Вера Крайман, размазывая по щекам потекшую от слез тушь, исподлобья смотрела на шефа. Ягов прохаживался перед широким кожаным диваном, на котором она сидела, и, довольный, что то напевал, застегивая ширинку брюк от своего английского костюма. Посреди комнаты лежал на боку опрокинутый столик, вокруг него в луже сиропа валялись желтые кусочки ананаса, шоколадные конфеты, блестели осколки двух хрустальных фужеров. Бутылка из под французского шампанского откатилась к окну, выходящему на Калининский проспект, обозначив свой путь темным следом на ковре с орнаментом, похожим на каменную резьбу индейцев майя. Тут же, на полу, лежал синий клубный пиджак с золотыми пуговицами и эмблемой английского королевского яхт клуба. Цветастый яговский галстук, порванные колготки, короткая кожаная юбочка и розовый бюстгальтер — все это было присыпано маленькими пуговичками с Вериной блузки.
— Подонок… Вы подонок… — дрожащим голосом прохныкала девушка.
— Что такое, девочка моя? Чем ты не довольна? Подумаешь! — ответил Ягов заранее заготовленной фразой.
Вера провела ладонью по шершавой влажной коже дивана:
— Это вам так просто не пройдет, Василий Ефремович, я пойду в милицию заявлю. Пусть делают анализы, пробы, обследования, задают дурацкие вопросы… Я потерплю, но вы ответите…
— Дура, тебе никто не поверит, — потирая низ живота, сказал Ягов, — я скажу, что ты деньги у меня украла. Думаю, мне поверят быстрее.
— Я до сегодняшнего дня была девушкой! — с вызовом крикнула Вера.
— Да, было очень приятно. Но не похоже на то…
— Сволочь ты старая!
— Возраст не помеха, ты имела возможность в этом убедиться. Я в отличной форме.
Он присел на кресло у книжного шкафа и начал шнуровать мягкие ботинки.
— Недоносок, ублюдок вонючий… — прошептала девушка и разрыдалась, некрасиво скривив полные губы с размазанной помадой.
— Полегче с выражениями. — Ягов, зашнуровав ботинки, поднялся и поставил в магнитофон новую кассету: — Люблю я Иглесиаса. Душевно поет. Ну ладно тебе, Верок… Кончай уже… Переигрываешь. — И, вдруг изменив тон, добавил: — И заткнись, пока я не заткнул тебя навеки!
Он подошел к дивану и слегка ударил ее ладонью по щеке. Вера ойкнула и повалилась ничком, закрывая дрожащими пальцами затылок.
— Струсила… — Ягов, не удержавшись, провел руками по ее выпяченному, упругому ровному заду, красивой изогнутой спине и, поймав, с силой стиснул крепкие, полные груди. Девушка попыталась вывернуться, но он уже крепко держал ее сзади за шею. — Не дергайся, раньше нужно было дергаться. Как деньги брать сотнями на пудру помаду, глазки мне строить и задницей вилять, подарки разные принимать не моргнув глазом, будто так и надо, — так это пожалуйста. Я тебе в начале работы открытым текстом сказал, что я хочу иметь от своей помощницы. И ты приняла эти правила игры. Гривой мотала… Не так? По ресторанам и театрам со мной ходить, за кулисами знакомиться с примадоннами — это завсегда… Пора уже отдавать вложенные в тебя деньги. Налилась на икре да на крабах, будь добра отслужить!
Вера всхлипнула:
— Все равно заявлю…
Ягов подобрал пиджак и направился в соседнюю комнату.
— Не зли меня, девочка.
В дверях он обернулся и прибавил:
— Приведи себя в порядок, сейчас припрется Горелов. Не травмируй его величество импотенцию.
Вера перевернулась на спину и закусила губу в бессильной злобе. В эту минуту она готова была убить шефа, искромсать его кухонным ножом, выцарапать его глубоко посаженные наглые глаза, отрубить похотливые пальцы и выдернуть злобный, безжалостный язык.
В ней сначала все кипело, потом застыло, как ледник. В голове творилось что то невообразимое: «Как?! Меня, миленькую девочку, которую все так обожают? Меня! Грубо, бесцеремонно изнасиловать, использовать мое нежное сокровище, без моего соизволения, как бы между прочим!» Она сидела на диване, дрожа от вечернего холода, врывающегося через распахнутую форточку. Шелковые китайские занавески с маленькими пагодами, большеколесными повозками и погонщиками в треугольных шляпах колыхались на сквозняке. Магнитофон задумчиво пел по испански, постукивали кастаньеты и тоскливо подвывали женские голоса. Вера злобно запустила в него своей туфлей, попав каблуком прямо в стеклянную панель.
