Полнолуние

Глава 25

На даче Ягова было тихо. После обильной трапезы в гостиной на первом этаже присутствующие разбрелись кто куда. Ягов с Гореловым отправились на прогулку по осеннему лесу — помолчать в окружении засыпающих растений, подышать щемящим запахом опавшей листвы.

Денис Алешин нырнул в выделенную ему комнату на втором этаже и, лежа на мягкой постели поверх клетчатого покрывала, глядел в потолок, отделанный лакированной вагонкой. На кухне позвякивала посудой новая секретарша референт Люда, сменившая Веру Крайман, все таки уехавшую в Италию со Жменевым. Во время обеда, перехватив взгляд Алешина на ее неправдоподобно большие груди, которые сочетались с тонкими, цыплячьими руками и узкими бедрами, шеф только крякнул:

— Работай, Денис, хорошо, и у тебя будут такие цыпы. Нравится девка?

— Фемина… — согласился Алешин, провожая взглядом Люду, уносившую пустую супницу.

После обеда, перед тем как уехать, Могилов, покуривая, рассказал историю из жизни «Логова». Как один из его штурмовиков притащил на объект девку из Рожниц. И, чтобы никто не заметил такое сокровище, запер ее в отдаленной огневой точке, недалеко от Стохода. Потом он с девкой вдоволь натешился, она ему надоела, и стал ее продавать остальным, по полтиннику за ночь.

Хорошо, Штырь вовремя обнаружил и пресек этот вертеп.

— Убежать же могла баба, хотя, говорят, ей нравилось там. По пять десять голодных мужиков в день принимала… — хмуро закончил Могилов.

— А дальше? — не удержалась Люда, разливавшая апельсиновый сок.

— Закопали ее неподалеку от центрального бункера. А того сутенера я отправил в Вологду с глаз долой, — добавил Могилов, уже скрываясь за дверью.

Сейчас, вечером, Денис лежал, закинув руки за голову, и старался ни о чем не думать. Но не получалось. Последнее время его приступы заметно ослабли и стало появляться одно и то же видение. Особенно после окончания работы по составлению «персоналок» на нескольких сотен людей, работающих у Ягова в разных секторах его организации.

…Детство.

Солнце.

Небо голубое, как рисуют в мультфильмах.

Облака белые.

Очень белые, как первый снег.

Мальчик…

Он…

Нет, просто мальчик, с ясными карими глазами и блестящими от яркого света вьющимися волосами. Он почти всегда в обыкновенной хлопчатобумажной рубашонке с рисунком в виде гоночных автомобильчиков и коротких синих шортах. Смотрит на небо, потом вдруг вспыхивает белым огнем и падает на ступени из фальшивого мрамора…

Пламя пожирает тело.

Он задыхается, но кричать почему то не может.

Вокруг беззвучно трескается мрамор и камни обрушиваются на мальчика сверху, засыпая беззвучно кричащий живой факел, растирая беззащитное тело о крошащиеся ступени.

Алешин всегда покрывался холодной испариной от этой, всегда одной и той же картины, которая обычно приходила неожиданно, без характерных для подобного рода подключений в «инфослой» и головных болей. Казалось бы, за последние месяцы Денис научился управлять своим даром. Он мог уже по желанию либо подавлять свое проникновение в чужие мысли, либо, наоборот, активизировать этот процесс. При этом все уверенней удавалось получать именно ту информацию мыслительного потока, которая ему была нужна.

И вдруг этот навязчивый мальчик.

Как болезнь.

Как кошмар.

Как короткое замыкание.

Алешин хотел разобраться, кто это, откуда он взялся, почему на него, этого мальчика, выливается с неба белый бездымный огонь. Но все потуги проследить начало и конец видения безуспешно проваливались в пустоту. Мальчик приходил неожиданно, сгорал и пропадал, будто обрывалась пленка кинопроектора. Денис несколько раз пытался войти сразу после видения в «инфослой» — безрезультатно. Однажды в метро такой эксперимент чуть не стоил ему жизни. Мгновенно отключившись, он упал на пути, и, если бы не подоспевший вовремя дежурный по станции, приближающийся поезд разрезал бы его пополам. Трещина ребер, вывихи, неделя хромоты и бессонницы на анальгине не остановили его. Денис еще много раз предпринимал попытки понять, что за видение преследует его.

Ревущие мощными двигателями гоночные автомобили дизайна тридцатых годов, многотонные роторы силовых машин Красноярской ГЭС; огромные стройки, узкие фьорды норвежского побережья с перископами атомных подводных лодок, светлые ученические классы, не справляющиеся с потоком тел, больничные морги, станки завода кожевенного сырья; матч на Уэмбли, ночной клуб в Бангкоке и тысячи, тысячи знакомых и незнакомых лиц, городов, местностей, дней, настроений, слов, фраз, взглядов и строк…

И нигде, нигде не было и намека на кучерявого мальчика, стоящего на ступенях из искусственного мрамора…

Алешин пытался рисовать странного ребенка, помня о случае со штурмом замка, который он изобразил на стене своей квартиры, но контуры расплывались под карандашом, острые черты сглаживались, и на листе выходило что то непонятное, похожее скорее на абстрактное изображение посмертной маски Рамсеса II, чем на лицо мальчика из видения. Денис глотал горстями анальгин, пытаясь унять головные боли, и с каждым днем становился все более и более замкнут в себе.

Катя, после разговора в парке у «чертова колеса», пропала.

Девушка скрывалась от него. Он знал, что она встречается с парнем, которого он видел полтора месяца назад на ее дне рождения.

Парень в идиотском камуфляже с нелепыми нашивками на карманах.

Он их даже видел вместе, когда проезжал с Лузгой по Садовому кольцу. У Курского вокзала Катя с ним под руку стояла в очереди за гамбургерами и пивом. Она была скучной и подурневшей, с потухшими глазами, а этот идиот бросал во все стороны масленые взгляды: «Глядите все, какая у меня телка!»

Как то так…

Лузга только ухмыльнулся тогда, дергая рычаг переключения скоростей новых, подаренных Яговым «жигулей», управление которыми Денис так и не освоил пока. Он постоянно въезжал то в бордюр, то в кустарник, периодически теряя пространственное ощущение габаритов автомобиля. Вскоре Лузга предложил свои услуги в качестве шофера и перебрался с заднего сиденья на водительское.

