Страховой агент уточнил мои паспортные данные и реквизиты счета, на который должна прийти выплата. Мне нужно завести новую карту в банке и оформить электронную подпись, если не собираюсь в ближайшее время возвращаться в Чакваш.
Потом снова позвонила Замира, хотела узнать, что я намерена делать с домом, якобы нашлись покупатели, но дают слишком малую цену за разоренное гнездышко.
– Я понимаю, ты одна не решишь. От мужа все еще нет вестей? Ой, сколько проблем! Полиция опять приезжала, допрашивала меня, а что я знаю? У нас в поселке всегда было тихо. Только в грузинскую войну стреляли.
– Спасибо за помощь, Замира!
Мне казалось, она меня упрекает. Мы и трех лет не прожили в Чакваше, как начались неприятности – разбой, пожар, полиция… Представляю, сколько пересудов на улице и дом наш стоит осиротевший, запущенный.
Я знала в нем короткое счастье с Шадаром, я внесла в него новорожденного сына, провела много бессонных ночей возле детской кроватки, а теперь предаю, боюсь показаться, смыть копоть пожара с разбитых рам.
Меня снова лишают дома, велят обжиться в чужих краях, гонят прочь из теплого края в сибирские зимы. Здесь корни моего отца, но сама я как сломанная ветка с опавшими листьями. Смогу ли снова набраться сил и цвести?
Тамара Ивановна ушла в клуб на встречу местных песельников, Рустама взяла с собой.
– Вот увидишь, мамочка, из него выйдет знаменитый солист, мы его отправим на конкурс "Голос", прославим Малыши на всю страну.
– Сначала пусть научиться правильно слова говорить, – наставляла я.
Рустамчик слушал, обиженно поджав губы, после рассказов Тамары Ивановны уже мечтал покорить Москву. С недавних пор замечаю в нем упорство и твердость в достижении даже крохотной цели. От Шадара или деда Андрея достался характер, я же мягче, уступчивей с рождения, боюсь обидеть людей неловким словом, причинить неудобства. Так меня мама учила, так воспитывала тетя Хуса. "Уважай старших, слушайся старших, спорить не смей…"
Оставшись дома одна, я включила телевизор и попала на программу новостей: в Саржистане снова меняется правительство, на улицах митинги-протесты, много пострадавших гражданских, в Махрабе каждую неделю теракты, страна на военном положении, страшные кадры разрушенных домов, раненых женщин и детей.
Тетя Хуса третий день не отвечает. А больше мне некому звонить и писать. Мой муж работает наемником смерти, на связь он выходит сам. Я могу только ждать и молиться.
* * *
В первый рабочий день я попросила Вячеслава Витальевича убрать с подоконников связки перчаток, хорошенько вымыла окна и пол в коридоре, спрятала садовые инструменты в кладовку, разобрала кипу макулатуры в углу и забрала шторы на стирку. В мои обязанности не входила уборка, но никто не спорил, офисные сотрудники только поглядывали с изумлением. А я не люблю жить в грязи.
Секретарша Ирина сказала, что стол и компьютер для меня должны привезти только в конце недели, значит, пока придется выполнять мелкие поручения, но раздавать их некому – начальник уехал.
Подошло время обеда, Нуриза принесла плов с пирожками. Я поделилась с Ириной и Александром Дмитричем – нашим бухгалтером и заодно кадровиком. Потом разбирала документацию по новой поливальной установке. Сложный технологический аппарат установили месяц назад и успели найти неисправность, вызвали специалиста из сервисного центра иностранной компании. Пока он не приехал я попыталась перевести инструкции на русский язык, но не слишком преуспела в специальной терминологии.
Мне хотелось поскорее вникнуть в дела предприятия, принести пользу. Увидев, что в офисе нечем заняться, я убежала в теплицу, познакомилась с работниками, тепло приветствовала земляков, записала их жалобы и предложения. До вечера время пролетело быстро, Вячеслав Витальевич отвез меня домой и вежливо попрощался. В ограду я как на крыльях влетела, а там Максим Спиридонович в гостях и Рустам просится на реку с Каратом и Гердой.
Я не стала ужинать, сменила одежду, отвязала собак и ушла гулять. Пусть Тамара Ивановна проведет время со старым товарищем. А мы с Рустамом по мостику перешли на другой берег реки, болтали, смеялись, планировали разные летние приключения, не заметили, как ушли далеко за село, – вдруг Карат насторожился и залаял, а Герда навострила уши.
Со стороны лесного массива к нам приближались три незнакомых пса. Они угрожающе рычали, будто желая прогнать нас со своей территории. Я попятилась назад.
– Рустам, маленький, только не беги. Медленно подходи ко мне.
Захлебываясь лаем, Карат прижимался к земле, прикрывая наше отступление, но самый крупный пес выскочил вперед и бросился на Герду, признав ее слабейшим звеном нашей компании. Завязалась драка. Вместо того, чтобы прятаться за меня, Рустам подхватил с тропинки корявый сук и замахнулся на второго пса пока третий сцепился с Каратом.
Я закрыла Рустама собой, отобрала у него ветку, готовясь обороняться. В трех шагах от меня бесновалась поджарая псина со свалявшейся шерстью, я видела, как с оскаленных клыков свисают нитки слюны. Дрожащие ручонки сына обхватили мои колени, тогда я тоже начал рычать, задыхаясь от ужаса. И со всей силы ударила собаку по морде, – ветка обломилась, запястье обожгла острая боль, сознание помутилось, но пронзительный крик Рустама придал сил. Я поняла, что любой ценой буду его защищать – руками, ногами, зубами, если потребуется.