Хлопнула и щелкнула многочисленными замками тяжелая металлическая входная дверь. Кто то пришел без звонка, видимо со своими ключами. В разгромленную комнату, пахнущую пролитым шампанским, растаявшим шоколадом и специфическим женско мужским запахом, заглянул аналитик Горелов. Он безразлично скользнул глазами по девушке, прикрывшей пледом наготу, задержался взглядом на ее разорванных колготках и прошел в комнату, где его ждал Ягов. Шеф курил, пуская кольца дыма в потолок.
— А, аналитик, чем порадуешь?
Горелов осмотрелся, снял с кресла у телевизора пачку журналов «Пентхаус» и, удобно усевшись, раскрыл потертую коричневую папку:
— Я бы хотел доложить по следующим пунктам: ход операции «Проволока», встреча с полковником Генштаба Феофановым, деятельность Алешина, финансовые вопросы, положение во Владивостоке.
— Хорошо, только давай быстрее, мне сегодня все настроение портят… — сказал Ягов, указывая сигаретой на стену, за которой находилась Вера.
Горелов понимающе улыбнулся и бесстрастным голосом принялся докладывать:
— Вчера люди Могилова успешно захватили товар на перегоне Маневичи — Сарны.
— Я это уже знаю, — перебил его шеф, — давай подробности.
Горелов поправил на переносице очки и продолжил:
— Во время штурма и преследования охранника спецназовца убиты пять боевиков и трое серьезно ранены… Думаем сейчас, как быть с трупами.
— Идиоты! Готовили их, готовили, а все без толку. Дармоеды, — огорчился Ягов и через паузу спросил: — Пальба была сильная?
— Да, стрельбы было много. Но район операции проверен, никого из посторонних поблизости не замечено. К тому же наши «шпионы» на рынке в Сарнах и Маневичах распустили слухи, что в лесу идут какие то военные учения. На всякий случай. Дальше. В данный момент первую партию «Проволоки» грузят на автомобили у заброшенной деревни Пружаны. Приглашенный специалист по радиоэлектронике, профессор МИРЭА Макмаевский, успешно справился с поставленной ему задачей…
Ягов опять прервал аналитика:
— Где он сейчас?
— Макмаевский в «Логове» руководит упаковкой второй партии «Проволоки» в ящики из под гаубичных снарядов Д 30 и пятисоткилограммовых авиабомб.
— Пусть пока поживет там. Удвойте ему гонорар, а в институте устройте отпуск по болезни. Макмаевского пока отпускать не будем. Что там у тебя дальше? — Шеф поднял палец и прислушался.
В ванной зашумела вода.
— Верка очухалась, наконец, — сказал он себе под нос.
Горелов продолжал:
— Вместо ликвидированной охраны по маршруту следования с пустыми вагонами отправились четверо могиловских штурмовиков. В Днепропетровской спецкомендатуре они должны будут отметиться по документам спецназовцев и по их продуктовому аттестату получить довольствие до Кызыл Орды. Там они, по идее, должны будут передать груз своим коллегам из спецподразделения «Орион». Но им встречаться никак нельзя, те в лицо знают конвой, отправившийся из Бреста. Поэтому люди Могилова спрыгнут с поезда у Биранслы, где их подберут боевики Арушуняна.
— Ясненько. А те машинисты, что участвовали в операции захвата? — поинтересовался Ягов.
— Вели себя в высшей степени благонадежно. Согласились на все условия.
— Сколько они запросили?
— Мы предложили десять штук машинисту и семь помощнику. Это их устроило…
Ягов на мгновение задумался.
— Подозрительно уступчивы. И деньги не очень большие за такой риск. Странно. Горелов, их нужно убрать.
— Хорошо, я свяжусь с Могиловым. Он входил с ними в контакт.
— И побыстрее!
— Да, будет сделано. Какие нибудь простенькие несчастные случаи… — кивнул аналитик и продолжил: — Теперь кратко о разговоре с Феофановым. Он здорово трусит, на этот раз мы встречались на «Динамо», мне пришлось сидеть на футболе под моросящим дождем целый тайм.
