Полундра!

Глава девятая

Рон

Ну вот и снова бой. Родители… Не знаю, как у Гермионы, а мои — это точно бой, и сказки тут рассказывать нечего. Молча подняв кулак, наблюдаю такой же ответ от братьев по оружию, после чего, подхватив Луну и Джинни, двигаюсь к выходу. Ребята привычно страхуют командира, а я вглядываюсь в лица стоящих на перроне взрослых, и выражения этих лиц мне нравятся не сильно.

— Вперед, друзья, — напутствую я друзей. Мы здесь все уже друзья, ведь мы из одного теста все слеплены. Никакая магия не может разрушить боевого братства.

— Как-то Молли странно смотрит, — замечает Джинни. Мы перешли на местные имена, просто чтобы не засыпаться, но воспитанница наша Молли Уизли мамой пока не воспринимает. Учитывая, что мы знаем — вряд ли воспримет.

— Спокойно, — отвечаю я ей, поймав оценивающий взгляд местной формальной мамы, направленный на девочку. — Я рядом.

— Эх… — вздыхает любимая, — береги себя.

— И ты береги себя, — незаметно пожимаю я ее руку. — Если я правильно понимаю, скоро встретимся.

Я подхожу к «маме», не чувствуя по отношению к ней ничего. Видимо, здешнего Рона не особенно любили, раз он ее не воспринимает матерью, а это значит — будут сюрпризы. Но выглядит «мама» действительно странно, как будто… Может ли она быть заколдованной?

— Здравствуй, мама, — спокойно здороваюсь я, прижимая к себе Джинни, которой явно хочется убежать.

— Ронни! — визжит женщина, выдающая себя за мать. — Сынуля! Доченька!

По-моему, фальшь в ее голосе не слышит только глухой, отчего мне хочется сплюнуть. Не похожа Молли Уизли на мать этого тела, да она вообще на мать не похожа, и это надо обдумать. Она самозабвенно визжит, но вот взгляд ее злой, отчего «домой» мне совсем не хочется. Не нравится мне поведение миссис Уизли, неправильное оно, а у меня ребенок. Так что будем теряться по дороге.

Шагнув в камин вслед за женщиной, я называю совсем другой адрес, через несколько мгновений протаскивания через ствол главного калибра очутившись в гостиной, где на меня совершенно спокойно смотрит Луна и сидит связанный Ксено. Любимая бросается ко мне, а Джинни к ней.

— Мама! Мама! Молли страшная! — заявляет Джинни, будто становясь младше.

Она действительно младше нас была, ну и с памятью… Не зря же воспитанница ничего не помнила. Луна тяжело вздыхает и, кинув взгляд на «отца», ведет нас обоих в комнату.

— Милый, быстро проговаривай этот текст, — мне в руки ложится раскрытая книга.

— Да, родная, — киваю я. — Я, Рональд Билиус Уизли, по праву воина отрекаюсь от семьи Предателей Крови! В жилах моих кровь воителя, а не предателя! Да будем магия мне свидетелем!

Что-то вспыхивает, но больше спецэффектов нет, за мной те же слова проговаривает и Джинни. Это, на самом деле, правильно, ведь она воспитанница санбата, а там мы все были воинами. Опять что-то вспыхивает, и волосы ее становятся совершенно другого оттенка.

— И что это было? — вежливо интересуюсь я.

— Вы отказались от семьи Уизли, — отвечает мне любимая. — Теперь у них нет власти над вами обоими, а у тебя нет клейма Предателя Крови, что сразу же хорошо.

— М-да… на минуточку… — я пытаюсь сообразить, чем это чревато, но понимаю — особенно ничем, но вот почему именно сейчас?

— Для магии ты теперь не Уизли, — объясняет мне Луна. — Это очень простые чары, и все их знают. Сейчас найду, как иллюзию накладывать, чтобы от Уизли никто не отличил, и все.

— Как-то ты много чего успела за несколько минут… — хмыкаю я. — Ну, рассказывай.

Луна

Шагнув к отцу, я сразу чувствую его руку там, где не положено, и это мне сразу не нравится. Значит, не все нормально было и у здешней Луны, но в памяти ее об этом ни полслова. Подчиняющее? Стирание памяти? Ладно… Он почти толкает меня в камин, а я выворачиваюсь и, вываливаясь на ковер, с ходу прикладываю его связывающим.

Если я все правильно понимаю, то любимый не продержится и часа, очень уж странный взгляд был у Уизли. Значит, надо найти возможность ему сняться с крючка, ведь глава семьи может магией приказать, и ничего ты не сделаешь… метнувшись в ближайшую комнату, обнаруживаю книгу простых ритуалов. Она так называется. Странно, что она в открытом виде на столике лежит, но потом разберемся. Сначала любимый и дочка, а потом уже пытки и допросы, потому что папочку очень хочется вскрыть.

