Полнолуние

Глава 5

Недалекие древние горы будто еще постарели. Это солнце, опустившись до своего предела, высветило почти все их глубокие расселины. Горы — мощные, величественные, уверенные — теперь походили на вылепленные из потекшего теста, рождественские куличи. Их склоны стали похожи на сморщенные руки умирающей старухи. Влекомые мощным ветром в сторону Пакистана, по небу быстро неслись плоские, вытянутые облака. Подкрашенные красно оранжевыми тонами, они редкими цепочками уходили за вершины. Казалось, что если подняться на перевал, то эти облака можно будет достать рукой…

Внизу ветер был не так силен, но он временами поднимал в воздух маленькие завихрения пыли и тащил их вместе с песочной поземкой по спинам и затылкам людей в пятнистых камуфляжных комбинезонах. Спецназовцы лежали на животах вдоль гряды мелких камней, создававших что то вроде естественного бруствера. Некоторые из бойцов дремали, другие или тихо переговаривались, или скучали, изредка бросая взгляды на развалины глинобитного дувала, громоздящегося между ними и подножием хребта.

Командир отряда оторвался от двенадцатикратного бинокля, нацеленного в горы, оглянулся на цепочку бойцов и тихо приказал:

— Сарычева и Митрохина ко мне.

Команда поползла по цепочке, откликнувшись несколькими приглушенными голосами. Вскоре неслышно подползли вызванные.

— Товарищ подполковник, лейтенант Митрохин и Сары…

Подполковник зашипел:

— Да тише вы, горлопаны. — Затем он посмотрел на лежащего рядом капитана и передал бинокль ему: — На, капитан без корабля, понаблюдай… — Подполковник устало потер глаза и обернулся к лейтенантам: — Ну а к вам, ребята, у меня разговор особый. Значится, так, Митрохин, ты старший. Пойдете в развалины, будете сидеть там тихо, как совы днем. Мимо вас должен пройти посыльный. Если увидите за ним хвост, без шума и пыли «срежьте» его. Врубились?

— Так точно, товарищ подполковник…

Митрохин, замявшись, зачем то нервно поправил автоматный рожок в кармашке на обивке бронежилета.

— Ну что, лейтенант, в училище не научили вопросы задавать?

— В училище учили в основном их решать, товарищ подполковник.

— Ну вот и хорошо. И ничего не перепутайте, чертовы головорезы. Все. Исполнять!

Подполковник перевернулся на другой бок, вытащил спички и стал ковырять в зубах. Лейтенанты, приподнявшись, оглядели пространство, лежащее перед ними, и бесшумно двинулись к руинам. Через несколько минут они добрались до развалин дувала и растворились в тени, как призраки. Подполковник тем временем закончил ковыряться в зубах и собрался откинуть спичку щелчком, но опомнился, сунул ее в карман, где уже лежали два окурка и целлофановая обертка от гранулы стимулятора. Приподнявшись над цепью лежащих бойцов, командир захрипел громким шепотом:

— Еще раз напоминаю, товарищи офицеры, ни одной соринки. Ни одной.

Капитан посмотрел снизу вверх на подполковника и сунул бинокль соседу справа:

— Марлин, наблюдайте за склоном в районе седловины. Обо всем замеченном немедленно докладывайте.

— Есть! — Марлин приник к биноклю, подкручивая резкость.

— На заднице шерсть, — в рифму сострил подполковник и надвинул берет капитану на глаза, — перепоручил мои зыркалки салабону, а вдруг он их разобьет?

Капитан поправил берет без опознавательных знаков и неуверенно улыбнулся:

— Ты что, Семеныч, да лейтенант Марлин уже два ордена умудрился схлопотать, пока ты в Москве кантовался и дырочки на погонах готовил, а ты говоришь… Слушай, что это ты из за какой то стекляшки на меня баллоны катишь?

Подполковник заржал как жеребец, прикрыв рот пыльной ладонью:

— Вот, балда то. Хмелев, ты меня убиваешь. Разве можно так сердиться. Ты же не первый год меня знаешь. На подготовке вместе коптились, в гости, в отпуска друг к другу ездили, и до сих пор ты не можешь отличить, когда я шучу, а когда говорю серьезно. Леха, ты что?

