаром” и промзоной, среди травы и сияющих ломтей глины идут два человека. Над одним мотается темный диск зонта, другой набросил на голову кофту и рукава ее завязал на шее. И обе фигуры чем-то соединены. Да это же сумка между ними, и они тащат ее, взявшись за лямки… Ноша тяжела, и видно, как один из носильщиков весь изогнулся и отставил руку.

Вот что интересно — направляются они в сторону “Мадагаскара”. Подошли к КПП, где дежурит охранник. Будет ли он этих людей пропускать? Да, он пропускает их. Тяжелая сумка и два человека по бокам медленно перемещаются по направлению к главному входу. Очень скоро они окажутся внутри дома.

Морохов покинул свое укрытие. По щиколотку в воде добрался до стеклянной двери, оказался в коридоре. Движение лифта будет услышано, и значит, надо идти пешком… Это второй в его жизни спуск по лестнице “Мадагаскара”, он кажется еще более утомительным и долгим.

Мстислав Романович старался идти тихо. Никем не замеченный, появился у входа в холл. Вот лежит сумка, нет, их несколько, каждая туго набитая и длинная, как гусеница. Всего здесь собралось семь штук — значит, тащили в несколько приемов. За поклажей наблюдают длинноволосый бармен Антон, Валера из охраны дома, и парень в униформе, кажется — электрик. Он растирает свои руки, бесформенные и красные от несения тяжести.

— Давайте это мне, — велел Морохов и вышел на середину.

Кто-то за его спиной выругался скучно и неизобретательно. Некоторое время все молчали. Потом охранник Валерий, улыбаясь и покачивая головой, заговорил:

— Это наши вещи, Мстислав Романович. Мы ведь тоже люди. Имеем право хранить.

— Со мной не надо спорить, — объяснил Морохов. — Давайте мне сумки.

— Смотрите на него! — вдруг истерически заговорил электрик. — Ребята, он один, а нас четверо.

— Назад! — закричал Морохов и пошел прямо к ближайшему баулу.

Это был безумный поступок. Как справедливо отметил пролетарский человек, их было четверо, один со стволом. Но охранники не двинулись с места. Они смотрели на Морохова раскрыв рты.

Отчего-то он совершенно был уверен, что в сумках оружие. Расстегнул на сумке молнию, засунул внутрь руку. Его пальцы натыкались на чешуйчатые, шелестящие, сухие шары.

… Луковицы, самые обыкновенные, да этого не может быть.

Схватил сумку за углы, перевернул вверх дном и вытряхнул. Целая гора луковиц ринулась оттуда вниз и мгновенно распространилась по всему холлу. Одна докатилась до фонтана, перепрыгнула через низкий бортик и закачалась на волнах.

Открыл другой баул. Рядами лежат одинаковые бумажные мешочки. Мутными буквами отпечатано: “Чечевица зеленая, второй сорт”.

— Собираетесь на пикник? — спросил Ибрагим Евстигнеевич, появившись у него за спиной.

Все молчали.

Он присел рядом с Мороховым на корточки, поднял с пола одну луковицу, подержал ее в руках, потом вернул обратно в сумку.

— Нет, Ибрагим Евстигнеевич. Эти драгоценные овощи сюда принесли ваши коллеги. Они хотели оборонять их с оружием в руках.

Ибрагим поднялся. Кажется, в эти несколько секунд он думал, нельзя ли жильца убить, и решил, что это никак невозможно.

— Что ж, — проговорил он медленно. — Все объясняется очень просто. Здесь ведь будет открываться немецкий ресторан, в той части “Мадагаскара”, которая сейчас пустует. Проект был на долгое время заморожен. Но инвесторы нашлись, закипела работа. И как вы думаете, может ресторан обойтись без продуктов?

— Там даже ремонт не начался. Вход в пристройку заколочен. Я не видел ни одного рабочего.

— На всякий случай делаются припасы, — сказал консьерж, глядя Морохову прямо в глаза, чтобы у того не было сомнений, что это наглая ложь.

— Ибрагим Евстигнеевич, — сказал ему Морохов. — Уже восемь месяцев я живу в “Мадагаскаре”. Дом неплохой, но, честное слово, для жилья класса “люкс” здесь многовато косяков. По ночам призраки из стен выходят. Вы говорите, что скоро откроется ресторан. Хорошо, но там ведь нет ни столов, ни тарелок, ни стульев. Гости, они что, на полу будут располагаться? Я на все это не могу смотреть равнодушно. Можете быть уверены — мне и посложнее проблемы приходилось решать.

