Полное собрание заблуждений

ГЛАВА 15

Два миллиона долларов…

Президент компании "Город" мог заплатить такие деньги и не разориться. Люди, которые затеяли преступление, об этом догадывались. Или точно знали.

Это важно?

Возможно, — да, возможно, — нет. Борисевич разберётся.

Бандюган Гапонов сказал: криминалитет здесь ни при чём.

Правду сказал?

Александр Дмитриевич считает: мог и соврать. Борисевич уверен, что нет.

Получается, искать надо среди вполне добропорядочных граждан. А это кто? Партнеры, конкуренты, чиновники, приятели или совершенно посторонние?.. Круг обширен и неясен. Но Борисевич сейчас отрабатывает все позиции.

Два миллиона долларов…

Похитители хотят получить деньги, а больше им ничего не нужно. "Мы люди мирные, но безденежные", — так они заявляют. Если не темнят, то еще ничего, можно стерпеть. А если это только первый шаг? Тогда какой будет второй? И в какую сторону? Кто-то придумал многоходовку? Но в чем её смысл: в его бизнесе? в его семье? исключительно в нём самом?.. Они потребовали, чтобы он не смел подключать полицию. Он и не собирается. Полиция не понимает этих тонкостей и может всё испортить. А здесь, как у саперов, ошибиться нельзя. Здесь ставка — вся его жизнь, Кариша.

Но у него есть Борисевич. Борисевич разберется. Должен разобраться.

Два миллиона долларов…

Он их, конечно, добудет, однако всё не так просто. Два "лимона" в натуральном виде — не две тысячи, пусть даже долларовые. Деньги вложены в бизнес и оттуда их не вытащишь, как из кармана. Не возьмёшь и у банка — сразу круги пойдут… И у конкретного человека не возьмёшь — кто их в сейфе держит? Начнёшь брать частями — уже не крути, штормовые волны поднимутся.

У Лидии есть ювелирный магазин, вполне, кстати, приличный. Он подарил ей этот, совершенно не интересующий его самого бизнес три года назад. Давно собирался подарить что-нибудь "дельное" и вот придумал. Он не хотел, чтобы его жена превратилась в женщину, чьи интересы скукоживаются до салона красоты, дорогого бутика, бесконечных пререканий с домработницей и терзаний по поводу того, что у взрослеющей дочери появляются собственные интересы, а слишком занятый муж уделяет ей недостаточно внимания. Он вдоволь насмотрелся на подобных женщин, все они казались ему на одно лицо (пусть даже весьма ухоженное) и одно нутро (довольно пустое), вызывали скуку и раздражение. У него было конкретное дело, и у жены должно было быть какое-то конкретное заделье. Иначе получатся только салоны, бутики, пререкания, терзания…

За три года магазин, который назывался банально, но вполне объяснимо — "Лидия", окреп и, если так можно выразиться, расцвел. Причем во многом благодаря Лидии. Не то чтобы она оказалась особо успешной бизнесменшей, — скорее покладистой хозяйкой, которая не захлебывается от амбиций, не качает права, не пускается в авантюры. Если бы всё было не так, магазин уже превратился бы в жалкую лавочку, и это в лучшем случае. Лидии казалось, что именно благодаря её хорошему вкусу, обходительности, аккуратности с деньгами, умению "держать фасон" бизнес развивается и приносит прибыль. Грибанов соглашался, хвалил и вообще морально поддерживал. Жена действительно была в этом деле на своём месте. Но ещё более "на месте" была Вероника, директор магазина, которая тонко чувствовала конъюнктуру, имела широкие связи, прекрасно разбиралась в финансах и тоже великолепно "держала фасон" — в том смысле, что умела руководить, создавая видимость, будто на самом деле руководит Лидия. Грибанов сам подсунул жене Веронику, дополнительно приплачивая той за "фасон".

Вчера вечером Александр Дмитриевич позвонил Веронике домой и, ни словом, разумеется, не обмолвившись о цели своего интереса, спросил, на какую сумму в магазине лежит товар. Лидия, конечно, это не знала, но Вероника помнила. О побрякушках на два миллиона долларов не было и речи, но всё же кое-что имелось.

Сегодня утром дома он завел разговор о драгоценностях, однако жена лишь головой покачала:

— Саша, эти люди их не возьмут.

— Почему? — Он прекрасно разбирался в фундаментах, опалубке и стройматериалах, но ничего не смыслил в ювелирных изделиях.

