Глава 14

От Сарны до Маневичей поезд тащился шесть часов. Состав то медленно разгонялся, то стремительно тормозил. Торможение сопровождалось ужасающим скрежетом, жалобным звяканьем ложек в стаканах с чаем и падением с верхних полок некоторых потерявших бдительность пассажиров. В такие минуты отовсюду была слышна ругань и вздохи:

— Ну вот, опять встали…

Когда поезд Москва Брест Москва, делающий трехсоткилометровую петлю в сторону Ковеля, пересекал по гремящему мосту неглубокую, забитую мусором речушку, проводник заглянул в первое купе головного вагона и зачем то сообщил:

— Въезжаем в Волынскую область! — Потом он постоял немного, тупо разглядывая сидящих в купе четверых мужчин, и прибавил: — У Маневичей путь пополз. Там сейчас спешно подсыпают полотно. Болото, знаете ли.

Мужчина в кожаном пиджаке, сидящий у окна и постоянно жующий жвачку, раздраженно покривился:

— Лузга, прикрой дверь, этот человек меня раздражает!

Тот пнул ногой ручку, дверь захлопнулась перед самым носом проводника и проворчал:

— Не надо было ему четвертной на чай давать. Теперь не отлипнет.

Лузга, скучая, уже по второму разу листал «Крокодил» за прошлый месяц и, косо посматривая на Дениса Алешина, часто прикладывался к горлышку пепси колы. Кононов же, кутаясь в свой походный кожан, хмуро глядел на медленно проплывающие за пыльным окном чахлые березки и ядовито зеленую болотную траву, припорошенную опавшей листвой. Иногда он, прилепляя жвачку к переднему золотому зубу, начинал что то насвистывать. Третий мужчина, которого все называли Рембо, был боевиком из штурмового отряда Могилова. Всю дорогу он находился в постоянной полудреме. При покачиваниях вагона его громадная голова с широкими скулами, узкими глазами и бычьей шеей моталась из стороны в сторону, будто боевик все время что то отрицал и от чего то отказывался.

Алешин, нацепив на босу ногу ботинки, поднялся:

— Пойду покурю.

— Кури здесь, Колдун. Чего болтаться по вагону! — оторвался от засаленного журнала Лузга.

— Мне нужно… — Денис похлопал себя пониже спины.

— А а а. Только газетой не вытирайся. Врачи говорят, что вредно для здоровья.

Лузга опять погрузился в созерцание карикатуры, изображающей борьбу милиции с преступностью: огромный верзила с автоматом держал за шиворот щуплого милиционера, а тот кричал своему напарнику по патрулю, пьющему чай в покосившейся забегаловке: «Эй, Степан, я рэкетира поймал!» — «Так веди его сюда!» — «Да он меня не пускает!» Кононов, искоса посмотрев на карикатуру, подпер голову кулаком и вздохнул:

— Эх, во всем поезде ни одной симпатичной бабы, одни старухи да прыщавки…

Алешин улыбнулся, набросил на плечи куртку от тренировочного костюма и вышел в коридор. Там было пусто. Он прошел в тамбур, присел на мусорный ящик, закурил. Его подташнивало, будто при сильной корабельной качке. Ныл палец на правой руке, который ему отдавили, когда сгружали первую поисковую группу на переезде у Сокаля. Сборные моторные лодки, палатки, запас продуктов на неделю, всякая бытовая мелочь были выгружены прямо на землю. Там же, на переезде, Кротов, ближайший помощник Могилова, велел разбить палатку и установить над ней флажок с надписью «Мемориал. Отряд следопытов краеведов ДК ЗиЛ. Москва». Невдалеке, за зарослями камыша виднелась излучина реки Стоход, по которой первой группе и предстояло двигаться до брошенного в сорок третьем году немцами секретного объекта, получившего от Ягова условное наименование «Логово».

Второй группе, куда входил Алешин, нужно было дойти до объекта с другой стороны. Там, судя по карте, к «Логову» должна вести узкоколейная железнодорожная ветка. Ту ее часть, что примыкала к основной магистрали, немцы, отступая, разобрали. После чего тщательно выровняли перекопанную вдоль и поперек землю и пересадили туда уже взрослые деревья, взятые неподалеку. Основной задачей второй группы было обнаружение этого участка старой немецкой дороги и ее осмотр с целью использования в операции «Проволока».