Не проходит и десяти минут, как на ковер у камина вываливаются Рон с Джинни. Вот теперь надо действовать очень быстро. Хорошо, что любимый у меня послушный, ну а доченька и так сделает, как я сказала, очень она мне доверяет. С родителями разной степени чистокровности будем разбираться по ходу пьесы, а пока… Вот и молодец у меня любимый.

— Что у тебя случилось? — вздыхает он, поглядывая на привалившуюся ко мне Джинни.

— Отец за мускулюс глютеус схватил, — объясняю я ему, точно зная, что любимый поймет.

— Судя по твоей реакции, раньше такого не было, — с утвердительными интонациями произносит Рон. — Ну пошли, поспрошаем, что у него за интерес.

— Хорошая мысль, — киваю я, — только ребенку чего поесть приготовлю.

Как ни странно, но в стазисе обнаруживается и готовое жаркое, которое я ребенку, разумеется, не дам. Приготовлю-ка я лучше суп, хоть буду знать, что никаких сюрпризов в нем нет. Если предположить, что папа заколдован, то нужно искать, кто это у нас такой умный, а вот если нет… Я все-таки хирург, а не нарколог, потому надо будет думать, что с ним сделать. Хотя кастрированные коты, по слухам, агрессивность теряют.

Налив свежеприготовленный суп Джинни, я отправляюсь с любимым с папашей моим разбираться. Он при этом ведет себя странно — должен орать, но не орет, а только вращает глазами. Я внимательно рассматриваю его, пытаясь сообразить, что же мне не нравится, но затем не выдерживаю и проверяю рефлексы. И вот тут у меня шок.

— Любимый, — задумчиво зову я Рона, — по-моему, это труп, потому что рефлексов нет никаких.

— То есть это не твой отец, а что-то под него замаскированное, — доходит до него. — Тогда надо почитать книгу, может быть, там есть что-то на эту тему.

Тяжело вздохнув, я с ним соглашаюсь. Не люблю я таких загадок, но тут делать нечего — нужно разбираться, потому что оставлять врага за спиной очень непредусмотрительно. То есть или актировать надо, или еще чего, но найти настоящего отца, а не пародию самодвижущуюся.

Колин

Викки у меня здесь сирота, потому вопрос даже не стоит, я беру ее за руку, спокойно двигаясь в сторону переходного барьера. Мы все так движемся, привычно прикрывая друг друга, хотя внимания на нас не обращают. Я чувствую на себе брезгливые взгляды, ну чисто фрицы! Ничего и наш день придет, вот тогда и посмотрим, кому смешно будет.

— А твои меня не прогонят? — интересуется ставшая совсем юной спасшая мне жизнь девочка.

— Прогонялка не выросла, — хмыкаю я, потому что рецепт на крайний случай у нас есть у всех — как до него добраться, командир объяснил. — Судя по тому, что в памяти — не прогонит, ну а если, тогда поиграем.

— Люблю тебя, — прижимается она ко мне.

— И я тебя люблю, — отвечаю ей, ведь мы неразделимы. Нет такой силы, что сможет ее у меня отнять.

Мы выходим на людскую часть, я охватываю взглядом площадь, привычно отмечая отсутствие знакомой черной униформы. Эсэс не видно, а полицейских слишком мало. Если надо будет… Впрочем, пока не надо. Контролируя Викки рукой, я двигаюсь по направлению к ставшему вдруг серьезным отцу. До этого момента он приветливо улыбался, но вот сейчас…

— Ты изменился, сын, — произносит он, глядя мне в глаза. — Познакомь с избранницей.

— Это Викки, — представляю я девочку. — Моя любимая, хотя это ты и сам понял.

— Сирота? — лаконично интересуется он.

— Да, — киваю я в ответ. — Но…

— Не обсуждается, — улыбается он, обращаясь затем к Викки. — Добро пожаловать в семью, дочка.

Есть в этой фразе что-то совершенно неанглийское. На мгновение показалось, что домой вернулся — интонации у папы очень знакомые, но не может е он быть русским? А Викки моя слезу пустила, ведь отец нас обоих обнял. Настоящие объятия, мужские, и снова ощущение дома.

— Поехали домой, дети, — приглашает он нас, а я рефлекторно смотрю на небо.

Усадив Викки в машину, перед посадкой снова осматриваюсь, увидев на мгновение поднятый кулак одного из моряков. Кивнув, чтобы не нарушать маскировку, ныряю в прохладное нутро совсем не похожего на полуторку пикапа. С ровным гулом дизеля мы покидаем привокзальную площадь. Викки прижимается ко мне посильнее, значит, не по себе моей хорошей. Но мы справимся.