— Выпендривается девка, характер тебе демонстрирует… — заключил Эрнестыч после своего рассказа о том, что он видел на прошлой неделе Катю несколько раз на улице Качалова, смотрящую на окна квартиры Алешина.

Денис тоже слабо понимал причины такого поведения девушки.

Знал, она думает о нем, скучает и звонит ему вечерами. Звонит и подолгу молчит, закрыв динамик трубки влажной ладошкой.

— Алло, Катя, это ты?

«Ш шш ш шш…» — потрескивало и шипело в телефоне.

— Катя, я знаю, что это ты!

«Тутутуту…» — срывалась в отбой трубка.

Ему не хотелось влезать в ее мозг и копаться в ее душе.

Он сдерживался.

Джентльмен…

А она, видимо, ждала этого, желала, чтобы он сам все понял и сделал первый шаг к примирению.

Ей очень этого хотелось.

А он все медлил и медлил.

Тем временем дни обрастали событиями. Горелов требовал у Алешина прогнозов относительно эффективности расследования государственных спецслужб по делу «Проволоки» — груза 289 А. Ягов нервничал, брался то за одно дело, то за другое, устраивал постоянные проверки своей охране, инсценируя покушения, дергал Дениса с уточнениями «персоналок». Потом вдруг уезжал на Северный Кавказ в Дагомыс, в тот же день возвращался и сразу летел в Таллин.

Арушунян слезно просил Дениса поставить диагноз его дочери, страдающей какой то стадией сахарного диабета. Сулил золотые горы и очень обижался на однообразные ответы Алешина:

— У Анжелики диабет. Надо срочно начинать лечение, иначе она погибнет.

Постоянно напоминал о себе Лузга своими бредовыми планами захвата власти в клане после предполагаемого бегства шефа за рубеж. Эрнестыч чувствовал себя все более и более уверенно и даже начал осторожно готовить штурмовую группу из недовольных штурмовиков Могилова. Алешину, еще не принявшему окончательного решения, приходилось на всякий случай проверять всех заговорщиков и предостерегать Лузгу от опасности напороться на двойного агента контрразведки Могилова или службы безопасности шефа.

Денис изнывал от всего этого бреда.

Он прятался от всех. Когда у матери, когда в общежитии, у Олега Козырева, или в пустующей квартире Лени Неелова, женившегося на дочери не то мясника татарина, не то парикмахера осетина, отчего его мать, режиссер Театра Вахтангова, пришла в полнейший ужас и, подписав контракт с бродвейским «Цезарем», уехала за океан.

Но и в прокуренной тишине общаги, и в кафешке на Бронной, под глупый лепет Неелова о каких то таблетках для увеличения мышечной массы, нельзя было спрятаться от видений. И кудрявый мальчик снова и снова вспыхивал ослепительно белым огнем.

В дверь его комнаты деликатно постучали. Это была, скорее всего, Люда. Ни Горелов, ни тем более Ягов не стали бы стучать и разводить церемонии.

— Да да. Не заперто. — Денис сел на кровати и взял со стола первый попавшийся журнал. Им оказался «Рейнджер». На обложке один здоровенный, обритый наголо наемник в маске бил ногой другого наемника, с лицом разрисованным зелеными полосами.

Вошла Люда.

Она была в слишком, даже для ее однозначного положения, короткой юбке, шелковых чулках и тонкой маечке с рисунком египетских пирамид на фоне заходящего за край пустыни солнца.

— Мне нужно здесь прибрать, осталась только ваша комната.

— Я надеюсь, ты меня не выгонишь? — Алешин старался на нее не смотреть. Он бесцельно шелестел страницами журнала с рекламой стрелкового оружия и походного снаряжения.

— Нет нет, что вы! Я быстро. — Она с явным интересом разглядывала молодого парня, непонятным образом оказавшегося среди матерых теневых дельцов. Парня, которого даже Ягов называл либо Денис, либо Колдун. Люда прошлась перьевой метелочкой по физиономии бронзового амура, стоящего на столе как декоративная чернильница, обмахнула золоченую раму картины Мадорова «Натюрморт с кувшинками» и наклонилась к напольной вазе с сухими стеблями камыша местного происхождения.

«Вот она убирает… Еще бы ногтем поскребла оконное стекло… Через неделю, глядишь, закончила бы… Тряпка где, ведро, веник? — Алешин вздохнул. — А она сюда пришла в таком наряде из за меня… Ей что, развлечься нужно или просто мозги мне поморочить?…»

Тем временем Люда продолжала заниматься напольной вазой. Юбка ее высоко задралась, обнажая округлые ягодицы под лопающимися от натяжения трусиками. Алешин, взглянув на нее поверх таблицы газовых гранат, вскинул бровь:

— Слушай, красавица, а ты как оказалась у Ягова?

Она, не распрямляясь, продолжала обхаживать вазу.

— Я голосовала машину у метро «Краснопресненская», и Василий Ефремович меня подвез до дому.

— А отец у тебя, случайно, не директор технологического института?

Люда наконец распрямилась, но юбка при этом так и осталась в задранном положении.

— Да а… А вы что, его знаете?

— Нет. Не знаю. Но я знаю, что ты зря бросила свое беспечное сидение дома и прогулки с подругами на презентации новых кинокартин. Или там постановок театральных… — Он выдрал из «Рейнджера» лист и начал невозмутимо сворачивать самолетик. — Тебе же приключений захотелось. Скучно. Подружки такого про себя порассказали, что аж слюнки текут. Разные там мужчины, мальчики, встречи, рестораны, поездки, кольца… Только все это они сочиняли. Как мужики про размер рыбы на рыбалке.

Девушка некоторое время озадаченно молчала, ее глаза выражали некоторый испуг и при этом уважение. Алешин закончил сворачивать самолетик и пустил его в потолок. Бумажная галка тяжело стукнулась тупым носом в матерчатый абажур бронзового торшера.

— Ты знаешь, кто такая Вера Крайман? — продолжил он, привставая на локте и рассматривая коленки девушки.

— Нет.

— Она занимала при Ягове то место, которое сейчас занимаешь ты. Тебе симпатичен шеф? — Денис пристально посмотрел в ее большие, сильно накрашенные глаза.

Люда отвела взор:

— Да, Василий Ефремович очень приятный человек… Добрый, веселый.