— Да черт тебя разберет, — насупился Хмелев.

— Ну ладно, а откуда у этого малого «железка»?

— У Марлина то? А бог его знает. Мы тогда раздельно ходили. Сам он не распространяется. Наверное, по линии разведки было дельце, а там обычно предупреждают, чтобы держали язык за зубами. Ну да ты знаешь. И черт с ним вообще. Ты мне лучше скажи, что мы здесь делаем? Какого хрена мы этого «почтальона» встречаем? Что, он сам дойти не мог?

Подполковник, вздохнув, потер кулаком подбородок:

— А черт его знает, Леха. Знаю только, что тащит он какую то бумагу, зверски важную и зверски секретную. Непонятно только, почему нельзя ее было переправить с диппочтой или по спутниковой связи. Все равно наверняка шифрована в несколько слоев.

Тем временем солнце садилось все ниже, быстро сгущались сумерки, потянуло свежестью. Большие муравьи торопливо тащили к спрятанному под камнями муравейнику умерщвленных и полуживых насекомых. Хмелев смахнул двух муравьев, по ошибке влезших на его рукав, где они бестолково метались в поисках потерянного направления:

— Мураши где то рядом квартируют, значит, и скорпионы поблизости. Меня от этой мрази дрожь пробирает. Когда каблуком давишь, такое ощущение, что сейчас поднимешь ногу, а он на тебя бросится цел и невредим. И ты стоишь, размазываешь его, а по спине холодок…

— Это у тебя, Леш, нервы не в порядке.

Подполковник понимающе покачал головой:

— Воображение играет. Что может сделать скорпион под подошвой? Только сдохнуть. Вот, например, что может сделать жаба бабе? Ничего. А она в визг, в сопли. А ведь жаба даже укусить не может, не то что этот гад. Помню, на прошлой неделе ждали вертушку. Сидим на ящиках. Вдруг один медик начал чесаться, ковыряться в штанах и вынул оттуда здоровенного скорпиона. Его чуть удар не хватил. Скорпион, оказывается, у этого придурка медика с утра ползал в складках одежды, зудел и чесался. Представляешь себе? Сел бы пацан на него, и все, пишите письма, заказываете ящик.

— Да… не знаешь, где на костлявую напорешься.

Капитан настороженно оглянулся и полез в карман комбинезона.

— Покурим, что ли?

— Да, вроде можно, дым уже не заметят. Темно. Не доставай. Я угощаю…

Подполковник бросил взгляд на помрачневшие горы и вытащил из за пазухи сигаретную пачку.

— О, смотри ка, «Ява» явская. Привет из Москвы.

Капитан угостился сигаретой и стал задумчиво разминать ее в руке.

— А я вот в столице этой ни разу не был. Надо съездить поглядеть, а то так всю жизнь и проторчишь в этой Азии. Ты ведь часто в Москву ездил?

— Естественно. У меня там бабка живет. В Раменках, в однокомнатной. Все говорю ей, пропиши, дура, помрешь, пропадет квартира. Не хочет. Говорит: «Пропишу, кончины моей желать будешь, чтобы потом сюда девок водить. Вот женишься, пропишу сразу».

Командир щелкнул зажигалкой и, пряча маленький язычок пламени в ладонь, прикурил. В это время лежащий рядом наблюдатель опустил бинокль:

— Почти ничего не видно, товарищ подполковник, стемнело.

— Смотри, смотри, Марлин, он должен засветло пройти. Или не пройти вообще.

Марлин опять всмотрелся в горы и неуверенно предложил:

— Может, поближе подойти, товарищ подполковник?