Люди, идущие в поисковых группах, слабо себе представляли, зачем Ягову понадобились старые бетонные развалины и как это связано с намечающейся крупной операцией, о которой никому ничего толком известно не было. На инструктаже за сутки до отъезда Ягов был краток:

— С вами едет парень, у которого глаза смотрят сквозь стены, и, если вы и с его помощью не найдете «Логово», я сочту это шуткой над собой и буду поступать соответственно. Шутить буду уже над вами…

Тогда Могилов, комплектовавший и готовивший группы, принялся стучать себя кулаком в грудь, клясться и божиться, что за пять дней, отпущенные на поиски, его люди черта из под земли достанут. Алешин при этой сцене не присутствовал. Он в это время сидел дома у Кати и чашку за чашкой пил горячий чай. Катин отец был в какой то очередной командировке, и в большой квартире они находились вдвоем без всяких стеснений и ограничений. Денис только что закончил разговаривать по телефону со своей матерью.

— Я просто не знала, что мне делать. И в больницы звонила, и в милицию, и в морги… — Было слышно, как она рыдает.

— Нет, мама, все нормально, я здоров. Живу сейчас у знакомой девушки. Я, наверное, женюсь на ней…

— Как ты мог не позвонить, как ты мог! И еще эта твоя записка, будто ты в тюрьме и не можешь воспользоваться телефоном… Как ты мог!

— Прости меня, я сделал глупость, нужно было просто позвонить. Прости…

— А как она тебя кормит? Ты наедаешься? А деньги? У тебя ведь совсем нет денег, ведь стипендия такая маленькая, а ты еще дал тысячу рублей… Откуда это у тебя, откуда?

— Не спрашивай пока ни о чем, я тебе все объясню потом. У меня все хорошо, все нормально, я сыт, здоров. Ничего мне не угрожает.

— Я хочу с ней поговорить… Я обязательно должна поговорить с твоей девушкой, ведь ты еще такой маленький, ты должен закончить институт. И я… Я не видела тебя пять дней. Я чуть с ума не сошла. Тут приходили Олег с Женей, они искали тебя по всем твоим старым знакомым, но тебя нигде не было. И Наташа приходила. Ты ведь говорил, что она тебе нравится, переводчица — умница девочка, а теперь ты нашел еще кого то. Кто она, твоя новая девушка? Я должна знать… Я должна с ней поговорить. Почему у тебя дрожит голос, тебе нехорошо?

— Прости, мама, я должен сейчас идти… Я позвоню тебе завтра. До свидания.

— Алло, алло, Денис, алло!

Наливая очередную чашку чаю, он ощущал, как постепенно спадает напряжение последних дней, как уходит тяжесть из груди и дыхание становится более свободным.

Катя, осунувшаяся, с темными от бессонницы кругами под глазами, без остановки болтала о какой то чепухе: о Лене Неелове, который уже не ходит с самурайскими мечами, но зато торгует машинами, телевизорами, гвоздями и еще чем то в посредническом предприятии при «Агропромстрое». Но при этом он каждую неделю появляется у нее, чтоб занять или перезанять рублей десять двадцать.

— Врет он все, и всегда про свои дела врал. И про туристские экскурсии с иностранцами, и про самурайские мечи, и про телевизоры сейчас врет, — неожиданно прервал ее Денис и вздохнул.

— Я всегда так и думала… Просто забавно было ему подыгрывать, — согласилась Катя. — А еще, знаешь, у меня есть подруга Лена, мы с ней в одном классе учились. Она одного молодого человека, Славика Бабкина, все водит за нос с «Приветливым месяцем». Ну и вот, значит, недавно она попросила Олежку, чтоб он под видом лидера этой группы Пети Болотникова позвонил Бабкину и сказал, что организуется новая музыкальная группа и Славик будет там солистом. Якобы наслышан от Лены о его великолепных вокальных данных. Бабкин так сильно этого хотел и был таким самоуверенным и глупым, что поверил, будто с ним действительно разговаривал Болотников и что он скоро станет суперзвездой. А Ленке только того и надо, ведь пока она питает его такими надеждами, Бабкин привязан к ней крепко накрепко. А Мишка Великанов с нашего курса женился на прошлой неделе и теперь хочет взять академический отпуск и немного пожить у жены. Она сама из Ташкента, но в Москве у нее…

Алешин кивал, грел о чашку зябнущие пальцы и не отрываясь смотрел на Катины губы, наспех подкрашенные помадой.

