Пока небеса молчат

Глава 27. Кисмет

Прошло два дня после моего посещения тепличного комплекса. В пятницу я возвращалась с Рустамом из детского сада очень расстроенная. Воспитательница жаловалась, что он отбирает игрушки у детей, шалит за обедом. Откуда такой характер! И вот сейчас ругаюсь вполголоса, а Рустам надулся, молчит. Как угадать, что в его голове? Придется наказать, лишить мультфильмов и сладкого. И Мишу попрошу строго с ним поговорить. Миша приедет вечером или завтра к обеду, если много работы.

У ворот дома Чемакиных стоит большая белая машина, может, Максим Спиридонович заскочил в гости. Кажется, у него солидная иномарка, но здесь и водитель имеется…

Незнакомый коренастый мужчина в кожаном пиджаке протирает запыленное лобовое стекло, равнодушно скользит по мне взглядом и усаживается за руль. Ждет пассажира.

Я крепче сжимаю теплую ладошку Рустама и захожу во двор. Карат встречает нас радостным лаем и, спустя пару минут, на пороге появляется Андрей Шумилов. Я отпускаю сына повидаться с собаками, а сама делаю шаг вперед. Немного не по себе от того, что нахожусь ниже на тропинке и вынуждена задирать голову, чтобы посмотреть деду в глаза, но Шумилов старший молодцевато спускается ко мне. В блеклых рыбьих глазах его застыл холодный, злой интерес.

– Значит, ты решила записаться к нам в родственницы? Вот сюрприз!

У меня не было времени на раздумья.

– Вячеслав Витальевич сообщил? Да, я дочь вашего сына – Глеба Андреевича Шумилова. Это просто факт. Никаких прав и привилегий он мне не дает. Напрашиваться в вашу семью я не буду. Хотела устроиться в теплицу, показала документы – вот и все…

Андрей Василевич сунул руки в карманы брюк и качнулся на носках тупоносых туфель.

– Ты знаешь, что я могу в двадцать четыре часа выгнать тебя из области? Знаешь?!

– Вместе с вашим внуком? За что же? Я не к вам приехала, мои документы в порядке. И потом, мы здесь только на лето, наш дом в Абхазии. Не стоит утруждаться.

Тамара Ивановна обошла Шумилова сзади, скрестила руки на груди.

– А вы тут не командуйте! Не то время сейчас. Можно и телевидение подключить и губернатору написать. Что еще за угрозы? У нас честная семья. Я заслуженный работник образования, Михаил имеет правительственные награды… Вы чего расшумелись, господин Шумилов, – эй, вы не в баре находитесь!

Андрей Васильевич картинно замахал руками.

– Тихо-тихо… против вас ничего не имею, даже жалко вас – и не таких заслуженных в секты загоняли, мозги понакручивали, а тут сирота-аферистка с дитем. Как не порадеть бедняжке… Я одно хочу понять, чего ей надо, вашей Марьяне Глебовне? Какова цена вопроса, чтоб закрыть раз и навсегда.

Мы с Тамарой Ивановной почему-то переглянулись, и вдруг она засмеялась, уперев кулаки в бока.

– Марьяночка, неужели он тебе, правда, дедом приходится? Да на кой же нам такой старый бобер? Черта лысого нужен нам такой дед! Ходите чаще – без вас веселей! Помидоры свои химикатами травите, до народа добрались…

Она засуетилась, кинулась к Рустаму, который едва ли слышал наш спор, тиская довольного Карата.

– Пойдем в дом, Рустамушка, пойдем, мой хороший. Как себя в садике вел? Хорошо ли спал?

– Баба Тома, я вообще не спал, – грустно пожаловался он. – Я пел нашу любимую песню, а все лебятишки слу-ушали.

– Какую же песенку ты в садике пел? – поинтересовалась Тамара Ивановна.

– Шел отляд по белегу, шел издалека-а, шел под классным знаменем командил полка… – затянул Рустам. – Голова обвязана, кловь на лукаве – е…

Он задумчиво посмотрел на Андрея Васильевича и проникновенно добавил:

– А когда меня поставили в угол, я стал петь: «Там вдали у леки заголались огни, в небе ясном заля доголала"… Гломко-плегломко, как ты учила. Я больше не хочу в садик, если там нельзя песни петь.

– Ох, ты батюшки!

Тамара Ивановна прыснула в кулачок и, взявши Рустама за подмышки, поставила его на крыльцо, а там он снял сандалики и зашел в дом, продолжая жаловаться на тяготы режима в детском саду.

Я перевела дух и обернулась к Андрею Васильевичу для финального разговора. Шумилов старший горбился, теребил пальцами покрасневший нос, раскачивался взад-вперед. Потом не глядя на меня, глуховато спросил:

– Выясню в городе насчет генетической экспертизы – пришлю тебе медика. Анализы добровольно сдашь? Чтоб без всяких выкрутасов – ты и ребенок?

