Полнолуние для магистра

Глава 14

Внезапно проснувшись среди ночи, Лика с изумлением обвела взглядом незнакомую комнату, слишком роскошную не только для больничного флигеля, но и для солидного профессорского дома, где она вроде бы засыпала.

Дом сей, кстати, можно было смело причислить к разряду куда выше «средней руки». Впервые увидев жильё типичного состоятельного англичанина, Лика невольно припомнила собственную, оставленную в немыслимой иномирной дали квартирку, показавшуюся крохотной и скромной. Причём дело было не только в размерах и количестве спален, в наличии или отсутствии рабочего кабинета с библиотекой, двух гостиных, столовой с буфетами, набитыми фарфором и серебром, каминов с непременными часами на полках… Все эти комнаты, кажущиеся поначалу чрезмерно большими для Лики, не привыкшей жить в особняках, были забиты вещами. Ну, не то, чтобы забиты… Но у девушки, выросшей в спартанской обстановке хрущёвских квартир и бабушкиного деревенского дома, где по определению не было ничего лишнего, каждый предмет необходим и функционален, где не любили да и не могли себе позволить безделушек, а порой даже и лишней кровати, подбирая для спального места что-нибудь менее габаритное, это изобилие на первых порах вызывало лёгкую оторопь, плюс стойкое ощущение игры. Словно зашла в специально обставленный павильон, организованный для новомодных квестов. С минуты на минуту соберётся оставшаяся команда, и по подсказке невидимого ведущего они приступят к выполнению первого задания…

Но игроки в привычных джинсах и свитерах, с короткими стрижками и ярким макияжем независимо от гендерной принадлежности, иначе говоря — современники — всё не появлялись. Зато присутствовали: немного смущённый, но донельзя довольный тихими похвалами своему дому мистер Диккенс в строгом сюртуке и очаровательных седых бакенбардах, его дорогая Розалия Диккенс, которой, несмотря на полноту, необыкновенно шло платье с завышенной талией по нынешней моде: а Лика-то была уверена, что подобный фасон к лицу лишь дамам изящного сложения! Как чёртики из табакерки, выскочили, откуда ни возьмись, Двое-из-ларца, как их сразу обозвала про себя Лика: Диккенсы-младшие, близнецы, притворяющиеся паиньками, но с такими шкодливыми мордахами, что всё про них становилось ясно с первого взгляда. Едва расшаркавшись с гостьей, они тотчас уставились на Сквикки с непередаваемо азартным блеском в глазах, и та едва не свалилась с хозяйского плеча, даже покрепче вцепилась когтями. А потом и вовсе стала невидимой, туманно пояснив, что, дескать, хвост целее будет…

В комнату, выделенную гостье, могла бы запросто поместиться её квартира. Здесь оказались и камин с часами, и кровать с балдахином — правда, не массивным, на столбах, а подвесным, лёгким, кисейным; и несколько кресел, и гардеробная, и даже крошечная ванная комната! Миссис Диккенс с гордостью заметила, что не каждый дом на Бейкер-стрит может похвастаться гостевой комнатой с отдельной ванной, а вот у них она, представьте, есть! Сообразно хозяйскому вкусу, нашлось место козетке у одного из двух больших окон, нескольким этажеркам с коллекциями фарфоровых кукол, уголку для рукоделья в широком эркере и, разумеется, столу, застланному вышитой скатертью и окружённому несколькими лёгкими стульями с гнутыми ножками… Это на случай, если гостья надумает пригласить подруг к чаю, пояснила, смущаясь, миссис Розалия. Когда-то эта спальня принадлежала их дочери, но девочка уже несколько лет как отбыла с мужем в далёкую Индию и вряд ли они увидят её в ближайшие годы.

Рай для барышень. Настоящий рай. Так, без тени иронии и заявила Лика, порадовав раскрасневшуюся от удовольствия хозяйку.

А потом, оставшись одна, поджидая горничную, что вот-вот должна была нагрянуть и помочь ей переодеться к обеду — нет, как изысканно звучит — «переодеться к обеду»! — Лика опустилась на козетку, глянула из окна на постукивающую копытами и каретными колёсами, жужжащую голосами прохожих, звенящую криками газетчиков, залитую солнцем Бейкер-стрит… И окончательно поняла: никакой посторонней игры не будет.

Потому что её персональный квест уже начался.

