Полнолуние

Глава 10

Лектор принялся нервно стирать с доски только что написанную формулу:

— Нет, прошу прощения, здесь немного не так… Интеграл от О до z. Да, именно такие пограничные условия, причем в подынтегральном выражении нужно учесть влияние Кориолисова ускорения на каждый элемент по толщине пластины. Так…

Лектор быстро выписывал формулы:

— Вот теперь верно. После того как мы проинтегрируем данную функцию два раза, станет ясным характер ее поведения при подстановке конкретных значений «эпсилон» и «гамма эф». Но нам не нужна вся кривая, нам достаточно узнать, насколько отличаются параметры в точках перегиба от соответственных значений эталонной кривой. Для этого…

Лектор продолжил, скрипя мелом, набрасывать сетку координат, разбивая ее на неравные деления и выводить кривые. Мел крошился о доску, осыпая вылезший рукав голубой рубашки и воротник пиджака. Студенты склонились над тетрадями, списывая с доски новые формулы.

Аудитория была огромная. Она поднималась амфитеатром вверх, и с последних рядов лектор выглядел лилипутом. Катя сидела как раз на самом вверху. Уже несколько минут девушка безрезультатно пыталась понять, что за формулы на доске, там далеко внизу, выводит лектор. Она вздохнула, щелкнула кнопкой шариковой ручки, подставила под подбородок кулаки и громко прошептала:

— Какая галиматья, неужели все это придется сдавать… Еще и экзамен сделали вместо зачета.

Соседка справа, скучающая девушка в мешковатом мужском пиджаке и тертых джинсах, рисовавшая на обложке тетради какой то сложный цветочный орнамент, тряхнула гривой светлых волос:

— Я тоже ничего не понимаю, хоть убей. Кать, застрели меня как загнанную лошадь… Да, слушай, сейчас большой перерыв будет. В буфет пойдешь?

— Наверное, Оль, только нужно туда резко рвануть, чтобы не оказаться в конце очереди.

Катя закрыла тетрадь и кинула ее в свою сумку, пухлую от учебников, предназначенных для сдачи в институтскую библиотеку.

Ольга тем временем принялась потихоньку, чтобы не особенно привлекать внимание преподавателя, расчесывать щеткой свои густые волосы. Затем она достала пудреницу:

— Во, как лицо блестит от этой духоты, будто у грузчика. Тут не только мозгами съедешь, но и последнюю красоту растеряешь! Эх, зря я все таки в технический вуз пошла, лучше бы, как мать, в торговлю…

Наблюдая, как подруга энергично и обильно пудрит лицо, Катя критически заметила:

— Свернуться может пудра то. Потом будешь как прокаженная, умылась бы сначала.

— Да черт с ним, перед кем здесь выпендриваться то? Олег мне больше не нравится, чумной какой то, думает, что я сама за него буду все делать, и обнимать, и под юбку себе лезть, и домой затаскивать утром, когда родители на работу уматывают. Ведет себя как детсадовец, за каждую линейку, ластик трясется так, будто это единственная и неповторимая в его жизни ценность… Денис, дружок его, неделю не показывается, так что не перед кем! Если только перед этим лысым лектором, да и то с него одного раза хватит, когда экзамен будет. Я, кстати, в мини юбке приду, в той, что на прошлой сессии.

Катя с пониманием кивнула:

— Это та, что трусики видны, когда ты садишься?

— Точно. Помнишь, как у математика очки на лоб вылезли, когда я перед ним потянулась к Баранову за чистым листом? Он мне всю задницу взглядом испепелил, но все таки тройку поставил, козел безрогий…

— Скажи спасибо, что не пару, ведь ничего не знала, ну абсолютно ничего!

— Э, бог с ним. Стипендии не лишили — и ладно.

Ольга уставилась тяжелым взглядом куда то в пустоту.

У соседки справа на электронных японских часах сработал будильник, на несколько минут опережая время окончания лекции. Преподаватель засуетился, глянул на свои старомодные позолоченные часы на истончившемся от старости кожаном ремешке и как то виновато обернулся:

— У нас еще три минуты…

Парень в пестром свитере, сидящий на три ряда впереди, заканючил:

— Леонид Андреич, вы обещали пораньше, чтоб в буфете успеть очередь занять.

— Хорошо, хорошо, еще полминуты. Итак, скоренько! Это последнее условие нужно добавить с тем, чтобы ограничить в центре «эр нулевое» значение «энэр», определяемое из уравнения под номером пятнадцать. Это должно быть у вас с прошлой лекции. Таким образом, получаем окончательное уравнение функции нагрузки, «дзета» равна «пэ», деленное на два «пи эр».