Ибрагим Евстигнеевич оглядел тех, кто стоял в коридоре, и каждому посмотрел в глаза.

— Ведь было сказано — носить только ночью, — сказал он со спокойной яростью.

— Кто же знал, что с погодой начнется трабл такой реально? Крыша в сарае дырявая, все бы замочилось, — грустно ответил бармен.

— Брось, Ибрагим, — сказал Валера. — Ясно было, что этим кончится. Как говорил мой папаша — сколько хрен ни тряси, последняя капля все равно в штаны. Дальше смысла нет в болвана играть.

— Ну что ж, — медленно начал говорить консьерж. — Мстислав Романович, давайте прогуляемся по коридорчику. Я все вам расскажу, а потом можете действовать, как вам будет угодно…. Каждый сидит на своем месте! — закричал он персоналу.

— Что еще? — кротко спросил Валерий.

— Еще все! — ответил Ибрагим.

Вышли в коридор. Консьерж шел рядом с жильцом, опустив голову.

— Простите, что начну сейчас издалека, но, видите ли, моя история будет долгой, — произнес он. — Вы знаете, кем я был раньше. Вас не удивляет, что бывший судья пошел в консьержи?

— Нисколько. У моего отца есть однокурсник, он работает сейчас кассиром в магазине свадебных платьев. Я не представляю, какая у судей зарплата. Наверное, она вас больше не мотивировала.

— Я служил федеральным судьей по уголовным делам в Преображенском районном суде. Так случилось, что в девяносто седьмом году мне довелось вести следствие по делу о мошенничестве. Подсудимый был тридцатилетний мужчина довольно бессмысленного вида, ни умный, ни глупый. Знаете, чем он занимался? Организовал фальшивую автостоянку в центре Москвы, рядом с двумя банками и рестораном. Выписывал размноженные на ксероксе квитанции, брал деньги. Его разоблачили через три с половиной недели, вину он признал полностью.

Кто ему подсунул защитника — не знаю. Там были смягчающие обстоятельства: раскаяние, наличие малолетних детей, активная помощь в раскрытии преступления, но адвокат вообще на них внимания не обратил. Кстати, подсудимый действовал в компании с двоюродным братом жены. Ну и прокурор пытался все представить чуть ли не как организованную преступную группировку.

Картина оказалась ясной. Мной был постановлен обвинительный приговор: три года условно с двухлетним испытательным сроком плюс возмещение материального ущерба. Нет, честное слово, мужик смотрел на меня, как на фокусника. Он-то уже смирился в мыслях с реальной тюрьмой. А потом я быстро забыл про него.

Прошло несколько лет. Жизнь моя шла, как полагается, без особых радостей. Как-то в августе мне понадобилось посетить Верховный суд на Ильинке. Потом я зашел в старую столовую на Рождественке напротив института архитектуры, взял стакан с горячим бульоном и два пирожка. Какой-то человек остановился за стеклом и начал махать мне руками. Я его и узнал-то не сразу.

Мой бывший подсудимый вошел внутрь и терпеливо встал у столика. Предложил подвезти меня домой — я согласился. У него была широкая “тойота” представительского класса, вся раздолбанная, гремящая, побитая, перед сиденьем болтался на цепочке крест с искусственными рубинами. Все эти достаточно комические подробности не помешали мне заметить, что для его нынешней повадки была характерна… как бы это сказать поточнее… некая сосредоточенная серьезность. Мне стало интересно, чем может зарабатывать деньги такой человек.

День был теплый и туманный, вскоре над нами пролился дождь. Собеседник все спрашивал про мою зарплату и жизнь, и я ему что-то отвечал. Половину пути он, по-видимому, размышлял и колебался. Возле памятника Гагарину, там, где сейчас большая развязка, мы некоторое время стояли в пробке, чтобы свернуть на Косыгина. Дождик стих, радуга появилась на небе. И тут он решился. Он сказал, что у него есть для меня деловое предложение…

Морохов и его консьерж успели тем временем добраться до каминного зала, сели на диван. Бывший судья держался с горьким достоинством.

— Мстислав Романович, — продолжил он, — вы, конечно, знаете, что такое нелегальная миграция?

— Что? — спросил Морохов. — К делу, Ибрагим Евстигнеевич, без отвлеченных тем.

