Полнолуние для магистра

Глава 23

Как это часто бывает, заработавшись, Лика потеряла счёт времени. И опомнилась лишь, когда, в очередной раз перевернув страницу, увидела, что та последняя. Надо же, полтетради маханула, вот это списочек!

Надо сказать, сработала привычка к классификации, приобретённая на библиотечной работе. Приходилось учитывать, что черновиков в её распоряжении нет, записи ведутся набело; а значит, нужно сразу оставлять чистые места для возможных дополнений. Обычная бумажная тетрадь — это вам не вордовская страница, где можно в любой момент вернуться в нужную строку, внести изменения; поменять абзацы местами, влепить иллюстрации или ссылки… Поэтому, расписав на первой чистой странице перечень направлений, которые она собиралась в дальнейшем раскрыть для Ангелики подробнее, Лика отвела каждому пункту отдельную страницу, и, даже заполнив ту лишь до половины, переходила к следующей, со следующим пунктом. Потом, припомнив по ходу что-то полезное, возвращалась к написанному и заполняла пустоты.

Теперь же, оторопело глянув на жёлтый плотный лист обложки, она сперва задумалась: придётся писать по нелинованному. Потом, вернувшись к первой странице, легонько стукнула себя по лбу: да нет же, больше ничего не нужно, список весь отмечен галочками! Надо же, как подгадала с объёмом! Сверилась с Перечнем Прогрессивных Технологий (как для себя обозвала), пробежалась по заголовкам страниц… Ну да. Со стороны посмотреть — бессистемный, но как-то упорядоченный свод информации, кому-то для чего-то нужной. А из-за не слишком каллиграфического, прямо скажем, прыгающего почерка руки, более привыкшей к клавиатуре, чем к ручке, вообще напоминает сочинение юного инопланетянина. «Лето я провёл на планете Земля. Там полно всяких интересных штук, но всего я не помню, просто напишу о том, чего у нас нет, а там работает…» Как-то так.

Свечи из чистого белого воска оплыли до половины, но горели чисто, бездымно. Впрочем, надобность в них уже отпала: писать Лика закончила, а чтобы добраться до постели, света не требовалось, поскольку за окном занималась заря, разгоняя тьму. Как в своё первое утро в этом доме, Лика постояла немного у открытого окна, привычно удивилась поднятой наверх раме — надо же, а ведь англичане и в её время сохранили такую оконную систему, даже Европа постепенно её перенимает… Погрустила.

А ведь дело сделано. И речь вовсе не о прописанной тщательно «памятке подселенца», а о своей Миссии. Договор со скроухами выполнен. В сущности, ей остаётся лишь дождаться, когда Ангелика завершит свое долгосрочное обучение, длящееся в особом сне несколько лет, и… вернётся. Как их поменяют? Предупредят ли заранее? Успеет ли она хоть немного побродить по Лондону, почти на две сотни лет моложе того, что в её мире? Достопримечательности-то практически всё те же: Биг-Бен, Тауэр, Букингемский дворец, Вестминстерское аббатство… Конечно, нет двухэтажных автобусов и красных телефонных будок, «Лондонского глаза» — знаменитого колеса обозрения — и новых статуй на Трафальгарской площади. Зато есть возможность увидеть собственными глазами саму Историю, ещё не заасфальтированную, не закатанную в бетон и не кричащую со всех фасадов рекламными надписями. Настоящий первый омнибус. Грузовые баржи и парусники торговцев со всех сторон света, снующие по Темзе. Дам, настоящих леди в смешных пальто с завышенной талией, украшенных кружевами, рюшами и бантами; джентльменов в высоких цилиндрах и с тростями, с рубцами на щеках от чересчур жёстких воротничков; беспорядочное с виду движение кэбов, всадников, шмыгающих в толпе мальчишек-разносчиков, мальчишек-газетчиков, мальчишек-зазывал… Как хорошо, что она появилась здесь уже со знанием языка! Интересно, а оно останется тогда и там, при возвращении? Хотелось бы.

И вдруг поняла, что на самом деле хочется совсем не этого.

