Полнолуние для магистра

Глава 14

Внезапно проснувшись среди ночи, Лика с изумлением обвела взглядом незнакомую комнату, слишком роскошную не только для больничного флигеля, но и для солидного профессорского дома, где она вроде бы засыпала.

Дом сей, кстати, можно было смело причислить к разряду куда выше «средней руки». Впервые увидев жильё типичного состоятельного англичанина, Лика невольно припомнила собственную, оставленную в немыслимой иномирной дали квартирку, показавшуюся крохотной и скромной. Причём дело было не только в размерах и количестве спален, в наличии или отсутствии рабочего кабинета с библиотекой, двух гостиных, столовой с буфетами, набитыми фарфором и серебром, каминов с непременными часами на полках… Все эти комнаты, кажущиеся поначалу чрезмерно большими для Лики, не привыкшей жить в особняках, были забиты вещами. Ну, не то, чтобы забиты… Но у девушки, выросшей в спартанской обстановке хрущёвских квартир и бабушкиного деревенского дома, где по определению не было ничего лишнего, каждый предмет необходим и функционален, где не любили да и не могли себе позволить безделушек, а порой даже и лишней кровати, подбирая для спального места что-нибудь менее габаритное, это изобилие на первых порах вызывало лёгкую оторопь, плюс стойкое ощущение игры. Словно зашла в специально обставленный павильон, организованный для новомодных квестов. С минуты на минуту соберётся оставшаяся команда, и по подсказке невидимого ведущего они приступят к выполнению первого задания…

Но игроки в привычных джинсах и свитерах, с короткими стрижками и ярким макияжем независимо от гендерной принадлежности, иначе говоря — современники — всё не появлялись. Зато присутствовали: немного смущённый, но донельзя довольный тихими похвалами своему дому мистер Диккенс в строгом сюртуке и очаровательных седых бакенбардах, его дорогая Розалия Диккенс, которой, несмотря на полноту, необыкновенно шло платье с завышенной талией по нынешней моде: а Лика-то была уверена, что подобный фасон к лицу лишь дамам изящного сложения! Как чёртики из табакерки, выскочили, откуда ни возьмись, Двое-из-ларца, как их сразу обозвала про себя Лика: Диккенсы-младшие, близнецы, притворяющиеся паиньками, но с такими шкодливыми мордахами, что всё про них становилось ясно с первого взгляда. Едва расшаркавшись с гостьей, они тотчас уставились на Сквикки с непередаваемо азартным блеском в глазах, и та едва не свалилась с хозяйского плеча, даже покрепче вцепилась когтями. А потом и вовсе стала невидимой, туманно пояснив, что, дескать, хвост целее будет…

В комнату, выделенную гостье, могла бы запросто поместиться её квартира. Здесь оказались и камин с часами, и кровать с балдахином — правда, не массивным, на столбах, а подвесным, лёгким, кисейным; и несколько кресел, и гардеробная, и даже крошечная ванная комната! Миссис Диккенс с гордостью заметила, что не каждый дом на Бейкер-стрит может похвастаться гостевой комнатой с отдельной ванной, а вот у них она, представьте, есть! Сообразно хозяйскому вкусу, нашлось место козетке у одного из двух больших окон, нескольким этажеркам с коллекциями фарфоровых кукол, уголку для рукоделья в широком эркере и, разумеется, столу, застланному вышитой скатертью и окружённому несколькими лёгкими стульями с гнутыми ножками… Это на случай, если гостья надумает пригласить подруг к чаю, пояснила, смущаясь, миссис Розалия. Когда-то эта спальня принадлежала их дочери, но девочка уже несколько лет как отбыла с мужем в далёкую Индию и вряд ли они увидят её в ближайшие годы.

Рай для барышень. Настоящий рай. Так, без тени иронии и заявила Лика, порадовав раскрасневшуюся от удовольствия хозяйку.