— Нет, поймите, это очень важно. Все мы знаем, что они есть, но никогда не видели, не представляем их путь в Западную Европу… Нелегалы, спрятанные люди. Индия, Пакистан, Средняя Азия, Китай, Шри-Ланка. И на пути у них лежит наша Россия. Важнейший перевалочный пункт — десятимиллионная Москва, где так легко затеряться. Так вот, бывший мой подсудимый состоял в группировке, которая занималась транзитами этих самых нелегалов, перебиравшихся в благополучные края из стран третьего мира. Ему требовались помощники, и тут он случайно встретил меня.

Мысль обратиться ко мне была, пожалуй, слишком смелой. Но он к тому времени уже четко понимал, что я — бюджетник, то есть человек, с которым всегда можно договориться. Он дал понять, что я буду не подчиненным лицом, а, так сказать, топ-менеджером. Объяснил, сколько я смогу заработать — это означало, что мои доходы увеличатся примерно в пять раз. Деньги, конечно, требовались, но не в них была главная причина. Я — человек, по натуре, наверное, способный на многое. Жажда деятельности охватила меня. Подумав четыре дня, я принял предложение. И с тех пор я работаю в этом бизнесе, — спокойно сказал консьерж.

Тут и он, и Морохов одновременно повернули голову. Нечто темное мелькнуло в углу — струйка дождевой воды с выпуклой блестящей спинкой. Тягостно и неуверенно, отвлекаясь по пути, она направилась под ноги к сидевшим людям.

— Сегодня же будут вызваны мастера, — отреагировал Ибрагим. — Щели здесь всюду. Наверное, вы позволите мне продолжить?

— Было бы неплохо, — сказал Морохов. — Я вас слушаю, все это очень познавательно.

— Я отвечал за московский этап. Надо было встречать клиентов, расселять, кормить и ждать, пока они соберутся в достаточном количестве, чтобы отправлять их дальше на запад. Мы рассовывали людей по общагам у окраинных вещевых рынков, платили взятки и боялись облав. Как-то вечером я проезжал мимо башен “Мадагаскара” и вдруг увидел, что там не светится ни одно окно. Это навело меня на мысль.

Хорошо, клиентам надо жить, спать, питаться и быть при этом незаметными. Есть большой охраняемый дом. Никто там не живет. Туда не забредет посторонний. Сначала я воспринял эту, свою собственную, идею как совершенно бредовую. Но все же — отчего не проверить?

Наутро я пришел в “Мадагаскар”. Придумал легенду, что хочу поступить сюда на службу. Помню, как на входе смертельно скучал охранник. Он охотно подтвердил, что охраняет пустой дом. Даже те, кто здесь приобрели квартиры, поступили так ради инвестиций в дорогую недвижимость.

С охранником мы побродили по территории, и, понимаете, наступила минута, когда я понял, что все возможно! Зал для игры в керлинг с немецким рестораном внизу — пустые, всеми забытые, изолированные помещения. Я узнал, что там уже была установлена кухонная плита. Даже туалеты работали. Ну что еще искать?

В “Мадагаскар” я устроился без затруднений. Кстати, уверяю вас, для моих работодателей я оказался приобретением весьма ценным. Не так-то просто найти кого-то на эту должность. Консьерж должен быть вежлив, воспитан, обладать талантом общения и хорошими манерами. Здесь не годился хам или растерянный интеллигент.

Я привел своих людей, смог договориться с теми, кто уже работал. Добился увольнения служащих, которые были непригодны для сотрудничества и слишком любопытны. Прочих мы смогли держать в неведении. Лишь две хитрые старухи: Варвара с тропического острова и вторая уборщица, эта Наталья Глебовна — что-то поняли по косвенным уликам. Но с бабушками все устроил мой новый партнер Тарик, про которого я расскажу чуть позже. Он их припугнул и дал немного денег…

Морохову стало досадно, что он раньше не сумел догадаться. Все ключи находились в его руках. Старинная одежда, заколоченный корпус, человек, появившийся из темноты и в темноту ушедший. Он подумал: “Я уже был готов принять происходящее здесь за бред или сон. В результате почти год им удавалось водить меня за нос. Непростительно! Какое-то умственное оскудение”.

— Хорошо, Ибрагим, — сказал он, — но ведь вас посадят.

