Полнолуние для магистра

Глава 20

Ричард Уэллс машинально провёл ладонью по гладкой раме французского окна, выходящего на узкий балкон. Привычно отметил покалывание защитных и заглушающих звуки плетений — работают, в порядке — скользнул взглядом по макушкам деревьев вдалеке. Здесь, с этой стороны Букингемского дворца, окна выходили на большую лужайку сада, обрамлённую древними шелковицами, посаженными ещё при Якове Первом. На фоне свежей майской листвы молодых соседей эти тутовые деревья смотрелись некрасивыми сухими остовами, этакими скелетами. Весна прочно утвердилась на земле; но тутам-старикам с каждым годом становилось всё труднее просыпаться и исторгать из себя новые побеги.

— Как здоровье Его Величества? — бросил Магистр куда-то в пространство за спиной.

Оглядываться на хозяина кабинета не хотелось. Видеть тучного, страдающего одышкой и сердечной слабостью принца-регента не хотелось. Думать о старости, как таковой, о том, что, рано или поздно и ему придётся вот так… окончательно и уже бесповоротно не просто надеть личину Ричарда Уэллса, а слиться с ней навсегда… не хотелось.

Ему тридцать четыре. Пыхтящему от малейших усилий принцу-регенту, которому порой из-за болей в пояснице трудно нагнуться за кочергой, дабы самому, по монаршему капризу, поворошить угли в камине, было почти столько же, но выглядел он на все пятьдесят. Не из-за нездоровой полноты, которая часто делает людей старше с виду, нет; Георг Август Фредерик не просто казался пожилым, усталым от жизни человеком, он и впрямь был таким. Дар, запертый с юных лет, медленно сжигал его изнутри, старя раньше времени. Так, как он выглядел, по идее, должен был выглядеть сейчас его отец, пятидесятичетырёхлетний Георг Второй. Но, вынужденный, как и племянник, скрывать одарённость, безумный король превратился ныне в дряхлую развалину. При взгляде на него трудно было поверить, что эти ходячие мощи — всё, что осталось от когда-то статного и величественного мужа, от Государя, изменившего историю и карту мира. Жизнь ещё теплилась в нём, но каким-то чудом.

Во времена рождения и юности Георга Второго наличие магического дара считалось непростительным пороком даже для захудалого аристократа; что уж говорить о наследнике престола! Королевской семье удалось неимоверными усилиями сохранить постыдную тайну и заблокировать способности единственного сына. Последствия этого насилия над Даром проявились не сразу. Много лет спустя запертая магия отомстила своему хозяину преждевременной старостью и безумием. Пожалуй, целители из Ордена Змеи и Чаши могли бы попытаться если не повернуть вспять, то хотя бы замедлить эти разрушительные процессы: к тому времени Договор содружества был подписан, маги трудились открыто и на благо государства, но… В один из редких моментов просветления Его Величество запретил себя исцелять. Поклявшись однажды родителям, что до конца дней своих останется обычным человеком, он считал себя не вправе нарушить слово. К тому же, клятва была принесена в храме, с соблюдением ритуала привязки к благополучию отечества; нарушение её грозило множеством бедствий для Британии. Жертвовать судьбой всего народа ради исцеления единственного немощного старика, пусть и короля, Георг Второй не мог позволить.

Его племянник, принимая регентство, уже осознавал, что его ожидает. Но в государстве, жители которого долгое время едва терпели Договор с магами, появление Одарённого на троне вызвало бы, пожалуй, революцию пострашнее французской. Георг Август Фредерик пошёл на отважный шаг: публично признался в наличии Дара, а затем публично же от него отказался. Эта акция поначалу уронила его престиж в глазах подданных, но она же в немалой степени затем и возвеличила, особо укрепив популярность в тех дворянских семьях, которые вынужденно скрывали одарённых детей либо отправляли в лапы инквизиторам. После скандального покаяния самого принца-регента признаться в наличии Дара перестало быть постыдным. А несколько лет спустя само отношение общества к магам изменилось в лучшую сторону. Случаев запечатывания магии почти не наблюдалось, разве что по приговорам суда, в особых случаях. Так что с уверенностью можно было сказать: да, жертва принца оказалась не напрасной.