А потом, оставшись одна, поджидая горничную, что вот-вот должна была нагрянуть и помочь ей переодеться к обеду — нет, как изысканно звучит — «переодеться к обеду»! — Лика опустилась на козетку, глянула из окна на постукивающую копытами и каретными колёсами, жужжащую голосами прохожих, звенящую криками газетчиков, залитую солнцем Бейкер-стрит… И окончательно поняла: никакой посторонней игры не будет.

Потому что её персональный квест уже начался.

Она порядком устала за этот день: и от обилия впечатлений и информации, и элементарно оттого, что организм Ангелики Оулдридж не привык к таким нагрузкам. Физически он вроде бы приходил в норму, постепенно побеждая истощение. Но вот к тому, чтобы полдня провести на ногах и в непрестанных разговорах — увольте, это пока слишком. Зная предысторию попадания Младшей в госпиталь, Лике не составляло труда представить образ жизни, который выпал на долю девочки в Бэдламе. С учётом характерных отметин, оставленных на шее, очень похожих на потёртости от ошейника… хм. Сидячий образ жизни, скажем мягко. И хорошо, если в одиночной палате, а то ведь, если вспомнить иллюстрации к историческим книгам, сумасшедших часто держали в одном общем зале, лишь посредством символических перегородок отделив каждому по закутку-нише. Дабы, значит, вести надзор за всеми сразу, не тратя время на отпирание камер… то есть палат. А санитары некоторых лечебниц подобного типа ещё и подрабатывали, запуская за два-три пенса публику, желающую поглазеть на слабоумных. Ещё бы, всяк псих со своими причудами, животики надорвёшь…

Бедная девочка. Да от подобной жизни и здоровый свихнётся! А у тебя уже…

Или тебе уже… отстранённо подумала вдруг Лика, глядя на неторопливо шествующие фигурки в пелиссах[1] и капорах, с кружевными зонтиками в руках, на их спутников в длинных расклешённых пальто или плащах, в цилиндрах или широкополых шляпах.

…уже подготовили почву для того, чтобы ты тихо сошла с ума…

А как ещё трактовать странные и страшные сны со злобными воронами, реалистичные и явно насланные на семилетнюю девочку… с какой целью? Напугать? Или уже тогда кто-то пытался воздействовать на детскую психику? Много ли нужно ребёнку! К счастью, тогда на помощь пришли скроухи. И защита их держалась долго, до определённого момента и некоего «пока…» Возможно, предположение Якова верно: проснувшийся дар Ангелики начал рваться наружу и пробил-таки щит изнутри. Оставалось лишь надеяться, что когда-то она всё узнает точно. Возможно, скроухи-наставники, пообщавшись с Младшей, сумеют многое пояснить.

…Потом, после хлопот с гардеробом, оставшимся от профессорской дочки и подбора двух платьев на ближайшее время, состоялся обед, не парадный, а простой, «домашний», по заверениям хозяйки, лукаво щурившейся. Действительно, пяти-шести перемен кушаний не было, но при первом взгляде на стол с огромной супницей, блюдами с ростбифом, обложенным нарезанными овощами, огромными рассыпчатыми картофелинами, разварной форелью, у Лики зародилось нехорошее подозрение: кажется, сейчас её начнут откармливать. Впрочем, при виде здорового аппетита мальчишек-близнецов и не менее здорового, хоть и сдерживаемого этикетом, родительского, она успокоилась. Похоже, что подобное изобилие здесь в порядке вещей. Тем более что профессор дружески посоветовал ей пока не налегать на тяжёлую пищу, а так, попробовать кусочек того-другого, чтобы перейти от госпитальной еды к нормальной постепенно, без вреда для желудка. Но настоял на глотке кларета — для улучшения аппетита.