Она порядком устала за этот день: и от обилия впечатлений и информации, и элементарно оттого, что организм Ангелики Оулдридж не привык к таким нагрузкам. Физически он вроде бы приходил в норму, постепенно побеждая истощение. Но вот к тому, чтобы полдня провести на ногах и в непрестанных разговорах — увольте, это пока слишком. Зная предысторию попадания Младшей в госпиталь, Лике не составляло труда представить образ жизни, который выпал на долю девочки в Бэдламе. С учётом характерных отметин, оставленных на шее, очень похожих на потёртости от ошейника… хм. Сидячий образ жизни, скажем мягко. И хорошо, если в одиночной палате, а то ведь, если вспомнить иллюстрации к историческим книгам, сумасшедших часто держали в одном общем зале, лишь посредством символических перегородок отделив каждому по закутку-нише. Дабы, значит, вести надзор за всеми сразу, не тратя время на отпирание камер… то есть палат. А санитары некоторых лечебниц подобного типа ещё и подрабатывали, запуская за два-три пенса публику, желающую поглазеть на слабоумных. Ещё бы, всяк псих со своими причудами, животики надорвёшь…

Бедная девочка. Да от подобной жизни и здоровый свихнётся! А у тебя уже…

Или тебе уже… отстранённо подумала вдруг Лика, глядя на неторопливо шествующие фигурки в пелиссах[1] и капорах, с кружевными зонтиками в руках, на их спутников в длинных расклешённых пальто или плащах, в цилиндрах или широкополых шляпах.

…уже подготовили почву для того, чтобы ты тихо сошла с ума…

А как ещё трактовать странные и страшные сны со злобными воронами, реалистичные и явно насланные на семилетнюю девочку… с какой целью? Напугать? Или уже тогда кто-то пытался воздействовать на детскую психику? Много ли нужно ребёнку! К счастью, тогда на помощь пришли скроухи. И защита их держалась долго, до определённого момента и некоего «пока…» Возможно, предположение Якова верно: проснувшийся дар Ангелики начал рваться наружу и пробил-таки щит изнутри. Оставалось лишь надеяться, что когда-то она всё узнает точно. Возможно, скроухи-наставники, пообщавшись с Младшей, сумеют многое пояснить.

…Потом, после хлопот с гардеробом, оставшимся от профессорской дочки и подбора двух платьев на ближайшее время, состоялся обед, не парадный, а простой, «домашний», по заверениям хозяйки, лукаво щурившейся. Действительно, пяти-шести перемен кушаний не было, но при первом взгляде на стол с огромной супницей, блюдами с ростбифом, обложенным нарезанными овощами, огромными рассыпчатыми картофелинами, разварной форелью, у Лики зародилось нехорошее подозрение: кажется, сейчас её начнут откармливать. Впрочем, при виде здорового аппетита мальчишек-близнецов и не менее здорового, хоть и сдерживаемого этикетом, родительского, она успокоилась. Похоже, что подобное изобилие здесь в порядке вещей. Тем более что профессор дружески посоветовал ей пока не налегать на тяжёлую пищу, а так, попробовать кусочек того-другого, чтобы перейти от госпитальной еды к нормальной постепенно, без вреда для желудка. Но настоял на глотке кларета — для улучшения аппетита.

Который, к слову сказать, от одних запахов разыгрался не на шутку. Но помня, что доставшееся ей тельце нужно носить бережно и аккуратно, она ограничилась чашкой крепкого бульона, и впрямь «кусочком того-другого»… и порадовалась своей предусмотрительности, обнаружив, что в желудке осталось место для десерта — дивного лимонно-миндального крема и пирога с курагой и изюмом. Нет, всё-таки английское хлебосольство этих времён оказалось очень близко к традиционному русскому. Непонятно только, откуда потом взялась нелюбимая всеми и тоже вроде бы традиционная склизкая овсянка на воде?

После обеда — разумеется, позднего, по здешним обычаям — состоялась интересная экскурсия по профессорскому дому, во время которой у Лики вдруг сами собой начали слипаться глаза. Заметив её состояние, тактичные хозяева перенесли остаток осмотра на завтра и пожелали гостье хорошего отдыха. Потом же… Пышные подушки, проветренная прохладная комната и тёплая грелка под одеялом, приветливое «доброй ночи, мисс!» от горничной… и сон, благословенный сон.

А вот проснуться ей довелось совсем в другом месте.

Окно, через плотные гардины которого пробивалась полоса лунного света, было не просто большим, а так называемым «французским», начинавшимся от самого пола. Такие окна, как правило, выходят… на веранду? В сад? Ни ночника, ни свечи; но глаза Лики, привыкшие к темноте, да ещё разбавленной тусклым свечением из-за неплотных занавесей, сразу же отметили смену цветовой гаммы. Если гостевая в доме профессора выдерживалась в бледных голубовато-травяных тонах, то новое место сияло белым и розовым. Отчётливо проступали из темноты кисейные облака балдахина и строгие прямоугольники стенных панелей с овалами неразличимых портретов; крошечными сугробами белели в отдалении спинки стульев, потолок, казалось, сиял не отражённым, а собственным светом…

«Что за фигня? — не совсем прилично, выпав из прикипевшей к ней в этом мире изящности речи, собиралась выразиться Лика. — Куда меня занесло?» Но, к своему смятению, не смогла выговорить ни звука. Губы онемели.