— Правильно, лейтенант, нужно было вообще за ним в Пешавар слетать, через границу, и все дела. Вот генералы то планируют… планируют. А все же гораздо проще! Но вот тогда тебе вопрос на засыпку: зачем нас вертушки выкинули за четыре километра? Зачем мы носом землю роем? На связь не выходим, а только принимаем? Правильно раскрываете глаза, товарищ лейтенант. Засекут если нас моджахеды — навалятся всеми силами. Потому что пятнадцать офицеров спеленать им хорошими деньгами отольется. А то, что мы без погон и офицерских книжек, им без разницы. Знают, сукины дети, что солдат — лет восемнадцати двадцати, а майор — около тридцати. Вот и вся арифметика.

Марлин согласно кивнул и вновь стал всматриваться в темноту. Было очень тихо. Операция по встрече гостя, кажется, проходила вхолостую.

Хмелев, затягиваясь потрескивающей сигаретой, иссушенной жарким афганским воздухом, буркнул:

— Интересно, а мне какое звание духи припишут?

— Ты, Леха, не переживай, — подполковник весело хлопнул капитана по плечу, — я думаю, если живьем захапают, то по твоей ругани подумают, что маршал, а если в дохлом виде, то решат, что не меньше генерала. Вон пузо то какое. Сплошная солидность…

— Да брось, Семеныч. Ты вот сколько пробежишь с полной выкладкой? Километра три от силы. Верно ведь? Верно. Я то знаю. А я десяток махану, несмотря на солидность. Когда от вертушек тащились, ты уже запыхиваться начал. И чем только ты в Рязани занимался? Небось, целыми днями на койке валялся да в столовой сидел.

— Да нет, дергали постоянно. Но все больше мы тренировались бумажки писать про довольствие всякое, графики дежурств по штабу, по сортиру и мусорной куче. За два месяца пару раз из гранатометов шарахнули по фанерным щитам да из «стечкина» две обоймы выпустили. Вот и вся подготовка. Зато звезды добавили, соответственно и чеков. Ты то когда в «учебку» должен ехать?

— Зинка говорит, я в приказе на следующий месяц стою, — капитан с сомнением покачал головой, — а там кто его знает, что за приказ… Дура дурой, могла и перепутать что нибудь.

Подполковник криво улыбнулся, обнажая пожелтевшие, прокуренные зубы:

— А ты бы ее поласкал получше, смотришь, повнимательней бы отнеслась.

— Да черт с ней, чекисткой перетраханной. С ума съехать. Двадцать пять чеков за ночь. Да я на основной базе бесплатно пере…

— Идет! Точно, идет! — неожиданно встрепенулся Марлин.

— Ну ка… — Командир вырвал у лейтенанта бинокль.

Человек в обычном для дехканина одеянии быстро спускался по склону и, беспокойно оглядываясь назад, делал странные броски из стороны в сторону. Подполковник помрачнел:

— Ну вот, принесла нелегкая. А я уже думал, спокойно вернемся на перевалочный. Постойте ка… У меня такое ощущение, что этот тип ждет, что по нему вот вот пальнут из за тех вон камушков с кустиками.

Запищала рация. Подполковник обернулся к лежащему невдалеке радисту:

— Ну что там у тебя?

Тот нервно оторвал резиновые наушники от головы:

— Третий передает: замечено передвижение небольших групп в нашем районе. Идут с двух сторон вдоль границы…

— Ёшкин корень, этак нас здесь зажмут. Припрут к горам и хана! Это они, наверно, по его душу. Преследователи херовы… Мы же у них теперь на пути. Вот что, Хмелев. Бери ка двоих половчее и дуй назад. Будешь обеспечивать наш отход. Не дай бог дашь им возможность выставить заслон у нас на пути. Шкуру спущу. Дружба дружбой… Ну ты понял меня, капитан…

Хмелев привстал:

— Рыбаков, Людко! За мной, бегом марш!

Поправляя на ходу увесистые офицерские бронежилеты, прикрывающие кроме груди и живота еще шею и пах, спецназовцы двинулись в сторону заброшенных арыков, окруженных засохшими кривыми деревцами.

Человек же, бегущий по склону, вдруг упал и закувыркался среди колючек редкого кустарника. И почти одновременно с этим раздались нестройные винтовочные залпы.

