Полнолуние

Глава 4

Из дверей Центрального архива вышел невысокий, плотного телосложения человек в темно синем плаще, черной шляпе с небольшими полями и тупоносых ботинках того же цвета. Щурясь, после темных архивных коридоров, на бледное небо, он стал спускаться по ступеням стиснув под мышкой кожаный портфель и вцепившись в шляпу, которую чуть не унесло порывом ледяного ветра. За его спиной тихо захлопнулась огромная имперская дверь с бронзовыми флагами на дубовых створках.

Уборщица, глядя через стекло, как посетитель подходит к новенькой черной «Волге» с голубыми шторками в салоне, отчего то саданула шваброй об пол и покосилась на стрелка вневедомственной охраны и молоденького сержанта, лениво дремавших в холле возле кадки с фикусом:

— Ходят тут всякие в этакую рань, следят только…

Милиционер вяло кивнул, вынул из за растения какой то детектив в мягкой обложке и проложил его между холодной розовой гранитной стеной и своим коротко стриженным затылком. Через окно с фигурной решеткой сержанту хорошо был виден просторный двор, где уверенно развернулась машина, сверкнув никелированными деталями и свежей эмалью. Спугнув с асфальта несколько красно желтых кленовых листьев, «Волга» вылетела в распахнутые массивные ворота.

Выворачивая с аллеи на широкий проспект, водитель обернулся к своему пассажиру:

— Василий Ефремович, куда ехать?

В этот момент замигала красная лампочка радиотелефона и человек на заднем сиденье, отложив портфель, в который собирался заглянуть, взял трубку:

— Ягов слушает… Нет, не отпускайте их, пусть подождут в приемной… Этот вопрос не ко мне, а к Мише.

Ягов поднял на водителя глубоко посаженные глаза:

— Через сколько будем в министерстве?

— Через двадцать минут, если ремонтники у «Ударника» уже убрались. Если нет, то позже…

— Вот Миша обещает через полчаса. Что говорят? Это их дело. — Он бросил трубку.

Машина рванула и зашуршала по асфальту, отстреливая колесами мелкие камешки. Ягов взял портфель, извлек оттуда несколько картонных папок с документами и потрепанную карту. Отвернув уголок карты, бегло просмотрел штамп. В его ровные графы с немецкой аккуратностью были вписаны готические буквы. Потом он пролистал документы. Везде был тот же готический шрифт. А сверху на жестком, обтрепанном картоне каждой папки явственно проступали оттиски самоуверенных орлов Третьего рейха.

— Вот олухи эти архивные, материалы дали не по описи и с карточками. Бери не хочу! — пробормотал сквозь зубы Ягов.

— Что вы говорите, Василий Ефремович?

— Ничего, Миша. Смотри за дорогой.

Ягов убрав документы, вынул записную книжку. Полистал, подобрал выпавшие оттуда мелко исписанные листочки и задумался, глядя на проносящиеся мимо дома.

Москва проснулась. Жители и гости города ежились от холода. Инженеры, врачи, учителя, рабочие коммунальных служб, маляры, слушатели военных академий, студенты, домохозяйки и цыгане текли по улицам мимо открывающихся парикмахерских, прачечных и булочных, ждущих утренний завоз хлеба. Люди скапливались у стоянок и остановок. К ним подкатывали уже переполненные троллейбусы и автобусы. Они вываливали у метро осатаневшую человеческую массу и, покачиваясь, словно рыбацкие баркасы, набирали новый груз, чтобы, раскидав их по окраинам, развернуться и снова въехать в оживший город. Где то уже намечались очереди, прохожие толпились у газетных киосков и табачных ларьков.

Ягов щелкнул авторучкой и, с трудом найдя свободное место в записной книжке, черкнул пришедшую на ум метафору.

— Надо же, как сложилось… В одну и ту же толпу… Замечательно.

— Что вы говорите, Василий Ефремович? — Водитель суетливо обернулся к своему шефу.

— Не отвлекайся, Миша. Смотри за дорогой.

— Да, да. Скоро уже будем на месте.