– Да. Конечно. Я понимаю, вам хочется знать наверняка…

– Если мошенница – сотру в порошок. Лучше сразу прячься.

– А если я правду сказала?

– Там видно будет, – презрительно бросил Шумилов и быстрым шагом покинул ограду.

Я заметила, что глаза у него покраснели, так же как и набрякший нос. Наверно, от возмущения при мысли о нежданном родстве. Не от Рустамкиной же болтовни.

"Надо показать сына логопеду, пусть научит правильно говорить".

Вечером у меня поднялась температура, заболело горло, голос почти пропал. И где могла простудиться? Или много пила холодной воды из колодца в огороде, нравился ее непривычный солоноватый привкус. На юге совсем другая была вода.

Когда уже в сумерках Миша приехал, я рассказала о визите Шумилова и угрозах.

– Теперь из-за меня и тебе достанется. А вдруг уволят с работы?

Миша посмеивался.

– Ну и что? Уеду в Крым по контракту, там всегда набор и хорошие деньги за мою квалификацию.

– А как же Тамара Ивановна? – ахнула я.

– А чего бояться? Войны же не будет, – он криво усмехнулся, отвел взгляд, будто вспомнил что-то плохое. – Пока не будет.

Я покачала головой, сомневаясь.

– Война рядом всегда, под ногами ползает ядовитой гюрзой, поднимает плоскую головенку, шарит вокруг жадным языком… Страшно, Миша!

Он тяжело вздохнул.

– Может, я сам уехать хочу. Душно тут. И ты меня не любишь, Марьяна Шумилова. А теперь и вовсе пойдет карусель, с новой-то родней.

Я поджала губы, вспомнила мужа. Почему Всевышний посылает мне таких мужчин, что готовы бежать из дома в самое пекло, рвутся испытать свои силы и ум в опасной борьбе?

Кисмет… судьба… ничего не изменишь – так даровано свыше.

Именно даровано, ибо все, посланное небесами есть дар, как бы не были тяжки испытания. Надо принять. Надо выстоять.

* * *

Несколько дней я была больна, пыталась вставать с постели, что-то делать по дому – шатало от слабости. Миша взял отпуск на две недели. Без меня Чемакины посадили на поле картофель, перенесли в теплицу помидоры и перцы, я только помогла с капустной рассадой и ягодами. В огороде добавилась грядка клубники.

И вдруг погода переменилась, после весеннего солнца и тепла в июне зарядили дожди. Тамара Ивановна рассказывала, что начало лета в Кургане часто бывает прохладным.

Вот и пригодился запас курток, в которых на юге мы ходили зимой. Мне было зябко, непривычно, но Рустам легко приспособился, весело прыгал по лужам в желтых резиновых сапожках, втыкал в размокшую землю веточки клена – рассаживал леса, строил песочные крепости, и даже не вспоминал Чакваш, не спрашивал об отце. Каждый день мы с Рустамом делали специальные упражнения для язычка, учились правильно произносить звуки, записались на консультацию к логопеду.

По вечерам устраивали маленькие концерты, пели старые песни и читали стихи. Максим Спиридонович забегал на чай со своими конфетами и печеньем. Чинно со мной здоровался, хвастался успехами внучек и постепенно входил в доверие к Рустаму.

Миша рассказал, что в юности Максим Спиридонович ухаживал за Тамарой Ивановной, но она выбрала его лучшего друга. Пришлось отступиться, однако теплые чувства остались.

– Теперь оба свободны, так снова присватывается, мать в шутку переводит. А вообще, Спиридоныч – хороший мужик, надежный, всегда поможет. Я не против, если сойдутся на старости лет.

Если не было дождя, Миша уходил с собаками на прогулку, Карат его слушался, признавал за хозяина, выполнял все команды. Я жила ожиданием звонка – от Шадара или Шумилова, казалось, скоро в жизни случатся серьезные перемены, лучше бы к добру, но телефон молчал, нагоняя тревожные предчувствия.

И как-то в обед я подскочила от знакомой трели, не сразу узнала взволнованный голос Замиры – соседки в Чакваше. Новости были жуткими – в наш дом забрались грабители, устроили пожар, внутри все выгорело, уцелели только каменные стены.

– Марьяна, ты не переживай. У вас страховка, специалист уже приезжал осмотреть ущерб, – утешала Замира.

А я и не знала, что Шадар застраховал дом. Сидела на диване как оглушенная, потом тихо спросила, нет ли для меня писем или посылок.

Замира быстро поняла, наверно, Шадар оставлял ей четкие инструкции перед каждой своей поездкой.