Лектор явно не успевал закончить тему, мел крошился, на лысине выступила испарина, шея, стиснутая узким воротником пиджака, побагровела. Его уже не слушали, переговариваясь и наполняя аудиторию характерным шумом закрываемых тетрадей, вжиканьем молний сумок, шлепаньем кидаемых вслед за тетрадями ручек, линеек, карандашей и всего того, что хоть и не относилось к образовательному процессу, но обязательно лежало у студентов рядом с раскрытыми конспектами во время лекций. Студенты суетливо собирали книги, газеты, открытые на телевизионной программе, головоломки типа кубика Рубика, надкусанные плитки шоколада, конфетные фантики, яблоки, растерзанные в задумчивости спичечные коробки и, наконец, чужие тетради, взятые у друзей, чтобы списать пропущенную самостоятельную работу…

Тем временем, как избавление от мук, в гулком мраморном коридоре противно затрезвонил звонок. Преподаватель досадливо закончил:

— Остальное в следующий раз… Вопросы есть по этому материалу?

Невнятный шорох и сонное бормотание задремавшей было в спертом тепле аудитории мгновенно переросли в грохот отодвигаемых стульев, топот и крики:

— Че, Петь, все, что ли?

— Да, да, скорее в столовую!

Лектор, складывая свои листы с тезисами, взывал к старостам групп:

— Так, журналы посещения мне на подпись!

Мимо его стола в распахнутые двери тек поток молодых людей, бледных от раннего утреннего вставания. Коридор нес им навстречу гомон вырывающихся из соседних аудиторий студентов.

— Все, теперь в буфет тащиться дохлый номер, не протолкаешься. Вот когда первые курсы на картошке работали, была лафа! Народу никого, тишина…

Ольга села на стол лектора и брезгливо сбросила на пол запачканную мелом тряпку. Катя, задевшая рукавом кофты исписанную формулами доску, старательно отряхивалась.

— Слушай, может, пойдем отсюда, еще две лекции высидеть не по силам, проще повеситься…

Ольга сомневалась недолго:

— Там еще теоретическая механика и гидравлика, по всем злобные преподы. А хотя… Пойдем! Может, в кино завалимся? В «Космосе» какая то комедия идет штатовская.

— Девчонки, вы Дениса Алешина не видели? — Невысокая, полная девушка с досадливыми, несколько затравленными глазами наклонилась к уху Кати. Та посторонилась:

— Ты чего шепчешь, боишься разглашения?

— Какого разглашения. Он мне тетрадь по теормеху должен вернуть с задачками. На прошлой неделе взял и пропал. Вы не знаете, где он вообще, может, его телефон у вас есть?

Катя улыбнулась, а ее подруга презрительно фыркнула:

— Зачем это нам его телефон! Они у нас такие неприступные, такие все из себя, такие задумчивые, с брезгливо поджатыми губками, куда нам!

Катя достала записную книжку со щенком сенбернара на обложке:

— Ты у нас, Раюшкина, отличница, ты все должна знать. Записывай: двести девяносто один, шестьдесят девять, восемнадцать. Я ему звонила вчера, его не было дома.

Ольга удивленно вскинула брови, полные, жирно накрашенные губы слегка приоткрылись. Катя объяснила:

— Звонила как профорг, сделать нагоняй за непосещение занятий!

— А, подруга, знаю я эти профорговские звоночки. — Ольга неожиданно рассмеялась. — Ну да ладно, Кать, пошли, нечего здесь стоять! — Она решительно протолкалась сквозь пробку в дверях, образованную сокурсниками. Через три минуты Ольга и Катя уже стояли под козырьком главного входа. Над ними громоздилось здание института. Чуть левее высилась двадцатипятиэтажная башня ректората, за ней один к одному теснились монотонные панельные жилые дома, гостиницы, общежития.

Студентки медленно пошли по аллейке, вымощенной небольшими бетонными плитками. Жалкие и куцые деревца беспомощно раскидали в стороны голые, тонкие ветви и своей слабостью наводили тоску.

— Кать, чего скисла? — Ольга заглянула подруге в лицо.

Та молчала, думала о чем то своем.

— Кать, а давай к Ленке завалимся, так просто, неожиданно, будто снег на голову.

— Нет, она может быть не одна. Поставим в неловкое положение.

Ольга не унималась:

— А может, пойдем на концерт «Месяца»? Сейчас они как раз в «Олимпийском». Доедем до «Колхозной», пошатаемся в скверике, а потом к пяти часам рванем, а?

— Нет, меня от них тошнит, тем более человек, которого я считала хоть и кретином, но порядочным, оказался просто свиньей, а он без них жить не может. Помнишь, я тебе говорила про наших с Ленкой дружков? Ну тех, еще по школе?

— Это Бабкин и Брызгин, что ли?

Ольга наморщила лоб, чувствуя, как резко угасает настроение подруги, как появляются в ее голосе нотки досады и раздражения.