— Все. Подстрелили, — стиснул зубы подполковник и вздрогнул от близкого свиста пуль.

— Черт возьми, это, кажется, в наш адрес… — он, приставив к глазам бинокль, всмотрелся в темноту, — а бегун то наш встал. Прыткий бегунок — целехонек… Его они, наверное, хотят живьем схапать.

Выстрелы из темноты буравили пространство вокруг бойцов. Спецназовцы вжались в землю, изготовившись к ответной стрельбе. Пулеметчик проверил устойчивость сошек и направил ствол в седловину перевала, уже едва различимую во мраке:

— Разрешите, товарищ подполковник, я им настроение попорчу?

Командир зло погрозил ему пальцем:

— Отставить. Не хватало сейчас только в бой ввязаться. Приготовиться к отходу.

Бегущий тем временем стремился к полуразрушенным дувалам, ловко перескакивая через небольшие селевые промоины, паутиной лежащие на его пути. Но все же его движения говорили о том, что он утомлен и вот вот сбавит темп. По нему по прежнему стреляли. Теперь, в ста метрах от развалин, на почти ровном пространстве, он был как на ладони.

Преследователи, прощупав несколькими короткими очередями угрюмые стены обрушенных дувалов, вылезли из укрытий и начали медленно нагонять беглеца.

Подполковник насчитал около десяти человек, одетых в форму пакистанского образца. Они шли не торопясь. Это были всего лишь загоняющие. Прошло несколько напряженных минут. Подполковник, прикидывая расстояние до медленно идущих моджахедов, решительно поднялся во весь рост, разминая затекшие ноги, и повесил на шею бесполезную теперь оптику:

— Кумаев, вызывай вертушки… Э, да я совсем позабыл про наших парней в руинах… Маслюк! Иди к ним живее! И перехватите этого гонца, этого посыльного пересыльного горного барана, и все вместе живее сюда. Бегом марш!

Маслюк, приподняв зад, как бегун на старте, рванул в темноту, но через десяток метров нос к носу столкнулся с тяжело дышащим человеком в длинной изодранной рубахе, широких полотняных штанах и съехавшей набок грязной чалме. Человек затравленно метнулся в сторону и выхватил из складок одежды небольшой никелированный револьвер. Маслюк несколько опешил, но в следующую секунду, словно боксер, уходящий от прямого удара, резко махнул прикладом. Револьвер звякнул о камень, чалма незнакомца слетела, а он сам повалился навзничь, схватившись руками за брызнувшее кровью лицо. Спецназовец склонился над телом:

— Мать твою за ногу! Так это, наверное, «почтальон». Вот так херня.

Он взвалил стонущее тело на спину и, волоча за ремень автомат, потащился обратно:

— Эй, не стреляете, это я, не стреляйте…

— Что за херня? — Из темноты навстречу Маслюку возник здоровенный парень с пулеметом в руках.

— Буров, ты? Тут это… Я кажись, связного пришиб невзначай.

За Буровым стояли остальные, нервно переминаясь с ноги на ногу, готовые рвануть от границы в глубь афганской территории. Туда, где вот вот должны были зарокотать в небе вертолеты. Подполковник подскочил к Маслюку, ткнул его кулаком в скулу:

— Идиот идиотский! Какого хрена ты его пароль не спросил? Эй ты, как там тебя, скажи что нибудь… Не молчи, приятель, ну…

Человек хватал ртом воздух, стараясь приоткрыть глаза, заливаемые кровью, струящейся из под лоскутов кожи разбитого прикладом лба:

— Белестох…

— Белосток! Мать твою, чуть курьера не пристукнул, придурок. Это же он бежал! Все! Всем отходить. А ты, Маслюк, теперь сам его тащи. Ну, живей, живей!