Она сделала движение, намереваясь не то выйти из комнаты, не то присесть на кресло, но ее заморозил на месте жесткий окрик Дениса:

— Стой! А ты знаешь, где Вера сейчас?

— Да, мне Василий Ефремович сказал. Она в Италии с каким то его другом. Он меня тоже обещал свозить в Европу, если я буду себя хорошо вести, — добавила Люда, поправляя наконец юбку и откидывая назад длинный локон крашеных волос.

— Она никогда не вернется из Милана. Никогда. Жменев уже продал ее восточным перекупщикам, и она в данный момент сию секунду, летит в самолете, обколотая наркотиками. В забытьи.

Или, по другому, — как вяленый овощ… Заявление в советское посольство о том, что Вера Крайман жертва политических гонений и прочее и прочее, уже лежит на столе советского консула в Риме… А ее на самом деле ждут закрытые от посторонних глаз гаремы нефтяных шейхов. А потом, когда она подурнеет, ее передадут в дешевый портовый притон, ублажать вонючих, грязных арабских моряков… Побои, сифилис и ранняя смерть в рабстве и скотстве ей обеспечены. Она красивая девушка, почти такая же красивая, как ты. Я тебе, Люда, сочувствую. И поэтому советую… Просто советую тебе, Люда, рассказать обо всем отцу и к чертям собачьим уматывать от Ягова, пока не поздно. Может быть, ты еще сумеешь спастись. Хотя… если он позволяет при тебе говорить такое Могилову…

Девушка некоторое время потрясенно молчала. Наконец она взяла себя в руки и ответила весьма уверенно. Алешину даже показалось, что с некоторой издевкой.

— Не понимаю… Василий Ефремович сказал, что, если я кому нибудь расскажу про него, ну то, что встречаюсь с ним еще где то, кроме министерства, у него будут неприятности. Ведь он женат и партком плохо отнесется к внебрачной связи замминистра. Я не хочу его обижать. А вам я не верю. Василий Ефремович не такой. Он просто устает на работе. А Верочка, я видела ее несколько раз, просто не умела себя с ним вести… — Она на этот раз сделала шаг к двери, но Алешин подскочил к ней и схватил за руку:

— Да, ему нравятся нетронутые домашние девочки. Значит, ты хочешь остаться с ним и стать сначала его наложницей; а потом, пройдя путь подстилки всех его ближайших помощников, отправиться в какой нибудь стриптиз клуб, с обязательным трахом после выступления? Об тебя же будут вытирать ноги! Дура…

— Пустите, я вам не верю, вы меня провоцируете! — дернулась Люда, но рука, удерживающая ее запястье, была будто из железа.

— Ах, провоцирую я тебя… — Он потащил ее к столу, отчего она упала на колени. Затем закрыл дверь на защелку и, грубо приподняв девушку, повалил ее на стол: — Лежи смирно… Убью, паскуда!

Денис расстегнул штаны и одним рывком оголил ее вихляющий зад…

Натруженно заскрипел дубовый стол, вторя двум раскачивающимся телам.

— Вы сумасшедший! Я ему все расскажу он тебя покалечит…

— Сначала я тебя покалечу!

— Больно!

— Заткнись…

Такой диалог продолжался еще достаточно долго. У девушки мелко тряслись и отказывались слушаться ноги. Она неровно дышала и стучала кулачком по стопке журналов. Потом попыталась вырваться, но Алешин ударил ее по затылку:

— Я еще не закончил урок…

Наконец он отпустил ее и остался стоять как был, дрожа от возбуждения и досады на свою безумную вспышку. Люда повернула к нему раскрасневшееся лицо и медленно опустилась на ковер:

— Ну, ты даешь стране угля… Слушайте, красавчик… Можно я приду к вам сегодня ночью, когда все уснут?

Алешин опешил. Он заметался по комнате, натягивая влажные от пота брюки:

— Ах ты, сука! Мразь… Ах ты… Я же тебя изнасиловал! Понимаешь? Из на си ло вал! Ты должна страдать и плакать!

Он взбесился теперь от ее похотливого взгляда. Спустя пять минут, кое как придя в себя, Денис схватил первый попавшийся под руку предмет и швырнул им в оконное стекло. Ярость перехватывала его дыхание. Статуэтка бронзового пса, разбив с ужасающим грохотом стекло, упала на клумбу увядающих георгинов.

— Если в течение недели ты не оставишь Ягова, я расскажу ему, что ты меня соблазнила. Он выкинет тебя на помойку. Я ему нужнее десяти таких, как ты. Все! Убирайся!

— Вы не сделаете этого. Я вам понравилась… — поджала губы Люда и, легко встав, вынырнула из комнаты как была, с задранной юбкой и спущенными на бедра трусиками.

Денис, еще не до конца совладавший с собой, вышел следом и, облокотившись на деревянные перила, идущие по периметру большой столовой, закурил. В столовую заглянул охранник:

— Что тут у вас происходит? Вроде крик был…

— Все в порядке. Маленький скандал, — ответил Алешин, глубоко затягиваясь. Он сел на ступени и подпер подбородок кулаком.

Время шло.

Он все сидел и не двигался. Сердце бешено колотилось.

Где то рядом был мальчик…

Через час появился Ягов в сопровождении Горелова и начальника охраны, угрюмого вида здоровяка, с короткой боксерской стрижкой. Ягов выглядел посвежевшим и повеселевшим. Горелов, наоборот, мрачным и подавленным. Они втроем уселись за обеденный стол. Ягов шлепнул ладонью по свободному стулу рядом с собой и с некоторой подозрительностью покосился на Алешина, похожего на статую Родена «Мыслитель»:

— Колдун иди сюда, поговорим. А то аналитик меня все утро изводил попытками излить свою душу.

Алешин поднялся на ноги и стал медленно спускаться вниз по лестнице.

— А ты тут, говорят, буянил? Стекло выбил? — спросил его шеф, кладя ноги на стол.

Алешин брезгливо покосился на подошвы яговских ботинок, с которых отваливались ломти грязи с мелкими веточками и листиками:

— Да так, Люда хотела мои черновики выбросить.

— А где она сейчас? Пусть подметет, а то наследили мы тут, — Ягов окинул взором гостиную.

Денис сел на стул рядом с ним:

— Она вроде в ванную пошла.