— Потому что мой магазин торгует не турецким ширпотребом, а фирменными украшениями. Пусть это не сплошь эксклюзив, и всё же это вещи, которые… понимаешь, у них есть своё "лицо"…

Ну конечно, он совершенно отупел, он не в состоянии понять простейшее: продать приличные цацки, не оставив следов, практически невозможно. Это ведь не стодолларовые бумажки. А если побрякушки оптом попытается продать Лидия, то это тоже не останется незамеченным, да и быстро это не сделаешь.

Увы, Новосибирск — город большой, но два миллиона долларов наличкой тайно собрать почти невозможно. Особенно, если эти тайны будут касаться компании "Город". Значит, надо искать в Москве. Только там можно затеряться. Но здесь Борисевич ему уже не помощник. Здесь исключительно его, Грибанова, персональный вопрос. И он уже начал его прорабатывать.

До разговора с нужным человеком оставались три часа. Александр Дмитриевич не спал всю ночь и теперь чувствовал давящую тяжесть в голове и глазах. Надо было попытаться заснуть, хотя бы на полтора часа. Но не в кабинете, где он привык работать и не привык отдыхать. Впрочем, и сам внеурочный сон, и возвращение среди дня домой тоже не входили в его привычки.

Грибанов жил в собственном доме. Не в загородном коттедже, прелесть которого не понимал, а именно доме: четырнадцатиэтажной "свечке", где обитали, разумеется, и другие люди — сплошь солидные, денежные и, в общем-то, приличные. Этот дом построила компания "Город", и её президент с самого начала обустроил себе двухуровневый пентхаус с двумя расположенными по разным сторонам входами. Один был парадным, в сущности, обычным входом в квартиру, а другой — запасным, предназначенным для домработницы и прочей обслуги, появляющейся в основном тогда, когда Грибановы вынуждены были устраивать приемы в собственной квартире.

Вот именно, что вынуждены. Подобные приемы, пусть даже очень редкие, Александр Дмитриевич терпеть не мог, предпочитая проводить их в ресторанах. Он вообще не любил посторонних людей в своем жилище. Посторонние люди нарушали сложившийся в восприятии Грибанова домашний порядок, ходили, подражая западным традициям, по квартире в уличной обуви, порой умудрялись забредать в "хозяйские покои", пользуясь унитазом и раковиной, которые отнюдь не предназначались для чужих нужд. После подобных приемов Александр Дмитриевич заставлял домработницу тщательно перемывать всю квартиру, лично меняя в туалетных комнатах полотенца и пипифакс.

Александр Дмитриевич открыл дверь своим ключом, взял с левой полки домашние туфли, аккуратно поставил на правую полку туфли уличные. Он никогда не путал "право" и "лево" ни в делах, ни в быту. Всё должно было стоять на своих местах. Всё на своих местах и стояло… до вчерашнего дня.

Надо поспать, хотя бы немного, иначе мозги будут тупыми, а мысли вялыми. Разговор же с нужным человеком предстоял серьезный и ответственный, можно сказать, сверхпринципиальный разговор ожидался. Но прежде следовало тщательно вымыть руки — "смыть улицу" со всей её даже малозаметной грязью, бактериями, инфекцией. В квартире шесть ванных комнат, Грибанов специально так заказывал — индивидуально для каждого, живущего в доме, плюс две "гостевые", в том числе рядом с входной дверью. Ею, точнее умывальником, пользовались все члены семьи, когда заходили в квартиру. Мыть руки перед едой Александра Дмитриевича приучили в детстве. Мыть руки сразу после улицы он давно приучил дочь, жену и мать.

Вздремнуть Грибанов намеревался в кабинете на диване — только там и никак не в спальне на кровати. Для спальни требовалось раздеться, принять душ, снять покрывало и залезть под одеяло. Он не хотел тратить время на все эти обязательные процедуры, а иначе просто не мог. Растянуться поверх покрывала да еще чего доброго в уличных брюках?.. Совершенно неприемлемая ситуация. Лидия тоже, если намеревалась днем отдохнуть, ложилась на диван в своей комнате. Нормальная ситуация.

Его кабинет находился напротив комнаты жены, откуда раздавалась тихая музыка. Когда Лидии бывало грустно, она любила слушать Шопена. Александру Дмитриевичу не хотелось сейчас общаться с женой, утешать, что-то обещать… Ему хотелось хоть немного поспать. Ему обязательно нужно было хоть немножко поспать. Но если он сейчас укроется в своем кабинете, а Лида выйдет в прихожую и обнаружит его уличные туфли, то не поймет, отчего он не дал о себе знать, и обидится, почему он не заглянул к ней, и решит, что случилась какая-то новая беда.