Который, к слову сказать, от одних запахов разыгрался не на шутку. Но помня, что доставшееся ей тельце нужно носить бережно и аккуратно, она ограничилась чашкой крепкого бульона, и впрямь «кусочком того-другого»… и порадовалась своей предусмотрительности, обнаружив, что в желудке осталось место для десерта — дивного лимонно-миндального крема и пирога с курагой и изюмом. Нет, всё-таки английское хлебосольство этих времён оказалось очень близко к традиционному русскому. Непонятно только, откуда потом взялась нелюбимая всеми и тоже вроде бы традиционная склизкая овсянка на воде?

После обеда — разумеется, позднего, по здешним обычаям — состоялась интересная экскурсия по профессорскому дому, во время которой у Лики вдруг сами собой начали слипаться глаза. Заметив её состояние, тактичные хозяева перенесли остаток осмотра на завтра и пожелали гостье хорошего отдыха. Потом же… Пышные подушки, проветренная прохладная комната и тёплая грелка под одеялом, приветливое «доброй ночи, мисс!» от горничной… и сон, благословенный сон.

А вот проснуться ей довелось совсем в другом месте.

Окно, через плотные гардины которого пробивалась полоса лунного света, было не просто большим, а так называемым «французским», начинавшимся от самого пола. Такие окна, как правило, выходят… на веранду? В сад? Ни ночника, ни свечи; но глаза Лики, привыкшие к темноте, да ещё разбавленной тусклым свечением из-за неплотных занавесей, сразу же отметили смену цветовой гаммы. Если гостевая в доме профессора выдерживалась в бледных голубовато-травяных тонах, то новое место сияло белым и розовым. Отчётливо проступали из темноты кисейные облака балдахина и строгие прямоугольники стенных панелей с овалами неразличимых портретов; крошечными сугробами белели в отдалении спинки стульев, потолок, казалось, сиял не отражённым, а собственным светом…

«Что за фигня? — не совсем прилично, выпав из прикипевшей к ней в этом мире изящности речи, собиралась выразиться Лика. — Куда меня занесло?» Но, к своему смятению, не смогла выговорить ни звука. Губы онемели.

Мало того: не удавалось и пальцем пошевелить, не то, что вскочить и осмотреться как следует. Да, проснувшись, она ещё успела повернуть голову, бросить взгляд на комнату, понять, что это вовсе не гостевая спальня в профессорском доме… А потом нашло странное оцепенение. Вслед за ним откуда-то из глубин памяти накатил леденящий душу ужас и осознание, что всё это уже было, было, и не раз, что вот-вот начнётся нечто гадкое, отвратительно-постыдное…

— Ан-ге-ли-ка… — со вкусом выговорил мужской голос, показавшийся знакомым. Она вздрогнула. Кто это? где? И не посмотришь толком… Казалось, голос просачивался отовсюду.

— Ангелика, моя маленькая девочка, наконец-то ты вернулась домой!

Рядом с постелью сгустилась тьма, и из туманного облака шагнул…

«Разумеется, — вдруг сказал ей хладнокровный глас разума. — Кто же ещё? Чему тут удивляться?»

И страх, как ни удивительно, чуть ослабил железную хватку.

— Набегалась на воле…

Край постели прогнулся под тяжёлым, отнюдь не призрачным телом.

— Теперь ты поняла, что убегать от меня бесполезно? Я ведь сразу тебя нашёл, когда ты удрала из поместья. Но, видишь ли, плохих девочек надо наказывать; вот я и поместил тебя в очень плохое место, чтобы ты научилась послушанию…

Не торопясь, с ленивой грацией хищника, он потянул с неё одеяло. Тотчас, будто и не было ночной сорочки — впрочем, какая защита от тонкого батиста? — тело охватил холод. Да такой, что у Лики застучали зубы.

А ведь воздух в комнате по-прежнему оставался тёплым. Казалось, холод исходил от самого незваного гостя, от его рук, которые неспешно, по-хозяйски уже скользили по её хрупкому телу. Лика содрогнулась от омерзения. Вроде бы и ладони у мужчины оставались сухими, и шарили не по обнажённой коже, а по тканевому покрову… но не отпускало ощущение чего-то липкого.