Вот только ему самому легче от этого не становилось. За шесть календарных лет правления он потерял десятка два собственных лет, не меньше. Все признаки стремительного приближения старости были налицо. Но человеку свойственно надеяться на лучшее… К тому же, в клятве, озвученной принцем при церемонии запечатывания Дара, присутствовала некая оговорка, предусмотрительно заложенная составителями текста. Однако особых условий, подразумевающих снятие блока-печати, всё не наступало. Оставалось уповать на Судьбу.

— …Его Величество нынче на удивление бодр, — отозвался наконец принц-регент на вопрос своего гостя. — В отличие от меня. Я чувствую приближение мигреней, и одно это заставляет ощущать себя, как… Плохо, Ричард, всё плохо. Приближается что-то зловещее, непонятное; страшная сила, могущая смести всех нас с лица земли. Особенно это тягостное ощущение угнетало меня сегодня. Вы не поверите, но ближе к полудню мне показалось, будто голова моя взорвалась, и во все стороны полетели чёрные, словно вороньи перья, ошмётки! Ваш очередной эликсир больше не помогает: то ли никудышный, то ли приступы стали сильнее. Боюсь, что недуг отца подкрадывается и ко мне. Да лучше бы заработать апоплексический удар, в самом-то деле, и быструю смерть, чем отцовское безумие!

— Глупости, — сурово ответил Великий Магистр. — Одно ничуть не лучше другого.

Принц-регент глянул на него недоверчиво.

— Удивительно, что вы меня вообще услышали. У вас был такой отсутствующий вид, будто вы грезили наяву.

Уэллс отвёл глаза.

— Да, нашло вдруг… такое странно состояние. Бывает. Тем не менее, я вас прекрасно слышал.

И мысленно повторил с горечью последнюю фразу из своего видения: «А как же мы?»

Но жизнь продолжалась. И в списке наиважнейших проблем уход недавно появившейся в их мире подселенки занимал не первое и даже не десятое место. Искрило, вибрировало, грозилось лопнуть по швам пространство вокруг королевского трона, и от того, удержится ли на нём Ганноверская династия, или её оттеснят Виндзоры, зависело, каким станет государство в ближайшем будущем. Продолжится ли легализация магии и магов или вновь распахнутся подвалы Инквизиции? Что победит — прогресс или отсталость? Развитие или невежество?

Не время для сердечных дел. Да. Не время.

— А я предупреждал, Ваше Высочество, что к этому эликсиру может наступить привыкание. И тем быстрее, чем чаще вы увеличиваете предписанную дозу. После нашей встречи я посоветуюсь с лейб-медиком и он приготовит…

— Нет!

Георг почти выплюнул последнее слово. Тяжело опустился в кресло.

— Нет, клянусь небом! Я не притронусь ни к чему, смешанному не вашими руками Магистр. Во всяком случае, пока вы не отыщете убийцу моих верных слуг; и хорошо, если он окажется один, без приспешников. Как, кстати, продвигается ваше расследование?

— Оно всё ближе к завершению, — лаконично отозвался Уэллс, обходя его кресло. — Если вы, Ваше Высочество, всё ещё доверяете моим рукам, извольте-ка предоставить им вашу ценнейшую голову для небольшого массажа.

— Да. Разумеется, — пробормотал регент, с нескрываемым облегчением откидываясь на спинку. — Целительная сила ваших рук — это нечто удивительное.