Спецназовцы цепочкой двинулись в направлении ушедшей десять минут назад группы Хмелева. Подполковник еще некоторое время напряженно вглядывался в темноту: где то там, среди развалин, скрывались Сарычев и Митрохин. Если спустившиеся с перевала уже прошли мимо них, то оставался шанс подобрать лейтенантов утром, разогнав возможные засады артогнем: «Авось пронесет, ребятки…»

Подполковник пошел следом за группой, осторожно ступая упругими подошвами армейских ботинок по твердой, слежавшейся земле. Ощущая напряженную, вязкую тишину за спиной, он невольно втянул голову в плечи. Маслюк шел чуть впереди, слегка пошатываясь под тяжестью обмякшей ноши, кряхтел и вполголоса матерился. Буров, иногда сплевывая сквозь зубы, через каждые пятьдесят шагов перебрасывал пулемет с одного плеча на другое, поглядывая при этом по сторонам.

Подполковник прикидывал пройденное расстояние, проклиная еле ползущую минутную стрелку на фосфоресцирующем циферблате наручных часов.

Через некоторое время в тишине возник далекий, неясный, вибрирующий звук. Идущий впереди Маслюк обернулся…

— Вертушки!

— Без тебя слышу, ты лучше под ноги смотри.

Звук приближался, усиливался. Неожиданно его заглушил близкий треск автоматной очереди. Темнота в нескольких местах полыхнула злобными, пульсирующими огоньками. Группа спецназовцев остановилась, все присели на корточки, ощетинившись вправо и влево автоматными стволами. Воздух заклокотал мечущимися в темноте шальными пулями. Потянуло пороховой гарью. Где то впереди, метрах в двухстах, одна за другой рванули две гранаты.

Короткая пауза.

Снова яростная трескотня выстрелов.

Снова пауза.

И вдруг истошный крик и сразу за ним несколько коротких очередей.

После этого все, казалось бы, окончательно стихло.

Подполковник привстал, звякнул цепочкой трофейной пакистанской фляги, и через секунду сзади кто то негромко крикнул «Аллах Акбар…»

Разворачиваясь и плавно опуская планку предохранителя, чтоб не щелкнуть, командир гаркнул в темноту:

— Аль эллах, эль аллах! — и нажал на спусковой крючок.

Автомат высветил вспышкой выстрелов две падающие, согнувшиеся пополам фигуры. Подполковник бросился на пыльную землю, ожидая ответного огня, но его не было. Когда он поднялся на ноги, над трупами моджахедов уже копошился один из спецназовцев, сдергивая пуховые куртки. На шее бойца болтались подобранные «Калашниковы».

— Мяскичеков, брось херней заниматься, сдались тебе эти «пакистанки», они же все в дырах…

Командир встряхнул кистями рук, пытаясь унять дрожь в пальцах:

— Нечего глазеть тут! Всем вперед! Зубоиров, приготовь две красные ракеты…

Отряд продвигался на северо запад, ориентируясь по пляшущей стрелке компаса. Уже где то невдалеке кружили вертолеты. Иногда спецназовцы замечали искры дезориентационных ракет, отстреливаемых вертушками. Пилоты опасались запусков самонаводящихся «стингеров» и «блоупайтов».

Наконец подполковник остановился и негромко подозвал радиста:

— Послушай ка, что там летуны говорят… А хотя я сам.

Он прижал к уху мокрое от пота резиновое блюдечко, матюгнулся, пытаясь поглубже засунуть наушник под бронешлем. В эфире монотонно бубнил усталый голос:

— … я борт сто пять, я борт сто пять…

Через мгновение на него наслоился второй:

— Сто пятый, я сорок седьмой, включи на секунду навигационный, я что то тебя потерял, как бы не стукнуться, еханый бабай…

Подполковник переключился на позывную волну:

— Борт сто пять, я «Бангкок», со мной «Белосток», все в порядке, даю посадку. Мое местонахождение под красной ракетой в зенит. Через полминуты будет вторая красная. На грунт не садиться, с бортов не стрелять. Выполняйте.