— А а. Ну ладно. Горелов, начинай свою волынку, выговорись, а то на тебе лица нет. — Шеф махнул рукой, угрюмый начальник охраны встал и без слов степенно удалился.

Аналитик выудил из за пазухи записную книжку, открыл ее на закладке и начал вещать тоном плохого лектора:

— Наблюдатели сообщают, что у моста через Днепр, у Переяслав Хмельницкого, водолазы Северного флота усиленно обследуют дно, ищут какие то контейнеры. Там же работают саперы КГБ СССР. У Горловки рабочие депо, под присмотром криминалистов Уголовного розыска, разобрали и увезли обгоревшие вагоны. Рядом, в строительном котловане тоже искали. Осушили его и тыкали щупами землю. Таким образом, ясно, что власти не смогли конкретизировать, локализовать розыск на опасном с точки зрения провала операции участке. Поиски сейчас идут на широком пространстве, от Бреста до Днепропетровска. У «Логова» пока спокойно. Только несколько раз на малой высоте пролетали армейские вертолеты. Как и было задумано, объект перешел на автономный режим существования. Все работы заморожены, движение по Стоходу прекращено. Раз в два дня поддерживается связь через посыльного. В местном КГБ считают район «Логова» бесперспективным для поисков. Действительно, какой дурак будет соваться в лес, напичканный ржавыми минами и лишенный каких либо дорог, кроме одноколейной магистрали Сарны — Маневичи. Да и чащоба густая, куда там с контейнерами? Однако все может быть. Рано или поздно объект будет раскрыт. Это, кстати, предполагалось изначально. Но раскрытие «Логова» не должно случиться ранее расчетного времени, когда «Проволоки» там уже не будет. Тем более часть построек и исполнителей операции предполагается уничтожить… Теперь по поводу Могилова и Обертфельда.

Тут Ягов заметил Люду, появившуюся в холле:

— Людочка, где ты пропадаешь, я по тебе соскучился… Подмети ка ты нам тут… Наведи нам приятность.

Девушка уже полностью привела себя в порядок. Переоделась в белые вельветовые брюки в обтяжку и цветастую ковбойку. Она быстро взглянула на расслабленного Алешина, сидящего рядом с Яговым, собранного аналитика и улыбнулась всем сразу дежурной белозубой улыбкой:

— Сейчас все сделаю.

— Да да, сделай, а мы пока пойдем в бильярдную, договорим… — Ягов встал и направился к одной из боковых дверей. Горелов с Алешиным, не дожидаясь особого приглашения, последовали за ним.

Через несколько минут Люда услышала, как в бильярдной звонко забили настенные часы и послышался стук выставляемых на стол бильярдных шаров. Она облегченно вздохнула. В доме пахло сосновой древесиной, свежим лаком и ее всепроникающими духами… Горелов тем временем вяло захватил один из шаров с номером 2 и катнул его поперек бильярдного поля. Шар, несколько раз срикошетив от бортов, вернулся к нему. Он легонько толкнул «двойку» в ближайшую лузу:

— Чего то мне не хочется сегодня катать. Можно я не буду? Так вот. Главное… Обертфельд и Кононов вчера пересекли мост в Кушке и движутся в сторону ущелья Шариф Мазарях. Идут без особых инцидентов. Хозяин дукана в Шахиавазе подтверждает готовность людей Ахмад Саяфа принять груз. Они там клянутся Мохаммедом, что представители Ирака показывали чековую книжку на ваше имя, с проставленной суммой задатка.

Ягов прищурился, закусил губу и быстро заходил вокруг бильярдного стола:

— Черт… Черт… Черт… Получается! Мать его! Эх х х х… Скажи, Денис, мать твою, Колдун, кинут нас эти уроды? Наколют?

Алешин сделал вид, что сосредоточенно мыслит, хотя ответ на этот, столь часто задаваемый ему в последнюю неделю вопрос уже был готов:

— При передаче первой партии «Проволоки» опасаться вам нечего. А вот со второй частью груза могут возникнуть накладки. Вернее, даже возникнут обязательно!

— Вот уроды! Мать их! Черт… Черт… Мне тоже так кажется! Но если обманут, не получат остальное. Третью часть! — подняв указательный палец и почему то изображая кавказский акцент, изрек Ягов.

— Вы прямо как Иосиф Виссарионович, Василий Ефремович, — не удержался Горелов, который последнее время все чаще стал заметно нервничать.

— Не надо льстить мне, аналитик. Еще не настало время пожинать лавры… — опять в сталинской манере сказал Ягов.

Денис улыбнулся и неожиданно стал рассказывать анекдот:

— Звонит как то Гитлер Сталину и говорит: «Иосиф Виссарионович, поздравляю тебя с 23 февраля». Сталин: «Спасибо, и тебя так же». Гитлер: «Слушай, отзови ты своего Исаева Штирлица, совсем от него житья нет. Прямо на совещании врывается в рейхсканцелярию, взламывает сейфы, фотографирует, шарит по карманам… Мне даже перед Муссолини неудобно…»

— Это ты к чему? — удивился шеф.

— Так, вдруг на ум пришло. — Алешин катнул шар. Он, ударившись о борт, вернулся на прежнее место.

— Ну ладно, — сказал Ягов, — остальное обговорим после. А сейчас пойдемте в сауну, погреем косточки. Я устал, как будто камни целый день носил.

Алешин замотал головой:

— Нет, мне надо еще поразмышлять. Не нравится мне исчезновение одного спецназовца из военного конвоя. Его тело так и не нашли. Надо тщательно проработать этот момент.

Отговорка сработала, и Денис был милостиво освобожден от посещения сауны в обществе своего шефа и его аналитика. Он поднялся в свою комнату, заперся на ключ, задернул шторы. Лег лицом к стене и попытался заснуть.

«Раз, два, три, четыре…» Из за цифр выплывали события последних дней и заголовки газет за прошедшую неделю.

«Пять, шесть, семь…» — считает про себя Денис, пытаясь представить эти цифры на огромном киноэкране. Но из за них, мерцая, появляются лица Кати, Люды, Лузги, Неелова, матери. Они все беседовали между собой, что то ели и постоянно спрашивали у него, сколько времени.