— Вот и хорошо… — Ягов взял трубку спутникового телефона, вмонтированного в подлокотник сиденья, и набрал номер. Вскоре трубка зарокотала низким мужским голосом:

— Ящуров у аппарата.

— Виталий Георгиевич, это Ягов беспокоит. Узнал?

— А, это ты, пропащая душа. Ну как съездил? Небось, замминистра оборонки в шикарное место поместили на отдых то?

— Да что и говорить, санаторий знатный. Трубы центрального отопления и то латунные. Про сантехнику я уж не говорю. Так бы в ванной жить и остался.

— Да ладно прибедняться. Твой скромный особнячок по Волоколамке я видел.

— Какой там, — Ягов усмехнулся и стал нервно теребить телефонный провод, — мой скромный домик по сравнению с богатством санатория детский сад! Ну бог с ним. Лучше скажи мне, а как там Леночка твоя? Как у нее идут дела?

— Тебе, Ефремович, спасибо, — на том конце телефона благодарно рассмеялись, — уже учится. Прошла конкурс как по маслу. Вот только дернули их сразу на картошку. Я говорю: «… заболей, дура, справка тебе будет». Но там товарищи разные, подруги, решила ехать. А ведь простудится. Я уже ректору звонил, чтоб весь курс не посылали. А он, гад, на каком то там симпозиуме. Так я в этот колхоз, веришь, роту отправил. Уберут они все там моментом, и личный состав витаминами подкормится.

— Да, ты никогда не теряешься. А что Леночка поехала, так это даже неплохо. Не все ж ей на нас, пузатых стариков, любоваться.

Посмотрит, как народ живет, больше тебя ценить будет. Кстати, насчет роты… — Ягов вдруг заволновался, пот выступил у него на лбу, — от вашего управления в Белоруссии кто нибудь работает?

— Конечно, мы по всему Союзу работаем.

— Ну да, ну да. А железнодорожников у тебя, Виталий Георгиевич, нет? Месяца на два…

— Ты что, решил от дома до министерства рельсы проложить, чтобы на светофорах не останавливаться?

— Нет, нет без шуток, я серьезно. — Голос Ягова стал вкрадчивым.

— Ну, если серьезно, то есть. Но все заняты по горло. Под Саратовом копаются. И медленно же копошатся, бездельники…

— А что они у тебя под Саратовом делают? — простодушно спросил Ягов. — Вот смех то…

Виталий Георгиевич закашлялся, телефонная трубка забасила серьезно и хрипло:

— Не телефонный это разговор, вообще то.

— Да брось, кому какое дело.

— Недооцениваешь ты «захребетников», Ефремович, — перебил Ягова хриплый голос, — у меня, например, весь кабинет слушают. Полностью.

— Ясненько. Ну да я просто так. Тут у меня к тебе по другому поводу разговор есть. — Ягов сменил тон и весело спросил: — Ты как насчет уток пострелять, а?

— Ясное дело, положительно. Кстати, ты уже давно обещал места показать.

— Ну, так я в пятницу тебе и позвоню, договоримся. Идет?

— Идет.

— У меня все, Виталий Георгиевич, до свидания.

— Всего доброго тебе, до встречи!

— До встречи!

Ягов раздраженно бросил трубку:

— И без тебя знаю, что слушают. Идиот!

Машина тем временем увеличила скорость. Водитель немного пригнул голову и с левого ряда резко выскочил на «нейтральную» полосу. Частники стали испуганно шарахаться в сторону от быстро несущейся «Волги». Ягов прикрыл глаза, закурил и подался немного вперед:

— Миша, не гони так, угробимся.

— Хорошо, Василий Ефремович! — Водитель еще прибавил газу и улыбнулся — знал, что шеф любит бешеную скорость.

Предыдущий замминистра вместе с шофером разбился всмятку о военный грузовик, выскочивший на встречку. Ягов велел перевесить номерной знак с искалеченной машины на свою, а из кабинета запретил убирать фотографии семьи погибшего. При этом он полностью заменил паркет и деревянную обшивку этого кабинета. Да, были у него некоторые странности.