Остаться. Не на несколько недель или даже дней — отчего-то она чувствовала, что её время здесь истекает, причём катастрофически быстро — а хотя бы на пару месяцев. Окунуться с головой в эту новую жизнь, сделать что-то полезное: да хотя бы навести порядок в профессорской библиотеке и… и написать целый трактат о вреде корсетов и опасности пышных кринолинов для дам; ведь если последующая эпоха после нынешнего Регентства и в этом мире будет Викторианской, все дамы начнут безбожно, до потери сознания, утягиваться. А сколько случаев возгорания пышных кринолинов и гибели женщин выпадает на те времена! Даме достаточно было, забывшись, пройти чересчур энергично мимо камина, не огороженного экраном, и случайно подцепить на край юбки выпавший уголёк… и вот уже целая трагедия: либо гибель во цвете лет, либо ожоги. Непременно всё это надо как-то расписать. И подсунуть профессору Диккенсу, чтобы опубликовать от имени мужчины, врача, учёного мужа, в конце концов…

А ещё — хоть каждый день можно бывать в Британском музее. Каждый день узнавать что-то новое о магии — чего уж точно не узнаешь дома. Каждый день видеть Рихарда…

Видеть Рихарда. А всё остальное — это так, приложение, без которого, собственно, можно и обойтись.

Она прикусила губу и закрыла окно.

Не нужно ей сейчас влюбляться. Её ждёт Лерка, свет в окошке. Новый дом в деревне, который они с братом как-то, не сговариваясь, стали называть «бабушкиным». Жизнь, что станет ещё интереснее, потому что все достижения прогресса и науки уже сейчас видятся ей в совершенно ином свете. Двадцать первый век — это свершившиеся чудеса, о которых писали ещё… Впрочем, даже не написали, Жюль Верн, возможно, ещё не родился. А здесь ей не место. Ещё, чего доброго, спровоцирует какой-нибудь Вселенский хаос из-за того, что нарушает своим присутствием здесь и отсутствием там какой-то межмирный баланс. А Магистр… А что Магистр? Господи, хоть поцеловались, хоть есть что вспомнить… Может, у него вообще целибат? Она же не знает. Молодой мужчина и до сих пор не женат… или и впрямь немолодой, как пытается уверить? Тем более: раз до сих пор холост, значит, есть на то причины. Выходит, рядом с ним ей тоже не место.

В общем, где родился, там и сгодился. И нечего себе надумывать лишнего.

Сердито вытерев мокрые щёки, пробежала по холодному полу и нырнула под одеяло. Только на минуточку. Надо встать пораньше, и в самом-то деле заняться профессорской библиотекой.

…Ей снилась Сквикки, обнимающая крыльями своих милых пищащих скроушат, её безмерно счастливый спутник жизни, знакомая поляна, залитая неярким светом, проникающим сквозь защитный купол. И Яша, мудрый филин. С его появления всё началось, и… подходит к концу?

— Спасибо, Ликуша, — просто сказал он. — Ты удивительная человеческая девушка. Если бы я был жив — как о великой чести попросился бы тебе в фамильяры. Но увы… Придёт время — и мы отправим к тебе для этой цели кого-нибудь из дочерей Сквикки, непременно. Ты даже не представляешь, как много сделала для нашего рода! Спасибо.

Лика обвела взглядом поляну. В кругу Старейшин, в этот раз расположившихся в густой мягкой траве, сидела Ангелика и застенчиво улыбалась. За время их прошлой встречи она будто повзрослела, стала уверенной в себе девушкой. Исчез вечный затаённый страх в глазах. Наконец-то.

— Что, уже… прощаться? — вырвалось у Лики. Невольно. Слишком уж торжественно и печально было всё вокруг, как при расставании, что вот-вот грядёт.

— Прощаться уже сейчас, увы, — подал голос Первый Старейшина. И виновато, по-человечески пожал крыльями, будто плечами.

— Очень скоро все мы окажемся далеко и вряд ли увидимся. Поэтому благодарим тебя сейчас. Но в твой мир перенесём чуть позже, — сказал Второй.

Третий подхватил:

— Потому что потом нам понадобится вся наша совместная Сила. Вся, что осталась у каждого. И восстанавливать её придётся долго. Отложи мы твоё возвращение — и неизвестно, когда мы сможем его осуществить. А твоё тело, хоть и в стазисе, но нуждается в душе. Чем дольше разлука, тем болезненнее возврат души. Не нужно тебе страдать.

— Но… — попыталась возразить Лика и спохватилась, сникнув: — Простите, не хотела перебивать.

— Спрашивай, — разрешил Четвёртый.

Однако вместо того, чтобы повторить, подобно Магистру: «А как же я?» она спросила совсем не то:

— Вы задумали что-то грандиозное?

