Полнолуние

Глава 19

Для Кати утро выдалось неудачным. Вместо того чтобы пойти сдавать зачет по автоматизации инженерных систем, она, поддавшись уговорам Лены, отправилась в гости к Брызгалову. Сидя на тесной кухне и тоскливо глядя в чашку с безвкусным водянистым чаем, она катала по изрезанной клеенке сушку и старалась не вслушиваться в разговоры за стеной:

— … вон Кольке нет обуви приличной, ходит черт знает в чем. Отдал бы ты ему свои старые туфли, все равно ж две пары у тебя! — на повышенных тонах увещевала своего второго мужа бабка Брызгалова.

Тот кашлял в кулак и жадничал:

— Так у него осенние ботинки и трех годов не ношенные. Ишь! Я вот на фронте… Бывало, влезешь в «Як» и сапожки, значит, снимаешь. Чтоб не терлись зря. Так всю войну в одной паре исходил. А на те, что выдавали по вещевому довольствию, хлеб менял и матери отсылал. А теперь народ пошел, совсем вещи не бережет. Так что «равняйсь — смирно — шагом марш!».

— Ну ладно, тогда давай у Зинки на них бра настенное сменяем. Она уж давно спрашивает, — опять приставала бабка.

— Какая бра? Хрустальная?

— Да кто его знает…

— Ну, пущай, бля, тащит, поглядим…

Брызгалов поглядел на Катю, почувствовал, что ее тошнит от этого разговора, и, приоткрыв кухонную дверь, закричал как в космос, в комнаты, пропахшие авиамодельным клеем и брагой от трех огромных бутылей, стоящих возле отопительной батареи:

— Игорь Олегович, сильно, прошу, не выражайтесь, у нас гости!

На это дед ответил:

— Умолкни, без сопливых разберемся!

Лена сидела напротив у холодильника и рисовала на салфетке замысловатые загогулины карандашом для бровей.

Она была чем то взволнована и время от времени пыталась шутить:

— Брызгалов, а у тебя ухо наизнанку вывернулось!

Или:

— Кать, ты сейчас на каком месяце? А кто отец то? Алешин?

Катя в таких случаях нехотя парировала:

— Нет, Петюня Болотников, незабвенный солист «Приветливого месяца».

Брызгалов же на все эти шутки украдкой ухмылялся уголком рта. Он прекрасно понимал причину Ленкиной нервозности. Вчера под напором Славы Бабкина после концерта «Месяца» они вместе проникли за кулисы и после долгого блуждания по лабиринтам «Олимпийского» оказались у гримерной Болотникова. Неожиданно в коридоре показался и сам Петюня. За ним волочился хвост поклонниц: одни не стесняясь предлагали себя, другие просто лезли руками с облупившимся маникюром на обломанных, обкусанных ногтях ему в штаны. Зрелище было еще то. Лена тогда, не растерявшись, кивнула:

— Привет, Петь!

На что тот ответил автоматически:

— Салют! — и, естественно, прошел мимо.

Лене на секунду показалось, что все нормально, что все сошло, и Бабкин не заподозрил, что Болотников ее и знать не знает. Ведь на их мнимом знакомстве строился весь ее авторитет перед Бабкиным.

Она схватила его за рукав и принялась нашептывать, мол, сейчас к Петюне не надо подходить, что он устал после концерта и оттого у него такие печальные глаза. Но Славик вырвался из ее объятий и устремился за поп звездой. Он был уверен в себе и ждал прямого разговора, особенно после истории со звонками Олега, под видом самого Болотникова или его администратора. Все эти звонки делались по просьбе Лены. И Олег, втайне вожделеющий ее, не мог отказаться от этого вранья. Да ему и самому было любопытно разыграть бывшего одноклассника — спесивого сверх меры и надменного. И хотя Олег Козырев, абсолютно не владел музыкальным жаргоном типа «сейшен», «лабать — взлобнуть», «кирять», «чуваки» и так далее, он прекрасно справился с возложенными на него обязанностями. Бабкин верил и оттого парил под облаками от счастья, носился за Леной и «слизывал пыль с ее подошв». И вот теперь, бросившись с воплем «Я Бабкин! Я тот самый Бабкин!» на шарахнувшегося в сторону Болотникова, он ждал ответного возгласа типа: «Славик, это ты? Ну, наконец то мы встретились, я так тебя ждал!» Но вместо этого Болотников взвизгнул:

— Ой, кто это! Уберите, уберите скорее. Это какой то маньяк!

Бабкин моментально очутился между двумя бугаями телохранителями, которые принялись крутить ему руки за спину. Лена визжала, наблюдая корчи своего избранника, а поп звезда неожиданно сменил гнев на милость:

— Ладно. Ведите его в мою гримерную, он мне чем то понравился. Первый раз такой хорошенький мальчик ко мне рвется. А то все девки, девки…

Под восторженный рев фанаток, сменившийся вздохом огорчения, телохранители с Бабкиным скрылись в гримерке. Нескольким удачливым девочкам, выбранным охраной для сексуальных забав административной группы «Месяца», удалось прошмыгнуть следом. Дверь щелкнула замком. Не попавшие в гримерку частично рассосались, частично образовали очередь, в надежде быть призванными вместо уже использованных. Проходящая мимо пожилая уборщица с лиловыми, выпирающими венами на разбухших ногах, гремя шваброй в ведре, прошипела:

— У у ****ва пэтэушная. Ни стыда ни совести. Поганье…

Девочки за словом в карман тоже не полезли, и уборщица, покраснев от ответных оскорблений, поспешно ретировалась. Лена в этот момент тихонько стояла у стены, рядом с ящиком пожарного крана. Единственная фраза, выплывшая из ее подсознания, характеризовала ситуацию весьма удачно: «За что боролись, на то и напоролись».