Шофер неожиданно затормозил и резко вывернул руль вправо. Завизжали шины. Ягов недовольно поморщился и огляделся. У кинотеатра «Ударник» копошились ремонтники. Они ленивыми, безразличными взглядами проводили черную «Волгу», которая, круто развернувшись перед изломанной красно белой загородкой, ушла под мост на набережную.

Здесь мостовая была похуже, машину несколько раз сильно тряхнуло. Ягов покачал головой и посмотрел на часы:

— Миша, ты правда не гони так, чего то меня мутит.

Ему действительно стало плохо. Голова с утра была тяжелой и затуманенной, а теперь добавилась и тупая боль в желудке. Он почувствовал, как неприятно заныло все его стареющее тело. Старость.

Она стояла за его спиной и смотрела в затылок мутными, немигающими глазами. Иногда притрагивалась, как бы прощупывала изнутри: то прищемит сердце, то займется почками, то ворвется в беззащитные клетки мозга оставленными дома ключами от сейфа, забытыми именами сотрудников, неотправленными телеграммами. Старость подкладывала Ягову молодых, неумелых женщин, с которыми приходилось долго возиться, теряя запал и силы. Или, наоборот, подсовывала чрезмерно темпераментных, рядом с которыми он ощущал себя «не оправдавшим надежды». Тогда он кидался к другим, опытным, умеющим ценить и понимать его. С ними все получалось как надо. Но они не были юными и цветущими. Они были его зеркалами, в которых он видел свои седые виски, глубокие морщины и отекшие веки.

И тогда Ягов перестал есть острый венгерский сервелат, свиные отбивные с кровью, жирную осетрину горячего копчения, свой любимый зефир в шоколаде. Оставил в покое пиво, водочку после бани и столовые вина, сохранив за собой право лишь на небольшие вливания хорошего коньяка для стабилизации давления. Он заказал теннисные ракетки и нашел неплохой корт, на который выходил не менее двух раз в неделю. Он упорно сопротивлялся беззубой старухе — старости, теребящей его редеющие волосы, но она только немного замедлила свои шаги. Она не отступала и продолжала напоминать о себе, врываясь в повседневные планерки, совещания и собрания; заставала за бритьем, выглядывая из за зеркала, беспорядочно скакала по ленте кардиограммы, мешала работать, думать, дышать и жить.

Машина затормозила. Ягов усилием воли прогнал прочь тревожные мысли, взял портфель, распахнул дверцу и вышел:

— Миша, никуда не уезжай, а то я знаю твои штучки по телефону: «…мол, здесь я», а сам девок катает в Медведкове. Ты мне скоро понадобишься.

Водитель кивнул и отогнал «Волгу» на стоянку, давая место другим черным машинам.

Ягов поднялся по гранитным ступеням и энергично толкнул входную дверь Министерства оборонной промышленности. В холле навстречу ему торопливо поднялся милиционер, козырнув из за стеклянной перегородки. А от перил внутренней лестницы отделился молодой человек кавказской внешности в замшевом пиджаке и с пухлой папкой под мышкой:

— Василий Ефремович, здравствуйте. У меня к вам секундное дело, только одна бумажка, только одна…

Он вошел вместе с Яговым в лифт и услужливо нажал кнопку нужного этажа.

— Василий Ефремович…

— Вы кто? — раздраженно перебил его Ягов.

— Я Егиян, из «Васинкрафта». Вы, наверное, помните, советско швейцарское предприятие, занимающееся лесом и другими сырьевыми делами…

— Это то, что находится на Кузнецком Мосту?

— Да, да, да, да… — Кавказец облегченно вздохнул.

— Нет, не помню.

Створки лифта беззвучно открылись, и замминистра зашагал по красно зеленой дорожке коридора. Человек с папкой семенил следом:

— Василий Ефремович, только одна бумажка, только одна подпись… Кстати, телевизор, очень большой, уже приготовлен… — Егиян извернулся и забежал вперед.

— Что за ахинея, какой телевизор?