— Да, Славик Бабкин и Коля Брызгалов. Мы их как то, еще в школе, купили на «Приветливый месяц». Давно это было, но ты, наверное, помнишь. Дело в том, что Лена предала меня! Представляешь, отбила этого самого Бабкина, скрытно пообещав свести его лично с Болотниковым. Он в принципе мне не нужен, хлыщ безмозглый, но она… Она, заглядывая в глаза, врала мне, все врала. И ездила с ним на дачу в мой день рождения, и еще… Нет, Оль, мы не поедем к Ленке. Она сейчас сильно занята. И она все время врет! Ты знаешь, мне вчера ее сестра проговорилась. Она сейчас знаешь, что разыгрывает? Ни за что не догадаешься! — Катя все сильнее распалялась. — Уже неделю она с Бабкиным «ходит в гости» к Болотникову. И вот как это происходит.

Катя вся раскраснелась и продолжала уже возбужденно, с раздражением и обидой в голосе:

— Назначает Ленка поездку на понедельник. Но, о несчастье, заболевает якобы ее бабушка, и она вынуждена со слезами досады говорить Славику, что все, встреча срывается. Ах, как жалко! Ведь якобы Петюня Болотников сидит и кусает ногти от нетерпения, когда же ему приведут нового солиста! И вот она едет в Лианозово к бабуле, там ночует, в общем, якобы вся в заботах о больной родственнице. Проходят понедельник, вторник. Бабкин пьет сырые яйца для голоса и звонит ей через каждые два часа. Встреча назначается на четверг, но в четверг утром на бьющего копытом Славика обрушивается известие о том, что вчера Болотников гулял в «Метрополе» по поводу окончания работы над новым магнитоальбомом. Там он сильно принял и теперь сутки будет лечиться в «Сандунах», выпаривая банным жаром коньяк «Камю» и настоящий шотландский виски. Бабкин вытирает сопли расстройства и, кажется, начинает что то подозревать. Он хоть и тупой, но жутко хитрый. Ленка идет на отчаянный шаг. Наряжается как невесть что, красится в три слоя и везет Славика в центр. Заходит в какой то абсолютно ей незнакомый дом, подводит его к совершенно незнакомой двери и говорит Бабкину: «Вот его квартира. Он мне клялся, что сегодня ночует здесь. Звони три коротких звонка, это мой условный звонок. Я ему всегда так звоню».

Оль, представь себе ее состояние в этот момент! Вот откроется обитая дерматином дверь и выйдет пузатый мужик в растянутой грязной майке.

Здесь Катя для внимательно слушающей подруге и стала разыгрывать воображаемую сцену на голоса:

«Вам кого, братва»? — «Нам… Петю…» — «А идите вы нах…»

Ольга от души рассмеялась:

— Ха ха! Вот умора! Ну а на самом деле — чем все закончилось?

Между тем подруги подошли к троллейбусной остановке. Встали чуть в отдалении от ожидающей толпы, и Катя продолжила:

— Дальше? Нажимает она, значит, на звонок. У нее, я больше чем уверена, ни один мускул на лице в этот момент не дрогнул. И, о чудо, в квартире тихо, никого нет. Ленка разводит руками: «Наврал мне подлец! Еще вчера с какой то девкой в «Метрополе» крутил, может, решил бросить меня, кобель!» Чувствуешь, Оль, прекрасный способ замять всю эту историю. Бросил, мол, разлюбил, как говорится, прошла любовь, завяли помидоры. Но Слава Бабкин на это только кивает и продолжает уже самостоятельно искать встречи с Болотниковым. А к ней, к Ленке, начинает терять интерес! А она вцепилась в этого подлеца и нахала мертвой хваткой, другого ей не надо! Он несчастный, он беженец, он болен жуткой болезнью, жертва, так сказать, жизни. Ух, мерзко все это!

Подошел троллейбус. Девушки втиснулись в заднюю дверь. И Катя, поминутно озираясь на пассажиров, продолжала свой рассказ уже вполголоса:

— И вот, Оль, начинается новая спираль их отношений. То она, разжалобив бабку, берет деньги на кожаную куртку, покупает и сразу же отдает ее Бабкину. То стирает свои джинсы и презентует их безвозмездно бедному, разнесчастному беженцу. Когда родители на работе, Ленка приглашает Славу к себе и они пьют подаренный отцу какой то жутко дорогой коньяк, пожирают припасенные на Новый год балык и красно черную икру. Дальше — больше. Она тайком продает материно золотое колечко с бирюзой и покупает для Славика на Рижском рынке импортные сигареты, зажигалочки, рубашки, белые носочки и всякие побрякушки. Стирает ему эти же белые носки, рубашки, дарит импортный аудиоплеер, подарок младшей сестре от жмотных родственников, живущих то ли в Бельгии, то ли в Америке, и, естественно, не прекращает основной, «приветливомесячной» линии. Она агонизирует, как Германия в кольце фронтов. Тужится из последних сил. Дома постоянные скандалы. Мать обнаруживает пропажу кольца: «Подумаешь, ты сама его куда то спрятала, а теперь не можешь найти». Нет куртки — скандал: «Отдала в чистку…» «Она же новая!» «Уже запачкалась!» Пустые праздничные закрома — скандал: «Подумаешь, поела чуть чуть». — «Так это всей семьей собирали, в полуголодной стране с пустыми магазинами, чтобы пришли бабушка, дедушка, друзья, чтобы сели за хороший стол, встретить праздник!» — «Подумаешь…» Выпитый коньяк — скандал. В квартире бардак, разгром — скандал. Пропавшие из шкафа деньги — скандал. Проданные книги и сувенирная гжельская посуда — скандал… Я вот только никак не могу понять, для чего такие жертвы, может, это форма шизофрении, может, ей кажется, что у нее никогда ни с кем ничего не получится?

За две остановки до конечной троллейбус наполовину опустел. Подруги сели на изрезанное лезвием сиденье с торчащими клоками поролона, предоставив болтаться на подпотолочных поручнях каким то полупьяным людям, по виду рабочим ремонтного завода. Рабочие грызли грязные ногти, щелкали семечки, которые доставали из карманов замасленных спецовок, и бросали лузгу на бесформенные, никогда не видавшие крема ботинки, облепленные глиняно коричневой грязью.

Ольга, потрясенная историей с Катиной подругой, смотрела прямо перед собой на габаритные огни проносящихся мимо легковых машин, на плывущие ряды фонарей, тротуары, кишащие москвичами и приезжими, спешащими по магазинам.

— А может, это и есть… любовь…

Катя поперхнулась и уставилась на подругу как на прокаженную:

— У нее любовь? Да она любит только себя и больше никого! Человек, который так может врать, не заботясь ни о ком и ни о чем, просто не способен на чувства! Ты представляешь, ведь это все она держала в секрете, ничегошеньки мне не говорила. И он молчал. Молчал, приходил ко мне, пил кофе, крал торты, разваливался на моем любимом диване, лапал мои любимые книги и честно, как и она, смотрел в глаза… Бр р р р! Даже мурашки по коже!

«Метро «Вэдээнха а а»…» — задребезжали троллейбусные динамики. Водитель открыл двери и скучающе посмотрел в зеркало вслед выходящим девушкам. До метро подруги шли молча.

У многочисленных ларьков люди толпились за пирожками, чебуреками, мороженым, глазели по сторонам на афиши, зазывающие на выставки, в кино и на стадионы…

— Ты сейчас куда, Кать?

— На «Пушкинскую».

— Это зачем? — Ольга остановилась. — Мы же хотели развлечься, вон ты какая смурная.

— Да чего то уже не хочется…

Они уже заходили в метро. Катя, доставая мелочь на проезд, с трудом увернулась от тяжелой входной двери. Кто то толкнул ее под локоть, звонко посыпались пятаки. Проходящие мимо машинально щупали свои карманы и пялились под ноги.

— Эх, растеряша! — прошамкала не особенно опрятная старушка и отстала, видимо для того, чтобы переждать поток и подобрать мелочь.

— Ну, тогда ладно, я домой поеду, — сказала Ольга, оказавшись впереди подруги на эскалаторе и обернулась, — смотри, какое пальто вон на той бабе… Да нет, не туда смотришь! Ну вот, уже проехала. Знаешь, такое с воротником на пуговках и небольшими буфами. Классное…

Катя рассеянно глядела на выплывающую из московских недр станцию, кишащую, грохочущую, ветреную, тусклую.

— Ты чего то совсем скисла, подруга. Да брось ты думать про этого Бабкина… Он альфонс и скотина, думай о чем нибудь приятном. Например, о том, что завтра суббота и всего одна лекция по начертательной геометрии, на которую можно не ходить, все равно ни бельмеса не понятно…

— С чего ты взяла, что я думаю не о приятном, как раз наоборот. Я же тебе говорила, мне совершенно наплевать на этого Бабкина, да и на Ленку теперь тоже.

— Трахнуться тебе надо с кем нибудь. Хочешь, познакомлю? — неожиданно выпалила Ольга.

Катя усмехнулась:

— С шофером грузовой автоколонны?

— А тебе что, не нравятся мои знакомые? Может, и я тебе не нравлюсь? Так я тебя могу освободить от своего общества! — Девушка передернула плечами и обиженно отвернулась. — Ну конечно, я Бальзака — Мопассана не читала, в консерватории симфоний и ораторий не слушала. Куда мне до тебя с моими родителями, скитальцами по дальневосточным гарнизонам!