Потом он разглядел, как тянутся, скользят в воздухе провода недавно поставленной сигнализации в его квартире, как его новые «жигули» постепенно превращаются в мятую консервную банку, как на зеленые листья августовских деревьев оседает городская пыль, от которой растения моментально вянут и сбрасывают листву вместе с маленькими ветками. «Двадцать пять, двадцать шесть…» Тело расслабилось и уснуло, но сознание продолжало бодрствовать. Он отчетливо видит, как крылья «Боинга 747» еле заметно подрагивают и ловят блики, отраженные от иллюминаторов. В лопатках турбины третьего двигателя превращается в брызги тельце несчастной ласточки.

Из шприца медленно выдавливается испорченная сыворотка…

У девочки резко повышается температура, и ее тут же отправляют в московскую Филатовскую больницу. На лице молоденькой медицинской сестры сострадание и безнадежность. Золотарь бредет с фонарем под сводами канализационного коллектора и, как грибник ковыряет палкой у себя под ногами…

Мусор…

Дохлые крысы…

Надежда найти что то ценное тут быстро гаснет.

В куске размокшей туалетной бумаги всего лишь севшая пальчиковая батарейка.

«Семьдесят девять, восемьдесят». Пульсирующий экран радара ловит лучом быстро приближающийся объект. По дивизиону противоракет «Патриот» объявляется боевая тревога. Одна девушка говорит другой, лежащей по пояс в спокойном лазурном прибое:

— Я больше не приеду в Хайфу, Рахиль. Он меня не любит.

Оператор поворачивает ключ, набирает код и нажимает кнопку «Пуск».

Объект, будто почувствовав тугие, грозные протуберанцы за стабилизаторами противоракеты, распадается на восемь частей.

Они разлетаются широким веером.

«Восемьдесят восемь. Восемьдесят девять».

Девушка, которую зовут Рахиль, переворачивается на спину и поправляет трусики купальника. Перед ее лицом боком ползает маленький крабик:

— Он тебя любит, глупая. Не делай аборт…

Сирены систем гражданской обороны включаются слишком поздно.

Никто не готов. Одна из трех неперехваченных боеголовок уже в двух милях от центра города. На высоте семисот футов над крышами зданий детонаторы получают мощный импульс от тиратронного модулятора Нв 293, и начинается мгновенная цепная реакция.

Еще восемнадцать таких же модуляторов с маркировкой Нв 293 пока лежат в подземном хранилище секретного завода близ Эрбиля, в Иракском Курдистане. На их мягкой полиуретановой упаковке, микрочастицы зеленой краски со стандартных снарядных ящиков «122 мм Д ЗО. 2шт Оск фуг. Уменьшенный. Брутто 76 кг». Сами же ящики уже давным давно сожжены как дрова.

«Девяносто два… Девяносто три». Обтекатель, корпус и обслуживающие электронные компоненты боеголовки моментально испаряются, так и не долетев до земли. На высоте шестисот девяноста восьми футов, над крышами зданий, необычайно быстро разрастается ослепительный апельсин ядерного взрыва. Тепловое излучение несколько опережает ударную волну. Пятилетний мальчик не успевает поднять пластмассовый игрушечный грузовичок, упавший с крыльца из искусственного мрамора.

«Девяносто семь». Мальчик встает, пытаясь что то рассмотреть в небе. Ему очень жарко, он хочет расстегнуть рубашку с изображением гоночных автомобилей и попросить у матери клубничного морса. Он даже не чувствует боли.

«Девяносто восемь». Рецепторы кожи не успевают отреагировать на скачок от двадцати пяти в тени до температуры солнечного ядра.

«Девяносто девять…» Перед тем как исчезнуть, сгореть, пылающее тельце падает на трескающийся мрамор ступеней…

«Сто!»

«Вот он кто, этот мальчик! Вот откуда он приходит ко мне постоянно. И днем и ночью. И во сне и наяву!»

Алешин вскочил, будто его тело пронзил мощный электрический разряд.

— А а а а!!! — вырвалось из сведенного спазмой горла. — Остановить… остановить, остановить!

Он узнал этого мальчика с кучерявыми волосами и карими глазами! Он узнал и этот модулятор Нв 293! Это часть груза «Проволока». Это он, Алешин, делает так, чтобы поднялась в воздух и ушла к цели ракета с разделяющимися головными частями. Денис, ударившись о косяк двери, скатился по лестнице через холл, пнул до дребезга стекол дверь, выскочил в сад, налетел на идущего мимо охранника:

— Зови Лузгу! Нужно срочно ехать в Москву! Срочно!

«Остановить… Остановить… Остановить…»

Встревоженный охранник трусцой побежал будить Эрнестыча.

В этот момент в глубине сада, на бетонной дорожке, ведущей от бани сауны, появился Ягов с Гореловым. Шеф махнул Денису рукой:

— Ты чего такой взмыленный, опять с Людочкой скандалил?

— Мне нужно в Москву. — Денис поджал губу завел руки за спину. Пальцы тряслись.

— А что за спешка, дружище, случилось что? — бдительно поинтересовался Горелов.

— Ладно, пусть едет, мало ли какие молодые дела ему приспичили, — рассмеялся шеф. Его лицо было отдохнувшим и розовым. Морщины на лбу разгладились. Но в уголках глаз все так же гнездилась тревога и напряженность.

Алешин посторонился, пропуская Ягова с Гореловым в дом. Минуту спустя, дожевывая на ходу бутерброд, к нему подошел Лузга. Денис без слов махнул ему рукой в сторону гаража. Надзиратель телохранитель внимательно посмотрел на бледного Колдуна и, не задавая пока никаких вопросов, побежал заводить машину. Через несколько минут один из охранников отворял здоровенные створки главных ворот и подозрительно заглядывал в салон зеленых «жигулей». Отсюда не принято было слишком поспешно уезжать.

Это нервировало шефа.

— Ну что ты щуришься, что ты щуришься… На ****ки мы опаздываем. На ****ки! — высунувшись из окна, крикнул на него Лузга и косо посмотрел на Дениса. Тот кивнул:

— Пусть так.

Лузга быстро перебрал передачи с первой по четвертую и, вдавив педаль газа в пол, погнал машину по липовой аллее, ведущей к Минскому шоссе. Деревья, деревья, деревья…

До самой Кольцевой дороги они мчались как бешеные и молчали. Наконец, когда справа проплыли гигантские буквы «МОСКВА», Лузга не выдержал:

— Куда едем то, Колдун? Едем то куда?