— Ни в коем случае. Я знаю законы. Нет состава преступления. Видите ли, у нас не предусмотрена ответственность за организацию транзита нелегальных мигрантов. Рано или поздно ее введут, конечно. Но в данный момент Уголовный кодекс сильно отстает от жизни.

— А фирма, которая владеет домом, — они же не совсем слепые. В любой момент, да хотя бы сегодня, они являются со случайной проверкой, вас выгоняют, заваривают все ходы и лазы — и что вы будете делать завтра утром?

— Я уже думал. Вероятность весьма мала. У строительной компании, которой принадлежит “Мадагаскар”, сейчас свои сложности. Вы знаете, наверное, про этот их знаменитый проект на Юго-Западе. Ну, там, где они сначала стали продавать квартиры, затем принялись строить сам дом, и только потом озаботились получить разрешение на строительство. При таких проблемах я их здесь не дождусь. Ну а если приедут — уволят к чертям, вот что будет самое худшее.

Уже через два месяца “Мадагаскар” принял первых клиентов, — продолжил судья обстоятельно, смиренно, с гордостью человека, сделавшего хорошую работу. — Думаю, мы вправе называть себя даже не транснациональной, а трансконтинентальной корпорацией. Нам удается вести потоки из Афганистана, Пакистана, Шри-Ланки, Индии, Вьетнама и Бангладеш. Таким вот образом уже два года я работаю в проекте. Анатолий, который меня сюда привлек, бестолковым он как был, так и остался, и, в конце концов, его от бизнеса аккуратно отодвинули. Самое смешное — то, что он действительно купил себе настоящую автостоянку в подмосковном Валуево, трудится и весьма доволен. Некто Тарик Аз-Зари оттеснил его с рынка. Тарик — человек непростой в общении, совсем не нашего круга, но, признаюсь, работа с ним пошла живее.

Слава почувствовал, что досада его проходит. Теперь вся история казалась, скорее, забавной.

— И вы хотите убедить меня, что все предусмотрели? — спросил он. — Не боитесь никаких неприятностей?

— Нет, была одна неприятность, которую мы, в общем, предвидели, но не могли ничего сделать. Это — вы, ваше здесь появление. Вдруг появился господин, который и вправду решил здесь жить! Как это оказалось некстати! Но вы, в общем, оказались хорошим соседом. Рано уезжали, возвращались поздно. И все-таки у нас произошли два больших прокола. Вы думаете, это просто — держать тридцать человек под контролем? Зимой один сунулся в вашу зону. Тут как раз девушка ему вилы поставила.

— Что с ним потом случилось? — спросил Мстислав Романович. Он не хотел бы сейчас услышать, что тот человек умер.

— Железка вошла глубоко, но все-таки он у нас выкарабкался. А так — я уже прикидывал, где прятать тело, и решил, что лучше всего у озера, под одной из клумб. Вы помните, тогда стояли страшные морозы. Это превратилось бы в чистый кошмар. Но я же не мог полностью заколотить дверь, которая отделяла их мир от вашего. Иначе, случись пожар — они погибли бы все. Вообразите, как потом объяснять тридцать обугленных трупов (не будем уже говорить про гуманитарный аспект). Наиболее адекватному из них я вручал ключ от запасного, через пожарную лестницу входа. Но как разобрать, кого считать адекватным? Произошла авария, отключали свет, ну вы это помните. Тот, у кого были ключи, вылез узнать, что там за катастрофа. И вот этот посланец возвращается в истерике — за ним, видите ли, гнался человек без головы. То есть голова имелась, но владелец держал ее в руке.

Вы понимаете, из-за чего возник подобный эффект? Мой коллега, профессор Загорбский, замечательный специалист в области судебной медицины, объяснял: психозы, галлюцинации никогда не имеют нейтрального характера. Всегда прослеживается связь с культурной основой. Вот вам классический пример: в эпоху холодной войны гражданам мерещились американские шпионы. А эта голова — кстати, она еще и светилась — возникла оттого, что наши скитальцы как раз воспитаны на сказках Шехеразады, преданиях Востока. Трудный контингент, очень трудный…

— Никакая не волшебная сказка Востока. Он встретился со мной. Я даже могу описать того парня — лет двадцати пяти, невысокий, штаны подвязаны веревкой.

Ибрагим пару секунд помолчал.

— Мстислав Романович, — сказал он затем медленно, — я признаю в вас выдающегося человека, блестящего предпринимателя и финансиста, но, может быть, вы поясните, как вам удалось ходить без головы?