— Да! — коротко ответил Пятый, самый немногословный. Подумав, добавил: — Грандиозное. Хорошее слово… Ты успеешь всё увидеть и понять.

— Будь готова завтра к полуночи! — торжественно объявил Шестой.

— И помни: стоит тебе позвать на помощь — мы поможем, — сказал Шикки, мигнув обоими целыми глазами, янтарным и зелёным. — Пусть не сразу, потому что понадобится время услышать и прилететь. Но наша благодарность всегда с тобой.

— И моя, — добавила Ангелика. — Спасибо за удивительные знания. Я обязательно со всем разберусь. И спасибо тебе за…

Щеки её порозовели. Но глянула она смело.

— Если бы не ты, я никогда бы не встретила Захарию. Он такой хороший…

— Хороший, — подтвердила Лика с невольным вздохом. — Счастья вам всем. Прощайте. И спасибо.

…Проснувшись, услышала перезвон часов и затаила дыхание.

Двенадцать.

И ещё двенадцать часов до полуночи.

Она ничего толком не успела. И теперь уже не успеет.

Хотелось плакать.

Но распахнулась от лёгкого толчка дверь, вбежала запыхавшаяся горничная, вслед за ней — Розалия Диккенс, твердившая громким шёпотом:

— Буди, буди её, Фанни, иначе нехорошо получится, так нехорошо… Надо успеть найти для неё приличное для дворца платье, подогнать по фигуре… Да хоть немного покормить девочку, а то эти аудиенции бывают ужас какие длинные, не хватало нам ещё голодных обмороков!.. Дорогая, просыпайтесь! Ах, как хорошо, что вы уже не спите!

Всплеснув руками, подсела на кровать растерявшейся Лики.

— Принц-регент, представляете? сам принц-регент скоро пришлёт за вами карету! Его Высочество очень хочет вас видеть и приглашает в Букингемский дворец к трём часам пополудни. Ах, какой пассаж! У нас так мало времени… Фанни, неси скорее первый завтрак и готовь ванну!

Одним из немногих избранных, имеющих привилегию врываться к принцу-регенту без доклада, причём в любое время дня и ночи, был Великий Магистр Ордена Полнолуния. Нельзя сказать, чтобы он так уж злоупотреблял этим своим весьма специфичным правом; воспользовался им всего-то раза три или четыре, но никогда — по делам маловажным. Поэтому, когда непосредственно в кабинете, почти перед рабочим столом, где регент визировал последнее на сегодня прошение, разверзся портал, из которого шагнула знакомая высокая фигура, Его Высочество не шарахнулся, не заорал благим матом, призывая стражу, лишь выругался сквозь стиснутые зубы. Но столь витиевато, что его личный секретарь, часто сопровождавший двойника принца по ночным кутежам и наслушавшийся там разного, причём от порядочных джентльменов, покраснел, как юная пасторская дочка, заметившая на садовой изгороди неприличное слово.

А регент добавил в сердцах:

— Вот уж воистину: «Безумье сильных требует надзора»! А это ещё кто с вами, Магистр?

В самом деле, вслед за Ричардом Уэллсом из смыкающегося портала выскользнули ещё двое. Один, закутанный в чёрный плащ, несмотря на почти летнюю жару; смуглолицый, чрезвычайно напоминающий уроженца Кастилии, и, судя по тонким чертам лица, явно благородного происхождения. И второй, показавшийся регенту смутно знакомым, из сословия попроще. К тому же, в голенище у него пристроился, как нечто само собой разумеющееся, кнут, непременный атрибут возницы или кучера.

— Это со мной Ваше Высочество. Буду краток, поскольку у нас крайне мало времени. Разрешите представить: Крус, Рей Крус, мастер-некромант Ордена Чёрной Руки, согласился помочь нам в чрезвычайно важном деле.

Кастилец изящно поклонился, сверкнув чёрными очами, за один взгляд которых немедленно отдала бы самое дорогое самая неприступная из доступных придворных красавиц.

— …и Артур Пэрриш, мой якобы возница, на самом деле мастер порталов. Не обращайте внимания на его вид, он привык маскироваться… Ваше Высочество, перейдём сразу к делу. Где сейчас Его Величество?

— Э-э… полагаю…

Регент бросил вопросительный взгляд на секретаря.