И точно так же, как до этого её накрыло страхом, поднялась вдруг иная волна — гнева. В груди словно взорвался огненный ком. Никогда в жизни Лике Никольской не случалось намеренно кого-то бить, но сейчас её рука, забыв, что шевелиться ей не полагается, дёрнулась назад — оказывается, для размаха — и влепила потянувшемуся к ней с поцелуем лорду Грэхему сочную плюху.

Тот взвыл и отшатнулся.

— Педофил хренов! — отчётливо выговорила Валерия Никольская, интеллигентная девушка, библиотекарь в четвёртом поколении с маминой стороны. — А ну, пошёл вон, скотина!

Граф Честерский зло и сосредоточенно потёр щёку. Похоже, романтический настрой ему обломали.

— Значит, не та, — процедил он. — Что ж, это меняет дело. Подселенка, да? В таком случае, может, договоримся? Ты в этом мире одна, без денег, без крыши над головой; тебе нужен покровитель, чтобы выжить и не попасть, в конце концов, в бордель. Пожалуй, я забуду твою шалость; это даже неплохо, что под личиной девочки-эльфа скрывается фурия… может пригодиться. Предлагаю договор…

И засмеялся. Глаза его полыхали весёлым безумием. Он опять наклонился к ней:

— Так как же, кошечка?

Не успела Лика возмутиться, как он метнулся вперёд, буквально рухнув на неё и намертво прижав её локти к постели. Блеснули в хищной улыбке зубы.

Что-то захлопало и шумно опустилось ему на спину. Послышался глухой стук. Мужчина взвыл, перекосившись от боли, вскочил, замахал руками, будто стараясь кого-то согнать… Вцепившись в воротник графского халата, Сквикки с остервенением долбила клювом его темечко. Вот она отстранилась, чтобы нанести новый удар…

… и всё исчезло.

Лика выдохнула и содрогнулась от отвращения: вместе с воздухом из неё выходил ком туманной грязи. Она закашлялась. Казалось, та самая липкая тёмная субстанция, сочившаяся из рук отчима, накопилась в лёгких, а теперь организм спешил от неё избавиться самым естественным образом… Рядом на кровать, тяжело дыша, плюхнулась скроушка. Они молча обнялись — совсем, как тогда, много лет назад, после пережитого кошмара прижимались друг к дружке маленькая девочка и её верная птица, птенец-фамильяр. Лика поспешно натянула на них обеих одеяло и, наконец, поняла, что вернулась в спальню на Бейкер-стрит.

— Чертовщина какая-то, — пробормотала жалобно. — Долго ещё меня будет мотать туда-сюда?

— Это был сон. Тебя затянуло в комнату Ангелики. А теперь ты проснулась, — пробормотала Сквикки и закрыла глаза. Будь она человеком, можно было бы предположить, что её мутит. — Я его чуть не убила…

Она спрятала голову под крыло. Пробубнила оттуда:

— А надо было бы. Только он сам проснулся, наверное, от боли. Это же его сон, наведённый; ты просто пока не разбираешься в таких вещах… Он проснулся, его чары развеялись — и нас выбросило назад, сюда.

Трясущимися руками Лика потёрла щёки.

Её колотило, как в жесточайший мороз.

Мерзавец. Называл «своей девочкой». Говорил, что бегать от него бесполезно. Получается… это он своими домогательствами сводил Ангелику с ума? Наведывался к беззащитному ребёнку ночами, лапал, шептал всякие гадости… может, и шантажировал, что, если пожалуется маме, то все узнают, какая Ангелика плохая девочка… Набор приёмов у этой братии примерно одинаков. Она жила в вечном страхе и молчала. А днями… видела ласкового любящего отчима, которого, наверное, приходилось называть папочкой, наблюдала, как он нежен и внимателен с её матерью…

Или это всё началось после смерти леди Джейн?