– Если муж не сообщает о себе, значит, так нужно. Марьяночка, я думаю, тебе лучше сюда не приезжать с ребенком. Чего эти люди искали, зачем дом пожгли – одним небесам известно. Ай-ай, милая, я же все понимаю – муж у тебя никакой не строитель, не геолог. Связался с бандитами, что-то не поделили – вот и расплата. Так у нас все на улице говорят. Жалеют тебя. Крепись, дорогая, у тебя сын!

И часа не прошло, не успела опомниться, собраться с мыслями, как позвонил Вячеслав Витальевич из тепличного комплекса Шумиловых.

– Марьяна Глебовна? Нам нужен помощник секретаря в Малышах. За вами будет машина приезжать, и так же отвозить до дому. Рабочий день с девяти до пяти, перерыв на обед. Официальное трудоустройство, соцпакет, зарплата от двадцати тысяч плюс премия. Когда сможете приступить?

– Я… да, смогу. Завтра же суббота… у вас выходной?

– С понедельника можете выйти? – деловито осведомился Вячеслав Витальевич.

– Да… да, конечно!

Отключила звонок, смотрю на Мишу растерянно, а он прихлебывает из кружки чай, недобро щурится.

– Ну, давай сразу! Что там стряслось?

О доме не стала говорить, начала с хорошего:

– Шумилов на работу зовет. Только я не понимаю, что это за должность – помощник секретаря? Что я буду делать?

Миша пожал плечами, покачал головой, удивляясь моему вопросу:

– Ой, наивная… как что делать? Чаи гонять да поплевывать в потолок. Он тебя за внучку признал, хочет поддержать осторожно, приглядеться. Где еще такие условия найдешь в нашем захолустье, люди за пятнадцать тысяч горбятся от зари да зари, а тут в кабинете с бумажками сидеть, да еще премия. Сама посуди – без особого распоряжения Старика не обошлось. Прямо под тебя должность прописал. И чего опять грустная? Можешь отказаться, по мне так лучше бы дома сидела…

Я закрыла лицо руками, в душе полыхали горечь и стыд. Странное совпадение, едва пробыла месяц в гостях, как лишилась дома. Будто нарочно кто-то обрезал дорогу назад. Неужели таков ответ на мои молитвы в бессонные ночи?

Поделилась с Мишей бедой, он отставил чай, начал ходить по комнате, рассуждать вслух.

– А это не связано с делишками твоего… этого Шадара? Может, дружки его наведались.

– Мы с мужем не говорим о его работе. Никогда не говорим.

– С мужем? – передразнил Миша. – Ты по своей воле стала его женой? Ну, давай на чистоту, ведь заставил сволочь?

– Так получилось. Сама виновата.

Замолчала, кусая палец, слезы слепили глаза.

Миша продолжал:

– Ты молодая, глупая была, какой с тебя спрос. Сейчас он не может тебя заставлять, ты не его собственность. И должна думать о сыне, чтобы его жизнь была безопасна.

– Я думаю- думаю.

– Не плачь, ни о чем не переживай. Запомни, у тебя есть дом. Марьяна, слышишь? У вас с Рустамкой есть дом. Мой дом. Материн. Все наше – твое. И ты ничего нам не должна. Я жив благодаря тебе. И через меня мать жива. Я никогда этого не забуду.

Он смотрел вперед, мимо меня и слегка покачивался, сидя уже рядом на диване:

– Ты меня прости. Я тоже вел себя, как придурок. Руки распускал, на чувства давил. Думал тебя как-то взять, привязать, ну… чтобы осталась с нами. Ты же такая нежная вся, беззащитная – даже с виду, тебя нужно беречь, любить. Вот честно тебе скажу, – не представляю, как уедешь и будешь там одна. Словно в лесу с волками. Я с ума тут сойду.

Он взъерошил на голове волосы, казалось, мучительно ищет правильные слова.

– Живи спокойно, ничего не бойся, не буду к тебе приставать. Только с нами живи, хорошо? Может, потом привыкнешь, осмотришься, сама решишь, что тебе надо и кто нужен.

Я прислонилась к его плечу щекой, прошептала:

– Спасибо, Миша.

Он хотел меня обнять, уже занес руку, но просто положил ее на спинку дивана, нахмурился, смущенно кашлянул. Возле губ глубоко пролегли морщинки. В густых темных бровях откуда-то взялись белые волоски. И на висках тоже.

– Все равно я тебя дождусь, Мариш. Больше мне никого не надо.

Мне вспомнились его поцелуи, как отзывалось на них тело, как сладким вином оживала кровь. Первый раз всерьез подумалось о разводе с Шадаром. Не хочу его обманывать, но разве такие вещи по телефону говорят? Значит, придется увидеться и посмотреть в глаза. И что ему скажу? Полюбила другого? Я боюсь даже в мыслях это слово произносить – любовь… Это очень сложное слово, в нем много оттенков и смыслов.