— Давай без лирических отступлений! — Ягов закурил вторую сигарету.
— Он передал мне схему безопасного маршрута для нашей автоколонны. Выбраны те дороги, на которых нет постоянных патрулей Военной автоинспекции.
— ГАИ имеет право останавливать и досматривать военный транспорт?
— Только отдельные машины, нарушившие правила движения. Воинские колонны не могут. Наоборот, обязаны обеспечивать безопасное движение и «зеленый коридор».
Ягов ухмыльнулся. Горелов тоже изобразил на своем лице улыбку и достал из папки другой лист:
— Феофанов продолжает подробно информировать о положении дел в районе Лошкарга, в месте возможной передачи товара.
Я пока не говорю ему о том, что цепь его связных по официальной линии Генштаба полностью нами дублирована и еще установлен непосредственный контакт с представителями Джейхада. — Аналитик взглянул на Ягова, ожидая замечаний или поправок, но тот трогал свежие царапины на своей руке и молчал.
— Я также передал ему водительское удостоверение на имя американского гражданина Яноша Ковальского и чековую книжку с банковским уведомлением о зачислении на нее двух миллионов долларов. Это его аванс…
— Вот дурак то, неужели он всерьез думает, что его выпустят из Союза? Да, и постой ка, откуда ты взял «зеленые»?
— Я их нигде не брал. В нашей кассе сейчас не густо. Чуть больше семисот тысяч долларов. Мы в принципе не смогли бы ему сейчас заплатить. А он все требовал, настаивал, грозился. Пришлось сделать поддельную книжку и уведомление. Впрочем, водительские права тоже фальшивые.
— Так ты его обманул, паршивец! Обманул порядочного советского военного! — с фальшивым негодованием воскликнул шеф, но вдруг осекся и стал совершенно серьезным: — А если он попробует проверить счет?
— Исключено. Во первых, он боится армейской контрразведки, а во вторых, в «Ситизен банке» строго соблюдают тайну вклада. Никому, кроме Яноша Ковальского, они ничего не расскажут.
— Молодец, аналитик, башка варит!
— Спасибо, Василий Ефремович, стараюсь. Теперь о деятельности Алешина. Наш Колдун расследовал провал «автомобилистов». Внутренних причин нет, просто хорошо сработали органы. Единственное, что можно отнести к просчету Арушуняна, — это непотребная жадность. Он слишком активно повел дело. Вот отчет Алешина. — Горелов протянул пачку мелко исписанных листов.
Ягов поморщился:
— Ну, прямо прозаик, честное слово. Сколько бумаги перевел.
— Алешин просит обещанную вами машину. Хочет третью модель «жигулей» зеленого цвета.
— Сделай ему машину. Дерьмо вопрос. Кстати, он тут лил воду, что хочет передать ее какому то своему дружку инвалиду. Посмотрим, как он будет расставаться со своим имуществом.
Аналитик что то быстро пометил в своем блокноте и опять выжидающе посмотрел на шефа. Тот покрутил головой, разминая затекшую шею:
— И поторопи этого хвастуна Алешина с персональными делами. Я должен знать, кто, что и о чем думает в моей организации. Да, еще передай Арушуняну, что пора продолжать работу по линии Байхожи. У тебя все?
— Нет, остался еще вопрос о Владивостоке, — Горелов заглянул в свою папку, — Жменев вчера приехал оттуда. Привез только половину денег. Говорит, что там появились конкуренты, клан грузин, точнее, мингрельцев. Они, по его словам, убили Баканова и захватили контроль над северным причалом. Теперь моряки сбывают японские машины мингрельцам, а не «баковцам». Причем мингрельцы сбили цену до восьми тысяч, а перегнав «япошку» на Кавказ, продают ее там по тридцать пять — намного дешевле, чем мы.
Ягов нахмурился:
— Я всегда знал, что Баканов пентюх! А как они сбили цену?
— Они не спорят с моряками, если те отказываются продавать. Но потом, на шоссе Владивосток — Спасск — Дальний, устраивают засады и жгут машины вместе с водилами. Беспредел. Моряки боятся и продают дешевле.