Бабкин был там, за дверью.

С Болотниковым.

Она здесь.

С этими мочалками дурами.

Но ей то был нужен не Петюня, а Бабкин.

А Бабкину был нужен Петюня.

Дурдом.

Песочный замок, над созданием которого они с Катей так долго трудились не щадя живота своего, рухнул в одночасье. Интриги, хитросплетениям которых могли бы позавидовать фаворитки французских Людовиков, пошли прахом. Кроме того, возникла опасность того, что вся Ленина свистопляска вокруг «Приветливого месяца» выйдет ей боком. Она уже приготовилась получить даже оплеуху, услышать и покорно снести любые оскорбления, лишь бы Славик не оставил, не бросил ее, лишь бы был с ней… Она мысленно перебирала способы своего возможного самоубийства, если это все таки произойдет: повешение, падение с высоты, вскрытые в ванной вены, отравление газом, серная кислота, ныряние со связанными руками в Москву реку с Бородинского моста, отцовское охотничье ружье и так далее. Суицид, впрочем, был отложен до самого последнего разговора с Бабкиным, до потери самой последней надежды…

Лена стояла, облокотившись на ящик с надписью «ПК», и ждала. Через три часа, когда стих в гримерной смех осчастливленных девиц, а остальные фанатки разошлись, она осторожно приникла к двери: сначала старалась подслушать, что там происходит, а потом и подсмотреть. Щель была очень узкой, и Лена скорее почувствовала, чем увидела, что в комнате пусто. Болотников с компанией ушел по наружной пожарной лестнице. С ним ушел и Бабкин.

Лена отодрала от кофты значок с портретом Петюни, подаренный ей на прощание одной из фанаток, решившей, что Лена является самой верной, самой фанатичной поклонницей «Месяца». Из глаз, размывая тушь, покатились крупные слезы. Она швырнула значок на пол, наступила с хрустом на него каблуком, задрала подбородок и отправилась домой, где твердо решила покончить с собой в присутствии домочадцев.

Мать сидела перед телевизором, смотрела какое то заседание в Кремлевском дворце. Отец, завернувшись в клетчатый плед, спал в комнате под плакатами «Приветливого Месяца». Светка, младшая сестра, без дела слонялась по кухне, выискивая, чего бы такого съесть. Беспородная собака Илка увивалась около нее, позевывая и облизывая узкую морду. Лена не успела снять туфли, как позвонила знакомая спекулянтка, и пришлось с ней полчаса обсуждать вопросы моды и цен. После этого, вспомнив о своем «самоубийстве», она немного поскандалила, что ходит в обносках: «А родным папе с мамой до этого и дела нет! Сил нет жить так дальше!» Отец проснулся, мать оторвалась от телевизора, и вся семья собралась в прихожей. Лена побесновалась и, закрывшись в ванной, включила воду. Снаружи доносились причитания, лай собаки и сонный голос отца:

— Да брось ты, Тамара, когда все по настоящему, то семью в известность не ставят, ведь самоубийству могут помешать…

— Назло, назло вам всем сейчас возьму и умру! — крикнула Лена и принялась примеривать к запястью мыльное лезвие. Зажмурив до боли глаза, провела острием по коже.

Выступила кровь.

Ойкнув и бросив лезвие, Лена сунула руку под струю воды, вытерла ее о джинсы. Кровь выступила опять… Через пять минут, замотав порез платком и погрузившись в горячую ванну, Лена мылила голову и напевала себе под нос. Еще через несколько минут отец, подгоняемый обезумевшей матерью, подсунул монтировку под дверь и с хрустом ее выломал. Мать с расширенными от ужаса глазами ворвалась внутрь, где услышала возмущенный крик дочери:

— Ты что, мам, мне уже и помыться нельзя?

— Можно, можно, Леночка, золотце мое!

— А где деньги на новые джинсы?

— А сколько надо?

— Я же говорила: сто рублей… Ну вот, опять начинается! Нет, убьюсь, обязательно убьюсь!

Илка протиснулась между ногами матери и стиральной машиной, оглушительно тявкнув, нагло плюхнулась в ванную, выплеснув на кафельный пол изрядное количество воды.

Тут же запрыгала, хлопая в ладоши, Света, наслаждаясь всем этим спектаклем. Илка, получив мочалкой по морде, выпрыгнула из ванной и принялась носиться по квартире, запрыгивая на кресла, скользя мокрыми лапами по полировке столов, опрокидывая стулья, сшибая предметы коллекционной гжельской керамики. Собаке было очень весело. Она отряхивала с шерсти воду, и мыльные капли веером летели на обои, акварельные рисунки младшей сестры, на потолок и лицо гоняющейся за собакой мамы…

Это было совсем недавно. А сейчас Лена, бросив рисовать на салфетке, ела бутерброд с несвежей останкинской колбасой и рассеянно роняла крошки на новенькие итальянские джинсы, добытые путем гадкого шантажа. Брызгалов продолжал молчать, а из соседней комнаты по прежнему раздавалось:

— … а я тебе и говорю, нужно идти с ветеранским удостоверением прямо к заведующей и жаловаться.

