Пока небеса молчат

Глава 24. Май в Малышах

День рождения Рустама мы отметили в курганском детском центре «Муравьишка». Заказали аниматора в костюме пирата и шоу мыльных пузырей. После каруселей и горок Миша отвез нас в кафе. Пока ждали пиццу, у меня телефон зазвонил. Шадар хотел поздравить сына с трехлетием, потом спросил как у меня дела.

– Почему деньги с карточки не тратишь? Кто вас кормит?

Я торопливо вышла из-за стола, не могла говорить под тяжелым Мишиным взглядом. Только спртавшись за искусственную пальму возле окна, смогла отвечать мужу:

– Мы в селе живем, у Тамары Ивановны свое хозяйство. А сегодня я накупила Рустаму одежды. И себе тоже… Когда приедешь в Чакваш?

– Не скоро. Нравится тебе Курган?

– Мы же в селе… Рустам поправился, капли не нужны, а еще он стал больше говорить. Подрос.

– Значит, все хорошо. Я рад.

– Спасибо, что позвонил. Боялась, забудешь.

– Я помню все.

У Шадара сдавленный, приглушенный голос – уставший, больной. Я ждала вопроса о нашем возвращении. И еще о Карате. Шадар ведь не знает, что пса мы забрали в Россию.

– Береги сына, Мариам. Себя береги. Люблю вас.

Он редко говорит такое по телефону, у меня заныла душа.

– Шадар! Шадар, приезжай… Спаси Всевышний… что с тобой?

В ответ гудки. К столику вернулась сама не своя, сынок почувствовал тревогу, сразу потянулся ко мне. Для него отец – человек, из-за которого мама плачет. Который редко бывает дома, но вдруг появившись, забирает маму в комнату только для себя.

– Проблемы? – тихо спросил Миша.

– Нет. Просто он давно не звонил, я волновалась.

Миша криво улыбнулся, глядя в сторону. Пробормотал себе под нос странную фразу:

– Угораздило же меня, а? Прямо кино!

Казалось, он сердится. Не знала, что ему сказать.

– Спасибо за все, что для нас делаешь.

– А что я делаю? – неожиданно взвился он. – Хочу с девушкой посидеть в кафе. Вот и сижу. Вечером к матери торт для Рустама привезут. Он же сам выбирал – в форме зеленой машинки. Ну как, ждешь торт, Шумахер?

Рустамчик завертелся на стуле, довольный, уморительно попросил:

– Поедем скалей к бабе Томе! Ну, скалей!

– Пиццу доешь сначала, – благосклонно предложил Миша. – Не-не, колу тебе мать не разрешает, забыл? Это для взрослых. Вот сок пей. Ты ж яблочный любишь.

Слушала их разговор и сердце оттаивало. Наверно, я плохая жена своему мужу. Мне приятно гулять по городу с другим мужчиной, приятно кататься в его машине, смеяться его грубоватым шуткам. Рустам с Мишей подружились, а у нас натянутые отношения. Но уже не краснею и не отвожу взгляда, когда Миша на меня смотрит. Тепло делается в груди. Хочется быть красивой.

Сегодня в торговом центре я долго выбирала себе белье. Потом купила несколько заколок и дорогих резиночек для волос. И еще духи. Я вообще редко пользуюсь ароматами, ни один флакончик не привезла с собой из Чакваша. Но у женщины должны быть духи для настроения. Просто так. Хочу запомнить сегодняшний день.

Наверно, я плохая жена. Трачу деньги Шадара, чтобы немножко нравиться другому мужчине. Но небеса молчат, забыли обо мне. Промыты весенним дождем, обласканы русским солнцем. Не до моих грехов.

Миша сворачивает на узкую улочку, обсаженную крупными деревьями, уверенно заезжает во двор.

– Здесь на третьем этаже моя квартира. Отцово наследство. Черемуха прямо под окнами, видишь? А у соседнего подъезда сирень. Зайдете в гости?

– Неудобно, что ты! – отказываюсь я.

– Сказал бы я чего неудобно… – ворчит Миша.

Зато Рустаму интересно. Во дворе новенькая детская площадка, расписной городок, ребятишки играют.

– Ма-ам, туда!

– Оставь пацана, пусть поскачет.

Некоторое время мы наблюдаем, как Рустам возится в песочнице с двумя малышами. На мгновение меня охватывает грусть. В Чаргане бы уже давно зацвели яблони, а здесь только собираются разворачиваться листья. И погода обманчива. Миша сказал, даже в мае может выпасть снег.

– На черемуху всегда холода!