Мало того: не удавалось и пальцем пошевелить, не то, что вскочить и осмотреться как следует. Да, проснувшись, она ещё успела повернуть голову, бросить взгляд на комнату, понять, что это вовсе не гостевая спальня в профессорском доме… А потом нашло странное оцепенение. Вслед за ним откуда-то из глубин памяти накатил леденящий душу ужас и осознание, что всё это уже было, было, и не раз, что вот-вот начнётся нечто гадкое, отвратительно-постыдное…

— Ан-ге-ли-ка… — со вкусом выговорил мужской голос, показавшийся знакомым. Она вздрогнула. Кто это? где? И не посмотришь толком… Казалось, голос просачивался отовсюду.

— Ангелика, моя маленькая девочка, наконец-то ты вернулась домой!

Рядом с постелью сгустилась тьма, и из туманного облака шагнул…

«Разумеется, — вдруг сказал ей хладнокровный глас разума. — Кто же ещё? Чему тут удивляться?»

И страх, как ни удивительно, чуть ослабил железную хватку.

— Набегалась на воле…

Край постели прогнулся под тяжёлым, отнюдь не призрачным телом.

— Теперь ты поняла, что убегать от меня бесполезно? Я ведь сразу тебя нашёл, когда ты удрала из поместья. Но, видишь ли, плохих девочек надо наказывать; вот я и поместил тебя в очень плохое место, чтобы ты научилась послушанию…

Не торопясь, с ленивой грацией хищника, он потянул с неё одеяло. Тотчас, будто и не было ночной сорочки — впрочем, какая защита от тонкого батиста? — тело охватил холод. Да такой, что у Лики застучали зубы.

А ведь воздух в комнате по-прежнему оставался тёплым. Казалось, холод исходил от самого незваного гостя, от его рук, которые неспешно, по-хозяйски уже скользили по её хрупкому телу. Лика содрогнулась от омерзения. Вроде бы и ладони у мужчины оставались сухими, и шарили не по обнажённой коже, а по тканевому покрову… но не отпускало ощущение чего-то липкого.

И точно так же, как до этого её накрыло страхом, поднялась вдруг иная волна — гнева. В груди словно взорвался огненный ком. Никогда в жизни Лике Никольской не случалось намеренно кого-то бить, но сейчас её рука, забыв, что шевелиться ей не полагается, дёрнулась назад — оказывается, для размаха — и влепила потянувшемуся к ней с поцелуем лорду Грэхему сочную плюху.

Тот взвыл и отшатнулся.

— Педофил хренов! — отчётливо выговорила Валерия Никольская, интеллигентная девушка, библиотекарь в четвёртом поколении с маминой стороны. — А ну, пошёл вон, скотина!

Граф Честерский зло и сосредоточенно потёр щёку. Похоже, романтический настрой ему обломали.

— Значит, не та, — процедил он. — Что ж, это меняет дело. Подселенка, да? В таком случае, может, договоримся? Ты в этом мире одна, без денег, без крыши над головой; тебе нужен покровитель, чтобы выжить и не попасть, в конце концов, в бордель. Пожалуй, я забуду твою шалость; это даже неплохо, что под личиной девочки-эльфа скрывается фурия… может пригодиться. Предлагаю договор…

И засмеялся. Глаза его полыхали весёлым безумием. Он опять наклонился к ней:

— Так как же, кошечка?

Не успела Лика возмутиться, как он метнулся вперёд, буквально рухнув на неё и намертво прижав её локти к постели. Блеснули в хищной улыбке зубы.

Что-то захлопало и шумно опустилось ему на спину. Послышался глухой стук. Мужчина взвыл, перекосившись от боли, вскочил, замахал руками, будто стараясь кого-то согнать… Вцепившись в воротник графского халата, Сквикки с остервенением долбила клювом его темечко. Вот она отстранилась, чтобы нанести новый удар…

… и всё исчезло.

Лика выдохнула и содрогнулась от отвращения: вместе с воздухом из неё выходил ком туманной грязи. Она закашлялась. Казалось, та самая липкая тёмная субстанция, сочившаяся из рук отчима, накопилась в лёгких, а теперь организм спешил от неё избавиться самым естественным образом… Рядом на кровать, тяжело дыша, плюхнулась скроушка. Они молча обнялись — совсем, как тогда, много лет назад, после пережитого кошмара прижимались друг к дружке маленькая девочка и её верная птица, птенец-фамильяр. Лика поспешно натянула на них обеих одеяло и, наконец, поняла, что вернулась в спальню на Бейкер-стрит.

— Чертовщина какая-то, — пробормотала жалобно. — Долго ещё меня будет мотать туда-сюда?

— Это был сон. Тебя затянуло в комнату Ангелики. А теперь ты проснулась, — пробормотала Сквикки и закрыла глаза. Будь она человеком, можно было бы предположить, что её мутит. — Я его чуть не убила…

Она спрятала голову под крыло. Пробубнила оттуда:

— А надо было бы. Только он сам проснулся, наверное, от боли. Это же его сон, наведённый; ты просто пока не разбираешься в таких вещах… Он проснулся, его чары развеялись — и нас выбросило назад, сюда.

Трясущимися руками Лика потёрла щёки.