— Пока не знаю, Эрнестович. У тебя ключи разные с собой?

— Да. Вон, в бардачке.

Алешин поднял крышку и вытащил несколько увесистых связок ключей от дверных замков. Он, поколебавшись, выбрал несколько ключей и сунул в карман плаща:

— Вот эти, кажется, должны подойти.

— Куда подойти? К чему? — Лузга даже заерзал от любопытства.

— Подожди… — Достав из внутреннего кармана записную книжку, Денис углубился в замусоленные страницы: — Т… Такси, телевизоры, теннис, телефонная станция… Не то. П… Почтовые переводы, печати штампы, презервативы, ресторан «Прага», переводы… Так. Французский, итальянский… Английские технические тексты, художественная литература, немецкий… Немецкий… Наташа Кузнецова. 196 56 52, дом. Останови у телефона автомата.

Лузга нажал на тормоз, и машина, скрипя и виляя задом, встала у телефонной будки. «Жигули» еще качались на амортизаторах, а Алешин уже набирал на металлическом заедающем диске нужный ему номер. Он слушал требовательные гудки и наблюдал, как Лузга сноровисто протирает лобовое стекло и недовольно посматривает в его сторону.

— Алло? — послышался в трубке мягкий женский голос. Сквозь пощелкивание и потрескивание слышался звук звякающей посуды в мойке.

— Наташечка, это ты? Это с линкора «Миссури» беспокоят.

— А а а… пропащая душа, капитан казахской подводной лодки! Рада, рада…

— Наташечка, срочно одевайся и жди меня внизу, у подъезда. Зеленая «трешка» м 24–46 мн.

— Но, Дениска, это вроде как…

— Натулик, вопрос жизни и смерти! И захвати на всякий случай русско немецкий словарь. Целую.

Облака были такие, словно их нарисовали и забыли стереть. Неподвижные, яркие, напитанные солнцем. При этом горизонт, виднеющийся в разрывах между многоэтажками, был абсолютно безоблачным.

— Куда едем то? — включая сигнал поворотника, спросил Лузга.

— На улицу Герцена. Там покажу. А потом… Черт его знает, где они живут! — тряхнул головой Денис.

— Кто «они»?

— Да немцы эти… Туристы, в общем.

— Какие немцы? Банда?

— Все! Вперед, потом объясню…

Денис еще и сам не знал, что руководителя группы КРВТ комиссии «Восток» зовут Манфред Мария фон Фогельвейде, еще он не знал о существовании дома германского консульства на улице Поварской. Он еще не понимал, что и как говорить немцам. Он не совсем четко представлял, как именно эти европейцы должны спасти мальчика из Хайфы… Он просто знал — нужно действовать именно так, как он действует сейчас.

«Остановить… Остановить… Остановить…»

Улицы.

Светофоры.

Дома.

Двери и ступени.

Они на месте…

Холодильник «Розенлев» тихо затарахтел, будто спрашивая непрошеных гостей, что им тут нужно. Лузга ковырялся ножом в замке входной двери, пытаясь достать обломанный ключ:

— Статья уже у нас имеется… Мать его…

Потом он вздыхал о том, что потерял квалификацию, и ругал капризные немецкие замки. Наташа Кузнецова сидела, ни жива ни мертва, на табуреточке, рядом с микроволновой печью, и потрясенно пила минеральную воду «Райн» из высокой полиэтиленовой бутылки.

Денис рассеянно ходил по неубранным комнатам и массировал виски.

— И зачем понадобилось вламываться к иностранцам. Как пить дать упекут в «Матросскую тишину»… — уже вполне явственно ворчал Лузга.

Обломок ключа никак не хотел выковыриваться из замка.

Алешин молчал.

Он вслушивался в себя.

Отсеивал из потока информации лишнее, концентрировался на главном. Найденный старый авиабилет на имя Вальдхайма Клауса вывел поток в непроницаемое, безликое, беззвучное пространство.

Стало ясно, что этот Клаус Вальдхайм — фикция.

Он никогда реально не существовал.

И тут неожиданно удача.

Маленькая фотография в кармашке одной из дорожных сумок: «Милому папе от Ганса и Отто. 1984».

Алешин держал в руках небольшой цветной снимок двух мальчиков, явно братьев. За их спинами, в серванте, среди поставленных на ребро декоративных тарелочек, виднелась еще одна фотография. Она получилась на снимке очень нечетко, объектив захватил только ее правую часть, но и этого оказалось достаточно…

Алешин почувствовал, что теряет равновесие, и, нащупав подлокотник кресла, устало опустился в его мягкие объятия… Начиналось… Чужие мысли, чужая жизнь…

«Раздавайте продовольствие, господин капитан, и не задавайте вопросов. Сейчас сорок четвертый, а не сороковой…» — Молодой майор резко развернулся и зашагал вдоль колонны танков T IV с расчехленными жерлами 75 миллиметровых длинноствольных пушек.

Шоссе Потсдам Шпандау было плотно забито техникой. Бронетранспортеры, противотанковые орудия, несколько самоходок «пантера», легкие броневики офицеров связи. Везде шли последние приготовления перед выступлением. В танки грузили блестящие на утреннем солнце кишки пулеметных лент, втаскивали ящики ручных гранат и охапки фаустпатронов. Танкисты натягивали кожаные шлемы и посматривали на командирский T IV. Какой то унтер офицер довольно громко комментировал происходящее:

— Мне кажется, что в Берлине, скорее всего, высадился парашютный десант англичан, которые хотят убить фюрера, и мы должны их уничтожить…

Майор, услышав это, резко остановился около унтера:

— Прекрати трепаться, Брандт Осмотри ка лучше свою ходовую. Если опять у тебя выскочит торсион или еще что нибудь, отправлю на кухню, дрова колоть до самой победы…

Майор не договорил. Объезжая танки и грузовики с глазеющими из под тентов пехотинцами резервного полка, к нему приближались два мотоцикла с колясками. Майор издалека узнал черную эсэсовскую форму с красно белыми нарукавными повязками.

Из ближнего танка кто то улюлюкнул, и эсэсовцы зло и как будто трусливо вжали головы в плечи. Мотоциклы остановились прямо перед майором.