Ольга от обиды уже почти кричала. Какой то юноша пэтэушного типа быстро приблизился к ней и полушутливо спросил:

— Какой напор, может, проводить до калитки?

— Растворись, чтобы я тебя не видела!

Ольга быстро зашагала по перрону, парень дернулся было за ней, но потом махнул рукой и зашагал в другую сторону.

Катя догнала ее уже у скамеечки, уставленной кульками двух каких то приезжих граждан, затравленно озирающихся по сторонам и нерешительно мнущих в крестьянских руках маленькую схемку метрополитена. Один из них, пожилой, не поднимая головы, преградил Кате дорогу:

— Помогите разобраться в дороге, как на Казанский вокзал доехать, а?

Ольга в этот момент демонстративно разглядывала носки своих демисезонных сапог и медленно продвигалась вслед трамбующимся в вагон пассажирам.

— Секундочку, гражданин… Оля! Оля! Подожди меня!

— Проехать то как? Я вижу, вы здешняя.

Пожилой мужчина не отставал.

— Вам в этом направлении до станции «Комсомольская», там опять спросите, извините, я спешу!

Катя бросилась в закрывающиеся двери вагона, в ярко желтый свет, в кашель простуженных и жаркую тесноту спрессованных тел. Она протолкалась к подруге, пребольно ударившись об угол чьего то дипломата.

«Осторожно, двери закрываются, следующая станция…» Магнитофон машиниста, видимо, зажевал пленку, и последнее слово размазалось в невообразимую кашу, к всеобщему, впрочем, удовольствию. Электропоезд тронулся, и все сосредоточенно повисли на поручнях.

— Оль, прекрати дуться, я совершенно не хотела тебя обижать. Ты просто неправильно меня поняла.

Катя примирительно подергала подругу за ремешок сумочки.

— Отстань, тебе нет прощения, ты предала самое святое для почитателя искусства вышивания крестиком, ты предала пуделя моего соседа Брэда!

Обе девушки расхохотались. Сидящий перед ними старик вздрогнул от неожиданности и поднял вверх сонные, подслеповатые глаза. На полях его потертой шляпы виднелись короткие обрывки ниток, пыль и темные, мокрые следы от дождя. После ряда неудачных попыток соблазнить Катю кино, кафе или гостями Ольга вышла на «Колхозной», помахав на прощание раскрытой ладошкой. Катя снова задумалась и только на «Третьяковской» вспомнила о том, что собиралась ехать на «Пушкинскую». Через пятнадцать минут она уже стояла в начале Тверского бульвара. Позади гудела автомобильным потоком улица Горького. Перед памятником Пушкину нетерпеливо прохаживалась молодежь, назначившая здесь свидания своим зазнобам.

Несмотря на приближающуюся зиму, на Тверском все было по прежнему. Те же пенсионеры шахматисты склонялись над досками. Они, не замечая пронизывающего холода, то и дело поправляли фигурки на досках и ловили королей, падающих при порывах осеннего ветра.

Здесь же неторопливо прогуливались мамочки с колясками, которые плотнее кутали в одежки малышей, притихших от мерного покачивания. Старики не торопясь обсуждали свои нехитрые проблемы: жаловались друг другу на здоровье, ругали цены. Школьники после занятий гоняли на боковой аллее пустую консервную банку. Галдели, азартно спорили, назначали пенальти между стволами пожилых лип, ходили по низкой ограде фигурного чугунного литья, пытаясь балансировать портфелями. У здания нового МХАТа, переминаясь с ноги на ногу, патрульные милиционеры общались с хрипящей рацией, покачивали резиновыми дубинками на запястьях и важно оглядывались по сторонам.

Катя медленно шла по центральной аллее, усыпанной сырой листвой, последней, упавшей с бульварных деревьев в этом году. Она задевала подошвами полусапожек едва выступающие камни кирпичи, остатки некогда стоящих здесь средневековых укреплений, вдыхала чистый и свежий, несмотря на носящиеся по соседним улицам автомобили, воздух и задумчиво теребила уголок платка с кистями, обернутого вокруг шеи. Выйдя к Никитским воротам, Катя свернула направо, мимо стоящей в реставрационных лесах церкви, прошла вдоль скверика с задумчивым бронзовым Алексеем Толстым и вышла к городской усадьбе графа Суворова Рымникского, в которой теперь расположилось посольство Нигерии и полоскался на флагштоке бело зеленый флаг.

— Камо грядеши? Задумчивая фея?

Девушка вскинула голову. Перед ней стоял Денис Алешин и улыбался.