Её колотило, как в жесточайший мороз.

Мерзавец. Называл «своей девочкой». Говорил, что бегать от него бесполезно. Получается… это он своими домогательствами сводил Ангелику с ума? Наведывался к беззащитному ребёнку ночами, лапал, шептал всякие гадости… может, и шантажировал, что, если пожалуется маме, то все узнают, какая Ангелика плохая девочка… Набор приёмов у этой братии примерно одинаков. Она жила в вечном страхе и молчала. А днями… видела ласкового любящего отчима, которого, наверное, приходилось называть папочкой, наблюдала, как он нежен и внимателен с её матерью…

Или это всё началось после смерти леди Джейн?

Дрожь постепенно отступала.

— Пойдём, посидим у камина, Сквикки…

В большом кресле, да ещё завернувшись в прихваченное одеяло, было тепло и уютно, почти как дома. Угли в каминном чреве ещё тлели, от них веяло приятным ровным жаром. И казалось, что вокруг так тихо, спокойно, и нет в этом мире ни несчастий, ни бедных запуганных девочек.

Сквикки затопталась у неё за спиной.

— Спасибо тебе, — спохватилась Лика. — Ты… ты всё-таки удивительна. И ты молодец. Но каков этот мерзавец, а? Бедная Ангелика! Сквикки, с этим надо что-то делать. Представь, выполню я тут свою миссию… ну, будем надеяться, что выполню благополучно. Вернусь к себе. А Младшая останется здесь. И этот… — Она проглотила несколько непечатных выражений. — Тоже останется. Они же, суки… ох, прости, за выражение… извращенцы эти все, как правило, мстительные!

И вдруг перед глазами всплыло другое лицо: того негодяя, что однажды толкнул её под поезд в метро. Сходства с лордом Оливером вроде бы не наблюдалось, но вот выражение на физиономиях было общее. Тот же глумливый оскал. То же непередаваемое превосходство… до той поры, пока руки не заломят или по башке не надают.

— Надо что-то делать, — повторила медленно.

Сквикки вздохнула.

— Надо. И ведь знаешь, Старшая… Кроме этих снов, здесь творится ещё что-то странное. Я всё хотела тебе сказать, да не была уверена; а вот сейчас, во сне, поняла, что так и есть. Знаешь… ведь это не он.

Лика в изумлении развернулась к ней.

— Погоди. Кто «не он»?

— Граф этот. Отчим Ангелики. — Скроушка опять неловко затопталась, завертела головой, чуть было не сунула её под крыло. Наконец, поборов смущение, продолжила: — Я теперь даже не понимаю, где он, а где не он…. Когда я впервые его увидела, то сильно испугалась. И запомнила именно таким: из него так и рвалась скрытая Тьма, как туман, который через любую щёлочку просочится. Вот и сейчас он был такой же. А туман этот, кстати, дрянной, им всё вокруг заражается. И твоя ма… леди Джейн им дышала, не замечая… Хорошо, что ты его откашляла. А вот в госпитале, у профессора, будто вовсе и не лорд Оливер был. Меня-то он тогда увидел, хоть и невидимую, значит, какой-то дар у него в тот момент оставался, но словно неразвитый; никакой Тьмы. Вроде бы один и тот же человек, а сущности разные.

— Близнецы? — неуверенно предположила Лика.

И обе задумались.

— Не знаю, — наконец отозвалась Сквикки. — Если бы увидеть их рядом, одновременно, то можно было бы сказать точно, но я их видела каждый раз поодиночке. Что если это один человек, просто одержимый? Может, здесь нужен этот… как он у вас людей, называется? Экс… Экз…

— Экзорцист?

— Мгм… Угум…

Скроушка перебралась ей на колени. Угрелась под одеялом. Задышала ровно.

Да и правильно, пусть спит. Ей тоже досталось… Миролюбивой птице — и броситься на человека? Это же всё равно, что буддисту зарезать курицу: потрясение не меньшее.

…Вот и ответ на то, чем надо заняться в первую очередь. Ехать в этот самый загадочный Орден Полнолуния. Ведь своего обещания завершить разговор Магистр так и не выполнил: его срочной депешей вызвали в Букингемский дворец. А на это «собеседование» у Лики были возложены большие надежды. Однако как ей теперь поступить? Поехать в Орден самой, незваной, и… допустим, попросить кого-то разыскать Младшего Магистра Рихарда Нэша? Несерьёзно. О подобных визитах, должно быть, договариваются заранее. Пожалуй, лучше сделать это через профессора.

Она уже начала подрёмывать, как вдруг вскинулась от тревожной мысли.

— Сквикки, ты не спишь?

— М-м-м… почти. Нет. Что у тебя?

— Сквикки, если мы с Ангеликой связаны… а ей самой этот сон сейчас не снился?

— Снился, конечно. — Скроушка вновь прикрыла глаза. — Сперва она ужасно напугалась. Но, ты не поверишь, как возликовала, когда ты сумела освободиться. А уж потом, когда всё развеялось… Мне кажется, она счастлива. Давай, поспим немного, я как раз попробую с ней поговорить.