— Удивительно то, что при вашей подозрительности вы до сих пор не потеряли веру в меня, Август, и спокойно поворачиваетесь ко мне спиной…

Они помолчали. Магистр сосредотачивался на предстоящей работе, осторожно касаясь кончиками пальцев висков пациента, тот же блаженно щурился, чувствуя, как отступает измучившая за день головная боль. Да, текст давнишней отказной клятвы составляли мастера своего дела; они оставили провидческому Дару принца небольшой отток, дабы смягчить последствия запечатывания; но, спонтанно прорываясь, его магия конфликтовала с блокирующими чарами, принося немало страданий.

Дрогнув, потускнели огоньки люстры, оставляя в кабинете приятный глазу полусумрак, ещё более сгущающийся в тёмных дубовых панелях. Несколько успокаивающих пассов — и даже дыхание Георга стало намного легче, свободнее. Для полноты ощущений он сорвал и отбросил на ковёр шейный платок.

— Дурацкая нелепая мода — душить себя с самого утра и до позднего вечера шёлковой тряпкой! Чтоб ему пусто было, этому Красавчику… как его, Бромелю? Браммелу? А-а, неважно. Почему по его прихоти порядочный джентльмен должен рядиться, как баба? Ох, хорошо… Да, мне намного легче, друг мой, намного. А теперь расскажите, что у вас сегодня произошло интересного, Ричард? Ваш голос всегда действует на меня успокаивающе, вы же знаете.

— Немного позже, Август. Сперва освободите голову от ненужных мыслей, отдохните, а уж потом загружайте её снова.

…Полчаса спустя, неслышно ступая, лакеи зажгли в шандалах особые свечи, пропитывающие воздух исцеляющими арматами, ненавязчивыми, почти неуловимыми. Затейливо, лаская слух, отзвонили девять вечера часы на каминной полке, а за окнами, за полуоткрытой балконной дверью подали голос южные цикады, обещая грядущий жаркий день. На небольшом столике появился серебряный котелок на забавных гнутых ножках, а рядом с ним особые чашки, напоминающие восточные пиалы, и кувшин с чистейшей ключевой водой. Запахло горячим шоколадом, ванилью и корицей. Георг Август Фредерик открыл глаза и уставился на Магистра, занявшего кресло напротив.

— Кажется, я задремал?

Повинуясь его жесту, слуги, пятясь, покинули кабинет.

Приняв из рук гостя чашку с чудесным напитком из Нового Света, регент с наслаждением сделал первый глоток.

— Каждый раз после ваших сеансов, дорогой Магистр, меня охватывает такая полнота ощущений, будто я только что появился на свет и вижу, чувствую, осязаю всё, буквально всё, впервые! И даже вкус шоколада раскрывается по-новому.

Уэллс снисходительно усмехнулся.

— Это действуют остаточные следы моей ментальной магии, Ваше Высочество. Мне же самому в ответ на сеансы, как правило, прилетает пара-другая пророчеств, которые до того безуспешно пытались прорваться через защиту; они-то обычно и вызывают у вас столь болезненные ощущения. Я оттягиваю их на себя, а после нейтрализую.

— Вот как? А почему вы раньше мне этого не говорили?

— Собственно, нужды не было. Пророчества ведь не всегда показывают окончательное будущее; они могут раскрывать какие-то возможные его варианты, служить предостережениями… либо просто позволяют увидеть то, что в это же время творится за много миль от вас. Касательно сегодняшнего — хочу вас успокоить. Оно из разряда последних. Вам больше не нужно опасаться чёрных вороньих перьев. И никому не нужно.

Магистр задумчиво глянул в окно, на полосу догорающего заката в небе. Предстоящий разговор тяготил. Но, в сущности, он ведь для него сюда и явился. Пока безопасники Уолтера Уиллсона шли по следу профессорского гостя, приведшему прямо в Букингемский дворец, пока со всеми предосторожностями устанавливали тайное наблюдение — Магистр лично проверил и состояние, и окружение Георга Второго, убедился в относительном благополучии того и другого и полностью сосредоточился на принце-регенте.