Все, о чем она говорила, все, что еще несколько дней назад было их общей жизнью, теперь звучало как рассказ из совершенно далекой инопланетной действительности. Ему казалось, что он с детства сидел в заброшенном пионерском лагере в Снегирях, в маленькой холодной комнате, двери которой сторожил охранник из банды Могилова. А после обеда, принесенного молчаливым татарином поваром, его заставляли принимать горькие таблетки. Он догадывался, что это психотропные препараты, подавляющие волю и активность. И всегда, после того как охранники уходили, предварительно осмотрев его рот, не спрятал ли он пилюли под язык, чтобы потом выплюнуть, Алешин подбирался к раковине и, сунув два пальца в глотку, долго, до потери сознания блевал. Очищенный не только от препаратов, но и от пищи желудок сжимался в голодных спазмах. Но Денис, чтоб не вызывать подозрений, терпел адский голод и только пил понемногу водопроводную воду, рискуя распухнуть от водянки. К этому прибавлялась ужасающая головная боль — последствия драки на Калининском проспекте. Но, несмотря на боль, ему удалось невероятным напряжением вынуть из своего мозга информацию, которая спасла ему жизнь. Информацию, из которой следовало, что Денис Алешин не работает ни на МВД, ни на КГБ и не причастен ни к одной из мафиозных группировок, противостоящих яговской организации. Что он сам по себе на теннисной площадке ляпнул про секретные дела Ягова и потом сам же, по личной инициативе, явился в высотный дом на Калининском проспекте. И пришел только потому, что знал наверняка, что Верочка Крайман находится там.

Однажды утром, когда над Истрой, текущей почти под самыми окнами пионерлагеря, еще не рассеялся туман и ивы, склонившиеся над рекой, стояли окутанные его тусклой дымкой, Алешин потребовал встречи с Могиловым. Он сообщил ему, что в Москве на Красногвардейской улице взорвется дом. Могилов тогда криво улыбнулся и пообещал, что сегодня вечером Алешина с мешком на голове и камнем, привязанным к ногам, опустят в быструю воду Истры. Потому как сейчас не война, и столицу не бомбят, и причин для взрыва на окраине Москвы нет. Но, выполняя приказ шефа, Могилов все таки поехал к указанному дому. А там в одной из квартир, оставленных хозяевами, уехавшими в отпуск, скопился газ из за трещины в газовой разводке. Плотно закрытые окна и заклеенные обоями вентиляционные отверстия не дали газу выветриться, он дошел до предельно допустимой концентрации и взорвался в тот момент, когда двое бомжей, живущих в подвале этого же дома, польстившись на поживу в пустующей квартире, принялись ломом отжимать входную дверь. Один из них курил папиросу, которая и подожгла поток газа, ударивший из щели между отжатой дверью и косяком. С жутким грохотом панельный дом почти полностью разрушился, сложился как карточный домик, погребя под собой тех несчастных, что оказались в тот момент в своих квартирах. Машину Могилова чуть не расплющила рухнувшая стеновая панель. Один из его охранников, находящийся на переднем сиденье, был серьезно ранен куском бетона. Могилов бросил искалеченную «Волгу» и, поймав такси, умчался на доклад к Ягову.

Шеф был у Горелова, обсуждал с аналитиком последние детали предстоящей операции. Незамкнутым звеном цепи оставалось только место переформирования железнодорожных составов. Было решено готовить небольшие группы для поисков «Логова» в Волынской области, в лесном массиве близ Ковеля. Когда в квартиру с ошалевшими глазами ввалился Могилов, в складках одежды которого блестели осколки лобового стекла «Волги», Горелов и Ягов как раз обсуждали судьбу Алешина. Горелов выражал сомнение относительно его прорицательских способностей, называл это хорошим уровнем информированности, через разветвленную сеть агентов государственных спецслужб, и предлагал шефу уничтожить узника. Ягов пил баночное пиво и посмеивался:

— Это в тебе, Горелов, зависть говорит. Вот ты имеешь «умные» мозги, компьютер, умеешь просчитать ход событий, предположить действия врага… Заметь, только предположить… Но ты никогда не сможешь проникнуть в чужую душу, в чужие мысли, в самые сокровенные уголки чьих то желаний. К примеру, ты не можешь сказать, как там сейчас Арушунян? Сидит ли он с бабами в бассейне или занимается делом. А этот парень может! Понимаешь, Горелов? Может, если, конечно, не врет. И пока все говорит о том, что он действительно обладает неординарными способностями. Кстати, это вполне возможно. Моя бабка, которая живет в станице Динской, рассказывала, что у них там был колдун. Жил за околицей, на отшибе. Люди его сторонились, побаивались. Лечил детей, скотину, предсказывал засуху, болезни, неурожай и все такое. После революции куда то ушел, почувствовал, что красные его поставят к стенке, несмотря на уважение станичников. Для комиссаров все едино. Что поп, что колдун, что ладан, что приворотное зелье. Ушел он в город. Там проще спрятаться. Никто тебя не знает, никому до тебя дела нет. И, наверное, не один такой колдун смешался с горожанами. Потом у них появились семьи и дети, потом внуки, правнуки, которые и знать не знали, кто были их предки. Вроде обыкновенные рабочие механических мастерских или мотальщицы с фабрики «Мосшвея», а на самом деле колдуны! Может, этот Алешин и… э э… смотри ка, Мишка Могилов пришел… Ты чего такой, будто тебе яйца оторвали?

Мишка судорожными глотками опорожняя банки с пивом, поведал о произошедшем на Красногвардейской. Горелов тут же поставил под сомнение достоверность события, считая, что Алешин вполне мог получить такую информацию через кого нибудь из снегиревской охраны и все это вообще подстроено КГБ. Могилов, грубо прервав аналитика, настаивал на том, что в его штурмовых подразделениях не может быть агента. Однако Ягов, хоть и склонен был доверять людям Могилова, предложил временно, до выяснения обстоятельств, изолировать тех боевиков, кто мог иметь контакт с Алешиным в Снегирях, и заменить их охранниками Арушуняна, которому тут же и позвонил. Горелов же, развивая свою версию, нашел еще один косвенный аргумент в свою пользу: Алешин сообщил о взрыве всего за четыре часа. За это время невозможно было проверить, является ли катастрофа подготовленной акцией, проведенной государственными спецслужбами, или это результат несчастного случая. Могилов возразил, что в результате взрыва погибла уйма народу, и что органы вряд ли пошли бы на такие жертвы, хотя прецеденты в истории есть и еще наверняка будут. Ягов рассмеялся. Пощупал, изображая заботливую мать, лоб начальника штурмовых групп и сказал:

— Ты, Миша, наверное, сильно переутомился, раз считаешь кагэбэшников неспособными на такое. Иди отдыхай!

Могилов еще некоторое время попрепирался с Гореловым и уехал отдохнуть в ресторан «Арбат». Ягов, поддавшись уговорам аналитика, решил устроить еще одну проверку, обязательным условием которой являлось сообщение о происшествии за несколько дней. За это время можно было бы провести в месте ожидаемой катастрофы ряд контрразведывательных мероприятий и установить или опровергнуть причастность спецслужб к ЧП.

— Мне кажется, что парень сам по себе и ни на кого не работает. Но лишний раз убедиться в его способностях все же не помешает. Кстати, Горелов, такие люди, как он, могли б сделать много полезного для любого государства… Представь себе, имея информацию о предстоящем крушении поездов, землетрясении или взрыве ядерного реактора, как, например, в Чернобыле, можно было б устранять причины аварий, спасать людей. Почему этим никто не занимается на государственном уровне? — размышлял вслух Ягов.

Горелов, вынося с кухни шашлык, приготовленный в микроволновой печи, согласился:

— Совок есть совок. В американской армии, например, давно существуют подразделения из таких людей. Не знаю, правда, как это все применяется и где…

На следующий день из Снегирей от Алешина поступила информация, что на станции метро «Авиамоторная» произойдет катастрофа с большим количеством жертв. Денис указывал приблизительное время и просил передать сообщение управлению метрополитена, чтобы те предприняли меры. Сразу после его слов на «Авиамоторной» были выставлены наблюдатели, а один из людей Арушуняна устроился работать на станцию уборщиком. То, что вскоре произошло, заставило содрогнуться всех, в том числе и Ягова, который, посмотрев кассету, отснятую наблюдателем на месте трагедии, только покачал головой:

— Да, наверное, метрошникам нужно было все таки сообщить, чтобы избежать этой мясорубки…