— Первоклассный, японский. Экран громадный, полупро…

— Вы что, помешались? — Ягов грубо перебил кавказца и уставился на него покрасневшими от злости глазами. — Вам здесь что, притон или склад магазина? Хотите, чтобы я вас выставил вон и заявил в прокуратуру, что представитель «Васинкрафта» пытался за взятку получить земельный участок на территории министерского завода? И потом, что вы думаете, у меня телевизора нет? Или замминистру он не положен? А бумаги впредь подавайте только в установленном порядке! Сначала на экспертизу в орготдел, а потом в секретариат. И тогда уж посмотрим. Все, чтобы я вас здесь больше не видел. А то засаду устроил… Абрек чертов!

Последнюю фразу Ягов проговорил уже в своей приемной, с удовольствием слушая быстро удаляющиеся шаги просителя. Из за печатной машинки вскочила секретарша, сухопарая женщина лет сорока пяти с густо накрашенными ресницами и бледной помадой на тонких, плотно сжатых губах:

— Доброе утро, Василий Ефремович. Итальянцы уехали минут пять назад.

— Потом, Лида. Сделай лучше кофе. Покрепче. Много на сегодня записалось?

— Всего шестнадцать человек.

— Ну, это мы раскидаем. Начну через сорок минут.

Он краем глаза заметил, как разочарованно зашевелились на стульях ожидающие приема граждане. Со вздохом поддел торчащие из печатной машинки бланки и взглянул на секретаршу:

— Ну ка, зайди…

Когда женщина закрыла двери кабинета, он набросился на нее, размахивая бумагами:

— Опять сама печатаешь? Целое машбюро держим. Опять бездельничают? Уволю всех подчистую. А у тебя, значит, лишнее время есть? Грейгеру позвонила? А Силину?

— Ой, забыла, Василий Ефремович.

— Немедленно позвонить и решить все вопросы! Меня подключишь в крайнем случае. А так меня нет. Уехал в главки. Плохо, что все забываешь. Как Верочка стала. Но у той по молодости ветер в голове. А вы то зрелая женщина!

Секретарша опустила голову и закусила губу от обиды. Ягов, остывая, слегка потрепал ее по плечу:

— Прости, Лида, не так сказал, как хотел. А хотел не так, как надо. Все. Забыли. А где, кстати, эта попрыгунья? Почему наши ЭВМ не светятся? — Он показал портфелем на два компьютера «Атари».

— Она ненадолго отошла.

— По женским делам, что ли?

Секретарша почему то покраснела и стыдливо отвела взгляд в сторону.

— Не знаю. А что вы подразумеваете под женскими делами?

— Ну ладно, не дуйся. Мы с тобой уже сколько лет вместе работаем?

— Семь скоро будет, Василий Ефремович.

«Черт возьми, уже семь лет прошло!» — Он почувствовал, как накатывается тоска. Тряхнул головой и махнул Лиде рукой:

— Все, работать!

Секретарша резко, как то по военному повернулась и, стуча каблуками, вышла. Только сейчас он понял, что она сегодня в его любимых колготках в мелкую сетку, со стрелками сзади.

Ягов бросил на диван шляпу и плащ. Под ним оказался несколько мешковатый двубортный пиджак и небесно голубой шелковый галстук.

Положил портфель на стол, задев календарь на металлической подставке. Затем подошел к окну и в раздумье прислонился лбом к холодному стеклу, пахнущему средством для чистки и полировки.

Внизу хорошо просматривалась автостоянка. Возле старенького «мерседеса» стоял Егиян и, размахивая руками, что то темпераментно говорил человеку, пытающемуся сесть в машину. Ягов неприязненно поморщился, вернулся к столу, вынул из портфеля документы и раскрыл их.

В этот момент раздался осторожный стук в дверь, и через мгновение в кабинет вошла молоденькая девушка в короткой юбке и тонкой белой блузке.

— Здравствуйте, Василий Ефремович, — сказала она тоненьким, немного робким голосом, — без вас уже было несколько факсов. Они там, в зеленой папке в верхнем ящике.

— Я понял. Привет, стрекоза! — Ягов кивнул и, наблюдая за девушкой, сел в кресло.

Она включила компьютер, вставила дискету. Села на стул и поправила юбку.

— Вера, ты вот что. Отодвинь ка тот стул от себя в сторону.