Заведомо трудный день хорошо начать позитивным настроем. Поэтому первое, что сказала Лика, протерев заспанные глаза: «Итак, героями не рождаются! Ими…»

Осторожно переложила спящую Сквикки с колен в кресло.

«Ими становятся».

Хочешь — не хочешь, но обстоятельства требовали если не подвигов, то поступков серьёзных и решительных. Чудесный дом, налаженный быт, гостеприимные хозяева — это всё хорошо, но так и манило зависнуть на неделю-другую в почти домашних тишине и покое, окунуться в неспешное изучение нового мира, не дёргаясь из-за каких-то гипотетических опасностей… Но что, если нынешний ночной кошмар повторится? Не приготовит ли загадочный то ли лорд, то ли не лорд, разозлённый полученной от Сквикки трёпкой, очередной сюрприз, причём не обязательно во сне? Кто его знает. Поэтому… расслабляться не стоило.

Путаясь в длинной балахонистой рубашке, Лика отправилась в ванную комнату. Геройствовать так геройствовать. С удовольствием умылась ледяной водой — не из тазика, а самой что ни на есть вольной, из-под крана, бодрящей не хуже колодезной. Ещё вчера она с немалым удивлением узнала, что в домах центральных улиц действовал самый настоящий водопровод! Правда, вода подавалась холодная и только на кухни, лишь иногда — на второй этаж; это уже по прихоти домовладельца, которому приходилось раскошеливаться за дополнительную работу городских служб. Проведёнными в жилища трубами местный прогресс не ограничивался. В углу ванной комнаты Лика заметила громоздкую ёмкость, смахивающую на титан с газовой горелкой; впрочем, на эксперименты с ней не решилась. Лучше спросит позже у Фанни, горничной. Впрочем, возможно, что юной леди вообще ни к чему интересоваться подобной прозой.

Вернувшись в комнату, Лика приоткрыла окно, немного повозившись с непривычной, убегающей кверху рамой, и с удовольствием вдохнула чистый воздух. Утро только занималось. Особняки спали, но в мансардах, где обычно размещается прислуга, мелькали огоньки. Из отдалённых кварталов тянуло печным дымком и свежей сдобой.

А ведь лет десять назад в столице невозможно было дышать. Чадили газоугольные заводы, воняла Темза, улицы щедро удобрялись не только лошадьми, тянущими экипажи, но и скотом, который гнали на бойни; разило и от самих боен, от дубилен и красилен, и, разумеется, от сточных труб и канав, не справляющихся с отходами большого города. Население Лондона, приближаясь к двум миллионам, медленно, но верно задыхалось в собственных миазмах. Неизвестно, чем обернулась бы первая в истории Островов экологическая катастрофа, если бы не закончившаяся война и подписанный с магами Договор.

Именно Ордена помогли справиться с дурнопахнущей, но самой злободневной проблемой столицы. Не обошлось, конечно, без брезгливых реплик и насмешек: дескать, на большее, чем копаться в дерьме, эти одарённые, оказывается, неспособны… Маги молчали и просто делали своё дело. Вместе с лучшими инженерами-строителями они за несколько лет полностью перекроили канализационную и дренажную системы. Оснастили фильтрами производства, заражающие воду и воздух, а часть вообще вынесли за пределы города, вместе со скотными дворами и молочными фермами, в которых животные содержались в ужасающей тесноте. Наконец, очистили и обустроили Темзу; в реке вновь появился лосось, а вдоль берегов, в наиболее спокойных местах, как встарь, поселились лебеди.

Впервые за сотни лет столица вздохнула свободно, в полную силу зелёных лёгких — обновлённых и молодых парков. Отступили летние кишечные заболевания, осенне-зимние инфлюэнции, притих туберкулёз — частый гость убогих хижин. В семьях простолюдинов почти не осталось рахитичных детишек. Орден Змеи и Чаши показал, на что способен, если его магам доверят развернуться во всю силу.

Орден Архитекторов помогал возводить и укреплять жилища, делая их более безопасными для хозяев и недоступными для воришек. Орден Парусов, собравший под своё крыло воздушных и водных магов, опекал моряков и путешественников. Огневики курировали металлургию и машиностроение, а заодно и военный комплекс. Маги, говорящие с землёй… ну, понятно.

Над одарёнными больше не насмешничали. Их перестали бояться и ненавидеть. Без них… да как-то уже и не представлялось, что можно жить без волшебства, проникшего на бытовой уровень, ставшего привычным, повседневным.

И, наконец, быть магом стало престижным.

…Вспоминая вчерашние рассказы миссис Диккенс, не только говорливой, но и весьма эрудированной особы, взявшей на себя роль гида по дороге от госпиталя до Бейкер-стрит, Лика с невольным уважением покачала головой. Да, «Великое зловоние», накрывшее наш Лондон в самый расцвет викторианской эпохи, этому миру не грозит. Да и сама эпоха… состоится ли? Или здешний Золотой Век уже начался?