Он незаметным движением расстегнул кобуру «парабеллума» и широко расставил ноги в отдраенных до блеска сапогах. Эсэсовец, в звании штурмбаннфюрера, слез с мотоцикла и направился к майору:

— Вы командир учебного танкового полка, майор фон Фогельвейде?

— Да, вы угадали, штурмбаннфюрер.

— Немедленно верните своих людей в казармы. Это приказ фюрера.

Фон Фогельвейде насмешливо поднял бровь, хотя внутри у него все дрожало и обрывалось.

— Чей приказ?

— Приказ фюрера!

— Неправда, фюрера уже нет. Нет уже полтора часа! — Он сунул эсэсовцу под нос свои швейцарские часы.

— Вы глубоко заблуждаетесь, герр майор. Он жив. И снова ведет нашу великую нацию к победе. Верните солдат в казармы, иначе этот день, 20 июля, станет для вас роковым и, скорее всего, последним! — Эсэсовец придвинулся ближе, но остановился, увидев, что майор вынимает пистолет.

— А вот мне кажется, что этот день 20 июля 1944 года станет великим днем в немецкой истории. Многострадальный народ сбросит бесноватого диктатора, а вермахт ему в этом поможет. Сигнал «Валькирия» получен, а это значит, что Адольф Гитлер убит в своей ставке, в Растенбурге. А в Берлине по сигналу «Валькирия» подняты охранные батальоны. Радиостанция в Кенинг Вустерхаузене захвачена нашей танковой разведротой. Охрана СС разоружена и блокирована. Вермахт поможет своему народу. Кстати, герр штурмбаннфюрер, сдайте оружие. — Манфред Мария фон Фогельвейде решительно выбросил ладонь вперед.

После зловещей паузы эсэсовец отдал свой пистолет. Манфред, не говоря больше ни слова, повернулся и пошел к своему танку.

Ни командир учебного полка фон Фогельвейде, ни тысячи других заговорщиков еще не знали, что фюрер во время покушения отделался только легкими травмами. Заговор потерпел катастрофу…

Когда Манфред взобрался на башенную броню и обернулся, эсэсовцев прикладами заталкивали в одну из машин пехоты. Рядом стоял капитан артиллерист и демонстративно срывал со своего мундира эмблему державного орла со свастикой. Манфред с силой зашвырнул отобранный «люгер» в кювет.

Сквозь неясные разводы двигающихся фигур и звуков, словно разносящихся в пустынных подземных переходах, до слуха Алешина дошла вполне реальная фраза…

— Замок меня до белого каления доведет, еханный в рот!

Это Лузга не выдержал и зло саданул в дверь ногой.

— Кто то приехал! — почти одновременно с этим испуганно воскликнула Наташа, глядя на улицу через тюль занавесок. Алешин тяжело поднялся из кресла и подошел к окну. Перед глазами прыгали ярко оранжевые круги.

Вермахт…

«Валькирия»…

Фюрер…

Манфред…

Он с усилием потер ладонями глаза и посмотрел на людей, вылезающих из такси:

— Это он! Этот немец. Тот, который нам нужен…

— Чего делать то, делать то чего?! — заметался по комнатам Лузга. Алешин отправил его на лестничную площадку этажом выше и сказал, чтобы он уходил один, если их задержат и «заварится каша».

Сквозь оранжевые всполохи Алешин видел нечто странное…

…Виванюк еще крепче сжал нож. На поляну вынырнул человек в изодранном черном танковом комбинезоне, с разбитым, грязным лицом и пистолетом в руке. Он кинулся к убитому, лежащему в траве, упал на колени и надолго застыл, вглядываясь в белое лицо мертвеца и утирая слезы остатками рукава.

Виванюк видел только широкую спину этого немецкого танкиста. Он старается не смотреть на него, чувствует, что тот может ощутить тяжелый, злобный взгляд. Наконец танкист сложил руки убитого на груди, закрыл ему глаза и обернулся. Виванюка пробрала нервная дрожь. Такого страшного лица он никогда не видел. Казалось, этот танкист выбрался из ада. Немец оторвался наконец от трупа своего убитого товарища и подошел к распятому телу девочки. Теперь он был в трех шагах от Виванюка и тот сгруппировался для бегства. Или решительного броска. Он зачем то обтер лезвие о подол рубахи и затаил прерывистое дыхание. Танкист совершенно обезумел, стоя около умирающей девочки. Он нагнулся над ее телом и сдавленно воскликнул:

— Else! Else! Mein Gott!.. oder nicht… Kein Teufel kann daraus klug werden. Else! Else!

Немецкого Виванюк не знал. Но имя Эльза танкист произносил до смешного трогательно, с просто нечеловеческим надрывом… Словно оплакивал он кого то близкого, родного, а не его маленькую сладкую девочку, его лакомую добычу. Но это была его добыча. Его.

Он долго ее ждал, вожделел, раздевал глазами убийцы, глазами садиста и насильника. Он еще хотел бы вернуться к ней и продолжить утехи.

Виванюка вдруг прошиб электрический разряд.

Пора!

И вот они стоят друг против друга. Лезвие ножа описывает широкую дугу, но находит только воздух. Немец снова и снова уворачивается.

Ему нужно сделать только одно движение, чтоб достать из кармана «люгер», но на это нет и полусекунды…

Шум на лестничной площадке, звяканье ключей, щелчки замков…

— Все, запалились… — рассеянно говорит Лузга.

Алешин уже очнулся и двинулся в прихожую.

— Здравствуйте, Манфред. — Он шагнул навстречу крепкому пожилому мужчине, заслоняющему собой весь дверной проем.

Мужчина этот держал правую руку в кармане. При упоминании имени он чуть заметно вздрогнул. В его правой руке, в кармане, многозарядный пистолет, направленный через ткань в живот Дениса. Наташа тут же, запинаясь, начала переводить, хотя переводить было пока еще нечего. Фон Фогельвейде и так знает, что его зовут Манфред. Он медленно опустил на пол пухлую дорожную сумку:

— Чем обязан неожиданному посещению?

Из за его плеча выглянул оперативник Хорст Фромм:

— Шеф, мне кажется, надо позвонить в их КГБ или вернуть поскорее нашего сопровождающего Татаринова. Он наверняка еще не уехал. Крутится у подъезда. Что здесь вообще творится? Засада какая то…

— Подожди, это мы всегда успеем сделать. А вы, господа, очевидно, решили ограбить наше жилище? — Манфред окинул взглядом комнату. Беспорядка, свидетельствующего о поспешной укладке и подготовке вещей на вынос, как это обычно бывает при квартирных кражах, не наблюдалось. Он этим несколько озадачился, но решил действовать по испытанной схеме. — Вы на кого работаете? На себя, на дядю, еще на кого?