— У Его Величества сейчас время послеполуденной прогулки, — тотчас доложил он, почтительно склонив голову. — Полагаю, он в оранжерее или в саду. Последнее наиболее вероятно: погода располагает.

— Насколько точно? Пошлите к нему человека, проверить.

Секретарь вопросительно глянул на регента. Тот кивнул:

— Вы же понимаете, Арчибальд, что о пустяках Магистр не станет беспокоиться. Конечно, пошлите кого-нибудь, и срочно.

— Двоих, — поспешно добавил Уэллс. — Второго — узнать, как самочувствие мистера Джейкоба. Именно он нас интересует в первую очередь. И срочно вызовите сюда начальника охраны Западного крыла. Мне нужно кое о чём распорядиться.

Принц-регент терпеливо дождался, когда за секретарём захлопнутся двери. Перевёл взгляд на незваного гостя.

— Итак, что случилось? Давно вы не беспокоили меня подобным бесцеремонным образом, Магистр; я начинаю волноваться. Заговор? Покушение? Война?

— Да пожалуй, что покушение… — задумчиво осматривая кабинет, ответил Уэллс. — Так, здесь всё в порядке… Причём не на вас, Ваше Высочество. А на того, кто, прошу заранее извинить за последующие слова, но для наших противников кажется бесполезным и отжившим своё. Вот это будет похлеще войны, если удастся.

Тучный принц судорожно вздохнул.

— Дядя? Безумный Король? — Нервно рассмеялся. — Но, собственно, кому нужна его жизнь? Бедный старик и без того дышит на ладан, дни его сочтены… Вы уверены?

Магистр оглянулся на вбежавшего запыхавшегося секретаря, на капитана королевских гвардейцев, следовавшего за ним. Кивнул.

— Абсолютно уверен, Ваше Высочество. Вы просто не знаете всех деталей. На самом деле злоумышленнику нужна не жизнь короля, а его тело. Капитан, срочно пройдитесь по Западному крылу и за полчаса под любым предлогом выведите оттуда всех.

Комната личного врача Его Безумного Величества, достаточно просторная для одного, казалась неимоверно тесной для толпы народа, которую притащил с собой Великий Магистр. Особенно после того, как некромант-кастилец без всякой почтительности выстроил всех присутствующих вдоль стены, запретив приближаться к кровати Виктора Джейкоба более чем на десять шагов. Хоть за дверь не выставил, и то хорошо…

Пока он очерчивал углём круг, а затем пентаграмму вокруг ложа спящего, Магистр поглядывал по сторонам, сканируя помещение. Не похоже чтобы здесь устанавливалось что-то новое, помимо защиты, поставленной в свое время людьми Уиллсона. У Тео просто-напросто могло не хватить на это времени. И сил, кстати. Оказаться, наконец, в вожделенном чужом теле, не родственника, не брата, ощутить триумф от долгожданного эффекта и… быть какое-то время беспомощным наблюдателем…

«…Ну да, я кое-что подсказала мальчику, — услышал он, словно наяву, голос Бадбур. Голос очаровательной юной девы-воительницы; ни за что не подумаешь, что ей уже больше трёх тысячелетий… — Я же не знала, что ты придёшь и освободишь меня. Рассчитала, что запирающее тюрьму заклятье падёт, когда его носитель покинет Сумеречный мир. Ведь перенос в мир живых — это фактически умирание для Сумрака; стоит сумрачному созданию обрести настоящее живое тело — и все его связи с моим миром рушатся. И развеиваются чары, если сбежавший — маг… Мальчик долго выпрашивал у меня секрет подселения; я хохотала над его бессильем и не поддавалась на уговоры. Мне нравилось его дразнить. А потом надоело. Я раскрыла ему формулу приживания души, да не простую, а с вложением достаточного запаса жизненных сил в то тело, которое он себе выберет. Первые сутки помучается, прирастая к телу изнутри, а потом ему понравится. Пусть поиграется в мире живых подольше. За это время я восстановлю своих птичек и найду способ опять заманить его в Зазеркалье. Тогда и мы с ним доиграем».

«А как же Тотем Силы? — осторожно спросил Магистр. — Разве он не нужен тебе для…»

Смех богини прервал его.