Он только подумал о беде и тут услышал карканье вороны — негромкое, но какое-то зловещее. Отродясь в окрестностях его дома не было ворон. Птица каркнула пару раз и замолкла. Отбилась, видать, от своих и перепугалась собственного одиночества. А у Александра Дмитриевича нехорошо екнуло в груди, хотя он никогда не был мнительным и не верил в дурные приметы.

— Лида! Я дома! — сказал он громко и толкнул дверь.

— Да-да, всё в порядке, не волнуйся.

Лидия сидела на диване и говорила по мобильному телефону. Увидела мужа и, ойкнув, откинулась на подушки. Телефон издал какой-то писк и отключился.

— Господи, Саша! — выдохнула жена. — Как ты меня напугал!

Конечно, он был не прав. Надо было позвонить и предупредить, он обычно всегда предупреждал о своем приходе. У него слишком большая квартира, чтобы услышать, как открывается входная дверь. И он никогда не приезжает с работы так рано.

Грибанов сел рядом на диван, обнял жену, почувствовал, как вздрагивает ее мягкое плечо.

— Екатерина Иннокентьевна ушла, а я позвонила маме, но ничего ей не сказала про Каришу. Я ей сказала, что у нас всё в порядке.

— Правильно, — согласился Александр Дмитриевич. — Она в Германии, а мы здесь, она ничем нам не поможет, только нервничать будет. Это сейчас лишнее.

Из кармана раздалась бодрая "ария тореодора" — именно так Грибанов обозначил звонки начальника службы безопасности.

— Это Борисевич? — встрепенулась Лидия.

— Слушаю тебя, Вадим. — Грибанов полминуты слушал и сказал: — Приезжай сейчас ко мне домой.

Они зашли в квартиру вместе — Вадим и Екатерина Иннокентьевна.

— Мы встретились у подъезда, — сообщила мать сыну и невестке, словно те подозревали, что она специально поджидала Борисевича где-нибудь за углом. — Я просто вовремя вернулась. Ведь у Вадима есть новости, правда?

Она напряженно уставилась на Борисевича, но тот молчал. Ждал указаний.

— Пройдемте в гостиную, — распорядился сын и начальник, со странным чувством наблюдая, как женщины чуть ли не бегом устремились в комнату.

Любопытство, перемешанное со страхом и надеждой? Впрочем, о чем это он? Какое любопытство? Только надежда! И неизбежный страх. Разве сам он чувствует что-то другое?

У Борисевича, конечно, никаких таких эмоций не было. Борисевич — профессионал, у него холодная голова и спокойное сердце. Так и должно быть. А иначе нельзя.

Борисевич рассказывал сухо и по-деловому — про обед с Еланцевой, про визит Ряшенцева и про психолога Кази-ка, который несколько часов торчал в салоне Феклистова, а затем направился прямиком к Лагутину.

— Как ты сказал его фамилия — Казик? — переспросила Екатерина Иннокентьевна.

— А в чем дело, мама? — скривился сын.

— Ни в чем, Саша, совершенно ни в чем. Просто фамилия такая… странная…

— А фамилия Лагутин у тебя странностей не вызывает? — процедил Александр Дмитриевич.

— Саша! Может, всё это он?! Это он всё устроил — с Каришей, с нами?! — неожиданно выкрикнула Лидия.

— Перестань! — Грибанов почувствовал, как к горлу подступила ярость и вот-вот готова выплеснуться прямо на ковер.

— Он что-то задумал, — спокойно сказал Вадим. — В любом случае он в курсе ситуации. Ряшенцев был на месте преступления, случайно или намеренно, но оказался. Это факт, который приходится учитывать.

— Каришу украл Лагутин! — вновь отчаянно выкрикнула Лидия.

— Лагутин — умный человек, — с отвращением произнес Грибанов. — Он изощренный интриган и очень острожный. Идти на преступление, причем ради денег, — это на него не похоже.

— Если Лагутин причастен к похищению Карины, то вся эта суета Ряшенцева — слишком грубая работа. Но Лагутин, очевидно, что-то задумал, — повторил Вадим. — Помощник мог оказаться на месте преступления случайно. Однако комбинация с психологом уже не случайность. Казик якобы заказывал костюм. Но я что-то не слишком верю.

— Так, может, это никакой не психолог? — Лидия уже не кричала, напротив, почти перешла на шепот и смотрела с подозрением.

— Он тот, за кого себя выдает. Мы это проверили за десять минут. Я пока не пойму, зачем Лагутину понадобился психолог. Но постараюсь понять.