Она заметно разволновалась:

— Вот, гуляла, ходила…

— Ясно, прошу! — Денис предложил ей руку, Катя сжала ее и вдруг почувствовала умиротворение и облегчение. Алешин начал деловито: — Раз ты появилась на моем туманном горизонте, то я тебя так просто не отпущу, а для начала расскажу о своем новом А изобретении.

— Почему А изобретение, оно что, первое?

— Нет, далеко не первое. Почему такая маркировка — не скажу, будет неинтересно слушать. Так вот, представь себе безмоторный лифт. То есть совсем без двигателя, без всяких там металлических тросов, противовесов, лифтовых шахт. Представила?

— Да. А почему ты в институте целую неделю не показывался, обиделся за день рождения, я, может быть, не так себя вела?

Катя посмотрела ему прямо в глаза. Денис улыбнулся ей и, словно не услышав вопроса, продолжил:

— Так вот, от лифта остается фактически только кабина, которая устанавливается между вертикальными рядами квартирных блоков, что то типа подъездов. Чтобы жильцу попасть на свой этаж, нужно всего лишь зайти в кабину безмоторного лифта, нажать на кнопку, и мимо него вниз опускается участок дома, на нужную ему глубину. Жилец выходит, и все, он уже дома! Очень экономично, на лифт расход электроэнергии: ноль киловатт час.

Катя сначала недоуменно морщила лоб, потом, чтобы не упасть от хохота, крепко вцепилась в рукав его куртки:

— Очень экономично! Ведь только и нужно, что поднимать и опускать целый дом. Какой пустяк! Построить под ним шахту и поставить огромные моторы!

Денис сохранял полнейшую невозмутимость, но в уголках глаз светились озорные огоньки.

— А вот это, дорогой оппонент, совершенно другой вопрос. Сейчас речь только про лифт. Но представь себе панораму города, похожего на волнующееся море… Дома вверх вниз, вверх вниз! И, кстати, с оборонительной точки зрения мое А изобретение было бы очень эффективно. Предположим, объявлена ядерная тревога, атака столицы ядерными ракетами. А ты, даже не выходя из ванной, уезжаешь в персональное убежище. На поверхности остаются коробочки лифтовых шахт и табачные киоски — все!

— А я тебя искала, Денис, — вдруг тихо сказала девушка.

— Таким образом, ценность изобретения не вызывает сомнения. — Алешин сделал вид, что не услышал реплику девушки. — Нужно только убедить в его эффективности правительство и управление гражданской обороны — и дело в шляпе!

Затем он достал сигарету и закурил. Катя, отсмеявшись, вытерла выступившие слезы:

— И по телефону не хочешь говорить…

— Но есть у меня еще кое что, замысел, вынашиваемый мной с величайшей тщательностью и надеждой, правда, Оля… Ой, прости, оговорился. — Денис затянулся и выпустил струйку дыма. — Это здания без фундаментов. Вообще без фундаментов. Каково, а?

Катя внимательно и посмотрела на Дениса:

— Странно, я действительно совсем недавно простилась с ней, с Олей. Странная оговорка.

— Все очень просто, — гнул свою линию Алешин.

— Они на воздушных шарах. То есть просто висят над землей, поэтому фундамент не нужен… — Он вдруг устало потер виски. — Катя, а куда мы, собственно, идем?

Катя, не получившая ни одного ответа на свои вопросы, вновь сжала руку Дениса и тяжело вздохнула:

— Не знаю.

— А я все понял!

Алешин рассмеялся и ускорил шаг.

— Мы идем ко мне в гости, знакомиться с моей бабушкой.

За разговором ребята не заметили, что за ними уже давно наблюдает человек в просторном плаще. Он шел от них метрах в тридцати и, увидев, как они сворачивают в подворотню большого серого дома, заторопился следом. Но, зайдя во двор с переполненными мусорными баками посередине, он застал там только продрогшего автолюбителя, копающегося в двигателе автомобиля, и пожилую женщину, гуляющую с девочкой возле поломанных качелей. В ближайшем телефоне автомате человек в плаще нервно набрал номер:

— Алло, это Лузга говорит. Алло, ни хрена не слышно, алло! Да, да, это я… Да, все нормально, мыши дохнут. Ладно, не буду. Слушай, Леха, он тут какую то девку подкараулил, повел домой. Что? Зачем повел? Ха ха ха. Ладно, может, сменишь меня? Я уже с утра ничего не жрал. Ах ты алкоголик, работа у него. Знаю я твою работу, порнуху по видаку смотреть. Ну и хрен с тобой!

Лузга раздраженно бросил трубку на рычаг. По стеклу будки робко постучал маленький мальчик:

— Дяденька, у вас не найдется двух копеечек позвонить?

Лузга, не глядя, высыпал ему в ладонь какую то мелочь, снова зашел во двор и устроился на скамеечке напротив подъезда, где жил Денис, рядом с мусорными контейнерами и облепившими их голубями.