Человек Арушуняна, в прошлом майор КГБ, уволенный из органов за аморальное поведение, предоставил Ягову отчет по проверке крушения на «Авиамоторной». Наблюдение на станции показало, что соединяющие втулки эскалатора разрушились без посторонней помощи. В трагедии виноваты конструктивные особенности эскалатора и угол наклона тоннеля. Замыкание в рубильниках автоматического и ручного выключения машины помешало обесточить электродвигатели… Люди сыпались вниз под эскалатор и живьем перемалывались, словно в мясорубке…

Могилов, находившийся в момент катастрофы на станции, сразу после ЧП уехал в свой любимый ресторан «Арбат» и там мертвецки напился. Горелов глотал успокоительное, потому что Ягов смотрел на аналитика так, будто он виноват в этой катастрофе.

— Ну что, теперь то твоя душенька довольна?

В этот же день Алешин был включен в состав одной из поисковых групп и был освобожден из под стражи. Его привезли к шефу, после разговора с которым он был отпущен на день для устройства личных дел, как выразился Ягов. Денис пообещал, что не сбежит. Когда он, в сопровождении охранника Могилова, которого все звали Суффиксом, подъехал к дому Кати, Суффикс показал ему телефонную трубку с вмонтированным диском вроде тех, которыми пользуются на телефонных станциях ремонтники:

— Не думай, что ты сможешь бесконтрольно говорить по телефону с кем нибудь из дядей в погонах. Мы будем в курсе всех твоих звонков. И не вздумай устраивать фокусы, прыгать из окна или что нибудь в этом роде. Нам известно, где живет твоя мать и твоя двоюродная сестра. Да и тебя разыскать тоже будет довольно просто. Так то, Колдун.

— Чо о… Опять в меланхолии? — прервал размышления Дениса вышедший в тамбур Лузга. Он подозрительно оглядел приоткрытое окно, через которое встречный ветер врывался на крошечную площадку перед туалетом, осмотрел одежду Алешина и, решив, что все в порядке, скрылся за дверью уборной. Денис поежился. В его мозг настойчиво вползали мысли Лузги. Желание опохмелиться, принять какое нибудь средство от боли в печени, отравленной алкоголем, найти бабу с нормальной фигурой и лицом, от которого не надо отворачиваться, пока светло, баня, усталость от постоянного соперничества с Кононовым, опять баня… подозрительный Алешин, раздражающей своей скрытностью, нежеланием пить, играть в карты на деньги, попавший в фавор к Ягову, миновав ступени «мальчика для битья», «подставного», «стремного», «рядового боевика»…

— У у… черт! — затряс головой Денис. Прикурил новую сигарету от сгоревшей и, высунувшись в окно, подставил промозглому напористому ветру свой горячий лоб.

Поезд теперь шел без остановок. Убегали назад березовые рощи из тоненьких, но очень плотно стоящих друг к другу деревьев. За ними просматривались чащобы и буреломы, темным сплошным фоном оттеняющие белые жгуты берез. Лес вплотную подступал к железнодорожному полотну, лишь у рельс уступая место траве, между которой иногда проблескивала вода. Кое где виднелись не то кувшинки, не то водяные лилии, не то еще что то. Болотный хвощ нагло рос у самой дороги и даже терся по дискам вагонных колес.

Вскоре поезд миновал то место, из за которого и лихорадило перегон Сарны Маневичи. Брошенные на ночь или, может, на месяц, стояли два бульдозера, по самые кабины погруженные в топкую почву. Среди переломанной, измочаленной при маневрах техники высились груды щебня и срезанного дерна. Тут же рядом валялись брошенные путейскими ремонтниками пустые пакеты из под молока, обрывки газет, промасленные тряпки. А в кювете лежала вверх колесами дрезина обходчика, жертва коварно поползшей насыпи, которая, скорее всего, своим падением и уберегла идущие следом составы от крушения.

Денис на секунду представил себе счастливое лицо обходчика, сутки назад чуть было не свернувшего себе шею, падая с дрезиной под откос. В голове Алешина зазвучал его сиплый от радости голос:

«Алло, центральная… Алло, диспетчерская? Валь, это ты?»

«Ну я, я! Чего галдишь?»

«Валь, на сороковом километре требуется ремонт пути, я давно начальству говорил…»

«Вот именно, все уши прожужжал со своим сороковым… Отвяжись, у нас товарный сейчас с горки раскатывается, не до тебя!»