Во-первых, разумеется, чтобы убедиться лишний раз и в его безопасности.

Во-вторых, чтобы обеспечить пути отступления девушке, жаждущей вернуться в собственный мир. Домой. Уэллс слишком хорошо знал пристрастное отношение Георга Фредерика к подселенцам: для него каждый иномирянин был чуть ли не сверхчеловеком, уникумом, обладающим кладезем полезных знаний и новых возможностей. Очередной подселенец-обыватель, подселенец-посредственность становился для регента личным разочарованием; но каждому эрудиту он радовался, как дитя, и точно так же, как ребёнок с любимой игрушкой, готов был сутками напролёт обсуждать иномирные новшества и их возможную пользу для королевства. Что же касается Ангелики…

Лика. Мисс Лика. Удивительная девушка, немыслимым образом соединившая Светлую магию нового тела с интеллектом и опытом, приобретёнными в своём мире; девушка с университетским образованием, что на её родине не редкость; очаровательная, умная, эрудированная… которую регент ни за что не согласится отпустить. Это всё равно, что отнять у него, голодающего, краюху хлеба. Магистр был более чем уверен: именно ему Георг Фредерик поручит изыскать способы уговорить, оставить Лику в их мире, чем-нибудь привязать, осыпать сокровищами…

А умолчать о скором уходе подселенки Уэллс не имел права. Как, впрочем, и оставить на произвол судьбы настоящую Ангелику Оулдридж.

К тому же, Великий Магистр подозревал, что, останься в этом мире обе девушки, пусть даже одна из них будет пребывать в бестелесной форме — и в равновесии миров что-то нарушится. Возможно, имелись какие-то иные варианты перемещений, но они требовали серьёзного обдумывания. И не в одиночку, а с профессионалами. Пока что он обеспечит мисс Лике свободу выбора и ухода. Свободу. И пусть делает с ней, что захочет.

…Часы на каминной полке отзвенели полночь.

Принц-регент провёл ладонью по лицу, словно снимая оцепенение. Беседа с Магистром и впрямь действовала на него благотворно: он посвежел, заметно приободрился, несмотря на позднее время. Вытянул, сцепив, руки, хрустнул пальцами.

— В каких всё-таки удивительных сферах вы вращаетесь, Магистр! Какая интересная у вас жизнь! Я бы многое отдал за несколько дней, насыщенных подобными чудесами. Но вместо этого имею, что имею: рутины, интриги, дворцовые дрязги… Теперь мне ясно, почему лорд Грэхем так настойчиво просит аудиенции: он наверняка собирается ходатайствовать о своей падчерице. Что ж, девушка заслуживает и восстановления статуса в обществе, и представления ко двору. Впрочем, к этому вопросу мы ещё вернёмся. Чего я не понял, так это одного: почему вы до сих пор не арестовали и не заточили в свои Орденские подвалы это чудовище, притворяющееся доктором Виктором Джейкобом? Мало того — оставили его здесь, во дворце, под одной крышей со мной и королём! Послушайте, Ричард, вы знаете, как я вам доверяю. Но мне просто любопытно: как ваше бездействие в отношении этого злодея сочетается с заверениями в полной нашей безопасности?

Ричард Уэллс усмехнулся уголками губ.

— Бездействие? О, нет. Отныне мистер Джейкоб под неусыпным контролем. О котором, впрочем, пока не догадывается, как и о многом другом, происходящем вокруг его бесчувственного тела.

— Как бесчувственного? — ахнул регент. — И он?.. Я хотел сказать — он тоже пострадавший? Жертва? Я-то думал, он и есть тот самый злоумышленник! Впрочем… — Он развёл руками. — Нет, что-то не сходится. Не мог он убить нескольких человек, да ещё так ловко представить все смерти, как произошедшие от естественных причин; он же всё это время был на побережье, в Баде? Но тогда…

— В какой-то мере вы угадали, Август. Доктор Джейкоб — ещё одна жертва.