«Ты такой же наивный мальчик, как и мой своенравный Жнец-отступник, мой милый. Тотем — всего лишь безделушка, накопитель, хоть и довольно мощный. Большая часть моей силы всегда при мне. Другое дело, что за уйму сотен лет нам, бессмертным, становится до того, порой, скучно, что мы поневоле начинаем придумывать новые развлечения. Мне понравилось играть в пленницу: позволить себя заточить, разрешить угрожать, запугивать, обвинять… Ах, какое удовольствие видеть торжество недоучки, думающего, что он победитель! Ну, пусть пока тешится этой мыслью. А я тем временем, как принцесса, заточённая в башне, дождалась настоящего освободителя! Думаю, ты вправе рассчитывать на благодарность, смертный. Чего ты хочешь?»

«Не совсем того, чего желаешь ты. Я вот намерен избавить свой мир от Теодора Грэхема и не позволить ему резвиться. Будешь возражать?»

«М-м-м… нет. Пожалуй, что нет. Забавно будет понаблюдать за твоими попытками. Имей в виду: тебе я ничего подсказывать не стану. Ты достаточно умный юноша и в состоянии сам найти решение, причём не одно. Что ж, если оно будет достаточно красивым… так и быть, я придержу у себя этого красавчика ещё лет пятьсот, пока не надоест».

Если бы их разговор в Тронном Зале Сумрачного дворца этим и закончился… лучшего и не пожелаешь.

Но Бадбур на то и Бадбур, чтобы устроить напоследок порядочную пакость.

«А знаешь, я тут подумала: не усложнить ли нам игру? Слишком это просто — заманить ко мне сюда отступника и оставить на растерзание. Было бы интересно взглянуть на ваш поединок. Дуэль. Что скажешь? Силы у вас приблизительно равны… Приходи. И имей в виду: не явишься — я выкину его назад, в мир живых, в то самое тело, которое он попытается занять последним».

«И это благодарность богини!» — фыркнул Магистр.

Бадбур ухмыльнулась беззлобно.

«Не дерзи. Я ведь могла бы взять и заложника. Твоего фамильяра, например. Или заложницу…»

А вот в последних словах слышалась нескрываемая угроза.

И сейчас, глядя на подготовку Круза к ритуалу Изгнания, Ричард Уэллс думал, что магической дуэли не избежать. «Возрождение» поддержит его на плаву ещё двое суток — но при стабильном расходе магии, на бытовом, так сказать уровне. А вот если придётся выложиться в поединке… откат нагонит его гораздо раньше. Надо это учитывать

А пока что — быть наготове. Если понадобится, поделиться с кастильцем Силой. Помочь перехватить извлеченную из тела Джейкоба душу Тео в зеркальную ловушку. Пэрриш, что уже стоит наготове, успел изучить каждый дюйм кабинета лорда Грэхема и оставил там маячок для скорейшей постройки портала в любой момент из любого места. Останется вновь забросить себя в Зазеркалье — на это раз вместе с пленённой душой, и…

Если во время неизбежного поединка в Сумрачном дворце он поймёт, что проигрывает — просто замкнёт за собой Зеркальную дверь. Подобных в мире живых не осталось, он проверил. Старшему Грэхему путь к живым будет заказан.

…Тело Виктора Джейкоба, окутанное дымкой магических благовоний, свело судорогой. С явственно слышимым низким рычанием, от которого содрогнулся и завибрировал воздух, от него отделилась полупрозрачная субстанция. Извиваясь и дёргаясь, сопротивляясь воле некроманта, она всё же притягивалась к зеркальному шару, парящему в нескольких дюймах от раскрытой ладони Рея Круза. И всасывалась, словно пожиралась ею…

Распахнулась дверь.

Этого оказалось достаточным, чтобы на долю секунды кастилец отвлёкся, а невнятная субстанция выдрала себя из ловушки и ринулась куда-то прямо сквозь стену.

— Jiho de la puta[1]! — рявкнул некромант. — Куда? Не уйдёшь!

И ринулся вслед. Магистр проводил его ошеломлённым взглядом: ему ещё не приходилось видеть подобного прохождения сквозь материальные преграды. Схватил Пэрриша за плечо.

— За ним! В обход! Это в саду!

И выбежал вон. Портальщик-возница — следом.

Застонав, принц-регент схватился за голову. Он уже был недалёк от банального вопроса: «А мне-то теперь что прикажете делать?» когда его взгляд упёрся собственно в нарушителя спокойствия.

— А вы что здесь делаете? — заорал он на секретаря. — Вы представляете, милейший, что вы сейчас натворили? Какого дьявола вы вообще сюда заявились, когда вам велено было ждать и не входить, а?