Она закрыла окно и энергично прошлась по спальне — круг, другой, третий. Припомнив простой комплекс гимнастики, начала с потягиваний, растяжки; перешла на махи ногами. Стоя. Лёжа.

— Что ты делаешь? — хрипловатым со сна голосом спросила с любопытством Сквикки.

— Гимнастику, — пропыхтела Лика. Упражнения на пресс давались нелегко: ноги упрямились и не желали подниматься больше пяти раз. Переведя дыхание, она вытянулась на коврике у камина. — Мне, видишь ли, досталось очень ослабленное тело. Ничего, это мы подправим. А ты смотри и запоминай, будешь потом нашей Младшей подсказывать, что за чем повторять.

Скроушка вспорхнула на спинку кресла, развела крылья — сложила, развела — сложила. Будто тоже надумала заняться спортом. Подумав, сообщила:

— Это не понадобится. О, прости, я имела в виду, что подсказки не нужны. Ангелика при возвращении переймёт всё, чему к тому времени научится её тело. И знаешь, что я тебе скажу? Похоже, между вами уже есть обратная связь.

— Это как?

— Я, пока спала, поговорила со своими. Старейшины уверены, что наш сон прервался не по воле наславшего. Ты сама из него выскочила, потому что захотела проснуться. Видишь, что получается? Учится сноходчеству Ангелика, но и тебе тоже кое-что от неё достаётся.

— Как она там? — не удержалась от сочувственного вопроса Лика. Всё-таки, встреча со старым кошмаром — это шок, тем более для девочки, только-только почувствовавшей себя в безопасности.

— А знаешь… теперь неплохо. Она поняла, что монстра можно победить или прогнать. Или хотя бы удрать от него. Что он уязвим и не так уж всесилен. А главное — что сама она вовсе не такая слабая, как считала раньше.

— О! — только и сказала Лика.

— Да, Старшая. И знаешь…

Скроушка довольно прижмурилась.

— Кажется, я тоже в это поверила. А теперь, если ты закончила — давай поищем, где в этом гостеприимном доме готовят пищу. Мы, скроухи, можем долго обходиться без еды, но иногда нам всё же нужно кушать.

Сгорая со стыда, Лика бросилась одеваться. Стыд и позор! Даже у Магистра вчера нашлись в кармане орехи! Кстати, а для кого он их таскает? Сам грызёт, если угораздит остаться без обеда, или подкармливает белочек в парке? Стоп, не думать о Магистре, думать о насущном! Накормить Сквикки!

И себя, кстати.

Через каких-то десять минут она со скроушкой на плече спускалась на кухню, где уже хлопотала румяная кухарка Фрида. Ещё вчера та жалостливо поглядывала на гостью, качала головой и, в конце концов, громогласно объявила, что подобного безобразия больше не допустит; может, в других домах и принято морить барышень голодом, но только не здесь. Похоже, слово с делом у неё не расходилось. Лику не просто усадили за стол, а зажали между ним и стулом почти намертво: видимо, чтобы не сбежала. Как по волшебству, перед ней появилась горка горячих булочек с корицей, кувшинчики с патокой, мёдом, кленовым сиропом, и огромная кружка тёплого молока.

— Подкрепитесь-ка, мисс, пока я здесь кручусь, а уж позже будем завтракать…

Лика обомлела. Ещё и завтракать? После этакого изобилия?

— А птичке вашей чего изволите преподнести? Хозяин сказывал — у вас какая-то редкая птица, особенная. Ишь, какая она у вас красивая! У моего брата в деревне такие до сих пор в соснах живут, рядом с домом…

Поперхнувшись от неожиданности, Лика поспешно припала к кружке с молоком. Что кухарка видела скроушку — ничего удивительного; ещё до отъезда в профессорский дом Сквикки заявила, что Старейшины разрешили ей показываться людям в доме; мало ли, какая птица-фамильяр может быть у юной леди, ничего удивительного… В здешних лесах всё ещё водились совы, и скроушка могла сойти за одну из них; правда, за сову-переростка. Главное — не показываться на улицах, при больших скоплениях народа.

Но о ком тогда упомянула Фрида?

Даже Сквикки встрепенулась.

— Неужели здесь остались скроухи? Она ничего не путает? Ликуша, да не волнуйся, меня слышишь только ты, а для всех остальных я просто клекочу. Расспроси эту добрую женщину подробнее, пожалуйста!

Опомнившаяся от изумления, кухарка покачала головой:

— Ишь, как разволновалась птичка-то, будто всё понимает… Так что вашей красавице подать?

Лика растерянно оглянулась на питомицу. Кажется, она понятия не имела, что едят скроухи. Совы — те хищники, питаются в основном грызунами и насекомыми; а вот разумные птицы? Они вегетарианцы или всё-таки?..

В голове у неё будто что-то щёлкнуло.