— Вот, бля, глупая баба. Я ж объяснял объяснял, объяснял объяснял… Там у них как раз из таких вот ветеранов войны и труда своя очередь.

— Я тебя спрашиваю в лоб, чтобы ты не сомневался: ты герой эсэсэра или где? У тебя ведь больше льгот, чем у них. К тому же голова прострелена…

— Не голова, а нога, бля!

— Ну, вот видишь, это еще почетнее…

— Ладно, сейчас «фоккера» доклею, и мы все всесторонне обсосем. Завтра с Макарычем договорились самолеты жечь. Он свой, бля, итальянский «макки» будет палить, а я «фоккер». Приходи, посмотришь. Это не то, что «равняйсь — смирно!»

Катя вдруг засмеялась, закатилась до перехватывания дыхания, до коликов:

— Ой, держите меня, ой не могу!

Брызгалов насупился и, покусывая губу, поднялся:

— Ну что, девчонки, может, в кинцо закатимся? На эту, как его… На «Большие гонки»?

Катя продолжала всхлипывать, утирая выступившие от смеха слезы.

Лена отрицательно замотала хорошо промытыми волосами:

— Нет, лучше в кафешку. У меня червонец имеется. Один спекулянт одолжил. У него, знаешь, полно импортных шмоток, две квартиры в центре, машина БМВ…

— А что ж он так мало дал, всего десять рублей? — подозрительно спросил Брызгалов.

— Да он много дал, только я половину уже потратила. Вот, джинсы купила, кофточку, — не растерявшись, соврала Лена.

Брызгалов хотел поинтересоваться, за что она получила деньги, но девушки уже вышли в прихожую, а ему еще предстояло навести порядок на кухне и отпроситься у грозной бабули, так как, если проигнорировать эти пункты, совместно разработанные бабкой и дедом, Колька, вернувшись домой, рисковал оказаться перед закрытой дверью. А это влекло за собой голодный и холодный ночлег на чердаке. Катя, отсмеявшись, ощутила в груди пустоту, будто из нее вынули душу. Она кое как намотала на шею павловопосадский платок и резким движением застегнула молнию куртки.

Зазвонил телефон. Из комнаты высунулся дед, голый по пояс, и, почесав поросшую редкими седыми волосами дряблую грудь, скомандовал:

— Смирно. Нас нет дома, если это по наши души.

Катя кивнула и брезгливо подхватила двумя пальцами жирную, грязную трубку:

— Слушаю вас…

— И я вас, — раздалось в ответ.

— Кого вам нужно?

— Это дредноут флота его императорского величества «Александр III»?

Катя встрепенулась:

— Денис, это ты?

— Нет, это его двойник. Может, вы хотите узнать, где оригинал? Отвечаю! Сам магистр тайных наук, почетный член корреспондент общества глухохромых, кандидат в масонскую ложу при втором таксомоторном парке…

— Денис, это ты! — радостно воскликнула Катя.

— Какая проницательность. Слушай… Выходи сейчас из гостей и садись в такси, номер МММ 98–95. Там, скорее всего, буду сидеть и я. Собственно, я звоню из автомата напротив… — Денис что то крикнул в сторону, зажав трубку ладонью.

— «… обойдется!» — расслышала Катя последнее его слово.

Чмокнув неожиданно сникшую Ленку в щеку и махнув рукой в сторону кухни, где звякал чашками Брызгалов, Катя выскочила на лестничную клетку и, не став ждать лифт, побежала вниз. У подъезда стареньким движком тарахтело такси. Денис ждал ее, опершись локтями на крышу машины и положив подбородок на кулаки. На нем был новый синий плащ свободного покроя, прекрасно сшитый светло серый костюм и атласный галстук, элегантно и вместе с тем небрежно сбившийся на сторону.

— Какой ты сегодня нарядный! — Катя восхищенно улыбнулась.

— Прошу в тарантас, княгиня. — Денис открыл заднюю дверцу.

На сиденье лежал большой букет ярко красных роз. На нежных лепестках благородных цветов поблескивали крупные капли.

— Красивые цветы. Это кому? — осторожно трогая колючие стебли, недоверчиво спросила девушка.

— Тебе, конечно. Пытаюсь загладить вину за свое длительное исчезновение из твоей жизни. Кстати, сорт называется «Большая любовь». Видишь, какие громадные! — Алешин уселся рядом, подобрав подол плаща, с треском захлопнул дверцу и дотронулся до плеча шофера: «Поехали!»

Только на Профсоюзном проспекте они отпустили друг друга из объятий, и Катя принялась поправлять разметавшиеся волосы:

— Так куда мы едем, Денис?

— В «Арбат». Поужинаем. Я ведь давно тебе обещал. Только по дороге заскочим в одно место. Я должен повидать кое кого. Хорошо? Слушай, меня эти цветы уже всего искололи…

— А ты осторожней. Я, правда, не совсем по вечернему одета. Предупредил бы чуть пораньше, я бы приготовила то длинное платье в блестках. Помнишь, которое тебе так нравится?

— Помню. Ты в нем будто фея из госплановских сказок. Загадочная и обольстительная. Но в принципе на одежду плевать. Думаешь, там все будут как на приеме у английской королевы? Совсем нет.