В одном из окон третьего этажа колыхнулась занавеска. Алешин, пристально наблюдавший все это время за незнакомцем, задумался: «Да, странный тип, уже три дня ходит за мной как тень. Правда, вчера утром был другой, поменьше, потощее и в бейсбольной кепочке. Но, скорей всего, они из одной шайки».

Катя тем временем на кухне чиркала спичками и крутила ручки газовой плиты. Из четырех конфорок работала только дальняя правая. На нее и встал громадный трехлитровый чайник с блестящими никелированными боками, в которых причудливо отражалась нехитрая кухонная обстановка, она и Денис, открывающий дверь кухни. Катя обернулась:

— Так где же твоя бабушка, с которой обещал познакомить?

Денис рассмеялся:

— Извини, я совсем забыл, что она живет в другом месте.

— А родители?

— Мама сегодня в гостях допоздна. Отца нет. Второй раз она так и не вышла замуж…

Он уселся напротив Кати, дотянулся до холодильника, достал и быстро нарезал ветчину, сыр и хлеб.

— Налетай, небось в институте оголодала.

Чайник засвистел, испустил из носика струю пара, на карниз окна сел голубь, затоптался по жести карниза и настороженно покосился через стекло на Катю. Та, прихлебывая горячий ароматный чай, чувствовала, как блаженное тепло разливается внутри. Денис же о чем то думал, размешивая в чашке сахар, изредка звякая о ее края мельхиоровой ложечкой. За его спиной, прямо по полосатым обоям, масляной краской был выписан эпизод сражения в каком то средневековом замке. Пороховой дым окутывал спрятанные за фашинами пушки. Неподалеку, под знаменами со львами и драконами, ждали своего часа рыцари на толстоногих лошадях, а пехота карабкалась на стены по штурмовым лестницам, таранила, крошила металлическую обшивку ворот; горела башня, падали в ров убитые. Катя, отхлебнув еще чая, спросила:

— А почему картина не закончена? Краски не хватило?

Денис вздрогнул, напряженно всмотрелся в девушку, будто пытаясь вспомнить, кто она и как здесь оказалась, напротив него, за столом с прорезанной, прожженной клеенкой, рядом с монотонно капающим ржавым краном. Наконец он пришел в себя:

— Извини, на меня иногда находит. Так что ты говоришь?

— Я говорю, хорошая работа, вон там, на стене, только не закончена.

— Да причудилось мне недавно, прямо перед глазами стояло… Никак не мог отделаться, и психотропные пробовал принимать, и укололся пару раз… Знаешь, еще хуже было.

Денис встал, повернулся к Кате спиной и стал рассматривать картину.

— Достал тюбики и кисти, ночью дело было, и принялся мазюкать, прямо на стене… Мать утром вышла на кухню и чуть в обморок не упала. Только недавно ремонт делали. Но зато отпустило меня…

Он, дотянувшись, открыл форточку, закурил, рассеянно стряхивая пепел в солонку, и искоса посмотрел на Катю:

— Так зачем ты ко мне пришла?

— Я просто гуляла…

— До этого узнав адрес у болтуна Олега?

— Вот предатель, просили же его не разглашать…

Девушка нахмурилась.

— Он ничего мне не говорил, я сам узнал от тебя, только что.

— Но я ничего такого не говорила!

— Но ты думала…

Денис затянулся, выпустил дым прямо в лицо девушки. И такой у него при этом был взгляд, что Кате стало не по себе.

— Брось разыгрывать прорицателя, скучно!

— Ладно, оставим это. Согрелась хоть чуть чуть?

— Да, спасибо, очень вкусный чай. А тот человек, на лавочке, что сидит под окном, какой то странный, такое ощущение, что он все время смотрит сюда…

Девушка подошла к окну. Человек в плаще по прежнему сидел на скамеечке.

— Пока я знаю, что он связан с одним типом. Вериным начальником по работе, ты ее не знаешь. Скорее всего, ему нужно выяснить, кто я, что я, чем занимаюсь, с кем встречаюсь. Ты вот тоже попала на заметку.

— Очаровательно, я так люблю приключения, но ты, наверное, все придумал, да? Как с безмоторным лифтом?

Девушка вытянула вперед указательный палец и сделала вид, что целится в сидящего мужчину.

Денис потушил сигарету и мягко обнял ее за плечи:

— Ты мне сейчас нравишься больше, чем на дне рождении.

Катя замерла, пытаясь унять быстро забившееся сердце:

— Значит, тогда я тебе тоже была небезразлична?

Денис чуть сильнее сжал ее:

— Да, тебе не откажешь в умении мыслить логично…

— Но почему ты от меня скрывался?

— Вовсе не от тебя. Захворал я немного.