— Прекрасный способ! А мы все торгуемся. Вон, приехали черноглазые и все сразу устроили… Ну, значит, так. Вызывай Могилова и как там его… Куцего. Пускай набирают команду, отправляются во Владивосток и выметают оттуда всю эту грузинскую шваль. И пусть не деликатничает. Нужно будет сделать пятьдесят трупов — значит, пятьдесят! А способ с засадами хорош. Я думаю, мы возьмем его на вооружение. Пусть будет беспредел.
Аналитик опять застрочил в блокноте и, не поднимая головы, заключил:
— У меня все, Василий Ефремович.
Ягов встал, выглянул в коридор. Вера возилась в ванной, звякала пузырьками косметики и шампуней.
— Сколько мы затратили на «Проволоку»? — уже на пороге спросил он уходящего Горелова.
Тот, не задумываясь, ответил, скромно потупившись:
— Всего около четырехсот тысяч… На данный момент.
— Чего так мало? — удивился шеф.
— Экономлю.
— Молодец, каналья!
— Стараюсь, — расплылся в улыбке Горелов, обнажая мелкие неровные зубы.
Ягов захлопнул за ним дверь, предварительно глянув, на месте ли охранник, стоящий снаружи, и, резко открыв дверь ванной, вошел во влажный горячий туман. Вера вытиралась длинным махровым полотенцем. На полу, отделанном черной кафельной плиткой, было полно воды. Ягов брезгливо встал на резиновый коврик:
— Надо бы поосторожнее, девочка. Так можно и соседей затопить.
— Ничего, у вас хватит денег. Если что — ремонт им сделаете! — не оборачиваясь, сказала девушка, быстро накидывая просторный оранжевый халат.
— Хамишь!
— Хамлю!
— Ты знаешь, что послезавтра отправляешься в Италию вместе с Жменевым? — спросил Ягов, обхватывая ее бедра.
— Знаю. Но не поеду. Вот еще. И не собираюсь. Не хочу. Думаете меня Италией купить? — Она скорчила злую гримасу.
— Зачем? Ты уже и так моя. Просто Жменев очень меня просил. Ему одному скучно. Деньги мне предлагал. Немалые. — Ягов не особенно нежно поволок Веру в комнату. Она сопротивлялась, но вяло, скорее по инерции. — Таким образом, у тебя есть выбор: остаться со мной или ехать со Жменевым.
Он повалил ее на кожаный диван и залез рукой под халат.
Девушка плотно сжала губы и завертела головой, уклоняясь от его пропахшего табаком рта. Когда Ягов взгромоздился на нее, Вера холодно сказала:
— Мне нужно взаймы семьсот рублей.
Ягов кивнул и тяжело задышал:
— Возьмешь после… Подожди, не дергайся… Сладкая ты моя девочка…
— Не надо так грубо, мне же больно! — вскрикнула Вера, вцепившись ногтями в его седую шевелюру…
В парке народу было немного. В основном молодые люди, те, кто жил неподалеку и кому без разницы, где встречаться: в подвалах, на лестничных площадках и чердаках или на засыпанных желтой листвой дорожках и скамеечках парка. Заспанные, медлительные рабочие парка, прикладываясь к пивным бутылкам, заколачивали фанерными щитами аттракционы, снимали приводные ремни с электродвигателей «Орбиты», карусели «Второго неба», обесточивали и сворачивали гирлянды разноцветных лампочек с танцевальных павильонов. Двое рабочих выволакивали из пруда прогулочные лодки, обвязывали их цепями и скрепляли амбарными замками, будто в центре Москвы предстоящей зимой кто то может покуситься на утлые двухместные суденышки. Пока еще работали тиры, и около них, как у последнего оплота некогда шумного и многолюдного парка, дымили шашлычники, зазывая немногочисленных «стрелков» низкими ценами и умопомрачительными ароматами жаренного на углях мяса.
Иногда по дорожкам проносились парочками роллеры, поднимая за собой воздушные завихрения из опавшей листвы. Они беспечно галдели, выписывали ногами замысловатые кренделя, иногда падали в понравившиеся кучи собранных листьев.
Уборщицы в оранжевых, видных за версту жилетах, обсуждая, что пора бы уж пойти первому снегу, жгли в глубине парка мусор и привычно скребли граблями по засыхающей траве… Над всем этим неторопливым, обособленным от всего города мирке медленно вращалось «чертово колесо», и, казалось, остановись сейчас оно и… замрут навсегда рабочие с молотками в руках, замолчат на полуслове «оранжевые» уборщицы и застынут с шампурами молодцы шашлычники.