Алешин улыбнулся уголками рта, но глаза оставались холодными…

Девушка смотрела на него сбоку и пыталась понять, что изменилось в Денисе за те полмесяца, что они не виделись. Он был все тот же балагур и все так же теребил в задумчивости первую попавшуюся под руку пуговицу; так же заливисто чисто смеялся. И в то же время он стал другим. То ли в серых глазах стало больше стали, то ли глубокая морщина, появившаяся на переносице, сделало лицо старше. Так или иначе, но он уже был не тот Алешин, который полтора месяца назад пришел в ее дом вместе с Олегом Козыревым и представился как «кореец туркменского происхождения Шу У Ким», а потом, попивая наспех сваренный ею кофе, говорил резкости и неприязненно поглядывал на собравшуюся публику.

Катя старалась не расспрашивать Дениса о тех заботах, которые заставляли его пропадать с утра до ночи, срываться с места и уноситься в неизвестном направлении после загадочных, коротких телефонных разговоров. Не спрашивала она и о его новых друзьях, самоуверенных мужчинах, похожих на офицеров госбезопасности и одновременно на уголовников рецидивистов. Не спрашивала, но очень волновалась за Дениса. И сейчас, обняв его за шею, она заговорила о наболевшем:

— Денис, ты сессию то собираешься сдавать? В институте вовсю уже идут итоговые контрольные. Староста Раюшкина рвет и мечет. Ты здорово снижаешь успеваемость группы, тебя вызывают на комсомольское собрание курса…

— Я думаю, мне придется оставить институт, — сухо ответил Алешин.

Девушка вздохнула:

— Зря.

— Может быть. Но я в принципе не могу сидеть часами на заднице и срисовывать с доски формулы нахождения энтропии и заучивать наизусть постоянные, типа числа Лошмидта или Больцмана. Я слабо понимаю, зачем их заучивать, если есть справочники. Меня с души воротит от такой учебы. Если в системе высшего образования есть абсурды, то в ней что то не так. К черту такую учебу. Нужно будет — буду заниматься на заочном. Там сам себе господин. Пиши контрольные да отправляй по почте. Согласна?

Денис резко повернул к ней голову. Девушка опустила глаза:

— Не очень. Скорее нет.

— Ладно, оставим эту тему. Но я знаю, кто тебя просит капать мне на мозги. Моя матушка.

— Да, Светлана Игоревна. Она хочет, чтобы ты доучился до конца. А потом, она подбивает меня узнать, где ты работаешь? Откуда у тебя такая куча денег? — Катя замолчала, почувствовав на себе его укоризненный взгляд.

Машина медленно катилась вдоль тротуара у Курского вокзала. Здесь существовал отдельный мир, похожий на город в миниатюре. Город сжатый, спрессованный донельзя. Прибывшие и отбывающие пассажиры, встречающие и провожающие граждане, торговки пирожками и чебуреками, носильщики в засаленных форменных фуражках с номерными жетонами на груди, милицейские и военные патрули, подозрительные личности в новеньких кожаных куртках нефабричного пошива, таксисты, выискивающие глазами в толпе пассажира побогаче, молодежь подворотен и подъездов, которую вечно тянет в толпу. Весь этот люд копошился перед дверями вокзала, толкался в залах ожидания, у билетных касс, у автоматов с газировкой, глазел на книги и журналы газетных киосков, что то жевал сидя на чемоданах, спешил, задевая неспешащих, стоял у объявлений и расписаний, создавая то тут, то там пробки, водовороты, вспышки раздражения и скандалы.

— Здесь куда? — обернулся к Алешину шофер.

Алешин указал водителю на автомобильную стоянку.

— Что бы ни произошло, из машины не выходи, — наклонился к девушке Денис. Та вздрогнула и часто заморгала ресницами:

— А что может случиться?

— Сегодня ничего. Это я так, на всякий случай…

Он кивнул водителю и вылез из машины.

Алешин уверенно пошел к киоску «Союзпечати», у которого оживленно разговаривали двое мужчин, ничем особенным не выделяющиеся из толпы. Один из них держал в руках черный дипломат. Это были люди из группы Арушуняна, которую Ягов отрезал от остальной организации, после провала в Кунцеве, опасаясь выхода МВД на каналы связи, систему явок и тайников. Все контакты с людьми Арушуняна были прекращены и операции заморожены. Эти меры приносили чистого убытка несколько сот тысяч рублей ежедневно, и Ягов торопил Алешина. От него требовалось, подобно пожарному, войти в горящий, задымленный дом арушуняновской структуры и найти причину возгорания. Тушить было не обязательно. Тушить предполагалось с помощью боевиков Могилова и Жменева. Главное сейчас — выяснить причину провала, чтобы потом спокойно продолжать работы по линии «Проволоки». Алешин знал, с чего начать. Три дня назад, в понедельник, он направился в Кунцево на Электромеханический проезд, 13, чтобы воочию увидеть место, с которого заварилось это дело, поглядеть на обгоревшие развалины кооперативного гаража, где происходила разборка угнанных автомобилей. Стоя посреди пустыря, продуваемого пронзительным осенним ветром, он смотрел на груды железобетонных конструкций, обломки плит и колонн различного сечения и длины. Вокруг пустыря однообразно громоздились стандартные шестнадцатиэтажки, приземистые двухэтажные промтоварные и продовольственные магазины, школы и прачечные. Микрорайон выглядел одновременно и как только что выстроенный, и как стоящий здесь с незапамятных времен, словно скопление ритуальных построек неизвестного вымершего народа. Что создавало такую дисгармонию, Денис не знал. Он мерз на ветру, запахиваясь в плащ и чувствуя себя крайне неуютно, с сожалением рассматривал новые остроносые туфли, обильно испачканные густой грязью. Портили настроение и грязно серые облака, размазанные по небу до самого горизонта. Несмотря на сильный ветер, они были будто заговорены и не проявляли никакого признака движения. Рядом с Денисом стоял бодрый старик с красным лицом пьяницы. Он старательно слюнявил полоску газеты, намериваясь соорудить из нее самокрутку. Причина его живости заключалась в бутылке «Столичной», которую сунул ему Алешин перед тем, как задать несколько вопросов.

