Пока небеса молчат

Глава 19. Возвращение

Шадар одел мне на шею тяжелую золотую цепь, еще дал кольца и серьги, завязанные в платок. Велел спрятать и держать всегда при себе, как и банковскую карту.

– Со мной всякое может случиться! Ты не должна остаться без денег.

При выезде из города нас остановили для проверки документов. На границе Махраба собралась огромная толпа беженцев. Рядом был разбит палаточный городок. Видимо, ждать приходилось долго. Я заметила плакаты с красным крестом, российские флаги и другую символику миротворцев. От жары у меня кружилась голова. Шадар отвел меня в тень пыльной грузовой машины и принес воды.

– Скоро вернусь! Надо оформить документы и договориться, чтобы нас пропустили быстро.

Вокруг кричали женщины, плакали дети, ругались мужчины. Потом раздались автоматные очереди, толпа рванулась вперед, сминая заграждение. Раздался глухой взрыв. Я не знала, куда мне бежать, заползла под грузовик и закрыла глаза. Не знаю, сколько прошло времени. Помню, что меня уложили на носилки и долго куда-то несли, потом мужчина на разных языках пытался узнать мое имя.

Я отвечала по-саржистански, просила найти мужа, но в палаточном городке царила суматоха. Шадар исчез. Меня и других женщин отвезли в фильтрационный лагерь на границе с Саржистаном, а через два дня дотошных проверок отправили на родину. Так я попала в Чарган и вернулась в дом тети Хусы после долгой разлуки. Сбольшой тревогой постучала в знакомые ворота.

Думала, если не пустит в ограду, сяду на землю – и пусть тетя Хуса зовет соседей, чтобы вытолкали на дорогу бродяжку. Сама с места не сдвинусь. Некуда мне идти. Поселок будто вымер. Не видно людей, только худой рыжий пес роется в канаве.

Тетя Хуса долго вглядывалась в мое лицо, медленно ощупывала взглядом одежду. Потом сухо спросила:

– Ты замуж вышла, Мариам?

– Да. Муж за мной после приедет, – сбивчиво пояснила я. – Сначала должен получить документы. Пустишь пожить у вас? Я заплачу. У меня есть деньги.

Тетя Хуса нехотя отворила ворота, пропуская меня внутрь. Бесцветным голосом пояснила:

– Живи, места не жалко. Алим умер, мне помощь на бахче пригодится.

Ужин показался скромным – тушеные овощи и сухой лаваш. Ребятишки поглядывали на меня с любопытством, а я ничем их угостить не могла. Так стыдно.

– Как бы завтра добраться до райцентра? У меня деньги на карточке, в Чаргане же нет банкомата?

– Автобус не ходит уже вторую неделю. Совсем про нас забыли. Бабашев магазин прикрыл, уехал. Еле выживаем, – жаловалась тетя Хуса.

Я показала золотые украшения, которые оставил Шадар. Спросила с надеждой:

– Сможем продать?

– За мешок муки… Жалко. А дороже никто здесь не возьмет.

Все-таки она взяла у меня одно золотое кольцо и ушла к знакомым, в сумерках принесла яйца, масло и сыр. А я с благодарностью вспоминала Шадара, не приходится сидеть на шее у родни.

На самом деле я мало верила и ждала, что муж приедет за мной. И когда думала о его вероятной гибели, душа леденела. Горное селение и чужой город вспоминались кошмарным сном, только образ почтенного Мусы и русского солдата оставались светлыми пятнами… или кровавыми. Свадьба Айзы словно в другой жизни прошла. Когда я была еще веселой, невинной девочкой, ждала от жизни мира и любви.

Как-то вечером после садовых работ навалилась усталость, сердце затосковало. Я написала письмо Тамаре Ивановне в Курганскую область. Сами собой строки сложились в короткий рассказ о встрече с Мишей. Но завет его исполнить не смогла, окончила письмо сказкой, будто Миша ушел на секретное задание, очень важное для всех нас, простых граждан Саржистана.

Тетя Хуса завтра едет в райцентр, купит марки и отправит мое письмо в Россию. Обратный адрес я не стала указывать. Если Тамара Ивановна будет расспрашивать о сыне, я долго обманывать не смогу, и правду писать не хочу. Я ведь и половины правды не знаю.

* * *

На карточке Шадара оказалась крупная сумма в иностранной валюте. Нам удалось поменять часть денег по выгодному курсу. Тетя Хуса повеселела и смотрела на меня ласково, старалась получше кормить, отнимала тяжелую работу во дворе.

– Отдыхай, дочка! Тебе сейчас нельзя утомляться.

Никогда раньше она меня дочкой на звала. Я удивлялась недолго. Сама стала замечать, что со мной странные вещи творятся. По утрам чувствую сильный голод и тошноту, быстро устаю, часто хочется плакать. Испугалась, что нездорова, обузой родне быть не хочу. С лекарствами в Чаргане всегда было плохо. Неужели придется опять ехать в город?

Тетя Хуса меня успокоила.

– Это пройдет, Мариам. Еще неделю-другую походишь и станет легче. Какой у тебя срок?

Я не сразу поняла вопрос, а когда догадалась, первое чувство – удивление и недоверие.

– Не может быть!

Тетя Хуса грустно засмеялась, скользнула по мне надменным взглядом.

– А ты не знала, что от мужа дети бывают? Посчитай дни, когда ты с ним ложилась.