— Ва… Ваше Высоч… Высочество, но ещё раньше…

— Что?

Белый, как мел, секретарь, сделал усилие, чтобы не грохнуться в обморок.

— При отсылке приглашения мисс Оулдридж, смею напомнить… Вы приказали сообщить о её приезде немедленно, лишь только она появится! И чтобы ни дождь, ни град, ни землетрясение мне в этом не помешали! Вот я и… Я всего лишь…

Принц-регент гневно задышал, раздувая ноздри, как загнанный на корриде бык. Но взял себя в руки.

— Ладно, Арчибальд, вы и в самом деле всего лишь исполнили свой долг, чёрт с вами… Так где наша гостья? В приёмной?

— Никак нет. Она попросила посмотреть наш знаменитый сад, и я решил, что пока вы заняты с Магистром и его спутниками…

Пришла пора регенту побледнеть. И схватиться за сердце.

— Так она в саду?

Развернувшись к двери, он едва не упал: внезапно ослабли ноги. Дрожащий секретарь, и сам едва живой, подставил ему плечо. Так, поддерживая друг друга, они, думая, что спешат, кое-как заковыляли к ближайшему выходу из Западного крыла.

…А оставленный и забытый всеми Виктор Джейкоб открыл, наконец, глаза. Мутным взглядом обвёл комнату, сел на постели. Поморщившись, ощупал затылок.

— Это же надо — так неудачно упасть! Абсолютно не помню, как сюда добрался, болван!

Случайно глянув на часы, так и подскочил на месте.

— Силы небесные, я пропустил два обхода! У Его Величества сейчас прогулка, я должен его сопровождать, а вместо этого валяюсь тут, как бессовестный бродяга! Несчастный я симулянт…

Кое-как сполз с кровати, с недоумением посмотрел на магическую роспись углём на полу, пожал плечами… и, оглядев себя и убедившись, что не слишком помят, хоть до того и валялся в постели одетый, заторопился в сад. На ходу он сильно прихрамывал, но с каждым шагом ступал всё легче: его необыкновенная живучесть давала о себе знать…

Не сказать, чтобы сад безмерно восхитил Лику, представляя собой нечто необыкновенное. Успевшей вдоволь побродить по дорожкам Петергофа, а ещё больше — Павловского парка, с его нарочитой запущенностью, отсутствием чёткой планировки и стриженных нещадно кустов, ей Букингемский сад показался чересчур парадным, начиная от идеально подстриженных густых ковровых газонов на бескрайних полянах и заканчивая флагштоками на аллеях.

Пирамидки, идеальные шары, прихотливо изогнутые спирали кустов воспринимались как курьёзы, но с оттенком жалости. А вот клумбы… великолепны. Первые тюльпаны, нарциссы, розы, колокольчики; а дальше — поляны с рододендронами и камелиями, среди которых, к великому изумлению гостьи, бродил невозмутимый гусь… А ещё дальше — великолепное озеро. Подозрительно правильной формы, с молоденькими, ещё не разросшимися ракитами вдоль берегов, с камышовыми зарослями и… шеренгой розовых фламинго, неспешно вышагивающих по воде. Этот уголок оказался настолько прелестен, что Лика великодушно простила принцу-регенту его непонятное приглашение, крадущее, что ни говори, львиную часть времени, которого у неё в этом мире осталось так мало. Она всё же успела полюбоваться на кусочек настоящего Лондона. И очень хорошо, что Его Высочество внезапно оказался чем-то занят.

Помощник секретаря, встретивший её полчаса назад на въезде в королевскую резиденцию, рассыпался в извинениях и предложил, пока Его Высочество не освободится, прогуляться по саду. Какое-то время он усердно исполнял обязанности проводника, но буквально минут через пять променада их настиг мальчик-курьер с сообщением, что Ликиного спутника срочно вызывают. Джентльмен, имени которого она так и не запомнила — оттого, что не разобрала — побледнел, позеленел, невнятно извинился и исчез. Не забыв, впрочем, указать на одну из аллей и скороговоркой сообщить, что, дескать, дабы не заблудиться на просторах, нужно строго её придерживаться: она пронизывает сад по прямой и выводит к центральному входу заднего фасада дворца, где гостью совсем скоро непременно встретят. Гостья только пожала плечами. Да ради бога. Не слишком-то это вежливо — бросать даму одну в незнакомом месте, но тут ведь все вокруг — птицы подневольные, летят, куда велят. А она уже большая девочка, в трёх соснах не заблудится.