Пока они шли к пожарищу, старик успел украдкой свернуть бутылке пробку и сделать пару экономных глотков.

— Ну, где ты их видел? — нетерпеливо спросил Алешин.

Старик протянул вперед руку с дрожащими грязными пальцами:

— Да вон на том доме. На крыше. У меня глаз наметанный, все таки в артиллеристах служил. Помню, один раз на маневрах на Амуре вызывает меня генерал полковник, начальник всего Дальневосточного округа, Слащев Петр Михайлович, и говорит: «… ты самый глазастый корректировщик в полку…»

— Хватит, ближе к делу! — не выдержал Денис.

— Так вот я и говорю. Я своих то, тех, что постоянно в гараже толкутся, хорошо знал, всех по именам помнил. А тут смотрю, бродят какие то, бродят. Вроде как прогуливаются. А чего здесь прогуливаться? Здесь даже собачники не гуляют, полно здесь всяких ям, железяк, досок с гвоздями. То есть никакой безопасности для домашних животных. Это был у нас один такой случай. Пришел как то начпрод на свинарник, а прапорщик Стеценко ему докладывает…

Алешин обреченно вздохнул и пошел к останкам сгоревших гаражей.

Металлические листы, погнутые, закопченные огнем; несколько искореженных кузовов легковых автомобилей с поменявшей цвет, потрескавшейся от пламени краской; измятые ударами пожарных кувалд ворота, вытащенные теми же пожарными куски внутренней деревянной обшивки, убогий домашний хлам, приготовленный кем то к вывозу на дачу… Алешину уже не нужен был старик сторож. Как только тот принялся вспоминать обстоятельства происшествия, всю информацию Денис тут же считал с пораженного алкоголем мозга сторожа. Юноша, морщась, пропускал через себя лишние моменты, возникающие наряду с необходимыми фактами: «… человек хоть и молодой, а добрый, знает, как с почтенными людьми разговаривать. Бутылку подарил… Может, еще одну попросить? Нет, лучше рубля три взаймы… Вон он какой важный…» Месяца два назад, в конце августа, в сторожке появился человек, представившийся главным инженером станкоинструментального завода по производству особо прочных резцов. Он хотел получить гараж в этом районе. В разговоре со сторожем, кроме цены готового гаража, вопросов о возможности его строительства на этом месте своими силами, о расстоянии до заправки, главный инженер пытался выяснить какие нибудь местные странности: что за люди здесь, какие у них машины… На это сторож сообщил — люди здесь все больше состоятельные: директора, артисты, завмаги, таксисты… всегда трешник на опохмелку дадут, слесарей и сварщиков не обижают… бережливые, никогда старой покрышки не выкинут. Ведут себя тихо, не хулиганят, регулярно ходят на собрания гаражного кооператива. Машины у всех отечественные. Больше «жигули», есть ЗАЗовские, «волжанок» мало, две или три. Инженер пытался узнать, кто из владельцев гаражей часто меняет свои машины. Гость называл сторожа Акимычем, совал сигареты, но старика зациклило на воспоминаниях об амурских маневрах, и инженеру ничего интересного выпытать не удалось. Он пообещал Акимычу прийти через неделю на собрание кооператива, чтобы подать заявление, но так и не появился.

Сторож же говорил только то, что ему было разрешено Витольдом Пырковым, возглавляющим операции по угону, переборке и продаже краденых автомобилей. Акимычу хорошо платили, и к тому же он один раз уже напоролся со своей болтливостью на проверку со стороны Пыркова. Тогда старик по пьяному делу разболтал лишнее подставному человеку Витольда. За это Акимычу несколько раз влетело по ребрам, и он на два месяца лишился денег, что доплачивали ему сверх официальной зарплаты. С тех пор дед стал осторожен, как сурок, и на все вопросы отвечал расплывчато, сразу переходя на воспоминания об армейской юности. Алешин сразу догадался о связи инженера с людьми, которые наблюдали за гаражами. Изучая крышу примыкающего к ним дома, Денис разглядел между сидящими в рядок воронами камеру слежения, такие же точно устанавливает на перекрестках автоинспекция. Камера была направлена как раз на гаражи.

— На, опохмелись. — Денис сунул сторожу трешник, и тот, несколько обалдев от неожиданности, поплелся к сторожке, бормоча под нос что то о начпроде, который тоже никогда не обижал солдат и разрешал варить дополнительный суп из требухи.

Из Кунцева Алешин направился к «уцелевшему» при повальных арестах автослесарю станции техобслуживания «Лада сервис».