Георг сердито сверкнул глазами.

— Не понимаю!

— Большего я вам пока не могу сообщить. Скажу одно: существо, едва не убившее сегодня профессора Диккенса, не было его ассистентом и старинным другом. Весьма возможно, что «старина Джейкоб», как называет его профессор, умер два дня назад, упав с лестницы и разбив затылок. У него до сих пор остались следы от удара; ваши лейб-медик и маг-целитель сами не могут оправиться от потрясения. Из-за тщательно наведённого отвода глаз им казалось, что рана пострадавшего незначительна; а сейчас, после того, как с них сняли заклятье, они не понимают, как с такими повреждениями можно было вообще выжить. Но в том-то и дело, что невозможно.

— Ещё один подселенец? — в волнении предположил регент.

— Если бы…

Магистр задумался.

— Впрочем, не исключено. Подселенец-маг, но при этом вовсе необязательно иномирец. Тс-с! — Он приложил палец к губам. — Это пока одна из версий. Есть у меня некое предположение, требующее дополнительного расследования и доказательств. Я возлагаю большие надежды на беседу с одним очень важным свидетелем. Вы уже назначили аудиенцию лорду Грэхему?

Принц-регент азартно потёр руки.

— Ещё нет. Вы хотите встретиться с ним прямо здесь?

— Вы же знаете, что лишь два кабинета в Лондоне максимально защищены от прослушивания: мой и ваш. Но приглашать сэра Оливера в Орден я не рискну, чтобы не обнаружить чрезмерного к нему интереса; встреча же его с вами — лишь вопрос времени, она никого не удивит. Итак?

Регент решительно хлопнул ладонями по подлокотникам кресла.

— Решено. Завтра… нет, послезавтра, в одиннадцать утра.

Внезапно на лице его проступила озабоченность.

— Погодите-ка, Ричард, а что вы там упоминали о намерении мисс Ангелики нас покинуть? О ком, собственно, будет вести речь лорд Грэхем? О своей настоящей падчерице — или об иномирянке, к которой воспылал сочувствием? Я должен знать!

Кто-то осторожно тряс Лику за плечо.

— Мисс! О, мисс Ангелика, проснитесь же! Спать сидя нехорошо, вам лучше перейти в постель!

Не соображая спросонья, в чём дело она с недоумением воззрилась на горничную, пока не поняла, что смотрит на неё снизу вверх, что тело ноет от неудобной позы, а под головой отнюдь не подушка, а жёсткая шероховатая стопка тетрадей. Ага, понятно. «Только на минуточку!» А сама заснула на чужих конспектах, как студентка на лекции.

Невольно улыбнулась этому сравнению.

А вот снилось ей нечто, к студенческой поре никаким боком не относящееся. Такой восхитительный романтический сон… Жаль, что лишь сон. Лика встряхнулась.

— Да-да, конечно!

— Я уж и умыться вам приготовила, и грелку в постель, и полоскание для рта… Нужно? Мисс Диккенс, хозяйская дочка-то, завсегда перед сном намывалась, когда из таза, когда и в ванне, и зубы полоскала; и чудным таким словом всё это обзывала. Гиена, кажется…

Лика невольно прыснула:

— Гигиена, Фанни!

Со сна её немного качнуло, когда она поднялась на ноги: закружилась голова. Нет, если сейчас она заляжет в ванну, то уснёт прямо там же, расслабившись в горячей воде. Если вообще её дождётся.

— Дай просто умыться. И где там этот эликсир для зубов?