Она толкнула стул и, вдруг вспыхнув до мочек ушей, поняла, что массивный, обитый зеленой тканью стул загораживал ее колени и открытую часть бедра. Ягов, увидев реакцию Веры, громко рассмеялся. Она его забавляла: трепетала под цепким взглядом шефа, всей кожей чувствуя его внимание, и с замиранием сердца ждала того момента, когда Ягов начнет приставать. Но ему было все недосуг. Кроме того, он больше всего ценил момент достижения цели. И чем дольше оттягивал наступление этого момента, тем слаще его потом ощущал.

У окна затарахтел принтер. Вера оторвала бумажную полосу, положила шефу на стол. Это был список неоконченных дел. Поездку в «Мосспецстальпроект» по поводу нелепых ошибок в сметной документации на реконструкцию Подольского завода Ягов решил отменить. А вот переговоры с Челябинском про оборудование в зачет прошлогодних поставок отложить, скорей всего, не удастся.

— Верочка, с Челябинским компрессорным есть связь?

Девушка приникла к сине зеленой таблице на экране ЭВМ, внимательно ее изучила и через минуту ответила:

— Василий Ефремович, с Челябинском факсовой связи нет.

— Никак не обзаведутся. Провинция.

Ягов нехотя надавил на клавишу селектора:

— Лидия Марковна, закажите разговор с компрессорным заводом.

— По поводу воздуховодов и гибких вставок? — прошипел динамик селектора.

— Именно.

Ягов приподнял архивные папки, лежащие орлами вниз, и взглянул на Веру:

— Будь добра, сходи к Борису Николаевичу, возьми документы для меня, потом в отделе размножения уточни, смогут ли сделать дубликаты этих бумаг. И возьми у завхоза несколько фирменных папок, скажешь, я просил. Все поняла?

— Да, Василий Ефремович, а что за документы?

— Там разберешься. — Ягов вдруг сделал серьезное лицо и шутливо пригрозил: — Иди и с пустыми руками не возвращайся, а то папе пожалуюсь, и он тебя отшлепает. Как он, кстати, поживает?

— Ничего. Недавно был на встрече одноклассников. Говорит, мало человек пришло, и что вами кто то интересовался.

— Да, классец наш дружным не был. Все врозь держались. А кто интересовался? Мужского пола али женского?

— Не знаю. Ну, я пойду? — Вера опустила глаза на карту, угловой штамп которой был закрыт рукавом пиджака шефа.

— Да, да. Ступай!

В дверях девушка столкнулась с секретаршей, которая несла на подносе турку с дымящимся кофе и небольшую чашечку:

— Ой, Лидия Марковна…

— Не спи на ходу.

Секретарша поставила поднос на длинный стол для совещаний.

— С Челябинском связи нет, — отчиталась она, — повреждение на линии. Починят только к семи.

— Что у них там, белобандиты орудуют, что ли? — раздраженно ругнулся Ягов. — Постоянно поломки, чертова страна! Грейгеру дозвонилась?

— Да. И ему и Силину. Оба согласны на условиях, о которых, по их словам, вы знаете.

— Ну хорошо. Готовь письмо в банк на оплату счетов. И вот еще что. Когда пойдешь в бухгалтерию, найди там Зудину. Стол ее второй от окна. Выведи в коридор и скажи, пусть припрячет балансовый отчет и потом передаст мне лично. Но не исправленный, а тот, где не сходится. Естественно, об этом не распространяйся. Все ясно?

Ягов нетерпеливо теребил указательным пальцем корешки немецких папок, в которые никак не мог залезть.

— Все поняла, Василь Ефремович. Сделаем.

Секретарша поправила носком туфли задравшийся уголок ковра и вышла, тихонько закрыв дверь, в проем которой уже заглядывали утомленные лица очередников из приемной. Наконец замминистра остался один.

Ягов потыкал в пожелтевшую бумагу карты двухцветным карандашом, всмотрелся в значки, обозначающие смешанный лес, ниточки и узелки железнодорожных путей, и обвел кружочками странные квадратики и таинственные зигзаги, нарисованные кем то от руки. Потом он еще раз внимательно прочитал текст, сверяясь с карманным немецко русским словарем.