«Плотников Семен Иванович, ранее не судимый, холостой, проживал на улице Красных Коммунаров, дом семь, корпус три, квартира сто пять» — так было записано в ежедневнике Алешина. Плотникова он нашел дома. Тот заканчивал обед, состоящий из банки консервированных килек, ломтя бородинского хлеба, половинки луковицы и пакета просроченного кефира.

— Маскируешься, Плотников, прибедняешься на всякий случай? — Алешин, не раздеваясь, прошел в комнату и уселся на широкий подоконник, внимательно осматриваясь вокруг.

— Почему маскируюсь, всегда так живу. — Автослесарь уставился на паркетный пол, лак на котором был вытерт подошвами таким образом, что любому было понятно: еще вчера здесь лежал большой ковер.

Алешин покачал головой:

— А видеомагнитофон куда делся?

— Какой магнитофон?

— Да вон у тебя с задней панели телевизора от него переходник болтается. — Алешин усмехнулся.

Плотников, ударив себя заскорузлой ладонью по лбу, поспешно выдернул переходник и, не зная, куда его сунуть, заметался по комнате.

Денис аккуратно потрогал иголки кактуса, стоящего в горшке на подоконнике:

— Странно, а по телефону у тебя, Плотников, голос был очень уверенный. Ну, так расскажи, что ты знаешь.

— Я ничего такого особенного не знаю. — Автослесарь наконец пристроил шнур за батарею центрального отопления и зажег сигарету.

— Ну хорошо, будем сейчас тебе задавать конкретные вопросы. Вот первый. Не интересовался ли кто нибудь из посторонних твоей сверхурочной работой?

— Нет.

— Ты не многословен, друг.

— Я все больше руками.

— Ладно, дальше. В чем заключалась твоя работа?

— Мне звонили на станцию и говорили, что есть дела по моей части. Это означало, что я должен был ехать на Электромеханический проезд и разбирать на запчасти движки или ходовую машины, которую пригоняли. Все. Потом снятые детали я ставил на машины, которые ремонтировались на моем сервисе, а то, что мне выдавали на складе для такого же ремонта, но только новое, отдавал Шуре. Он, наверное, все это потом продавал, не знаю… — Плотников сделал неопределенный жест рукой.

Алешин слез с подоконника и принялся ходить по комнате, обои которой были почти полностью скрыты рекламными плакатами автомобилей. Преобладали «мерседесы» и «пежо».

— Сколько всего машин в месяц проходило через гараж в Кунцеве?

— Не знаю.

— Понятно, спрошу проще. Сколько ты делал в месяц таких машин, в смысле разукомплектовывал, разбирал?

— Когда как. Иногда пять, иногда больше.

— Сколько еще «умельцев» этим занимались?

— Еще двое. Пашка Боров и Зюзин. Их теперь повязали, как и всех…

— Стало быть, в среднем пятнадцать машин в месяц на запчасти, плюс те, что уходили сразу после перекраски и смены номеров, плюс те, которые вообще не обрабатывались никак, но тоже уходили. Получается примерно тридцать — тридцать пять машин в месяц. Похоже?

Алешин остановился перед Плотниковым и уставился ему прямо в глаза. Тот заморгал и потупился:

— Похоже.

— Да, зажрались вы, хлопцы! — неожиданно развеселился Денис.

Зазвонил телефон.

— Не трогайте. — Автослесарь ладонью прижал трубку аппарата к корпусу.

— Почему?

— Не надо.

— Прячешься?

— Угу.

— А почему подошел, когда я звонил? — Телефон замолчал, потом затрезвонил снова.

— Меня предупредили.

— Кто?

— Не велено говорить. — Дождавшись, когда телефон замолчит, Плотников выдернул его из сети.

— Ну и ладно. Продолжим. Так, на чем я остановился? Да. А почему почти всех взяли, а тебя нет?

— Не знаю… — Автослесарь облокотился на спинку дивана и прикрыл ладонью глаза.

Алешин смотрел на его коротко стриженный затылок и почти физически ощущал кавардак, творившийся в голове этого человека.

Как живые, проплыли лица женщин, которых приводил к себе Плотников, пытаясь забыться и отвлечься; страх быть арестованным, оказаться под подозрением у своих же, желание уехать к матери в Казань или на какую нибудь турбазу, подальше, в горы, в пустыню, в тундру, забиться, залечь на дно, переждать. Наконец Алешин нашел то, что искал, нашел крупицу полезной информации в смешении возбужденных мыслей, бестолковых метаний и кипящих переживаний:

— А тебе ничего не попадалось странного в машинах, разобранных тобой в сентябре октябре? Ничего ты там не находил необычного?

Плотников вздрогнул и затравленно посмотрел на Алешина:

— Было.

— Что конкретно?

— В двух машинах, как раз в конце августа — начале сентября, я нашел плоские такие железные коробочки. Одна была в «жигулях», в трешке, под панелью двери, а другая в «волжанке», под «торпедой».

— Ты их вскрывал?

— Нет. Хотел, но торопился куда то, кинул их в сумку вместе с другими железками, думал на работе разобраться. А утром, когда у себя в сервисе стал шарить в сумке, их уже не было. Наверное, обронил где то…

Автослесарь развел руками.

— Все ясно, — коротко сказал Алешин и направился к входной двери.

Хозяин поспешил за ним:

— А как мне теперь быть, скажи, уважаемый, сидеть здесь или сорваться куда нибудь?