Дрожь постепенно отступала.

— Пойдём, посидим у камина, Сквикки…

В большом кресле, да ещё завернувшись в прихваченное одеяло, было тепло и уютно, почти как дома. Угли в каминном чреве ещё тлели, от них веяло приятным ровным жаром. И казалось, что вокруг так тихо, спокойно, и нет в этом мире ни несчастий, ни бедных запуганных девочек.

Сквикки затопталась у неё за спиной.

— Спасибо тебе, — спохватилась Лика. — Ты… ты всё-таки удивительна. И ты молодец. Но каков этот мерзавец, а? Бедная Ангелика! Сквикки, с этим надо что-то делать. Представь, выполню я тут свою миссию… ну, будем надеяться, что выполню благополучно. Вернусь к себе. А Младшая останется здесь. И этот… — Она проглотила несколько непечатных выражений. — Тоже останется. Они же, суки… ох, прости, за выражение… извращенцы эти все, как правило, мстительные!

И вдруг перед глазами всплыло другое лицо: того негодяя, что однажды толкнул её под поезд в метро. Сходства с лордом Оливером вроде бы не наблюдалось, но вот выражение на физиономиях было общее. Тот же глумливый оскал. То же непередаваемое превосходство… до той поры, пока руки не заломят или по башке не надают.

— Надо что-то делать, — повторила медленно.

Сквикки вздохнула.

— Надо. И ведь знаешь, Старшая… Кроме этих снов, здесь творится ещё что-то странное. Я всё хотела тебе сказать, да не была уверена; а вот сейчас, во сне, поняла, что так и есть. Знаешь… ведь это не он.

Лика в изумлении развернулась к ней.

— Погоди. Кто «не он»?

— Граф этот. Отчим Ангелики. — Скроушка опять неловко затопталась, завертела головой, чуть было не сунула её под крыло. Наконец, поборов смущение, продолжила: — Я теперь даже не понимаю, где он, а где не он…. Когда я впервые его увидела, то сильно испугалась. И запомнила именно таким: из него так и рвалась скрытая Тьма, как туман, который через любую щёлочку просочится. Вот и сейчас он был такой же. А туман этот, кстати, дрянной, им всё вокруг заражается. И твоя ма… леди Джейн им дышала, не замечая… Хорошо, что ты его откашляла. А вот в госпитале, у профессора, будто вовсе и не лорд Оливер был. Меня-то он тогда увидел, хоть и невидимую, значит, какой-то дар у него в тот момент оставался, но словно неразвитый; никакой Тьмы. Вроде бы один и тот же человек, а сущности разные.

— Близнецы? — неуверенно предположила Лика.

И обе задумались.

— Не знаю, — наконец отозвалась Сквикки. — Если бы увидеть их рядом, одновременно, то можно было бы сказать точно, но я их видела каждый раз поодиночке. Что если это один человек, просто одержимый? Может, здесь нужен этот… как он у вас людей, называется? Экс… Экз…

— Экзорцист?

— Мгм… Угум…

Скроушка перебралась ей на колени. Угрелась под одеялом. Задышала ровно.

Да и правильно, пусть спит. Ей тоже досталось… Миролюбивой птице — и броситься на человека? Это же всё равно, что буддисту зарезать курицу: потрясение не меньшее.

…Вот и ответ на то, чем надо заняться в первую очередь. Ехать в этот самый загадочный Орден Полнолуния. Ведь своего обещания завершить разговор Магистр так и не выполнил: его срочной депешей вызвали в Букингемский дворец. А на это «собеседование» у Лики были возложены большие надежды. Однако как ей теперь поступить? Поехать в Орден самой, незваной, и… допустим, попросить кого-то разыскать Младшего Магистра Рихарда Нэша? Несерьёзно. О подобных визитах, должно быть, договариваются заранее. Пожалуй, лучше сделать это через профессора.