Потом, не спеша, прошлась мимо дивных полян, усеянных пирамидками, конусами и шарами кустов, мимо рододендронов и камелий, поздоровалась с гусем, восхитилась фламинго и, вскоре после встречи с прекрасными птицами, вышла к беседке на краю небольшого пруда.

Где и увидела умирающего старика.

Он сидел, прислонившись спиной к колонне, хватая воздух губами, задыхаясь, шаря по груди… и некому было расстегнуть ему хотя бы воротник, чтобы облегчить последний вздох. Впрочем, вряд ли одежда стесняла его: старый камзол болтался, как на вешалке, худые запястья торчали из рукавов как палки… Стряхнув оцепенение, Лика рванулась к нему, попыталась поддержать за плечи — он уже начал бессильно заваливаться на бок — и почувствовала, что под камзолом-то, кроме костяка, практически ничего нет, такой он был невесомый. Съехавший парик всё же слетел с его головы, распушились на ветру короткие седые волосы, густые, ухоженные… Лика невольно задержала взгляд на этой стриженной гриве старого льва. А когда посмотрела ему в лицо — выцветшие голубые глаза уже ничего не видели.

— Нет… — сказала она растерянно, а затем с нарастающим отчаяньем: — Нет, нет, НЕТ! Ведь так нельзя! Что же это такое?

Больше всего её убило то, что величественный и красивый, несмотря на нездоровую худобу, несчастный старик умирал здесь в полном одиночестве, всё это время, пока она бродила тут и восторгалась цветочками, брюзжа что-то о слишком академической планировке. А он был один. Всё это время. Один. Ни слуги, ни сопровождающего… И ведь наверняка сам не из простых, потому что старинный камзол на нём хоть и старый, но богатый, расшит золотом. Должно быть, любимый костюм его молодости. Она представила, как ему стало нехорошо; как он присел перевести дух, там же, где стоял; как на него накатило понимание: всё, конец. Приближается Нечто, страшное, неотвратимое. И мужественно встретил это Нечто, хотя, должно быть, душу затопил ужас. И ведь ни одна сволочь не поспешила на помощь, не подержала за руку, не заплакала: «Мы с тобой!»

В отчаянье она била кулаком по колонне и твердила:

— Нет! Нет! Нет!

Не замечая, как на мраморе расплывается алая клякса.

В какой-то момент ей показалось, что огромная волна нахлынула на неё, потащила… отхлынула. Оставив, несчастную и избитую о гальку, на берегу.

Нет. Не на берегу. В карете.

Той самой, которую прислал за ней Его Высочество Георг Август Фредерик, принц-регент. Той самой, в которой она почти час наслаждалась прогулкой, видами из окна, ощущением сказки, временно даже перекрывшим тоску из-за предстоящего расставания с этим миром и Рихардом. Она вновь сидела на обитом белым сафьяном диванчике, чувствовала лёгкую качку от езды… и как тогда, в первый раз, у неё мёрзли ноги в чересчур лёгких туфельках. Невесомых, слишком тонких, почти бальных, но единственных, подошедших к этому платью и к приёму во дворце.

Стоп.

Как тогда, в первый раз…

Хронодар?

Её вновь сместило во времени. Только уже не ради неё самой… Вздор! Именно по её желанию и хотению, по велению сердца, разрываемого жалостью и стыдом! Всхлипнув, она прикусила руку в перчатке. Не рыдать. Только не рыдать. В кои-то веки она получила возможность вмешаться в событие сознательно, и теперь прошляпить подобное будет с её стороны преступлением. Думать. Думать. Не изображать заполошенную ворону, распугивая окружающих неадекватностью, а… Естественнее себя вести! Чтобы просто успеть, просто застать старика живым; возможно, позвать на помощь…

Она нашла в себе силы сдержанно, с достоинством, как в первый раз, поклониться и подать руку встречавшему её молодому человеку; вновь не разобрала его фамилии; спокойно отпустила на все четыре стороны после набега мальчика-курьера. Едва дождавшись, когда их спины скроются за деревьями, подхватила подол платья и помчалась по уже знакомой аллее. Но сейчас ей было не до цветов и гусей.

Она успела.