«Валь, я чуть не убился на тележке. Свалился вниз со всего маху…»

«Пить надо меньше, не будешь падать. Изыди, Олесь, не до тебя…»

«Так тут насыпь просела, десяток шпал выворотило и рельсу скрутило, будто фантик от конфеты!»

«Так что же ты раньше не сказал, придурок… По сороковому товарняк проследует через полтора часа, а там еще пассажирский, из Москвы!»

Вскоре мимо Дениса проплыл и сам путевой обходчик, радостно взирающий на проходящий пассажирский. Перед скамейкой, рядом с будкой вился лохматый пес, норовящий стянуть что то с тарелки, стоящей рядом с четвертиной водки. Обходчик Олесь, щурясь от пыли, собственной самокрутки, комарья, прикладывался к этой крохотной бутылочке и с умильной физиономией протягивал перед собой зеленый самодельный флажок. У него сегодня был праздник: рак из старой русской пословицы наконец свистнул, мужик, как в пословице, перекрестился, и начальство пригнало наконец из Маневичей ремонтный поезд. Алешин помахал Олесю рукой. Обходчик, привстав со скамейки, радостно затряс флажком. Из будки, сквозь светящееся окно которой был виден дощатый стол и одинокая металлическая койка солдатского образца, появилась еще одна собака и, схватив что то из тарелки, бросилась наутек. Лохматый пес, что вился у будки, с раздраженным лаем кинулся следом. Обходчик засмеялся и плюхнулся обратно на лавку. Он был сильно пьян.

— Кому ты это там машешь, Колдун? — поинтересовался, вылезший из туалета Лузга.

— Да так, одинокому пьянице, — не оборачиваясь, ответил тот.

В это время к Лузге подобрался проводник с просительным выражением лица:

— Через пятнадцать минут будем в Маневичах…

— Да иди ты знаешь куда со своими Маневичами! — разозлился почему то Лузга. Он резко отстранил проводника и пошел в купе: — Эй, Кон, пора манатки паковать, приехали…

Алешин вдруг оторвался от окна и побежал за Лузгой. Ворвавшись в купе, где тот тормошил Кононова и злобно толкал под локоть флегматичного Рембо, Денис схватил Лузгу за плечо и сказал ему на ухо:

— Лузга, это место здесь, за окном.

— Какое еще место, бабские промежности? — огрызнулся тот.

— Нет, начало дороги до объекта поисков.

— Тьфу ты! Какая дорога, лес кругом…

Но, вспомнив, что говорилось на инструктаже, перед отправкой, ударил себя ладонью по лбу:

— Ну да, это то, что нам нужно, — отыскать в первую очередь чертову дорогу… Так. Нам надо здесь сойти, черт меня подери, раз мы ее уже нашли, а не возвращаться обратно от Маневичей на телегах с волами!

Кононов продрал наконец глаза и подал голос с верхней полки:

— Дубина, все равно нужно ехать до Маневичей, чтоб не вызывать подозрений, тем более не прыгать же нам на ходу!

— Конечно, не прыгать. Колдун, ты тут самый шустрый на данный момент. Как только поезд затормозит, вываливай вещи в окно. Понял?

Лузга направился в коридор, но Кононов схватил его за рукав:

— Ты что в уши долбишься, тебе же сказано «до Маневичей»!

— Пусти ты… Потом неизвестно будет, сколько топать до этих мест по колено в воде, в комарах и в дерьме! — Лузга выдернулся. Послышался треск рвущихся ниток.

— Вообще то да, то есть валяй… — неожиданно согласился Кононов и выпустил рукав Лузги. Тот, не особо церемонясь, сгреб в охапку торчащего неподалеку проводника и поволок его в тамбур, втискивая в ладонь денежные купюры:

— На, бери, пока даю, пока я добрый. Останови нам тут поезд.

— Нет, стоп краном можно пользоваться только в экстренных случаях, не положено! — упирался проводник.

— Сейчас по мозгам получишь… Не видишь, мы туристы, у нас, может быть, товарищ из окна вывалился… Ну, на еще сотенную, бригадиру поезда! — рыкнул на него Лузга и, сорвав пломбу, рванул стоп кран.

Завизжали металлом о металл колеса, высыпая в стороны снопы искр. Внутри вагона что то тяжело посыпалось, бешено застучали сцепки и кто то завизжал:

— Безобразие, а не поезд, черт знает что!