С детской площадки послышался шум. Рустам ссорится с мальчиком, отбирает его лопатку. Я испуганно бегу к песочнице, обещаю купить набор «копательных инструментов», но уговоры не помогают – дети ревут. Наконец, Миша хватает Рустама на плечи, уносит к машине.

– Что за выкрутасы! Маму надо слушаться. Маму надо беречь. И мне такие грязные, зареванные гости не нужны. Ты разве не знаешь, что сопливых парней в лифт не пускают?

Рустам шмыгает носом и судорожно всхлипывает.

– Хочу в лиф!

Миша заносит его в подъезд и мне приходится бежать следом. В квартире чудом обнаруживаются игрушки для мальчиков. Набор кубиков для строительства домов и пластмассовая дорога с паровозиками. Умытый, краснощекий Рустамчик ползает по полу, забыв о недавней истерике, а мы с Мишей проходим на кухню.

Я замечаю в раковине пару тарелок и стакан, собираюсь помыть, Миша не позволяет.

– Да брось ты чашки! Это с утра еще… Пошли, балкон покажу. Летом тут благодать. Птицы свистят. Хороший район, старый, обжитый.

– У тебя все есть – дом, работа, почему живешь один? – с легким упреком спрашиваю я.

– А с кем надо? – насмешливо спрашивает он.

– С женой. С детьми.

– Так я тебя ждал, а ты не очень торопилась.

– Я говорю серьезно.

– Я тоже.

– Здесь есть красивые девушки… – продолжаю я.

– Есть, – соглашается Миша. – Но меня на тебе переклинило, что поделать. Это еще с писем началось. Или раньше… Что-то в тебе такое… – он вздохнул. – Не знаю.

И вдруг схватил меня за плечи, притянул к себе.

– Только не надо сейчас про мужа заливать! Я все понимаю. И сам не подарок. Психованный. Ночами дергаюсь, бессонница достает. Выписали таблетки, еще хуже – начал днем глюки ловить. Смотрю на снег в материной ограде, а он в пятнах крови, зажмурюсь – проморгаюсь, уже зеленый или оранжевый. Что за хрень! Плюнул на лекарства, на… (брань) нужна такая помощь!

– Не ругайся, пожалуйста! – выдохнула я.

– Какая на… жена! Кому я нужен!

– Миша! Вызови нам такси. Наверно, мы зря зашли.

Он сразу притих. Отпустил меня, прижался лбом к стеклу.

– Не надо. Сам отвезу. Да я в норме, не бойся. Находит иногда.

Уже по дороге Миша сообщил, что в следующие выходные будет занят.

– Юбилей предприятия. Старик собирает на турбазе начальство. Потом у них сабантуй, шашлыки, музыка. Культурная программа, короче. Мне надо там быть.

– Можно с тобой?

– Так это не детский праздник, – Миша заметно удивился моему вопросу.

– Я без Рустама, конечно. Хочу послушать концерт. Или только сотрудников пускают?

– Да почему… Со мной пройдешь. А с чего вдруг? Не помню, чтобы рвалась в местное общество. Ну, хочешь – поедем.

Он не понимал моего желания попасть на чужой корпоратив. И я не могла объяснить больше. Мне бы только увидеть человека по имени Глеб Шумилов. Я к нему даже не подойду, посмотрю со стороны и прошепчу себе: "Мамочка, вот я его и нашла". А что дальше, сердце подскажет.

* * *

Тамара Ивановна достала со шкафа проигрыватель и стопку пластинок, хотела найти сказки и стишки для развития речи Рустама.

– У меня где-то были записи «радионяни», там веселые песенки и диалоги, пусть слушает.

– Я ведь ему и так каждый день читаю, еще мы хорошие мультики смотрим, разговариваем обо всем.

– Ребенку компания нужна. Может, попробовать в детский сад ходить? Хоть на полденечка до обеда. Привыкнет, сам будет проситься.

– А нас возьмут в Малышах? – усомнилась я. – Мы приезжие.

Тамара Ивановна обещала договориться. И включила магнитофон. Детские потешки Рустам слушал равнодушно, не отвлекаясь от своих машинок, а вот когда запел кубанский хор, живо оставил игрушки и подбежал к проигрывателю. Переводил восхищенный взгляд то на меня, то на Тамару Ивановну, вытянул губешки в трубочку, растопырил пальчики.

– Ого, как «гломко-о»! Ого-о! Там большие дяди поют.

Мы посмеялись, Рустам забавный был в этот момент. Он еще несколько песен прослушал и попросился на улицу, раскапывать собственную грядку под клубнику.