— Хочу, хочу! — по детски захлопала в ладоши Катя, глядя вверх на кабинку «чертова колеса», в которой целовались двое влюбленных.
Между прутьями кабинки высовывалась морда ошалевшего от страха черного пуделя. Он жалобно и обреченно поскуливал. Денис подошел к явно нетрезвому рабочему, который стоял у входа на аттракцион:
— Уважаемый, нам бы прокатиться кружок…
Служитель выпучил мутные глаза и отрицательно замахал руками, будто ему предложили совершить чудовищное преступление против человечества:
— Низя! Аттракцион закрывается на зиму, приходите летом… Зелень, солнышко, воздушные шары по пять копеек…
Денис вынул из кармана плаща мятую двадцатипятирублевку и сунул в руку небритого. Тот сразу изменил тон:
— Да я и так бы прокатил, мне не жалко! Вон, садитесь в любую кабинку да катайтесь сколько влезет…
Он скрылся в подсобке, и через мгновение оттуда появился тип в грязной, промасленной куртке с авоськой в руке, в которой позвякивали пустые винные бутылки. Тип, не взглянув на Катю с Денисом, рысью двинулся в сторону ближайшего винного магазина.
Оказавшись в кабинке, Катя радостно принялась ее раскачивать:
— Денис, когда нибудь мы с тобой поплывем на огромном океанском лайнере, и вокруг будут переваливаться тяжелые волны и чайки в вышине…
— Да, Катюша, и чайки в вышине, — глядя вниз на открывающуюся панораму парка, повторил Алешин, — возьмем с собой Неелова, он будет рассказывать, как ходит по ресторанам с самурайскими мечами и защищает девушек или играет в теннис с японским консулом.
— Правда, он прелесть? — улыбнулась девушка.
Денис рассеянно кивнул. Катя облокотилась на дверцу кабинки и положила подбородок на свои скрещенные руки.
Вдалеке поблескивали купола кремлевских соборов, чуть ближе краснели дореволюционные цеха кондитерской фабрики «Красный Октябрь». По Крымскому мосту проносились не слышные отсюда автомобили, а по реке крошечный буксир толкал порожнюю баржу. Над водой кружилась одинокая чайка, видимо залетевшая сюда по ошибке с Клязьминского водохранилища.
Катя опустила глаза к подножию колеса. Там прохаживался, задрав голову, Лузга, надзиратель и одновременно телохранитель Дениса. Он снизу замахал им рукой. Катя вяло махнула в ответ.
Она уже привыкла к этому грубому, но не лишенному своеобразного чувства юмора человеку и относилась к нему не более как к досадной, докучливой необходимости. Лузга следовал за ними на почтительном расстоянии, но уйти от него было невероятно сложно, и «побег» каждый раз требовал от Алешина незаурядной изобретательности.
Однажды Денис, увидев, что Лузга отвлекся, покупая в киоске «Лайку», которую предпочитал всем другим сигаретам, втянул Катю в машину, только что остановившуюся на светофоре, и крикнул прямо в ухо перепуганному водителю:
— Гони, мужик! Сейчас нас всех перестреляют, бля буду!
Автовладелец, впоследствии оказавшийся виолончелистом из оркестра Большого театра, рванул на красный свет и, пригнувшись к баранке, погнал по проспекту Мира в сторону ВДНХ. Через три минуты сумасшедшей езды Денис, обернувшись, увидел цепко висящую на хвосте черную «Волгу», в которой рядом с хмурым водителем сидел Лузга. Около метро «Рижская» он опустил стекло, высунулся по пояс и, продолжая ехать в таком положении, прицелился в машину Дениса из водяного пистолета — точной модели «Парабеллума П 37». Он всегда брал его с собой, когда был без боевого оружия. Водитель беглецов перетрусил и припустил так, что на поворотах дымились шины. Благо воскресным утром машин на улицах было мало.
После десяти минут безумной погони к черной «Волге» Лузги пристроилась машина ГАИ с включенной мигалкой и сиреной, патрульный «москвич» 148 го отделения милиции и какие то рыжие «жигули», с пятью здоровенными мужиками, видимо оперативниками МУРа, случайно оказавшимися на пути погони. Вся эта кавалькада обогнала «Волгу» Лузги и продолжила упорно преследовать машину Дениса. Очевидно, они приняли человека с грозным «парабеллумом» за храброго оперативника, ведущего задержание опасного преступника.