Проводник побледнел, схватившись за сердце. Лузга же, пропустив к распахнутой двери Кононова, Рембо и Алешина, довольно улыбнулся:

— Надо же, первый раз еду в поезде, где работает стоп кран!

Состав вскоре снова тронулся и покатил мимо четверых мужчин, сидящих на куче вещей. Самый молодой из них цеплял на алюминиевую трубку пестрый флажок «Мемориал. Отряд следопытов краеведов ДК ЗиЛ. Москва».

— Приехали… — Кононов выплюнул жвачку, аккуратно положил звенящую сумку с бутылками водки на землю и принялся натягивать болотные сапоги. Лузга последовал его примеру, и через полчаса маленький отряд тронулся в путь вдоль железнодорожного полотна обратно, к тому месту, где, по предположению Алешина, должна была начинаться железнодорожная ветка, ведущая к «Логову».

— Чертово местечко! — шипел Лузга, отгоняя комаров от потного лица и с усилием выдергивая ноги из чавкающей жижи. Алешину достался самый тяжелый рюкзак. Он плелся сзади, волоча по траве флажок отряда краеведов.

— Ну, долго еще, Колдун? — обернулся к нему Кононов.

— Нет, не долго. Можно сказать, уже пришли.

Алешин остановился, пошатываясь под тяжестью четырехместной палатки и канистры с кофе. Сбросил все это к своим ногам и протянул руку к небольшой чаще:

— Здесь…

— Чего здесь, дорога то где? — Лузга недоверчиво всматривался в березняк.

Алешин улыбнулся:

— Все правильно, дорога в этом месте разобрана, насыпь уничтожена и засажена деревьями. Идите за мной… Да, здесь на каждом шагу могут быть мины, так что смотрите под ноги, а лучше идите след в след.

Но Лузга отстранил его и пошел впереди.

— Я в минах разбираюсь лучше тебя, как никак срочную служил в саперах. Разбираюсь так же хорошо, как в бабских промежностях…

Они углубились в чащу, раздвигая руками стебли жесткого кустарника. Лузга ломился вперед, как медведь через малинник. Идущий следом Кононов что то фальшиво насвистывал, молчаливый Рембо так же фальшиво вторил ему. Начало смеркаться. Где то невдалеке захохотала выпь. Протяжно и тоскливо, прямо над головами идущих, отозвался ворон, зашумел крыльями и тяжело поднялся в воздух.

— Ну что, поохотимся? — ухмыльнулся Кононов и достал из за пазухи «TT».

— Одинокого ворона трогать нельзя, плохая примета, — неожиданно заговорил Рембо.

— Ух ты, а я думал, ты говорить не умеешь. Правда, что ль? — озадачился Кононов и, помедлив, сунул пистолет в карман широких вельветовых штанов, к которым уже пристала паутина, всевозможные лесные колючки и мелкие кусочки прошлогодней листвы.

— Дошутишься сейчас… — хмыкнул в ответ Рембо.

— Эй, ползите сюда. Тут что то есть! — раздался неподалеку голос Лузги.

— Осторожно, мало ли что… — прошипел он, когда трое остальных столпились вокруг него, рассматривая темнеющий впереди массивный предмет, похожий на заросший древний сруб.

— Наверное, сторожка какая нибудь. Сарай… — махнул рукой Кононов и, отшелушив обертку, сунул в рот новую жвачку «Калев».

— Да чего здесь стоять, нужно подойти и посмотреть поближе, отсюда же ни хрена не видно, все заросло! — опять заговорил Рембо и, утопая по колено в траве, направился к темнеющему прямоугольнику: — Дрова какие то…

— Сам ты дрова, это шпалы! — похлопал ладонью по замшелым брусьям подошедший Кононов. — Причем использованные, едрена матрена, видишь дыры от костылей.

— Надо ж, не лень было кому то прятать шпалы в двух километрах от путей, — пожал плечами Лузга, осматривая штабель.

— Кретин, это ж немцы оставили от той части дороги, которую сами и разобрали. Так ведь дело было, Колдун? — взглянул на Дениса Кононов.

Тот, задумчиво рассматривая темные брусы дерева, кивнул в ответ:

— Как то так.

— Ладно, нечего зенки вылупливать на эти деревяшки! Двигаем. Сапер — вперед! — рявкнул Кононов.