— На вас мы работаем, — ответил через девушку молодой человек, стоящий перед ним. Последовала долгая пауза, как в спектакле после смерти главного героя. Фогельвейде быстро просчитывал варианты. Ничего вразумительного не получалось. Когда Фромм стал грозно надвигаться на незнакомцев, Манфред тихо сказал ему:

— Да стой ты, не дергайся!

Алешин хотел присесть в кресло — его ноги вдруг ослабели, но Фромм профессиональным движением выхватил пистолет и сделал им предостерегающий жест, означающий «оставайтесь на месте».

Тогда Денис начал говорить:

— Я хочу сообщить вам, где находится часть груза 289 А, «Проволока».

— Ничего себе… — присвистнул Фромм.

— Какая такая «Проволока»? Мы — официальные представители следственной группы КРВТ комиссии. — Фогельвейде сделал невозмутимое лицо и, не глядя на Хорста, добавил: — Прекрати размахивать «пукалкой».

Денис старался унять сердцебиение и головную боль, усиленно массируя болевую точку у виска. «Информация» бешено изливалась в клетки его мозга и мешала сосредоточиться. Кровь отлила от лица, все плыло перед глазами…

…Восточная опушка Даргановского леса. Пологий берег Аксая.

Все.

Манфред стреляет после короткой остановки.

Мимо!

Последняя пуля поднимает фонтанчик на поверхности воды.

За мгновение до выстрела Виванюк на бегу проваливается в неглубокую ямку и катится под откос.

Быстрее!

Он не успевает подняться с колен. Тяжелый кулак мощно бьет в подбородок, задевая лопающиеся хрящи носа. И сразу второй страшный удар…

И вот к умирающему Виванюку приходят они все — и Вера Павловна из Смоленска, и Женечка с Украины, и та девочка, что видела его насквозь, и другие. Приходят они, вдруг осознавшие, зачем их завел в глушь невзрачный сельский учитель, а вокруг… видны еле заметные могилки. Много могилок.

Но они смеются над ним, смеются ему в лицо.

Виванюк издает жуткий, леденящий вопль и из последних сил пытается приподняться на руках, встать. В этот момент страшная боль вдавливает его в землю. Позвоночник с глухим хрустом ломается, сминается грудь, останавливая стиснутое сердце…

Дениса качнуло, он начал падать, но успел ухватиться за кресло обеими руками.

— Хорст, принеси ка ему воды, еще умрет он здесь у нас, этот факир, обнеси господь! — Манфред сел напротив Алешина в кресло, не вынимая из кармана руку.

— Да, да, не «Проволока», прошу прощения, а ядерная электроника в оранжевых контейнерах. Вы ведь ее ищете? Я вам скажу, где она, и ваша функция прикрытия кончится. Вы окажетесь на острие… — Денис наконец справился с собой.

Фромм сунул ему в руку недопитую Наташей бутылку «Райна». Манфред шестым чувством угадал — Алешин действительно знает, где находится нужная им электроника.

— Слушайте, любезный, вы, может быть, морочите мозги, а? Хотя… мы все равно ее ищем. Нам не трудно будет съездить в указанное вами место. Мы съездим, проверим. Какой вам смысл нас обманывать? Хотя смысл, конечно, может быть. Говорите. Я слушаю.

— Украина. Волынская область. Сорок километров восточнее Маневичей. Она похищена при транспортировке по железной дороге. Запишите. Там половина электроники. Вторая половина в этот момент, скорее всего, уже передана представителям Ирака.

Алешин допил минеральную воду. Немцы долго молчали. Фогельвейде думал, подперев подбородок кулаком, а Фромм зорко следил за каждым движением Дениса и его юной переводчицы.

— А если мы вас сдадим Советским властям? — спросил Манфред.

— Тогда меня упекут в сумасшедший дом. А вас задержат под благовидным предлогом и сами вывезут электронику из леса. А потом передадут Ираку. Ведь Багдаду все равно, от кого получать эти компоненты. Первая партия от мафии, вторая от правительства СССР. Но я знаю так же хорошо, как и вы сами, что я уйду отсюда свободно, а вы сегодня вызовете Фритца из Бреста, дождетесь Николя из приемной Министерства обороны и отправитесь в Волынскую область.

— Да он все таки из КГБ. Он все про нас знает! — удивился Фромм, но отчего то опустил оружие.

— А вы знаете, кто такая Штеффи Зелевски? — неожиданно спросил Денис.

Фромм побледнел и промямлил в ответ:

— Моя боннская любовница…

— Хорст, в конце концов, мне плевать, кто этот парень и откуда он знает про электронику «Майнц Телефункен», про твою любовницу и про то, какого цвета волосы на чертовой заднице. Может, он Вольф, про которого мне вещал на инструктаже координатор фон Толль, может, агент МОССАДа или просто сумасшедший. Нам придется отработать информацию. Мы поедем и посмотрим: там она, эта электроника, или нет. В данный момент мне все равно, где искать. Фромм, выпусти их! Пускай уходят.

Манфред устало стянул ботинки, цепляя носками за каблук, и не вставая снял плащ. Алешин протянул ему руку:

— До свидания, Манфред. Удачи вам. Если у вас возникнут сложности, я с вами встречусь опять.

Манфред скептически поглядел на протянутую ему руку и не пожал ее.

Когда Алешин и переводчица оказались на лестничной площадке и за ними захлопнулась дверь, из соседней квартиры выглянул Лузга. Он, когда пришли немцы, успел перелезть туда через балкон, открыть дверь изнутри и занять оборону.

— Я все слышал, Колдун. И как это понимать?

— Потом, все потом, Эрнестович. Сейчас отвезем Наташу и потом переговорим. — Денис нажал кнопку вызова лифта.

— Ты же застучал всю яговскую «Проволоку»! Запалил все. Во волк…

— Так было нужно. Все, поехали! — Алешин почувствовал, что у него отлегло от сердца.

С него будто сняли свинцовый костюм.

Он был почти счастлив, и брюзжание Лузги уже не могло испортить ему это ощущение.