Лузга, дав неожиданным помощникам обогнать себя, прокричал слова благодарности, после чего его «Волга» резко свернула на улицу Космонавтов около гостиницы «Космос» и затерялась в замысловатых переулках между студенческими общежитиями, промтоварными и овощными базами, всевозможными котельными, гаражами и заборами. Увидев за собой шлейф милицейских машин, виолончелист Большого театра совсем растерялся и въехал в телефонную будку на обочине. После этого, с трудом открыв перекосившуюся дверцу, бросился бежать. Катя так не смеялась никогда в жизни, она чуть не задохнулась от хохота, глядя на разочарованные лица преследователей. Выражение их глаз было как у гончих, у которых в конце забега отнимают чучело зайца. Пришлось три часа просидеть в милиции, сочиняя истории о каком то загадочном преследователе. Но им не поверили, и Денис заплатил штраф за превышение скорости, за езду на красный свет и другие нарушения правил дорожного движения и общественного порядка. Причем он уже догадался, что виолончелист, пойманный и дожидающийся своей участи в коридоре, заплатил такие же штрафы за то же самое. Милиция от лишних денег никогда не отказывалась. Когда Денис и Катя вышли из милиции, у автобусной остановки их поджидал Лузга. Он изображал гангстера, настигшего свои жертвы, и в конце концов облил парочку из своего водяного пистолета…
У Кати вдруг испортилось настроение. Кабинка с противным поскрипыванием медленно двигалась вверх. Денис молчал. Внизу по прежнему прохаживался надзиратель телохранитель Лузга.
— Денис, а тебе не надоели эти игры?
Он вздрогнул и поднял воротник плаща:
— Какие игры, Катя?
— Ты меня прекрасно понял, ты ведь знаешь все мои мысли…
— Да брось, я никогда не занимаюсь твоими мыслями, я слишком тебя уважаю и люблю, — ответил он, глядя на пролетающую мимо ворону.
Ворона спланировала на крышу тира и начала присматриваться к мусорной корзине, куда шашлычники бросали объедки и разные отходы. Катя продолжила, взяв Дениса за руку:
— Ты ведь такой талантливый, а связался с преступниками. Они же используют тебя в своих целях. Это же видно…
— Ты боишься за мою безопасность или просто ратуешь за абстрактную справедливость?
— Я боюсь, что тебе самому будет очень плохо, после того как ты поймешь, что занимаешься не тем делом…
— Ты, по моему, слегка переучилась. А каким делом я должен заниматься? Переписывать пустые конспекты? Бегать на физо вокруг института? Или пойти санитаром в лепрозорий? Послушай, не заставляй меня говорить резкости. — Алешин потрепал ее по колену.
Но Катя будто не расслышала его слова. Она горячо заговорила, облизывая вдруг пересохшие губы:
— Ты попадешь в плохую историю, завязнешь в их гадком мире, и они никогда тебя не отпустят. Они уже крепко привязали тебя деньгами, а ты и рад. Я понимаю, что ты сейчас имеешь в сто раз больше стипендии, но это гибельный путь. Гибельный для твоих способностей…
— Хватит! Опять завела свою волынку. Так где ты мне советуешь применить свои возможности? Пойти работать в цирк прорицателем? Или в Москонцерт, в Филармонию? Выходить в дурацкой бутафорской чалме перед пьяными колхозниками в каком нибудь Задворске и предсказывать, кому какая баба даст? Нет, нет, не отворачивайся! Или, может, пойти в поликлинику и поплакаться в жилетку главврачу: я, мол, могу вам сказать, что ела вчера ваша болонка на ужин. Если он меня не отправит по цепочке: районный психиатр — комиссия психдиспансера — Кащенко, то тогда судьба подопытного кролика мне обеспечена. На мне будут защищать диссертации, будут светить мне в зрачки, бить молоточками по коленной чашечке, опутывать датчиками, может, сделают трепанацию черепа, дабы поглядеть, уж не компьютер ли там у меня стоит. А я буду безвольно лежать на больничной кушетке, накачанный психотропными препаратами, и на окне будет решетка, а на дверях запоры. А потом мне приведут какую нибудь очкастую, страшную как смерть медсестру, чтобы я ее осеменил. Надо же посмотреть — будут ли мои дети обладать такими же способностями! Так, Катя? Такая мне нужна судьба?! Или ты хочешь, чтобы мной занялась военная лаборатория ГРУ, изготовляющая шпионов зомби, несчастных, которым несколькими сеансами гипноза отшибают память и вводят правдоподобную легенду, которая становится их прошлым. Да, а я был бы для них прекрасным агентом. Как здорово, представь себе! Я не помню ни тебя, ни свою мать, ни улицы Герцена, ни этого парка, помню только городок Айзешанц, фрау Зеккен, никогда не существовавшую пятую роту второй отдельной зенитной батареи бундесвера, в которой никогда не служил, количество ступеней в кабачке «У Йоргана», в котором никогда не был! — Алешин почувствовал пробегающий по спине холодок. Он как наяву увидел семь крутых ступеней, ведущих в прокуренное, проспиртованное подземелье. На третьей валялся окурок «НВ», а последняя была немного выщерблена…
Тем временем их кабинка завершила полный оборот. Лузга распахнул дверцу, и Алешин выскочил на площадку:
— Давай руку, Кать!