– Всего один раз, – прошептала я.

– Умные люди говорят, иногда и дыхания мужчины хватает для благой цели, – поддела тетя Хуса, потом тяжело вздохнула и поцеловала меня в щеку, как равную себе женщину.

Август выдался невиданно жарким и сухим. По району расползлась эпидемия овечьей оспы. Страну будоражил экономический кризис. Старики предрекали тяжелую зиму.

У нас не было транспорта для вывоза урожая в город, пришлось дешево продать дыни наглому перекупщику. Я уповала только на деньги Шадара и доброту тети Хусы. За минувшие полгода совсем разучилась молиться, очерствела душой. Только на могиле мамочки могла выплакаться и рассказать о своих страхах.

Просила ее с небес поберечь моего малыша, пусть он родится здоровым. Будет со мной родная душа, значит, не одна пойду по жизни. Небеса благословили ребенком, значит, помнят обо мне, пропасть не дадут.

С началом приграничных столкновений из Чаргана уехала семья учительницы начальных классов. Я попросилась на ее место. Директор обещал подумать. Может, скоро у меня появится работа, а пока нужно усердно повторить все, что успела выучить в городе за три года.

Я возвращалась с книгами из школьной библиотеки и заметила у ворот нашего дома незнакомую машину с затемненными стеклами. Сердце кольнула тревога. Покупатели овощей обычно приезжали на пыльных грузовиках, тетя Хуса и соседки торговались у дороги так громко, что шум стоял на всю улицу. А сейчас тишина.

Семилетний Умарчик – младшенький тети Хусы, строгал колышки во дворе. Увидел меня и радостно сообщил, что в доме гость, поэтому будут манты с бараниной. Я медленно поднялась по шаткому крыльцу и прошла в увитую виноградной лозой веранду, откуда слышались голоса.

Шадар сидел во главе стола, словно хозяин, играл кухонным ножом, проверяя его остроту. Как увидела его, пересохло во рту и ослабели колени.

– Здравствуй, Мариам! Наконец смог выбраться к тебе. Как поживаешь?

– Спасибо, неплохо, – прошептала я, потянувшись за кувшином с водой.

Тетя Хуса ловко подставила мне стакан и начала жаловаться:

– Как же – неплохо! Это она скромничает. Еле концы сводим. На ужин сегодня был бы пустой булгур с помидорами. Мясо берегу детям и нашей дорогой мамочке. Но для такого гостя все лучшее на стол…

– Какой мамочке? – рассеянно спросил Шадар.

– Радуйся, муж! – В голосе тети Хусы послышались визгливые нотки. – Хвала Всевышнему, жена твоя ждет ребенка!

Шадар чуть склонил голову набок, пробежался взглядом по моему телу, задержался на лице. Я смело смотрела, только губы немного дрожали.

– У тебя будет ребенок, Мариам?

Странно он спросил, без эмоций совсем и так, будто ребенок связан только со мной. Меня мысль пронзила: «Заберет карточку с деньгами, заберет золото и уедет. Зачем я ему нужна? И как буду жить…»

– Ну, что молчишь? – не повышая голоса, спокойно спросил Шадар.

– Да.

Я села на старенький диванчик у стены и заплакала, закрывшись руками. Все неправильно у нас, все должно было иначе случиться. Как хорошая жена, я должна была броситься мужу на шею или упасть в ноги, и уж тогда радостно голосить от счастья. А мы сидим как чужие. Наверно, и есть чужие. Я боюсь Шадара, но во мне растет его ребенок.

И вдруг ужас настиг, а что если Шадар велит избавиться от малыша и снова ехать в лес или в горы как полевая жена боевого наставника. Лучше умереть…

Я вытерла слезы и заметила, что Шадар идет ко мне, чтобы сесть рядом. Пришлось подвинуться. Тетя Хуса суетилась у плиты, укладывая манты в кастрюлю, деловито рассказывала:

– Не волнуйтесь! Все женщины в ее положении сперва плачут, боятся. А Мариам столько невзгод пришлось вынести. Подругу потеряла, в чужую страну попала, а там война, терроризм. Чтобы сдохнуть этим собакам свинячьим! Чтоб их на куски разорвало… Бедная наша Мариам! И кто позаботится о сироте кроме доброго мужа? Сами видите, у меня нет кормильца и детей полон дом. Всех надо поставить на ноги.

Шадар не обращал внимания на причитания тети, он наклонился ко мне, обдавая щеку запахом приятного парфюма, быстро спросил:

– Это же мой ребенок?

Я подскочила и хотела что-то резкое крикнуть в ответ, оттолкнуть его, но Шадар поймал мои руки и обнял, привлекая к себе.

– Тише-тише, я знаю, что мой, я хотел увидеть, как блестят твои глаза от возмущения. Ты очень красивая, когда сердишься, голубка моя. Как же я по тебе скучал, Мариам! Сердце мое, радость моей души… наконец я нашел для тебя дом и сад, как обещал. Собирайся, поедем.

Ничего не говорила в ответ, только позволила себя приласкать. Почему я такая слабая? Сейчас его поцелуи казались сладкими, как чарганские дыни, а слова любви таяли на губах, будто свежий мед. Я так намучилась в последние недели, так устала бояться за наше с малышом будущее, что была покорной тростинкой в руках своего жнеца.

Тетя Хуса улыбалась, глядя на нас, и даже не прогоняла голодных ребятишек, которые окружили стол, полный еды.