А после обеда к Чемакиным гость пришел. Я развешивала белье, когда послышался грозный лай Карата, а вот Герда не проявляла волнения, видимо, гость был ей знаком. У ворот стоял высокий худощавый мужчина в нарядной белой рубашке и черный брюках, на вид больше шестидесяти лет, – уперев ладони в бока, он сверху вниз сурово посматривал на Рустама.

И вдруг ехидно спросил:

– А эт-то что за цыганенок? Ты откуда взялся, малёк?

– Я не малёк! Я уже больсой! – набычился Рустам.

У меня сердце дрогнуло. Я бросила простыню обратно в таз и побежала к воротам.

– Это мой сын и мы не цыгане! Что вам нужно? – задыхалась от возмущения.

Мужчина откинул назад белобрысую голову и смерил меня пристальным взглядом, прежде чем нехотя процедить:

– Я пришел к Тамаре – давней подруге. А вас прежде здесь не встречал. Вот и спрашиваю, кто такие будете?

Отвечать мне не пришлось. Тамара Ивановна вышла на крыльцо, примирительно замахала руками.

– Максим Спиридоныч – это же гости наши! Марьяночка и Рустамчик. На лето приехали.

– Ну-ну! А Михаил часто бывает? – мужчина продолжал хмуриться. – Михаил в курсе?

– Так каждую пятницу и среди недели порой. Знает он – знает. Ты надолго, Максим? Пойдем в дом – напою чаем или чего покрепче найдем… Давайте-ка все за стол! Я вас познакомлю… Марьяна! Ты куда?

Я отказалась, увела сына за дом в огород, схватила лопату и сама взялась копать землю под луковую гряду. Руки дрожали. Пыталась успокоиться, ведь ничего плохого не случилось. Может, высокий старик не хотел нас обидеть. У Рустама, правда, волосы отросли, завились в смоляные кольца надо лбом – надо подстричь, летом будет жарко такую шапку на голове таскать.

«Цыганенок!»

Может, надо посмеяться и забыть, а у меня слезы в глазах.

– Мама! Летит… летит!

– Это бабочка, сынок. Пусть живет.

Я поправила платок, расстегнула верхние пуговицы на кофте, – отдыхала, опираясь на лопату, думала про себя, что работа от любой печали спасает. Теперь надо грабли найти в сарае, вот и готова грядка. А рядом будет морковь и свекла. Чуть дальше посадим горох. У Тамары Ивановны все тщательно спланировано и расчерчено в тетради. Мне нравится разглядывать и задавать вопросы про сорта и уход. Природа свои сроки знает, никуда не спешит, все придет в свое время – поднимется, листья расправит, принесет плод.

За моей спиной раздалось старческое покашливание.

– Ну-ка, девушка, одолжи инструмент!

– Какой? – растерялась я.

Максим Спиридонович снисходительно улыбается и протягивает руку за лопатой. Приходится мне отступить на шаг.

И все же не думала, что строгий старик станет копать землю в своей чистой выходной одежде. Но ошиблась. Скоро на белой рубашке Максима Спиридоновича показались влажные пятна от пота. Работал он лихо, то и дело удобнее перехватывая лопату и сплевывая на широкие ладони.

Я не стала стоять над душой, принесла грабли, занялась своей грядкой. Какое-то время мы молча трудились бок о бок, потом Спиридонович весело сказал:

– Значит, Марьяна… А по отчеству вас как звать-величать?

– Глебовна.

– Ух, ты!

– Да, у меня русский отец, только он обо мне даже не знает.

– Так покажись! – советует Спиридонович. – Предъяви внука! Ишь, какой красавец. Одни глазища… Вот вырастет – чую, девкам беда!

– Цыганенок? – насмешливо повторила я.

Максим Спиридонович строго поджал сухие бледноватые губы.

– А что – цыгане не люди? Ты бы слышала, как поют! Любишь народные песни?

Пришел мой черед немного смутиться.

– Люблю. Я раньше жила в Чакваше, там соседки пели на абхазском языке. Я слов не понимала, но угадывала о чем.

Максим Спиридонович обрадовался, лопату отставил, потер ладони.

– Сегодня в клубе встреча ветеранов. Уговори Тамару поддержать. Раньше она была у нас первая заводила, столько вечеров вместе… И сама приходи с сыном. Чаепитие, гармонь – честь по чести. Кузнецов из города будет с коллективом. Ой, как они играют – Тамарочке всегда нравилось. Сколько можно дома сидеть, редис сеять да тыкву полоть.