Но она прижалась к внутреннему ограждению и, заплакав, отвернулась. Кабинка снова пошла на подъем.
— Катерина, прыгайте, пока не поздно, я поймаю! — весело крикнул телохранитель.
— Оставь ее, Эрнестович, она не в себе. — Алешин достал сигарету, предложил Лузге. Тот отрицательно покрутил головой:
— Не, я только что покурил… Что ж ты барышню довел до слез?
Денис вздохнул:
— Она на мгновение заглянула внутрь меня и ужаснулась.
— Это как — заглянула?
— Эрнестыч, я не буду вдаваться в ненужные подробности.
— Ладно. Мне тут с тобой нужно кое какое дельце обсудить… — Лузга замялся.
Алешин, глубоко затягиваясь крепкой сигаретой, пытался изгнать из своих мыслей и видений грязные ступеньки кабачка «У Йоргана». У него ныло сердце и стала медленно усиливаться головная боль. Он чувствовал себя безусловно правым, но то, что Катя горько расплакалась, будто над могилой, повергло его в уныние. Денис вспомнил все свои слова, стараясь понять, что же послужило причиной ее слез, и вдруг вздрогнул.
Голос!
Его голос.
Резкий, громкий, давящий важными нотками, вызывающими подсознательное желание закрыть уши ладонями. Да, именно таким голосом он разговаривал с Катей, именно на эти обертоны он перешел, сам того не замечая… Бедная Катя, она еще ни разу не видела его таким!
— … и тогда встанет вопрос, кто будет командовать нашей кодлой? — откуда то издалека вплыло в сознание Алешина окончание фразы Лузги.
— Что? Какой кодлой? — очнулся Денис.
Лузга внимательно поглядел в его глаза, понял, что тот просто не расслышал, и начал повторять сказанное, как повторяют первокласснику первые буквы азбуки:
— Сейчас дела с «Проволокой» идут полным ходом и, скорее всего, благополучно завершатся. Шеф хапнет приличную сумму в «зеленых». А что ему делать в Совке с «зелеными»? К тому же власти, как узнают, что у них украли, поднимут все свои органы на уши! Ну, смекаешь?
— Я чего то недопонимаю, Эрнестович, говори яснее. Не заставляй меня лезть тебе в черепок.
— Блин, да мать! Уедет он за кордон. Так ведь?
— Пожалуй, что и уедет, — согласился Алешин, наблюдая, как гримасничает Лузга. Тот развел руками:
— Ну?
— Чего «ну»? — Денису начало это надоедать. Его надзиратель телохранитель уже неоднократно заводил такой разговор, который обычно заканчивался заговорщицким подмигиванием и странным жестом рукой: то ли Лузга что то подгребал под себя, то ли приглашал куда то. Это всегда просто забавляло Алешина, и он относился к таким разговорам как к чудачествам Эрнестыча.