— Давайте не отклоняться от главной темы. Предположим, где-нибудь на пути к границе ваших клиентов изловят. Они тотчас же выдают ваше убежище, и на следующий день здесь будут люди из милиции или ФПС.

— Нет, — сказал с улыбкой консьерж. — Ни один из эмигрантов не знает, где именно находится “Мадагаскар”. Даже само слово они никогда не услышат. Они приезжают ночью. Окна в автобусе занавешены, нет даже возможности увидеть названия улиц. Я уверяю вас, никто из них никогда не сможет отыскать это место.

— Так, — сказал Слава. — Ваш рассказ понятен. Теперь я хочу все это увидеть своими глазами.

Ибрагим дернулся, но понял, что у него нет способов это предотвратить. Неторопливо оба вернулись в вестибюль.

— Господин Морохов намерен пройти в ресторанный корпус. Теперь он хочет посмотреть, как мы ведем наш бизнес.

Бармен и электрик, как и внизу, во дворе, снова потащили сумку, так же отставив руки. Милиционер закинул на спину еще одну бесформенную кладь.

План “Мадагаскара” был создан архитекторами, видимо, в бреду, и сейчас появился очередной повод в том убедиться. Быстро попали в темный и узкий коридор, по которому Морохов никогда не ходил, но который привел, однако, к заколоченному шоппинг-атриуму. По неизвестной ему винтовой лестнице спустились в пустую, сырую и гулкую подземную коробку; желтые указатели с надписью “Мойка машин” намекали, что где-то рядом находится вход в гараж. Поднялись вверх, но уже не по лестнице, а по странному, зигзагообразному пандусу, причем на стенах в этом глухом краю “Мадагаскара” были фрески в виде тропических картин Гогена. Затем оказались в широкой низкой галерее — стены стеклянные и замазаны раствором мела. Брели по ней, как в молочном тумане.

Прошли через овальной формы комнату, в ее центре возвышалась белая, увенчанная вазой колонна, и больше там не оказалось ничего, кроме нескольких десятков пустых оконных рам, прислоненных к стенам. Неожиданно началась лестница в тот самый “Баварский погребок”. Ей полагалось напоминать спуск в подвалы рыцарского замка или же бюргерского дома — кто знает, какая идея сияла в головах у тех, кто это проектировал. Затем узкий, как щель, коридор вильнул и привел их к высокой, полукруглой двери из массивного дуба. В ее полированную поверхность варварски был врезан тяжелый висячий замок.

— Не взял ключи, — сказал Ибрагим. — Позовите Зарему.

— Она сама идет, — ответил Антон. — Я ее шаги слышу.

Уборщица Зарема, невысокая, в черной юбке и сером платке, мягко ступая, появилась перед дверью. Она увидела Мстислава Романовича, после чего с большим презрением посмотрела на Ибрагима и всех остальных.

— Эй, Зарема! — закричал охранник. — Отворяй! Открывай, мамаша, двери, сын пораненный идет!

— Про тебя, Валерик, я всегда знала: настанет день, когда ты нас всех продадишь! — горько заметила уборщица.

Она достала из складок юбки большой сарайный ключ и отомкнула замок.

— Ну, вот мы и в “Хопре”! — объявил Антон.

Обдуманно полутемный вестибюль. Поблескивает длинный, из полированного дуба барьер. Гардеробщика, который никогда здесь не появится, ожидают ряды металлических вешалок, на одном из крюков болтается нанизанное на проволоку ожерелье номерков. Полупустые и пустые мешки на полу. В углу стоит вокзального типа тележка для чемоданов, вся обклеенная листами из порножурналов — совсем дешевых, на тонкой тусклой бумаге: сквозь лицевую девицу просвечивает изнаночная. Справа, как полагается, двери в туалетные комнаты — на одной изображен господин с тростью и в цилиндре, на другой дама в шляпке и с сумочкой.

— Зарема! — закричал Валерий. — А чаек нам можно устроить? Или здесь не Париж?

— Теперь что делать?! — сердито крикнула уборщица. — Продукты в кухню несем, нет? В шкафу все найдем: заварка, рафинад, пирог фаршарованный. Попили чай, за собой убрали культурно. На кухне парень Тапан, ты засучи рукавы, Валерик, ему помоги продукт уложить. Он тебя мелчи, ему хуже тебя мешки ворочать.