… Дедушка рассказывал, что когда Сквикки была птенчиком, то гордо отвергала мышей и мелких птичек. Скроухи — не хищники. Впрочем, и не вегетарианцы. Они любят рыбу, устриц и мидий, улиток и жучков, обожают орехи и ягоды. Желудок у них уникальный: при отсутствии привычной пищи они какое-то время могут обходиться и человеческой едой, но лучше с этим не перебарщивать.

…Дуновение воспоминаний Ангелики коснулось и пропало…

Ладно. Лика подумает об этом позже.

— А что это у них такое? — неожиданно заинтересовалась Сквикки, принюхиваясь. — О-о… Вон, в той большой миске, возле кастрюльки с кипящей водой? Так вкусно пахнет!

Лика приподнялась, насколько позволяла упирающаяся в живот столешница.

— Да это креветки! Ты будешь креветки, Сквикки?

— Никогда не пробовала, но пахнет восхитительно. Только пусть их не бросают в этот ужасный кипяток! Ну, пожалуйста!

Через минуту, уединившись — по её же настоянию — в укромном уголке, она восхищённо трогала лапой крупных усатых многоножчатых рачков, изучая их со всех сторон. А затем, подцепив одного, попыталась даже играться с ним, как кошка с мышонком, но таки не выдержала: креветка проскользнула в клюв будто сама собой. За ней последовала вторая…

А Лика и оглянуться не успела, как рядом с ней материализовалась тарелка с огромным куском пирога с телятиной. И блюдо гренок с пузырящимся сыром, только что из печи. И… Ей чуть не стало нехорошо. Из центра очередного круглого пирога гордо торчали голубиные лапки, скукоженные от печного жара.

— Нет… хм… знаете… да я просто лопну! — в смятении пробормотала Лика.

И содрогнулась, разглядев во Фридиных глазах непреклонную решимость.

— Ну, хорошо…

Переложила себе на тарелку пару гренок и принялась энергично пилить ножом, в полном соответствии с обеденным этикетом. Из нежного мякиша брызнул красный сок. Кажется, по местной традиции, эти гренки обмакивали не в смесь молока и желтка, а в вино.

Надо было срочно отвлекать кухарку, пока она не принесла ещё парочку-другую деликатесов.

— Фрида, расскажите об этих птицах, что живут у вашего брата. Они действительно похожи на Сквикки?

Помогло. Забыв об очередном блюде, польщённая тем, что юная барышня сама вызывает её на разговор, кухарка присела напротив, придвинула гостье очередной кувшин молока и начала рассказ.

По словам Фриды, перед самым концом войны её брат случайно обнаружил на сеновале чьё-то гнездо с шестью почти круглыми яичками. Фермер был человек практичный, да и сердобольный: пристроил «подкидышей» к самой крупной наседке. И через полтора месяца удивлялся, рассматривая странных птенцов. А ещё через месяц опознал-таки в них сов и… Ну да, кто растит свою птицу, тот знает, что цыплятам и утятам от круглоглазых хищников нужно держаться подальше. Джонни Брик повздыхал, но шеи найдёнышам не свернул, как наверняка на его месте поступили бы фермеры поумнее. Он просто отселил их в заброшенную голубятню и прикармливал, пока совята не выросли и не разлетелись, кто куда… Правда, через полгода они вернулись, обжили небольшой ельник, откуда высовывались очень редко. Добрые птицы, умные. И ни одного сворованного цыплёнка за столько-то лет! А главное — с тех пор, как они появились, попёрла Джонни Брику удача: ни землероек в полях, ни саранчи, ни вредного жучка. Летом, в сушь, обязательно хоть раз в неделю, хоть маленькая тучка, но над его полем прольётся, причём, как нарочно, ночью, когда никто не видит. В гнилую погоду вода сама ручьями собирается и в пруд оттекает. Птичник — переполнен, под курами аж насесты трещат; молоко у коров жирное, как сливки, а сливки как сметана. Щедро отплатили найдёныши своему спасителю. Но и он добро помнит, а потому — молчок, никому о своей удаче не хвастает. О чудесных совах даже соседи не знают. Это тут, в городе, никому про чужих дела нет, вот Фрида и болтает; вряд ли кто начнёт расспрашивать барышню о деревенских секретах.

Под конец повествования Сквикки, уже сидевшая рядом с Ликой, грустно вздохнула.

«Расскажу Старейшинам. Пусть навестят. Я слышала о таком: до сих пор находятся наши беспризорники, потерявшиеся во время войны…»

Поблагодарив добрую женщину за угощение и рассказ, Лика, наконец, нашла повод, чтобы уйти: ей очень хотелось заглянуть в профессорскую библиотеку. Всё равно раньше девяти утра в этом доме никто из хозяев не просыпался; кукушка же на кухонных ходиках недавно прокуковала лишь семь раз. А тратить время зря после недельного отдыха в госпитале не хотелось.