Занимаясь по поручению Ягова разработкой досье на людей из подразделений Арушуняна, Могилова, Жменева, разъезжая целыми днями по Москве и Московской области, тратя громадное количество энергии на проникновение в суть их далеко не ангельских и совсем не христианских душ, Алешин совсем упустил из виду своего постоянного сопровождающего, свою тень — Лузгу. Эрнестыч казался ему туповатым, ограниченным, но находчивым в житейских ситуациях человеком, похожим на бульдога, натасканного на медведя. Он, вместе с товарищами по своре, прыгает на косолапого и вырывает куски шкуры, давая возможность охотникам приблизиться к жертве на расстояние выстрела. Лузга и впрямь был чем то похож на собаку. Коротко стриженные белесые волосы, повторяющие линии черепа, маленькие, с красными прожилками глаза, выдвинутая вперед нижняя челюсть с заметно выделяющимися клыками, длинная подвижная спина, мощные руки с широкими ладонями…
— Ну ты, Колдун, меня удивляешь! Да все просто. Шеф смоется, а его дела останутся. Связи, деньги, вложенные в оборот, квартиры, машины. Общак опять же останется… А это миллионы, поверь мне. — Лузга покрылся испариной.
— Ты что, Эрнестыч, решил грабануть общак? Или заселить квартиры на Калининском?
Алешин бросил окурок в урну, но промахнулся. Он уже понял, куда клонит Лузга, и был несколько озадачен таким пассажем со стороны ограниченного боевика, который за двадцать лет дослужился только до телохранителя, в то время как его коллеги уже самостоятельно вели серьезные «дела». Денис быстро перебрал варианты. «Шутка?» Если он расскажет Ягову о такой шутке, то Лузгу в тот же день найдут в канализационном колодце с отрезанной головой или что нибудь в этом роде… Не такой дурак он, чтобы шутки шутить… «Проверка? Вряд ли». Ягов прекрасно знает, что Алешин без труда выудит из Лузги всю информацию и быстро догадается — проверка это или нет… «Зондирование относительно совместной работы после отъезда шефа за границу? Пожалуй». Лузга тем временем перешел на шепот, хотя никого вокруг не было: кабинка с Катей поскрипывала на пятнадцатиметровой высоте.
— Шеф уедет, место останется. За него начнется грызня… А ты молодой. У тебя мало друзей, зато нет врагов… К тому же у тебя, Колдун, есть возможность видеть на несколько ходов вперед! А я тебе помогу сориентироваться, разобраться, что к чему. А?!
Алешин присел на ограждение площадки. На него нахлынули видения будущей междоусобной войны за наследство Ягова группировок Могилова, Жменева и Арушуняна: анонимные письма со списками фамилий на столе генерального прокурора, плевки пламени из глушителей снайперских винтовок, скрип зубов водителя, несущегося по горному серпантину без тормозов, повальные аресты, случайные жертвы…
— Мне нужно подумать. А если шеф решит сам рулить делами из за бугра? — тоже переходя на шепот, спросил Денис.
— Может, и так. Но ты подумай, помозгуй, время еще есть. Только, естественно, никому… ну, ты понимаешь… — Лузга перевел дух.
Алешин, по его мнению, отреагировал правильно. Из вновь опустившейся кабинки выпрыгнула Катя. Она была уже в полном порядке.
— Денис, ты слышал, как я пела?
— Слышал, только не разобрал что… — Алешин обнял ее.
Девушка уже освежила тушью ресницы, поправила помаду на губах, но в уголках глаз осталась затаенная обида. Она через силу изображала веселость:
— Ну как же. Это из «Помпилиуса»: «Мясники выпили море пива, слопали горы сала, трахнули целый город — им этого мало, им этого мало». — Она осеклась, сообразив, что он может воспринять песню как новый упрек: — Не думай, это я не про тебя, это просто так вышло. Оговорка…
Денис вздохнул:
— По теории достославного Зигмунда Фрейда, случайных оговорок не бывает. Они есть отражение истинных дум человека.
— Что вы сегодня целый день грызетесь как крысы! Может, махнем в «Арбат», выпьем, развлечемся? — неожиданно предложил Лузга.
— Нет, я хочу домой. Меня не нужно провожать. Пока, Денис! — Катя забросила сумочку на плечо и, легко сбежав с площадки аттракциона, пошла по центральной аллее в сторону Ленинского проспекта.
Строгая, изящная, как статуэтка, с копной неправдоподобно золотых волос, она скрылась из глаз, ни разу не обернувшись.
— Пойдем, Колдун, нам сегодня еще на «Речной вокзал» пилить. Надо заканчивать «персоналки», не всю же жизнь ими заниматься. — Лузга подхватил Алешина под локоть и потянул к выходу из парка…