Он махнул рукой Зубоирову. Ракета, разбрызгивая искры, ушла вертикально вверх. Спецназовцы привычно рассыпались, образовав круг, в центре которого находился радист и командир, взявший у Зубоирова вторую ракетницу. Туда же Маслюк швырнул и курьера, который то приходил в сознание, то отключался. Бойцы напряженно ждали реакцию моджахедов на ракетные сигналы. Те, видимо, некоторое время соображали, почему вертолеты не обстреляли место взлета красных ракет, а потом, словно опомнившись, открыли с нескольких сторон беспорядочный огонь.

Подполковник, покусывая губу, вслушивался в треск автоматных очередей и тявканье винтовок, стараясь уловить в этом хаосе признаки присутствия хмелевской группы. Вскоре он услышал сквозь стрельбу яростный и характерный мат капитана. Еще минута — и Хмелев со своими бойцами примкнул к основному отряду.

«Ну слава богу, теперь разберемся с вертушками». Подполковник посмотрел вверх. Вертолеты зависли над головами спецназовцев.

— Радист, что у летунов?

— Кроют матом…

— Передай, чтоб снижались…

Подполковник осмотрел замкнутую цепь бойцов и, напрягая до предела голосовые связки, перекрывая визг вертолетных лопастей, заорал:

— Всем огонь! Без передыху!

Шквал огня заставил моджахедов на время отступить. Они почти перестали стрелять, понимая, что ответный огонь демаскирует их. Спецназовцы же, не сбавляя темп, били короткими очередями. Разорвав цепь, они часто меняли позиции, неловко перекатываясь в тяжелых бронежилетах из стороны в сторону, вминая в землю теплые стреляные гильзы. Жмурясь от пыли, подполковник вместе с Хмелевым подтащили поближе к вертолетам беспомощного курьера и помогли туда же добраться растерявшемуся радисту.

Пронзительный свист и вой, казалось, разорвет барабанные перепонки.

Экипажи вертушек форсировали двигатели, чтобы моментально взлететь, если вдруг под колесами окажутся притаившиеся моджахеды.

Подполковника пробрала дрожь, когда он представил себе страх летчиков, садившихся беззащитными брюхами машин в полную неопределенность. Он мотнул головой, отгоняя лишние мысли. Командир хорошо понимал, что сейчас моджахеды готовятся накрыть их во время загрузки. Ему даже казалось, что в реве вертушек он слышит, как громко они перекликаются, окружая спецназовцев.

«Догадливые, сволочи, не торопятся. Знают, что никуда мы от них не денемся в наших летающих гробах…»

В этот момент дверь одной из вертушек отъехала в сторону и вниз полетела металлическая лесенка. В тусклом свете аварийной лампочки показалось бледное, утомленное лицо бортстрелка. Он опустил снятый с турели пулемет, матово блеснувший размотанной патронной лентой, и нетерпеливо замахал рукой. Подполковник крикнул Хмелеву в самое ухо:

— Командуй посадкой, Леха!

Капитан кивнул и, приказав не прекращать огня, начал выдергивать из цепи бойцов через одного и отправлять их в зависшие над самой землей вертолеты. Спецназовцы быстро сориентировались и, подбирая раненых, начали грузиться. От неровно покачивающихся вертушек изредка отстреливались дезориентационные ракеты. Они с шипением проносились над головами бойцов, освещая их перекошенные от напряжения лица.

Подполковник вместе с Зубоировым забросил в вертолет курьера. Тот обо что то ударился, заорал, но его крик потонул в грохоте винтов. Подполковник, пропустив на борт вперед себя радиста и Зубоирова, наконец забрался и сам. Он устало опустился на колени, облокотился о ствол автомата, вытер рукавом липкий, горячий пот с лица и зажмурился.

«Сейчас саданут из гранатометов, и все…»

Моджахеды, пользуясь тем, что спецназовцы не стреляли, чтобы не задеть еще оставшихся на земле бойцов, подобрались почти вплотную и били теперь прицельно. Но вот наконец последний спецназовец, раскидав в темноту все свои гранаты, повис над лестницей, вцепившись обломанными ногтями в выступ порожка. Его втащили, не обращая внимания на соскользнувший вниз автомат.