Фрида не успокоилась, пока не отправила вместе с ней проводницей девочку-посудомойку, пока свободную. Поэтому в библиотеку Лика попала не с парадного входа, а через запасной выход, открывающийся из коридорчика для слуг. Услужливо распахнув перед молодой мисс дверь, юная служаночка привычно сделала книксен и удалилась. А Лика представилась уникальная возможность заглянуть в сокровищницу Элайджи Диккенса с, так сказать, тыла. Она неодобрительно покачала головой.

Для частного собрания книг библиотека была огромной. Но в идеальном порядке содержались лишь стеллажи в непосредственной близости к парадной двери, где, кстати, в углу затерялись два карточных столика и один шахматный… Тот сектор, что мог попасть в поле зрении гостей, как раз содержался в идеальном порядке: книги рассортированы по тематикам и авторам, стеллажи снабжены табличками и ярлычками. А вот вглубь лучше было не соваться: там шла абсолютно бессистемная мешанина. На одной полке можно было увидеть сваленные в кучу анатомические атласы, собрание античных мифов, учебник географии, какие-то свитки и тубусы…

В Лике взыграл профессионал. Пока скроушка, взгромоздившись на шкаф, задремала, она принялась прикидывать, как бы тут лучше всё организовать. В конце концов, профессор ей только спасибо скажет! Наверняка у него просто не доходят руки разобрать этот бардак; прислугу же он не пускает, чтобы не усугубляла этот хаос, в котором он пока что разбирается, но скоро и сам ничего найти не сможет. Вот, к примеру, что здесь делают эти тубусы? К чему рядом с медицинскими атласами хранить какие-то чертежи? Впрочем… Она спохватилась. Это ведь могут быть какие-то дополнительные плакаты. Допустим, костная или кровеносная система в натуральном, так сказать, масштабе. Или…

Или ещё что-то.

В ней взыграло естественное любопытство. Протянув руку, она вытащила из штабеля тубусов верхний, обитый сафьяном с тиснёной эмблемой: «Э. Стэнфорд, Лонг-Эйкр». Интересно. Имя торговца? Местонахождение магазина? Лонг-Эйкр — это кажется, улица в Вестминстере… И накладная медная пластина с гравировкой: «Многоуважаемому коллеге в день пятидесятилетия». Подобными же надписями были украшены несколько похожих тубусов. Обычное дело: официальные подарки часто закупаются разными лицами в одних и тех же магазинах, модных и престижных, например; а потом сваливаются юбиляром в кучу с намерением как-нибудь пересмотреть, пристроить… Да и забываются. Насколько к этому времени Лика успела узнать профессора, тот отличался необыкновенной остротой ума и сообразительностью сугубо в профессиональной сфере, а в быту был чрезвычайно рассеян, если не сказать — беспомощен. Если бы не верная миссис Диккенс, бодро рулившая семейным кораблём, мистеру Диккенсу пришлось бы нелегко в бурном житейском море…

И всё же что там, в этих круглых длинных коробках? Что именно в Лондоне настолько популярно в учёной среде, что коллеги сочли подходящим подарком для профессора медицины и просто для эрудированного учёного мужа?

Взятый наугад футляр открылся легко, явив сокровище в виде кипы пахнущих типографской краской свёрнутых в рулон плотных листов, размером этак на А3, если можно так выразиться. Впрочем, поначалу Лика не сообразила, что в руки ей попало действительно сокровище. В недоумении она бегло просмотрела планы каких-то улиц, с мелкими надписями, значками, символами, и только тогда догадалась глянуть на первый лист, оказавшийся титульным.

«Библиотечная карта Лондона и его пригородов в 24 листах».

Карта! Пригороды! Вот удача-то!

— Сквикки, — придушенно вскрикнула она, — иди сюда!

Разбуженная скроушка зашебуршилась

— Я и отсюда всё прекрасно вижу. Что там у тебя?

— Это карта, Сквикки! Карта Лондона и пригородов! Нарисованный план города, очень походит на то, как его видно сверху, с высоты птичьего полёта. Ты ведь помнишь, как найти дедушкин дом? Тебе останется отыскать его на карте, и тогда мы вычислим адрес!

Через минуту, перебравшись на хорошо освещённое свободное место у окна, Лика раскладывала листы прямо на полу, тщательно стыкуя один с другим и жалея об отсутствии прозрачного скотча. Ничего, так тоже неплохо, разобраться можно! Сквикки внимательно наблюдала за процессом с подоконника, но пока помалкивала. Наконец, дождавшись завершения солидного — не меньше полутора на два метра — паззла, перелетела на люстру и ещё раз придирчиво осмотрела результат с высоты.

— Не совсем то, что по-настоящему, но похоже. Очень похоже. Надо же, какое полезное изобретение!

Аккуратно приземлившись, ткнула лапой в один из листов.

— Ага, вот тут река петляет дважды, это я хорошо запомнила. А зелёные пятна рядом — неужели это всё, что осталось от леса? Подумать только…

Склонила голову.

Провела когтём по прямой линии, обозначающей одну из улиц.

— Дедушкин дом здесь.