— А вот всё в ванной комнате, пойдёмте, барышня, — зачастила горничная, поддерживая её под локоть. — Не извольте беспокоиться, мы всё знаем, как настоящих леди ко сну собирать. Вот только нет у вас ни для личика притираний, ни для ручек; как же так? Не обзавелись ещё? У каждой барышни полон туалетный столик такого добра, а у вас ни мазей для красоты, ни духов пахучих, ни пудрочки. Оно понятно, вы у нас в гостях, вчера только прибыли, не до того было. Но ведь неудобно барышням без всяких таких мелочей обходиться! А я вот слышала, что Фрида, наша кухарка, слышала от миссис Диккенс, будто та сегодня собиралась с вами по модным магазинам проехаться, всё ждала, когда вы вернётесь. Да тут хозяина привезли раненого, и закрутилось всё, засуетилось…

Лика слышала её туманно, словно сквозь вату. Кое-как умылась, почистила зубы — «гиена»-гигиена в этом доме и впрямь оказывалась на передовом уровне — машинально позволила себя переодеть в ночное одеяние и даже не хихикала над чепчиком, поскольку сил не оставалось. С блаженным стоном провалилась в перину, вытянула под одеялом ноги. По темноте, сменившей проникающий сквозь сомкнутые веки свет, угадала, что Фанни погасила свечи. Послышались её удаляющиеся шаги, тихо пристукнула дверь. Спа-ать!..

…Как там, интересно, Сквикки с птенчиками? И храбрый воробей? И Шикки? Она так и не узнала, как же тот очутился в фамильярах у Магистра!

А глаза у Магистра ясные, молодые, хоть и в обрамлении «гусиных лапок», но такие милые… Жаль, конечно, что он настолько старше её, но ничего не поделаешь: кажется, она не на шутку влюбилась. Смешно и грустно. Смешно — потому что, проглядывая время от времени женские романы, нет-нет, да попадавшиеся под руку в библиотеке, Лика каждый раз, читая о внезапно нагрянувшей любви героини к незнакомцу, фыркала, крутила головой и заявляла, когда мысленно, когда и громко, вслух: «Не верю!» В самом деле, как можно, не зная ни хороших, ни отрицательных черт, не сходив ни разу на свидание — и влюбиться по уши, да ещё иной раз на всю жизнь! Её несколько милых спокойных романов с друзьями детства завязывались каждый раз после тщательного обдумывания, одобрения сурового внутреннего критика, а заканчивались, хоть и со светлой печалью и лёгким сожалением, но со вполне логической оговоркой: отношения себя исчерпали. Всё. Между ними больше ничего нового не происходит. Иногда бывает полезно вовремя остановиться и поставить точку.

Рихард же…

Или Ричард? Надо же, она даже не спросила, которое из имён настоящее. Впрочем, могут быть и оба. В аристократических семействах это часто встречается.

Но ей всё-таки ближе «Рихард».

Вот запал он ей в душу, да настолько, что не думать о нём, не представлять, не желать поцелуя, а, может, и чего-то большего невозможно. И выходит, что она, как те дурочки из женских романов, втюрилась, втрескалась так, что крышу сорвало окончательно… Вот вам и смешно.

А грустно потому, что будущего у них нет, и не будет. Осталось каких-то недели две случайных встреч или возможных свиданий — при условии, если Рихард сможет побороть своё невыносимое джентльменство и в самом деле примется за ней ухаживать, да ещё по всем правилам. Но пойдёт ли он на это?

«А как же я?..»

…А вы, дорогой Магистр, тоскующий, не похожий на себя, строгого и сдержанного, склоняющийся с мольбой к её руке — всего лишь сон. Сон. Подсознание подсуетилось, выдавая желательное за действительное. В реальности же их расставание лишь вопрос времени. Ах, окажись Лика в этом мире самой собой — уж она бы отбросила природную нерешительность, тем более что несколько раз у неё очень даже выходило; и тогда хотя бы было что вспомнить. Но нынешнее тело принадлежало не ей, а невинной девушке. Его полагалось блюсти в чистоте. Так уж вышло.