Морохов, последовав за Валерием и Антоном, оказался в пространстве кухни. Понтовая плита, широкая и длинная, как плаха: двенадцать электроконфорок, четыре духовки. Создатели “Погребка”, вовремя осознав безнадежность своей затеи, так и не успели приобрести достойные холодильники. В предназначенных для этого нишах располагались два обшарпанных, маленьких “LG”, очевидно добытых Ибрагимом по дешевке.

Короткий, смуглый, веселый человек стоял у плиты. На сковородке трещала лужица растительного масла, он топил в ней куски яблок, лук, пригоршни изюма. Рядом на маленьком огне стояла кастрюля с шевелившимся и сопевшим сугробом пропитанного паром вареного риса.

У другой стены протянулись грубо и прочно сколоченные из досок стеллажи. Антон скомандовал:

— Стой! Раз-два! Крупу вниз, овощи наверх. Смотри, командир, учи русский! Я тебя буду просвещать: картофель, масло, лук… Ноу! Донт лук эт ми. Слушай, ну ты совсем Ио! Онион, потэйто, райе, ойл. — И, обращаясь к электрику и охраннику: — Двадцатого числа Тарик приезжает. Денежки получим — я брюки, носочки себе куплю. Скажу Ибрагиму: “Ваша честь! В отпуск хочу”. Домой поеду, в Судиславль.

— Поминутно об отдыхе думаем! — горько заметил охранник. — Работаем как дохлые, время много теряем. Менталитет у нас такой, что зарабатывать не хотим. Эх, американцы Андропова отравили, он бы научил страну вкалывать без волынки.

— Валера, ты крутой сапог, но расскажи мне, у тебя досуг какой-нибудь есть? Ты хотя бы в средней полосе бывал на рыбалке зимней или, например, на летней?

Охранник, подумав, ответил:

— Я за прошлый год два раза был в кино. И в преф сто баксов проиграл.

Морохов прошел дальше, в широкий зал ресторана. Как тень, ему скорбно сопутствовал Ибрагим.

Потолок лежал на тяжелых каменных столбах, каждый из которых был украшен огнетушителем. У стены стояли черные и темно-синие дорожные сумки из кожзаменителя или плащевой ткани. На вколоченных в стену крюках висели дешевые куртки с множеством карманов.

— Вот они, азиопы наши, — сообщил Антон. — Сидят тут с рюкзачками, как туристы. Эй, грибники! Повеселей немного!

Морохов увидел своих соседей по дому.

Они сидели на поставленных в ряды раскладушках. Маленький человек со смугло-желтым лицом и изящными руками смотрел переносной телевизор, настроенный на “Евроньюс”. На соседней койке развлекались нардами: двое играли, четверо наблюдали за игрой. Взглянули на него с испугом, пошептались между собой, но потом сказали “Хелло!” и свое занятие продолжили. Один из них, посмотревший на Морохова исподлобья, был почти подростком. На скупом его лице с загаром цвета пыли выделялись лишь по-блатному прищуренные глаза и вытянутые в трубочку, почти женские по форме губы. Он сильно напомнил Морохову беспризорника из каких-то старых советских не то фильмов, не то фотографий.

Игра шла на деньги: вдруг все зашумели, один постоялец “Погребка” махнул рукой и положил свой проигрыш — монетку в пять евроцентов. Чтобы расплатиться, он достал из кармана предмет, который сильно Морохова удивил. Не бумажник, а именно что металлически клацнувший кошелек с мягким поношенным кожаным животом, совершенно подобный тому, который много десятилетий, с послевоенных времен, носила его бабушка в сумке рядом с удостоверением ветерана труда и плетеной “авоськой”. Владелец этого предмета был мужик лет сорока. Его большие глаза с желтоватыми белками были выпуклы настолько, что взгляд непрерывно выражал сердитое удивление. Когда он говорил, на его лице медленно двигались широкие усы, напоминавшие два симметричных лоскута, вырезанные из темной, гладкой, тяжелой шубы.

А на руках у них были часы с логотипами знаменитых марок. Предпочтение было отдано крупным моделям с изобилием кнопок и стрелок. И ремешки, выполненные из ярких, блестящих кож экзотических животных, рожденных на Востоке, — пластиковой змеи и пластикового крокодила.

Подошел консьерж.