Алешин споткнулся о порожек и, выругавшись, обернулся:

— Тебе обо всем дадут знать, потом… Я так думаю.

Автослесарь закивал и полез в карман за новой сигаретой, наблюдая, как молодой человек, придерживая полы плаща, бежит вниз по лестнице.

Алешин и не предполагал, что дело окажется настолько банальным. Он встретился еще с женой Витольда Пыркова, высокой, статной казачкой, родом откуда то из под Краснодара. У ее дома паслись два подозрительных типа, в которых Денис без труда распознал сотрудников районного отдела по борьбе с организованной преступностью. Пришлось их отвлекать, чтобы дать Пырковой возможность прийти в назначенное место без хвоста. Лузга, сопровождающий Алешина, проделал эту операцию весьма лихо и, по мнению Алешина, не без изящества. Подойдя к милой парочке оперов, Лузга попросил закурить, потом постоял рядом, разглядывая их и как бы не решаясь войти в подъезд Пырковой, и вдруг побежал со всех ног. У оперов сработал рефлекс гончих, спокойно проходящих мимо сидящего зайца и до изнеможения несущихся за ним, если зверь пускается наутек. Свернув за угол и крича во все горло:

— Васька, гад, отдай червонец! Отдай, собака! — Лузга неожиданно остановился, показывая операм кого то неопределенного в толпе: — Братишки, помогите Ваську поймать, целый месяц чирик не отдает, скотина. Налью по сто грамм. А?

Те чуть не двинули Лузге по физиономии, но профессионально сдержались и, предъявив красные корочки, поволокли в 154 е отделение милиции. Паспорт, прописка, заводской пропуск ЗИЛа, даже льготный проездной билет были тщательно просмотрены, обнюханы и проверены. У Лузги все было в порядке. Ни сучка ни задоринки.

Только вот в ЖЭКе по месту прописки сообщили, что «товарищ Лузга М. Э. не уплатил квартплату за сентябрь». На что тот, обрадовавшись, сообщил хмурому лейтенанту милиции, дежурившему по отделению:

— Все из за этого гаденыша Васьки. От получки до получки все было рассчитано, а он чирик не отдает и не отдает!

Пока оперы разбирались с Лузгой, Пыркова благополучно вышла из подъезда и направилась к метро. Через десять минут она была на Манежной площади, где ее ждал Алешин, а еще через полчаса туда подъехал и Лузга. Он отозвал Алешина и сообщил, что все в порядке, но больше одного раза в неделю такие «финты» разыгрывать не рекомендуется — можно попасть под подозрение.

На что Денис ответил:

— Мне уже все ясно, разборка почти закончена.

Осталось только переговорить с Ганиевым и Сидорчуком. Они отвечали за доставку угнанных машин и их перепродажу. Но это так, уже больше для проформы. Супруга же арестованного Витольда Пыркова мало что знала. Как показалось Алешину, эта пышная женщина в норковом манто не особенно огорчалась разлуке с мужем, хотя тщательно разыгрывала мировую скорбь. Но ее нарочитые обильные слезы были неубедительны.

— Чего ей рыдать, «бабки» есть, тачка тоже, трехкомнатная квартира, какой нибудь кобелек студент уже висит на телефоне, ждет приглашения, — сквозь зубы процедил Лузга, после того как они сели в машину.

— Да, до жены декабриста она не дотянула, это не графиня Трубецкая или, скажем, княгиня Волконская… — отозвался Алешин и стал думать о том, как бы отделаться от Лузги и смотаться за Катей.

«Шпион телохранитель» было заинтересовался, кто такие Трубецкая и Болконская и как они связаны с делом «автомобилистов», но, видя, что его подопечный о чем то задумался, отстал и принялся глазеть по сторонам, отпуская замечания относительно смазливых девиц, стайками прогуливающихся в это время суток по Горьковской.

Сейчас, оставив Катю в такси и уверенно идя вдоль фасада здания Курского вокзала, Алешин уже составил себе четкую картину провала «автомобилистов» Арушуняна. Где то в июне июле, когда были пристроены еще два гаражных бокса в Кунцеве, количество угоняемых автомобилей достигло рекордного числа. Сорок две машины за июль. Горком партии поднял всех на уши: Кунцевское ОГАИ, солдаты внутренних войск, курсанты Высшей школы милиции, и только что организованный взвод ОМОНа — все были брошены на розыск угонщиков, которые «уводили» как машины иностранных посольств, так и государственный транспорт Кунцевского, Филевского, Галицинского райкомов партии. В скором времени от помощи солдат ВВ пришлось отказаться. Переодетые в гражданскую одежду, дежурившие ночью в засадах у автостоянок, в местах наиболее вероятных и частых хищений, они быстро вошли в контакт с местной молодежью. Начались выпивки с песнями под гитару, самовольные покидания постов, хождения по девочкам, понимающим тяжелую солдатскую долю. После того как трое военнослужащих были задержаны милицией при попытке сбыть два колеса от ГАЗ 24, «вэвэшников» тактично поблагодарили и отправили обратно охранять заключенных. Курсанты Высшей школы милиции, как будущие офицеры, наоборот, слишком рьяно взялись за дело. В течение последней недели июля они задержали и доставили в отделения несколько десятков бомжей, включая старух нищенок, множество подростков, шатающихся по ночам без особой цели, и несчетное количество пьяных и подвыпивших. Впрочем, среди них оказался водопроводчик ЖЭКа? 45, некий Зюзин, ранее неоднократно судимый за воровство, в сумке которого оказались три автомобильные радиолы.