Я согласилась. А Спиридонович снова взялся за лопату и уже не умолкал.

– На Тамару много бед свалилось – мужа похоронила, сына… только живым в могилу не ляжешь, надо дальше копошиться. Михаил теперь близко, осталось женить и тешиться внуками. Я уж ему сватал не одну кралю – и разведенку с довеском и учительницу нашу молоденькую, – нет, говорит, зря стараешься, дядька Максим.

Я грешным делом думал, испортили на войне мужика, бывает же такое, что ранение ниже пояса или в голове что-то разошлось после контузии… Нет, говорит, все на месте и работает, как надо, а душа не лежит. Говорит, я себе бабу на час всегда найду, а жить не хочу ни с кем. А ведь наш Мишка не под забором сделан… таких нынче не на каждом углу… жидковатый народишко пошел супротив прежнего. Я уж про наше поколению молчу – сделано из железа и стали.

Спиридонович согнулся над грядкой и сердито посмотрел на меня, будто я собиралась спорить.

– А Михаил Чемакин – золотой мужик! Гляди, какой матери домище отгрохал, газ-воду провел, баню поставил новую, гараж и амбар… Машину взял из салона – не катанную. Выбился в охранке в начальство. За коммуналку – льгота как участнику боевых… Водятся деньжата, водятся.

Меня тяготил этот странный разговор, я искала вежливый предлог, чтобы уйти, но старик Спиридонович продолжал сверлить взглядом из-под лохматых белесых бровей.

– Вот и думай! Чемакиных здесь все знают и уважают. Не абы кто…

Наконец осмелилась подать голос.

– Я знаю, что они хорошие люди. И меня тоже нашли не под забором. А вы брюки запачкали и рукав. Зачем взялись… Миша приедет, поможет.

– Вот и смекай, девушка! – многозначительно добавил Спиридонович, с досадой стряхивая с колен комочки земли. – Ладно, пора мне, еще в три дома надо зайти. Так я жду на встрече! Отказы не принимаются, так хозяйке и передай. Иначе смертельно обижусь.

Вечером мы с Тамарой Ивановной принарядились и пошли в клуб. Рустамчик между нами держался за руки, подпрыгивал в новых ботинках. Жаль, не успела его подстричь…

Встречные сельчане здоровались с нами, потом задерживали на мне взгляд, добродушно кивали.

– А что значит "разведенка с довеском"? – негромко спросила я.

Тамара Ивановна ненадолго задумалась и переспросила:

– Где ты такое слышала?

– По телевизору шел сериал, – выкрутилась я.

Не хотелось упоминать Спиридоновича.

– А-а… так это про женщин, которые разошлись с мужем, – нехотя отвечала Тамара Ивановна.

– А довесок – это что?

– Ребенок, наверно. Ой, Марьяночка, у каждого ведь своя жизнь, не люблю чужие кости перемывать. У самой забот хватит.

В клубе играла музыка, сразу у дверей столы были расставлены буквой "П", накрыты клеенчатыми скатертями. На каждом пыхал горячий самовар, а вокруг манили блюда с выпечкой. Но Рустам потянул меня к сцене, где мужчины возились с музыкальными колонками и микрофоном.

Откуда-то сзади вынырнул Спиридонович, взъерошил Рустаму волосенки на макушке, попытался за щеку потрепать.

– Ну, привет, джигит! Мамку привел? Молодец!

– Отстань, сталый дулак..!

Ахнуть не успела, как Рустамчик произнес бранное слово и замахнулся кулачком на колено Спиридоновича. Подхватила сына на руки, крепко стиснула и гневно зашипела в красное личико.

– Не смей ругаться! Не смей так на дедушку говорить! У кого научился?

– У дяди Мисы…

Женщины рядом засмеялись, потом я расслышала за спиной задорную реплику:

– Ага, получил, кавалер плешивый! Не лезь, куда не просят. Седина в бороду, а все к молодушкам его тянет. Не по Сеньке шапчонка… поезд ушел. Тю-тю…

Тамара Ивановна щурила глаза – улыбалась, а мне было ужасно стыдно.

– Максим Спиридонович, простите нас, пожалуйста! Я его еще дома накажу. Я ему дома устрою.

– Да я сам виноват, наверно, – смущенно кряхтел он. – Хороший у тебя защитник, шустрый. Ух, вырастет – девкам беда!

"Дались ему эти девки! Видать, сам не промах был по части молодецких забав".