Сзади раздался шум, будто стучали по железу.
Две собаки испуганно отскочили и скрылись в кустах, на поляну выбежал пожилой мужчина в выцветшем защитном костюме, бросил на землю тяжелый мешок, уставился на мою окровавленную ладонь.
– Цапнула тебя сучка? Это плохо, может быть бешеная. Есть кто знакомый с машиной? Надо в больницу скорей.
– Да… у меня телефон в рюкзаке, пожалуйста, помогите достать.
Карат облизывал раненое плечо Герды, а на разворошенной земле тихо поскуливал и сучил лапами его поверженный соперник. Неожиданно Рустам оторвался от меня, подскочил к псу и с размаху пнул его ботиночком в бок.
– Мама, не бойся! Он совсем дохлый. Видишь, уже не встает.
Я опустилась на колени, потому что ноги не слушались, пыталась набрать Спиридоновича, чтобы приехал за нами, а сама не сводила глаз с Рустама. На его покрасневшем личике не было страха, только злое торжество и гордость победителя. Сейчас он слишком напоминал своего отца, был маленькой копией Шадара. Когда вырастет, тоже оставит меня, найдет опасные игрушки. Хотелось завыть от отчаяния, обхватить сына руками, вернуть обратно в тело, баюкать в себе и вечно оберегать.
Только сейчас поняла – сын мне не принадлежит, оторвался от груди, ищет свои тропы, пойдет на шаг впереди. На целую жизнь впереди…
Врач поставил мне укол и забинтовал руку, велел прилечь на кушетке, пока заполнял документы. Рустам играл сломанным фонендоскопом, наверно, задумывал совместить сольную карьеру с медицинской.
На телефоне высветился незнакомый номер, и потом я не сразу узнала голос Шадара.
– У вас все хорошо? Как сын? Что-то тревожно на сердце.
– Дом в Чакваше сожгли, – простонала я.
– Я знаю. Тебе скоро переведут деньги по страховке. Разумно распорядись, в этот раз я не смогу много прислать.
– Кто это сделал? Зачем?
– Я же говорил, у меня есть враги.
– Мы с Рустамом останемся в России.
– Это правильно.
Он замолчал, и, морщась от боли в руке, я сорвалась, заговорила резко:
– Шадар, отпусти меня, дай развод!
– Нашла себе нового мужа? – тихо спросил он после короткой паузы.
– Я нашла отца и дедушку. Они здесь богатые, влиятельные люди. Хорошо приняли меня и Рустама, обещают во всем помогать, – я лгала без стыда, лишь бы поверил.
Он усмехнулся в трубку, спросил тем завораживающим тоном, что прежде сводил с ума, вызывая жгучую нежность:
– Тогда почему плачешь, любимая?
– Я желаю тебе добра, но… но больше не хочу с тобой жить. Не могу.
– Я тебя понял. А почему ты плачешь, Мариам? Что-то еще случилось?
– Если бы ты все бросил… был другим… и мы бы жили спокойно, – больше не могла говорить, всхлипывала.
Шадар почему-то молчал. Зато в коридоре послышался шум. Миша расспрашивал Спиридоновича о происшествии на берегу. Также звучал еще один мужской голос, и, заслышав его, я привстала с кушетки, боясь обмануться. Зачем здесь Андрей Шумилов? Неужели ему тоже сообщили о нападении собак? Вот о чем-то с Рустамом беседует… Смеются оба. Я приподнялась на подушке, ревниво напрягла слух.
– Мариам! – позвал Шадар в трубке.
– Позвать Рустама? – рассеянно спросила я.
– Не нужно. Хочу сказать, что ты свободна. От меня приедет человек, передаст письменное согласие на развод. Желаю тебе найти крепкую стаю. У меня этого не получилось. Я жил один и умру один, как бродячий пес. Обними за меня сына. Пусть его хранят небеса.
– Он похож на тебя, – выдохнула я. – Слышишь? Он твой сын с ног до головы, он вырастет сильным и храбрым.
Не знаю, успел ли расслышать, в трубке короткие гудки. Странный у нас разговор случился, может, мне приснилось, что Шадар вот так легко отпустил.
Двери в палату раскрылись широко, сразу несколько мужчин зашли. Шумилов подвинул стул к изголовью моей койки, начал ворчать:
– Чего тебя понесло в лес, на ночь глядя? Хорошо, парнишку не покусали.
И уже дружелюбней спросил:
– Болит рука?
– Мне дали хорошее лекарство. Только онемела немного. Место укола больше болит.
– У меня дом в Бархатовском. Погостите денек. Глеб хочет познакомиться с внуком.
– Давайте завтра договоримся о встрече, – ровным тоном ответила я. – Уже поздно, нам надо вернуться в Малыши.
– Я отвезу, – подтвердил Миша с порога.
Шумилов медленно развернулся к нему, долго разглядывал прежде чем заговорить.
– Это с тобой она живет?
– С нами, – кивнул Миша. Он был на голову выше Шумилова, держался прямо.
– Ну, завтра так завтра. Поправляйся!
Дедушка тяжело поднялся со стула и пошел к двери.
– Андрей Васильевич! – спохватилась я. – Спасибо, что приняли на работу.
– Куда вас девать… Утром не вздумай прикатить в теплицу, у тебя больничный. Отдыхай, лечись.
– Но я чувствую себя хорошо!
– С начальством не спорят, – буркнул Шумилов.
"А с дедушкой?" – чуть не вырвалось у меня, но смолчала, конечно, откинулась на подушку.