— Что ж, вот вам наш подземный корабль, настоящий, не на картине — со всеми его пассажирами. Имен их я, извините, не знаю, да если бы и знал, то не запомнил. Но шестеро, что играют, и еще один на кухне — крестьяне из Бангладеш. Им вся деревня деньги собирала. Смешно, но я не исключаю, что это самые выгодные инвестиции в мире. Год работы при каком-нибудь европейском отеле — и каждый из них в двойном размере вернет свой долг. Есть еще пятеро афганцев. А тот маленький господин — оригинальный клиент, он идет по особому тарифу. Трудился в спецслужбах Мьянмы. Как водится, произошла ротация кадров, и многих его коллег, вероятно, уже расстреляли. Этот полковник сумел бежать. Теперь с нашей помощью он тихо переберется на другую, так сказать, сторону глобуса. Партнеры Тарика создают для него новые документы, чтобы не всплыла тема военных преступлений.

Они прошли дальше, и там был еще один гость, сидевший отдельно от всех. На коленях у него располагалась хлопковая одежда с ниспадавшими то ли рукавами, то ли штанинами. Держа в пальцах длинную кривую иголку, он чинил свой гардероб, поворачивая тусклую, грубую вещь и оценивая ход работы.

Этот человек поднял голову, когда Морохов приблизился к нему. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.

“Не может быть, — подумал Слава. — Какое поразительное сходство!”

Беженец, которому, очевидно, надоел этот обмен взглядами, что-то произнес, засмеялся и вдруг резким движением ткнул иголкой в направлении Морохова. После этого вновь спокойно принялся за шитье.

Мстислав Романович дальше стал гулять по обеденному залу немецкого ресторана. К его удивлению, здесь было аккуратно и чисто. В углу стояли швабры с круглой щеткой и логотипом знаменитой спортивной фирмы на рукоятке.

— Наследие предыдущих эпох, — объяснил Ибрагим. — Наверху, если вы помните, планировался зал для керлинга. Спортивная фирма в расчете на контракты подарила образцы инвентаря. Можно мыть полы. Еще есть камни для игры, с ними пока не знаем, что делать. Видите, в чем-то у нас даже избыточная роскошь.

— Но окон здесь нет, — заметил Морохов. — И так, без дневного света, они неделями сидят?

— Ничего, — сказал Ибрагим. — Ребятишки привыкли.

Зашли в узкую круглую пещеру, замышлявшуюся, как VIP-кабинет, под потолком висел фонарь с синими витражными стеклами и надписями “Nurnberg”. Сели на лавки. Консьерж махнул рукой, сделал распоряжение, и через несколько минут Валерик принес им кофе, плескавшийся в толстых фаянсовых чашках с выщербленными краями. Ибрагим осторожно заговорил:

— Мстислав Романович, вы увидели наших клиентов и посмотрели, как действует сама структура. Я бы очень хотел ответить на прочие вопросы, если они имеются у вас.

— Ну, например, как вы общаетесь с ними, на каком языке?

— А вот для этого есть Зарема. Поверьте, она — очень незаурядная леди. По-другому сложись ее судьба, она каким-то филологом могла бы стать, что ли.

Рассказать вам, кто она такая — наша уважаемая менеджер по уборке? Таджичка из Ленинабадской области, а ныне — Согдийской. Родилась в Ленинабаде, который с тех пор благополучно переименовали в Худжант. Генеалогия Заремы такова, что предки ее со стороны матери происходят из афганских таджиков. Поэтому она с детства знала таджикский и фарси-кабули, на котором говорят в Кабуле, Герате и многих провинциях Пакистана.

Потом, когда ей было девять лет, вся семья перебралась в Коканд, в Узбекистан, к родственникам ее отца. Есть такое место — Ферганская долина. Современным миром оно, видите ли, почти забыто. А ведь там остались монументы Кокандского ханства, империи Ахеменидов, Греко-Бактрийского царства. И среди этих обломков былых государств обитает Ноев ковчег разных этносов: узбеки, таджики, турки-месхетинцы, казахи, киргизы и иные народы, до сих пор мечтающие о Великом Туркестане. К тому же в двадцатом веке к ним добавились так называемые “хтайлык” — бежавшие от Мао китайские уйгуры. Как раз в подвале дома, где жили родители Заремы, такая семья и поселилась. Постепенно девочка научилась их языку, на котором говорит весь северо-запад Поднебесной империи.