Подполковник потянул на себя заклинившую дверь, кто то из бойцов стал помогать ему. Они остервенело дергали ручку под стук пулеметов, понимая при этом, что тонкая дюралевая дверца не защитит их от свистящих пуль и снарядов. Под ногами корчился от боли боец без шлема, с разодранной пулей щекой и залитыми темной кровью плечами. Он что то надсадно кричал, тряс головой, невидяще таращился глазами, полными ужаса…

В это время первый вертолет оторвался от земли, мигнул бортовыми огнями и разразился шквалом реактивных снарядов, которые разлетелись широким веером. Некоторые НУРСы взрывались сразу, некоторые с запозданием, срикошетив, от невидимой поверхности, расцветая красно белыми огненными бутонами. Вертолет, завалившись на бок, стал описывать полукруг, выходя из под прицельного огня. Зеленоватые трассеры били в его борта. Было видно, как, кувыркаясь, отлетел кусок винтовой лопасти и погнулась стойка правого шасси.

Подполковник, оставив попытки закрыть дверь, зачарованно смотрел на взлетающую вертушку. Потом, словно очнувшись, приложил автомат к плечу, матерясь и плача одновременно, начал бить по моджахедам. Рядом тут же громыхал пулеметом Маслюк. У задней сетки, натянутой вместо тяжелых люков, снижающих грузоподъемность, стрекотал «Дегтярев» Бурова. Остальные спецназовцы стреляли из распахнутых иллюминаторов. Отовсюду летели дымящиеся гильзы. Они сыпались на лежащих пластом раненых и на убитого уже внутри вертолета Людко. Его тело было неестественно выгнуто. Казалось, что он просто спит в неудобной позе с чуть прикрытыми глазами, высунув кончик языка, из под которого тонкой струйкой сочилась кровь. Она капала с небритого подбородка, измазанного солидолом, и затекала за ворот бронежилета… Вокруг все заволокло сизым прогорклым пороховым газом. Не отрывая пальцев от спусковых крючков бешено вибрирующих автоматов, стрелки терлись лицами о свои плечи, пытаясь хоть как то промокнуть слезящиеся глаза. Они понимали, что только изрыгающее огонь оружие дает им шанс выбраться из ночной мясорубки. В какие то секунды весь пол оказался завален гильзами, пустыми магазинами и разорванными перевязочными пакетами… Раненые корчились от боли, и многие из них, теряя сознание, беспомощно болтались из стороны в сторону при маневрах вертолета.

Пилот второй машины, в которой находился полковник и его бойцы матерясь и беспрерывно кашляя, не решался резко взмыть вверх, под «стингеры» и «блоупайты». Он тянул свой вертолет вслед за первым. Летчики уводили вертушки в направление Пакистана, стараясь обмануть моджахедов, зная, что те наверняка развернули зенитные ракеты на пути к Джелалабаду. Пилот второй машины вглядывался в скрытые мраком горы. Повторяя все движения и развороты ведущей вертушки, он посылал вслепую реактивные снаряды и по цепочкам их разрывов прикидывал высоту, не доверяя приборам.

Подполковник теперь уже сидел рядом с Маслюком и, как заведенная кукла, кидал вниз гранаты, одну за одной, тупо уставившись на погнутую ручку заклинившей двери. Он очнулся, лишь когда в грудь будто кувалдой ударило два раза. Командир повалился на спину, нащупал рукой разодранный чехол бронежилета и две горячие пули, застрявшие в его пластинах. Невдалеке грохнул мощный взрыв. Вертолет тряхнуло, подбросило. Что то градом застучало по корпусу. Подполковник невероятным усилием спихнул с себя обмякшее тело убитого бортстрелка и выглянул наружу.

Ведущего вертолета не было… Вместо него вниз летели обломки, какие то тряпки и ошметки. Пилот снизился над пылающими останками погибшей машины, зачерпнул смрадный запах горелого пластика, резины и взорвавшегося горючего… Затем страшно взвыл, будто у него вырвали сразу все ногти, крутанул свой вертолет волчком, расстрелял последние НУРСы и стал стремительно набирать высоту…