Ошибки быть не могло. Место, отображенное на карте, находилось где то южнее Ковеля. Жирная черная стрелка упиралась в верхний край листа, вдоль нее размашисто было написано: «На Ковель». Другая стрелка была тоньше и синего цвета. Она уходила в нижний край карты, имела подпись «На Ро…» и обрывалась вместе с куском бумаги. Главной же зацепкой была небольшая речушка, а на ней отмеченная глубина и пунктиром выделенные броды с россыпью крестиков вокруг. Что они означали, было непонятно. Условных обозначений на карте не было, каких либо подписей тоже. Но хорошо читалось название реки Стоход. Это было существенно.

Ягов выдвинул верхний ящик стола и вынул папку с факсами. Потом пошарил в других ящиках и, не найдя того, что искал, раздраженно нажал на кнопку селектора:

— Краменков! Краменков, вы меня слышите?

— Он отлучился, товарищ замминистра. Это Мельник, его заместитель.

— Мельник! Очень хорошо. Принесите мне атлас железнодорожных путей европейской части СССР.

— Отдельного нет. Только смешанный. Вместе с автодорогами. Нести?

— Естественно!

Ягов потер стучащие виски. Изнутри поднималась глухая злость на все. Мозг работал с явным перенапряжением.

«Южнее Ковеля, южнее… Интересно, это далеко от Бреста?… Не дают олухи сосредоточиться, придется, видимо, оставить до вечера. Но как не хочется откладывать, так дьявольски и подзуживает, где то здесь решение, где то здесь…»

В кабинет, запыхавшись, ворвалась Вера:

— Василь Ефремович, вас Борис Николаевич вызывает, срочно!

Ягов ударил по столу кулаком:

— Что за чушь, почему он не позвонил сам?

В животе неприятно засосало. Министр никогда не звонил лично, если предстоял каверзный разбор. Он всегда вызывал к себе через кого то, начиная таким образом психологически давить еще до того, как жертва пересекала порог его обширного кабинета.

Ягов не мог сообразить, в чем дело. Еще позавчера они вместе сидели, завернувшись в мягкие простыни, жевали хрустящие креветки, а банщики сновали туда сюда, поднося разносолы и выводя из парилки разморенных, умиротворенных старых знакомых. Специально приглашенный пародист, подогретый солидным подарком, лез из кожи вон, подражая политикам, актерам и певцам.

Ягова тогда подташнивало, зверски болела печень, но он улыбался, пил консервированное пиво, отдающее жестяной банкой, острил, заглядывая в довольные глаза министра. Но это два дня назад, в бане, а сейчас…

— Черт побери, дергает как мальчишку!

Затренькал городской телефон, в нервно сорванной трубке задрожал женский голос:

— Это вы? Арушунян звонил, у него какие то напряги. Просил поскорее встретиться.

Ягов побагровел, зло крикнул:

— Ты что, обалдела сюда звонить, дура! Идиотка!

Он с раздражением бросил трубку, быстро сложил карту, спрятал ее в сейф и, кивнув Верочке, вышел вместе с ней в приемную.

Там, закрывая на ключ дверь своего кабинета, он, не глядя на ожидающих посетителей, произнес:

— Очень сожалею, товарищи, занят. Неотложные дела. Сегодня принять не смогу, приходите завтра. Письменные предложения оставьте у секретаря. Я ознакомлюсь с ними, как только будет время.

Затем он быстро вышел из приемной, задев плечом щуплого человека в очках, не успевшего посторониться. Тот, крутанувшись на месте, выронил портфель, из которого просыпались бумаги, и виновато прошептал:

— Простите…

В коридоре у окна стояла поникшая Верочка, крутя наманикюренными пальчиками сигаретку. Через открытую форточку ворвался шум начинающегося дождя, потянуло сырым сквозняком. Ягов посмотрел в окно, несколько раз с силой вдохнул и выдохнул. Затем с минуту постоял с закрытыми глазами. Это его успокоило. Он решительно зашагал к лифту, уверенно ставя ногу на каблук и внутренне готовя себя к неприятному разговору. Впрочем, Ягов знал, что ничего серьезного ему не грозит. Слишком прочно было его положение в этом здании с длинными коридорами, бесчисленными кабинетами, скоростными лифтами и вечными сквозняками.