Два раза они обходили подозрительные места, на которых трава росла не так густо, как вокруг. Лузга безошибочно, как ему казалось, определял вкопанные в землю мины. Несколько раз попадались в траве тонкие, потемневшие от времени нити металлической проволоки, натянутой в нескольких сантиметрах над узловатыми корнями деревьев. Это ждали своих жертв противопехотные мины сюрпризы, перетяжки. Лузга по проволоке нашел одну такую. «Сюрприз» оказался обыкновенной гранатой, к кольцу которой была привязана проволока.

— Граната то итальянская… Во, гляди: Италия. 14456741. Импорт! — осторожно рассмотрел ее Лузга. Потом аккуратно поднял и зашвырнул в заросли старого орешника. На лету из нее выскочила чека, не отвязанная от проволоки. Граната во взведенном состоянии прошуршала в ветвях.

— Кретин… Придурок! — валясь на опавшие листья и траву, сквозь зубы процедил Кононов. Но граната почему то не взорвалась. Все поднялись, недобро глядя на Лузгу, а тот, посмеиваясь и отряхиваясь, покосился на Дениса:

— Слушай, Колдун, чего то я не пойму, ты ведь можешь предсказывать, и место вот правильно нашел. А повалился на землю матушку вместе со всеми… Почему не почуял, что она не жахнет, и не остался стоять? И на Калининский почему тогда приперся, мог ведь, кажись, понять, что засада там, а?

— Да я уж говорил. Во первых, то, что со мной произойдет, я всегда очень плохо вижу, как в тумане. И потом, чтобы что то почувствовать, мне надо долго настраиваться. Кстати, и не во всех людей я могу «залезть». Вот Ягов, например. Не могу я его прощупать, и все — будто закрыт он для меня стеной из свинца.

— Ага, шеф еще тот фрукт! Он не… — Лузга неожиданно замялся и опасливо оглянулся на Кононова. Тот покачал головой:

— Поменьше трепись, везде есть уши, даже в лесу. — Все поглядели на Рембо, что то перебирающего в своем рюкзаке и, казалось, поглощенного только этим занятием.

— Опосля переговорим по этому поводу, — заключил Кононов и легонько подтолкнул Дениса вперед. Вскоре Рембо, идущий несколько слева, присвистнул и наклонился, что то рассматривая.

— Эй, что там у тебя? — окликнул его Лузга.

— Да вроде железная дорога!

— Железная дорога не может быть «вроде». Она или есть, или ее нет, — вдруг разозлился Кононов.

— Она самая… — разгребая сапогом траву, подтвердил Лузга.

Алешин прислонил свой рюкзак палатку к березе и выудил из него рулетку:

— Нужно померить ширину колеи и сразу звонить в Москву.

— Без сопливых разберемся! — Лузга подхватил рулетку и разложил ее по засыпанной землей ржавой шпале. — Германская ширина. Узкая. Они клали ее под свои вагоны, идущие прямиком из Европы. На инструктаже так говорилось. Черт знает что, мотаемся по болотам, рельсы измеряем. Что за жизнь такая. Где кабаки, где бабы?

— Слушай, Рембо, — задумчиво произнес Кононов, — оставляй нам выпивку, спиртовку и прись обратно. Из Маневичей сразу звони Могиле. Скажешь: «Вместо десяти заготовили всего килограмм грибов». Понял?

— Угу.

Пока Рембо выгружал спиртовку и бутылки, остальные уселись на рюкзаки и принялись пить кофе из термоса. Колбасу с сожалением выкинули. Протухла в поезде. Сыр превратился в сплошную твердую корку. Пришлось открывать консервированного лосося.

Когда Рембо ушел, стало уже совсем темно и принялся накрапывать мелкий дождь. Чаща жила своей жизнью. Где то похрустывали ветви, кричали ночные птицы, шелестела трава, будто кто то осторожно бродил вокруг троих людей, сжимающих в ладонях еле теплые кружки с кофе. Наконец Кононов нарушил молчание:

— Ну ладно, двигаем. Попробуем отыскать то место, куда ведет железка. Неохота возиться с палаткой. А там, глядишь, какая нибудь конура да имеется. Что то же фрицы там построили…

Он сунул в карман перочинный нож, которым выгребал остатки лососины из банки, бросил пустую банку далеко за спину и, включив сильный спелеологический фонарь, поднялся:

— Пошли, едрена матрена, нечего рассиживаться!

Загрузка...