Величественный старик, даже в глубокой дряхлости свой не растерявший былой красоты и мужественности, поднимался со скамьи, установленной в беседке. Должно быть, любовался лебединой парой, пересекающей пруд. Вот он повернул седую голову, увидел спешащую к нему Лику, как-то растерянно улыбнулся… и напялил коротенький парик с буклями и косичкой, который, оказывается, держал в руках всё это время. Шагнул вперёд.

И вдруг схватился за сердце. Осел на каменную ступеньку.

— Прошу извинить, милая леди…

Даже шёпот его был звучен и красив.

Лика не слишком грациозно шлёпнулась рядом и схватила его за руку. Потому что все несколько минут своего полоумного бега думала только об этом: успеть взять его за руку. А что будет дальше — абсолютно не представляла. Просто не думала.

Но теперь слова так и посыпались у неё с языка.

— Не смейте умирать, слышите?

Она всё-таки рванула распашной воротник его рубашки, облегчая дыхание, и заговорила торопливо, сбивчиво:

— Вы даже не представляете, что я сейчас ради вас натворила. Я время повернула вспять, понимаете? Потому что это… несправедливо, неправильно — умирать старикам в одиночестве, да и вообще умирать. Не надо умирать, прошу вас, живите! Я так хочу, в самом-то деле, и вы хотите, и те, кто вас любит… Не может же быть, чтобы вас никто не любил?

Она бормотала всякую чушь, а он слушал, слушал, прикрыв глаза, тихо улыбаясь, так же, как прежде, прислонившись спиной к колонне… Но щёки его не спешили, как тогда, наливаться восковой желтизной, напротив: на скулах пробился слабый румянец.

Приподняв веки, он глянул на неё лучистыми добрыми глазами, и Лика поперхнулась каким-то очередным утешительно-протестующим словом. Что-то с ним было не так. Какой-то неправильный старик. И, в общем-то…

Уже не умирающий.

Уже не старик.

Она в смятении замолчала, поняв, что, собственно, произошло. Уставилась во все глаза на мужчину лет шестидесяти, но ещё достаточно крепкого: несмотря на худобу, он был достаточно широкоплеч, высок… Последнее обнаружилось, когда тот с лёгкостью поднялся на ноги, мало того: подхватил её под локоть и без всякого усилия помог встать.

Статен, словно бывший военный. Строен. Крепок. Живее всех живых.

Он опять снял парик, повертел его в руках и, усмехнувшись, забросил в кусты. Пригладил пятернёй пышную рыжеватую с проседью гриву.

— Вы чудо, юная леди. Просто чудо.

«…Второй!» — звонко крикнули у неё в голове. И зазвенел, и покатился по далёкой-далёкой ночной поляне русалочий смех. «Успела! Успела! Успела!»

— Ы-ы-ы… — завыл кто-то гневно совсем рядом…

Промелькнуло, едва не сбив её с ног, что-то чёрное. Это чёрное повалило и, как сперва показалось Лике, принялось душить нечто белое, полупрозрачное, но очевидно, обладающее и весом, и плотностью, поскольку придушить себя не давалось. Чёрное пятно, оказавшееся человеком, энергично двинуло аморфному противнику куда-то кулаком — может, в несуществующие зубы, может, в живот — и, кажется, удачно. Потому что буквально через несколько секунд человек поднялся с примятой травы, тряхнул зеркально сверкнувшим в его руке шаром и торжествующе крикнул:

— Поймал, Nuestra Se. Все ко мне!

— Мы идём! Пэрриш, портал! — почти сразу же отозвался за спиной у Лики знакомый голос.

Застыв от неожиданности, она смотрела, как три мужских фигуры одна за другой прыгнули в раскрытый в пространстве портальный зев, как тот захлопнулся… Перевела взгляд на спешащего к ней тучного вельможу, на обгонявшего его сухопарого дылду в очках, чем-то вдруг напомнившего профессора Диккенса. Дылда уставился на помолодевшего старика, раскрыв от изумления рот.

И даже очки снял. Прищурился.

И тот, второй, уставился. А его спутник, верноподданнически поддерживающий за локоток, наоборот, зажмурился:

— Не может быть!

— Дядя!.. — Это с тихим, почти детским восторгом, выдал толстяк.

— Поразительно… — А это дылда, водрузивший на нос очки. — Удивительно! Феноменально! Рад, наконец-то, видеть вас в добром здравии, Ваше Величество!