Когда начались убийства восемьдесят девятого года, а потом независимость, безработица и бедность, эта согдианка с мужем и двумя детьми перебралась в наш финно-угорский городок Москву. Здесь занимялась разными промыслами. У Выхинского метро на колбасе стояла, на рассыпухе. Потом перешла на красоту — предлагала с лотка английские зонты, итальянские пляжные тапочки, французскую косметику. Ну и заодно, общаясь с поставщиками этого товара, порядочно освоила вьетнамский.

Я случайно ее раздобыл. Моя сестра всегда покупала у нее всякую полезную в хозяйстве копеечную дрянь. Как-то они сдружились, потом у торговки возникли неприятности с регистрацией. Сестра попросила меня, юриста, чем-то помочь. Поговорив с Заремой, я понял, какая огромная польза может быть от нее проекту.

Вы понимаете, с таким лингвистическим бэкграундом она закрывала практическую всю интересную нам Азию. Только хинди и бенгальского не знала, а ведь мы очень серьезно работаем с Индией и Бангладеш. Но в тех странах еще не забыли оставшийся от колонизаторов английский, а дядя Заремы преподавал этот язык в средней школе Коканда. Поэтому она говорит лучше, чем можно предположить, пусть с кошмарным акцентом и по архаически-советским стандартам (так, здороваясь, она произносит “Хау ду ю ду!”). Но это ведь не мешает делу. Официально я дал ей статус уборщицы, но помощь ее в проекте неоценима…

Ибрагим замолчал, продолжая аккуратно прихлебывать кофе. Видно было, что он возится с какой-то мыслью. Решил, наконец, ее высказать.

— Может быть, это предложение покажется интересным… Наш бизнес развивается, у него хорошие перспективы, и вы могли бы получать долю в прибыли. С тем, чтобы работа продолжалась… Обещаю, что теперь совершенно исключу попадание гостей в вашу жилую зону. И если вам нравится ходить без головы, пожалуйста, ходите сколько угодно, никто вас больше не потревожит.

Он извинился и печально наклонил голову, увидев взгляд своего жильца.

— Когда вы отправляете эту порцию? — спросил Морохов, подумав.

— Мы были намерены недель через пять, когда здесь соберется тридцать четыре запланированных человека.

— Ладно, но это будет ваш последний транш — дальше устраивайтесь, где хотите. Обратитесь в службу по эксплуатации здания, пусть пришлют новый персонал. Придумайте причину этого массового ухода — правдоподобную. Никто не должен узнать о том, что здесь происходило, и никакой скандал не может быть связан с моим именем. Не забывайте, я даю вам возможность пусть в другом месте, но продолжить свой бизнес.

Слава Морохов прекрасно понимал, что его поступок по отношению к Ибрагиму был невероятным великодушием. Впрочем, выгони он прямо сейчас этих странников, неизвестно где им придется искать новое убежище. С большой вероятностью они тут же попадутся, причем не только беженцы, но также Ибрагим и его команда. Следствие выйдет на “Мадагаскар”, а здешнему жильцу совсем не нужно внимание правоохранительных органов, в связи с его обстоятельствами, сильно изменившимися в последнее время.

Но была и другая причина его странной снисходительности. Слава прекрасно знал, какая это редкая вещь — хорошая работа. Нельзя было не оценить проект Ибрагима, блестящий, хотя и слишком смелый. Все-таки стоило уходить, когда он поселился в этом доме.

— У меня еще один вопрос, — сказал он. — Вон там, на второй справа раскладушке, напротив панно на стене, где нарисованы бюргеры с пивными кружками, там сидит здоровый мужик, горбоносый, в синей кофте. Пусть Зарема спросит у него, откуда он и как его зовут.

— Зарема наверх ушла, — ответил Антон. — Она сердится сильно.

— Что ж, тогда в другой раз, — сказал жилец.

Больше здесь нечего было делать. Не желая плутать по мадагаскарским тропинкам, Морохов велел консьержу его проводить.

В большом зале “Баварского погребка” было тихо. Телевизор транслировал нежную музыку. Стучали игральные кости, опускаясь на доску. Повар Рагитхат Тапан из Бангладеш стоял у косяка и общался с Антоном.

— Белы день, — спрашивал он. — “Белы” — это что больше нет?

“Белый” — это “уайт”, — отвечал бармен. — Для того, чего больше нет, есть слово “было”.

Семь минут спустя Мстислав Романович вновь оказался в пустом парадном холле. Мирно журчала вода в фонтане. Так же покачивалась луковица на волнах.