Наконец Тамара Ивановна усадила меня за стол, налила чай, подвинула тарелку с поджареными лепешками. Я потом узнала, что сверху на тесто была выложен мятый картофель со сметаной. Называется шаньга. Со сцены заиграла гармонь, Спиридонович обнимался с дородной, пожилой женщиной в длинном тяжелом платье, громко шутил, сам же раскатисто хохотал. Был в своей стихии.

Я успокоилась, спустила Рустама с колен, позволила снова подойти с сцене. Какой он смелый стал – не боится чужих людей, мусолит во рту кусок ватрушки и пританцовывает под музыку. Слышу, как женщины за соседним столом нас обсуждают.

"Мишкин, что ли – не, совсем не похож… смуглый, чернявый. Другая порода".

"Так в мать пошел! Красивая девушка, держится прямо и скромно, Тамара ее хвалит…"

"Смотри-смотри, подпевает… ай, славный парнишка, дай Бог…"

В зале были еще дети, но меня больше заинтересовала парочка малышей характерной восточной внешности. На пятилетней девочке длинное полосатое платье из той же ткани, что и платочек. Заметно, что домашнее шитье. А вот и мама их пришла, выложила на стол пакет с хворостом. Я перехватила ее взгляд и подошла ближе. Всего пара слов на саржистанском и расцеловали друг друга.

Нуриза прекрасно знала Гуричан и слышала о знаменитых Чарганских дынях. Приехала в Россию за мужем, родила двух детей, получила гражданство.

– А хорошо живем, жаловаться не буду! В теплице работаем, еще я в клубе мою полы и окна. Нас много таких в районе – кто домой на зиму уезжает, кто в Курган перебирается на стройку… Ты приходи, расскажешь про себя.

Я была счастлива встретить земляков. Обещала навестить семью Нуризы, познакомиться с ее братом и мужем.

Вечер пролетел весело, шумно. В майских сумерках возвращались к Тамаре Ивановне – уставшие и довольные. У Рустама заплетались ножонки, но я запретила хныкать, строго себя вела. Сын растет грубияном, хватит баловать.

И вдруг Миша позвонил. Голос сердитый.

– Вы где все? Телефоны молчат, что стряслось?

– Мы ходили на праздник в клуб. Там музыка, разговоры, а сумки поставили на окно, не слышали твой звонок.

– Мать как себя чувствует?

Я покосилась на Тамару Ивановну и, поймав ее улыбку, заверила, что настроение отличное. И не удержалась от жалобы-упрека.

– Рустамчик меня огорчил. Повторяет твои плохие слова на людях. Позорит нас.

– Хм… да ладно?! Ну я счас приеду, разберусь.

– Зачем? Поздно уже! – испугалась я.

– Приеду, поговорим.

– Миша, тебе на работу завтра?

– Ага!

– Зачем приезжать?

– Хочу вас увидеть. Ты про слова еще какие-то… вот и обсудим на месте.

– Миша, это не срочно! – убеждаю я, а сердце колотится, как сумасшедшее.

Дома Тамара Ивановна сама раздела и уложила Рустама – умаялся птенчик, много впечатлений сегодня.

– Марьяночка, ты иди спать, я Мишу дождусь. И что за спешка в ночь ехать – не пойму.

– Нет, лучше вы отдыхайте. Сама его встречу, наверно, хочет субботний корпоратив обсудить.

– Ну, хорошо… Правда, устала, ноги гудят.

Я оставила в кухне зажженными только четыре крохотные лампочки над плитой. Думаю, Миша голодным приедет, а у нас в пакете лепешки с картофелем и кусок пирога с клубного застолья. Миша попьет чаю и уйдет наверх. Не всю же ночь разговаривать будем… Томится душа. Выхожу на крыльцо, замерев, долго разглядываю изогнутый ломтик луны, белый и сахаристый, как кусочек спелой дыни. Вернусь ли когда-нибудь в Чарган припасть к знакомому холмику, выплакаться, поведать свои горести и надежды…

"Мамочка, милая, где ты сейчас, слышишь ли меня… Была бы жива, обняла и пригладила волосы своей теплой рукой. Успокоила, рассмешила, дала набраться сил на своей груди. Зачем ты рано меня покинула, милая, зачем оставила одну? Сколько чужих дорог я прошла, сколько видела людского горя и страха… Правда, что на небесах не бывает войн, но вечно цветут сады, и праведные души не знают печали о нас, оставшихся? Поговори со мной, мама!"

Ветер донес из темноты сада тонкий запах цветущей черемухи, словно послание свыше – "все будет хорошо, доченька, я всегда с тобой, я тебя слышу".

За оградой остановилась машина. Я поспешно вытерла слезы, поправила шаль на плечах и пошла встречать.