Вздохнув пару раз, Лика поймала себя на том, что бездумно таращится в светлый потолок, а глаза уже до того привыкли к темноте, что хорошо различают очертания предметов в спальне. Кажется, пришёл страшный зверь бессонница… Она села на кровати, сердито стянула чепец.

Вытянув шею, глянула издалека на письменный стол. Рядом с подсвечником темнела магическая зажигательная палочка, нечто вроде местной многоразовой спички. Вздохнув, Лика нашарила на полу домашние туфли, прошлёпала к столу. Свеча зажглась сразу же, от первого прикосновения. Присев на стул, Лика пролистнула наугад несколько тетрадей старого Оулдриджа, понимая, что, в сущности, ничего в них не разберёт; просто надо же хоть чем-то себя занять. Почерк у «деда» был сравним с классическими каракулями врачей: желающий разобраться в завещанной им премудрости должен был обладать бездной терпения. Что ж, Ангелике, вроде бы, торопиться теперь некуда, будет чем заняться, когда вернётся…

А как к ней станет относиться Магистр? Будет ли склоняться к реке, смотреть грустно и безнадёжно? А она?

Не думать. Не надо.

Последняя тетрадь была заполнена каракулями лишь до половины. Лика прикрыла её, отодвинула в сторону — и лишь сейчас обнаружила, что вертит в руках карандаш, прихваченный машинально из желобка чернильного прибора, где таких карандашей было заготовлено несколько. Что пишет человек от нечего делать? Правильно, чаще всего тщательно отрисовывает своё имя. Вот она и вывела на вновь открытой чистой странице:

«Валерия Никольская».

А дальше рука сама нарисовала забавное лохматое существо, в котором без труда угадывалась скроушка.

Сквикки…

Лика задумалась.

А ведь та утверждала, что между Ликой и Ангеликой уже установлена связь… И проявляется она не только во владении языком, моторикой и знаниями на бытовом уровне. Память, чужие воспоминания, озарения, вроде тех, о старом дворецком из Грэхем-холла, нет-нет, да проявляются, пусть не все сразу, а как бы по запросу. Интересно, значит ли это, что точно так же Ангелика сможет считывать её, Ликины воспоминания?

И не обязательно личные. Хотя, должно быть, о симпатии… хм, пусть будет симпатия… к Магистру она наверняка уже знает. Но сам Рихард как-то упомянул вскользь, что каждый подселенец ценен уникальными знаниями и идеями своего мира. Рихард наверняка огорчится, если она исчезнет, так и не успев принести хоть какую-то пользу.

А хотелось хоть что-то после себя оставить.

Подумав, она опять склонилась над тетрадью.

История, география чужого мира вряд ли здесь пригодятся. Химия, физика, точные науки — в них Лика не сильна. А что может заинтересовать, например, человека из прошлой эпохи, заглянувшего в будущее?

Допустим, транспорт наземный, подземный, водный и воздушный. Монорельсы и скоростные поезда. Авиалайнеры. Теплоходы-города.

Сотовая связь. Всемирная Паутина. Телевидение и радио. Видео- и аудиоаппаратура.

Медицина, о которой Лика имеет сугубо пользовательское понятие, но всё же… В конце концов, если она правильно поняла — этому миру нужны не технологии и формулы, а, в первую очередь, идеи, которые он будет адаптировать под собственные нужды и возможности. Значит… Вакцинация и прививки. Микрохирургия. Трансплантология. Косметические операции. Новые возможности стоматологии. И многое другое.

Пожалуй, с этого она и начнёт. С перечня. И с тем расчётом, что однажды Ангелика Оулдридж найдёт этот реестр, ткнёт недоумённо пальчиком в незнакомое слово на русском языке, а та часть Ликиной памяти, что в ней к тому времени осядет, послушно выдаст перевод и вместе с ним — информацию по запросу. Хочется думать, что так и будет. В конце концов, попытка не пытка.