— Что то вроде этого? — Она кивнула в сторону осажденной крепости на обоях. Ее волосы коснулись его щеки.

— Да вроде этого, но более безобразное. А послушай, правда, что твой отец работает шпионом, как выразилась одна твоя подруга?

— Кто эта подруга? Брось свои глупости! — насторожилась Катя.

— Не важно, значит, он работает на КГБ и, может быть, имеет высокое звание. А раз так, то типу на скамейке придется поломать голову насчет того, каким образом я связан с Лубянкой. Интересная петрушка получается. Пахнет жареным.

— Ничего не понимаю. Я навредила тебе, Денис? Тем, что встретила тебя, — навредила?

— Мне кажется, что нет…

Он повернул девушку к себе лицом и поцеловал в губы. Она вся прижалась к нему, обвила его шею руками, чувствуя, как начинает кружиться голова и тело наполняется истомой.

— Может быть, отойдем от окна. Тот человек, кажется, опять смотрит сюда… — прошептала девушка, проводя ладонью по влажным губам Дениса.

— Великолепно, представляю его легкое недоумение.

Алешин легко подхватил Катю на руки и закружился вместе с ней на месте. С подоконника упал и вдребезги разбился горшок с комнатной геранью, звякнув, опасно повисла на одном крючке полочка с мытыми тарелками над раковиной. С нее ворохом посыпались вилки, ложки, ножи.

— Прекрати, сумасшедший, ты все разгромишь! — завизжала Катя, впившись ноготками в его руку.

— Плевать, так начинаются все боевые действия. С первого налета!

— А кто воюет?

— Я с тобой!

— Нет, я хочу быть твоим союзником!

Катя сначала пыталась освободиться из его безумных объятий, а потом, когда поняла, что это бесполезно, уткнулась в плечо Дениса:

— Тебе не тяжело?

— Своя ноша не тянет.

Он пронес ее по коридору в комнату с окнами, выходящими на другую сторону дома. Почти вся мебель, за исключением дивана кровати, застеленного шелковым китайским покрывалом, была тридцатых годов. В дальнем углу громоздилось пианино, вероятно, того же времени, с резьбой на крышке. На его полированной поверхности несколько странно смотрелся современный переносной телевизор с торчащими усами дециметровой антенны.

— Ну вот, здесь чужой человек ничего не увидит.

Денис опустил девушку на пол, задернул плотные шторы и включил магнитофон:

— Да будет ночь!

Приглушенный женский голос медленно, печально запел об уходящей молодости и красоте. Они, обнявшись, рухнули на диван, но в это время настойчиво затрезвонил телефон. Катя, с трудом разомкнув пальцы на спине Дениса, заметалась по покрывалу, уже сбитому, замятому, обнажившему полосатую, коричнево желтую обивку дивана:

— Телефон нужно было отключить…

Денис заколебался на мгновение, расстегнул последнюю пуговку ее блузки и удивленно мотнул головой, увидев великолепную Катину грудь:

— Одеваться запрещаю впредь до особого распоряжения. Я сейчас!

Босиком, ступая на цыпочках, он вышел в прихожую, снял трубку и заговорил с жутким акцентом:

— Алло, дежурный секретарь посольства Бангладеш слушает. А, это ты, Женя, ну чего нового, необычного? — Денис перешел на нормальную речь. — Ну и что, что не подходит, может быть, телефон не работает! А может быть, у них по вечерам все лампочки лопаются и выгорает проводка. Ну хорошо, не буду. А в общем ты прав, ситуация нехорошая. За мной кто то постоянно ходит, лазает в моих вещах, пока меня и матери нет в квартире, при этом ничего ценного не пропадает. Теперь ты сообщаешь, что Верка исчезла. Но отец то ее где? Может быть, она с ним уехала? Не собиралась? Подожди с милицией. Они розыск все равно только через трое суток объявляют, тем более здесь не тот случай. Может, все таки отец мог ее с собой взять к бабушке дедушке. Давай денек подождем, а там, может, и прояснится… Хорошо, привет!

Пока он разговаривал, Катя сняла юбку, колготки и забилась под покрывало, подрагивая от его шелковой прохлады. Денис вернулся хмурый и сосредоточенный, сел на край дивана:

— Еле отговорил Женьку сейчас сюда приходить. А вообще тревогу он правильно забил. Ну ладно, разберемся. А я смотрю, ты идешь с перевыполнением плана!

Он поднял соскользнувшую со спинки стула юбку, провел ладонью по Катиному бедру, укрытому миниатюрными шелковыми пагодами, деревцами и дракончиками:

— Ты как больше любишь, сверху или снизу?

— Мне кажется, с тобой это не должно иметь значения. Ты должен, ты обязан быть великолепным…

— В таком случае командовать артиллерией буду я!

Денис быстро сбросил одежду и нырнул под одеяло.