Зюзин причастность к какой либо преступной группировке категорически отрицал. Вызванные на допрос друзья его тоже божились, что ни о чем таком и слыхом не слыхивали. После тщательной проверки все они были отпущены с подпиской о невыезде.

По городу поползли слухи о начале репрессий, как в 1937 году, о повальных ночных арестах. Разницу между арестами и задержанием никто не понимал. Замминистра МВД СССР генерал лейтенант Варенников каждое утро нервно перебирал бумажки в папке? 24565 «Угон» и ежедневно понукал оперативников. Варенникова торопил горком КПСС, недосчитавшийся за лето четырех автомобилей, один из которых был угнан от здания городского комитета во время заседания, посвященного завершению деятельности ревизионной комиссии.

Второй секретарь тонко намекнул генерал лейтенанту, что все это попахивает политической провокацией и если ему придется передать дело в КГБ СССР, то нужда в самом Варенникове как в руководителе вообще отпадет. Именно тогда на Воскресенском номерном заводе МВД СССР была изготовлена партия радиомаяков.

Их установили на машинах. Сигнал маяков централизованно принимал пульт в Филевском ОГАИ. Результат не заставил себя долго ждать.

Несколько «Волг» и «жигулей» с вмонтированными в них радиомаяками оказались в кооперативном гараже в Кунцеве на Электрозаводском проезде. Два маяка обнаружил автомеханик Плотников. Они были у него аккуратно изъяты сотрудниками милиции. За гаражами установили круглосуточное наблюдение и параллельно выявили круг людей, причастных к группе Арушуняна.

Главарь был определен как майор ВВС в отставке Витольд Пырков, а его основным помощником оказался начальник арушуняновских боевиков Дитятев, убитый позже при перестрелке с омоновцами в квартире своей любовницы на Дмитровке. До самого Арушуняна дело тогда не дошло. Во первых, оперы решили, что более крупная структура просто невозможна, во вторых, торопил замминистра Варенников. 26 и 27 октября около двадцати человек были арестованы. Еще несколько остались на свободе, дав подписку о невыезде.

Участники арушуняновской группы «автомобилистов», находящиеся в то время в командировках на юге, легли на дно и затаились. Таким образом, провал одной из групп Арушуняна явился следствием успешной работы органов МВД и подчиненных ему структур. Провала изнутри не было. Арушунян мог спокойно продолжать работать по другим своим направлениям, в частности по линии перевозок через Байхожи.

Сидя в такси и наблюдая, как Денис подходит к двум странным типам у ларька «Союзпечать», Катя достала из сумочки пудреницу и занялась своим лицом. Девушке жутко хотелось позвонить Лене и сообщить, что они с Денисом идут в ресторан. Но она сдержалась, понимая, как это было бы пошло с ее стороны. К тому же не стоило травмировать Ленку, переживающую траур по поводу катастрофы с Бабкиным. Глядя в зеркальце ланкомовской пудреницы и на Дениса, она непроизвольно сравнила щуплого альфонса Бабкина и сдержанного и в то же время незакомплексованного юморного Алешина.

Денис что то строго говорил своим пожилым собеседникам, и те понуро кивали. Один из них, с черным дипломатом, осторожно поглядывал по сторонам.

Затем они сухо попрощались и Алешин неторопливо направился обратно к такси. Катя как раз закончила подкрашивать ресницы:

— Ну, все в порядке?

— Да, вполне. Ганиев и Сидорчук свое дело знают и понимают… Чистые они… Шеф, поехали теперь в «Арбат»!

Шофер крякнул и потянулся к ключу зажигания:

— Надо бы десятку добавить, командир…

— Хорошо, плюс червонец, при условии езды с ветерком. Штрафы «пупсикам» оплачу. Гони!

Они лихо помчались по Садовому кольцу, проскакивая когда на желтый, когда на красный свет. На площади Революции им засвистел «пупсик», но гаишника отвлек грузовик, неожиданно заглохший посреди оживленного перекрестка, вокруг которого моментально образовалась нервно гудящая пробка.

У «Арбата» с наглым видом уже прохаживался Лузга. Он хитро поглядел на Алешина, вылезшего из машины, и, изображая обиду, сказал:

— Если ты думаешь, Колдун, что от меня можно легко отделаться, затерявшись в метро, а на самом деле пересев на поезд в другую сторону, то ты глубоко заблуждаешься.

— Ну ладно, прошу пардон, мой верный самурай, пойдем с нами, посидим, отдохнем по поводу окончания дела, — ухмыльнулся Денис, помогая Кате вылезти из такси.

— Сам ты «пардун»… А вообще посидим, конечно, что ж мне здесь торчать весь вечер? Только, чур, меня умышленно не подпаивать, я на работе!

Катя, увидев Лузгу, выдохнула:

— Так это тот тип, помнишь, он во дворе на Качалова сидел и глазел в наше окно!

«Тип» замотал головой:

— Нет, там мужик был в плаще, а я в куртке, он курил «Кент», а я «Пелмел». Он — не я.

Катя с сомнением покачала головой.

Денис засмеялся и направился к стеклянным дверям «Арбата», за которыми был виден швейцар в фуражке, обшитой золотым галуном, который профессионально прикидывал, сколько взять с радостного молодого человека за проход внутрь…