— Что нового в школе? — интересуется папа, погладывая на нас в зеркало. — Много фотографий привез?

— Дома узнаем, — хмыкаю я. — Не до фотографий нам было. То бандит по школе шарится, то оборотень учителем работает, а то и фрицы летающие со всех сторон.

— Интересно у тебя речь изменилась, — хмыкает отец, чему-то улыбаясь.

Я напряжен, потому как едем мы по проселочной дороге, то есть в чистом поле, и медленно едем — мишень мишенью, что раздражает неимоверно. Возможно поэтому, когда по приезду я спотыкаюсь о порожек, то густо обкладываю строение по матушке, заставив Викки захихикать, а вот услышавшего это отца удивиться еще сильнее.

Мы выгружаемся из машины, на меня налетает брат, от дверей улыбается и мама, и тут я задумываюсь — как обезопасить семью. Пока я раздумываю, Викки как-то мгновенно оказывается в маминых объятиях, сразу же заплакав. Ну она и там же всех потеряла, вот и не выдержала. Беспокоит меня эта тишина вокруг, привык я уже к фронту. Ну да живы будем, не помрем.

Викки

Родители любимого совсем на англичан не похожи. Вот совершенно. Такое ощущение, что его отец понимает по-русски. Надо это проверить, потому что странно очень, а если удастся наладить хоть какую-то связь с нашими… Хотя это еще посмотреть надо, какие они наши. Мама милого принялась меня обнимать, и я просто не выдержала. Давно со мной такого не случалось, с самого сорок первого года.

— Садитесь за стол, дети, — улыбнулась добрая женщина.

Хлеб, пастуший пудинг, салаты… Я с удовольствием принялась есть, зная, что родителям любимого меня травить незачем. Хотя, если они вдруг враги? Дернувшись от подозрений, я решаю все-таки, доверится, тем более что Колин еду движением руки проверил, а раз ничего не сказал, то яда точно нет.

Мы привычно молчим за едой, потому что эти минуты тишины бесценны. Милый о чем-то думает, а я разглядываю его семью, все больше убеждаясь в том, что отец его не так прост — он старается незаметно за нами наблюдать, но я что только не видела, так что замечаю сразу. Интересно, что здесь происходит? Я точно знаю, что любимый защитит, потому что его много чему учили, он сам рассказывал.

— Ну, пойдемте, поговорим, — усмехается отец семейства, когда мы заканчиваем обед.

Он одним лишь взглядом успокаивает желающую что-то сказать женщину, показывая Колину в сторону кабинета. Ну это я теперь уже вижу, что мы в кабинете оказываемся. Странно вообще-то, кабинет у фермера, но я молчу, переглядываясь с любимым. Отчего-то мне хочется обострить ситуацию, потому что отец милого явно не знает с чего начать разговор.

— Милый, он по-русски понимает, — негромко сообщаю я. С акцентом, конечно, на родном языке. На уже родном всем нам.

— Так, — вздыхает его отец. — Раньше Колин русского не знал, что же случилось?

— Поубивали нас, — объясняет мой любимый. — По-глупому поубивали, поэтому мы все прожили совсем другую жизнь, а потом нас в наши тела вернули. Да вот только, понимаешь, папа… Там была жизнь, а здесь…

— И там ты был… Кем? — резко по-русски спрашивает его отец.

— Лейтенант госбезопасности Савинков, — представляется мой милый. — Викки санинструктор, вытащила меня, да выхаживала. А ты?

— А я… — мужчина вздыхает. — А я из главного разведупра. Ты должен понимать, что такое «замороженный агент».

— Да, нам рассказывали, — кивает Колин. — Значит, связь у нас уже есть?

Его отец явно думает, что вернулись только мы, но любимый начинает рассказывать. О «грязнокровках», их положении в магическом сообществе, и чем это закончится всего через месяц. Он объясняет своему отцу, через что мы прошли и тот ему… верит.

— А почему вы верите? — не понимаю я. — Ведь вы верите, я же вижу!

— В ваших глазах, дети, — вздыхает отец моего любимого. — Нет детства, зато есть не раз мною виденное выражение. Колин мой сын, ты стала дочкой, а вот как вам помочь, я подумаю.

— Милый, так он что, советский? — удивляюсь я.

— Да, родная, — широко, освобождено улыбается Колин. — Только он не договаривает, потому что некоторые мною названные фамилии знает.

— Молодец, сынок, — хвалит его папа. — Хорошо учили.

Нас отправляют отдыхать, а в моей душе все поет — мы нашего встретили! Советского! У нас будет связь с Родиной!