Полундра!

Глава двадцать шестая

Невилл

Я вываливаюсь из вагона, думая о том, что делать дальше. Но тут меня обнимают мягкие руки, и обдает теплом. Что-то во мне отзывается на эти объятия, заставляя меня повернуться. Передо мной стоит женщина, смотрящая с такой лаской, что слова у меня исчезают. Она улыбается, а затем прижимает меня к себе, как будто я… Но сказать я ничего не успеваю.

— Здравствуй, сынок, — произносит эта необыкновенная женщина, снова прижав меня к себе. — Здравствуй, родной. Меня Зиной зовут, но ты…

— Здравствуй, мама, — негромко отвечаю ей я, почувствовав ее родной.

И будто становится неправдой все — война, люди вокруг, я всей душой своей чувствую родного, близкого человека, как-то вдруг потеряв волю к сопротивлению. И тут рядом с мамой появляется и мужчина в форме капитана второго ранга, насколько я читаю новые погоны.

— Здравствуй, сын, — твердо говорит он, но вот затем на меня с криком «Братик!» налетают три девчонки лет десяти от роду.

И я вдруг чувствую себя вернувшимся. Будто и не было войны, а меня встречают мама, папа и сестренки. Нет, я вовсе не забыл любимую и малышку мою, но… Сейчас я ощущаю себя дома, среди своих, отчего хочется мне петь. Меня уводят с перрона, и я сам даже не понимаю, как оказываюсь в обычной русской избе, будучи усаженным за стол.

— Почему я чувствую тебя родной? — спрашиваю я, ожидая объяснения в духе «это магия», но все оказывается проще и сложнее одновременно.

— Мой папа, — произносит новая мама моя. Она вздыхает, продолжив через несколько секунд: — Он был подводником в ту войну. А мама ждала его с задания… И вот однажды он не вернулся…

И тут я понимаю, отчего чувствую ее родной. Это моя дочь. Дождавшаяся папу с войны и назвавшая его сыном, потому что мне очень нужны родные люди, но вот ощущение родного человека объясняется именно так, поэтому я начинаю расспрашивать ее.

Любимая умерла, когда доченьке восемнадцать исполнилось. Девочка очень тяжело перенесла смерть мамы, если бы не появился юный курсант. Вот так и вышло все, но что-то у меня все равно не сходится — им на вид лет тридцать, а прошло-то полвека! Как так?

— Ну, во-первых, мы маги, — объясняет мама. — А во-вторых, волхв позаботился.

И вот тут я слышу историю о том, как позаботились о каждом из нас. Волхв учел абсолютно все, даже тот факт, что мы можем не захотеть расставаться на длительный срок, хотя… Но учтено даже это. Поэтому у каждого есть возможность выбрать, ну а порт-ключи никто не отменял. И я, совершенно непривычный к заботе государства, понимаю — мы в сказке. В той самой сказке, о которой я мечтал, выцеливая фашистов. Вот закончится война, и…

Вот и закончилась моя война. Впереди у меня детство, экзамены, потому что образование у меня-то есть, но оно тридцатых годов, а за столько времени науки вперед шагнули. Потому и светит мне школа. Правда, не только мне, но меня все устраивает, а вот будущее… Если в прошлом меня тянуло в море, то в этой жизни подобной тяги нет. Значит, решу попозже, кем быть. Пока что я хочу просто побыть с семьей, почувствовать себя сыном и братом. По-моему, это правильно.

Викки

Мне радостно видеть, как нас всех встречают. Ребят обнимают, а я жмусь к любимому. И хотя народу не так много, мне кажется — вокруг людское море. Оглянувшись на родителей, замечаю улыбки. Значит, все в порядке, и это хорошо, но что же будет с нами дальше? Я-то ничего не умею, кроме того, чем занималась…

— Здравствуйте, товарищи, — к нам подходит статный военный в новомодных погонах. Едва удержавшись, чтобы не дернуться на «беляка», я прижимаюсь к Колину.

— Здравствуй, Витя, — спокойно произносит папа. — Ты за нами?

— За вами, — кивает тот. — Прошу в машину.

— Нас много, — предупреждает его мой любимый.

— Ничего, — усмехается военный. — Поместимся.

И ведет нас к длинному автомобилю, вызывающему мое удивление — такие я не видела. Сзади у него надпись «Чайка», что мне не говорит ни о чем. Пожав плечами, я доверяюсь командирам, ведь от меня действительно ничего не зависит. Внутри оказывается очень много места, и помещаемся мы все. Военный о чем-то коротко переговаривает с папой, а я чувствую себя так, как будто не было никакой войны, а мы просто из далеких далей домой приехали.

— Сейчас в управление заскочим, — объясняет нам папа. — Нужно отметиться.

— И демобилизоваться, — медленно произносит Колин. — А то мы же…

— Учитывая, что погибли? — хихикаю я, на что он улыбается, целуя меня в кончик носа. — Кстати, а как ребята?

— Потом встретитесь, — хмыкает папа. — Сейчас им не до всего. Вот придут в себя, экзамены опять же, ну и школа, хотя учить вас, скорей всего, надо только разнице.

— Да, — киваю я. — История, науки всякие, ну и география…

— В том числе и нашими стараниями, — смеется любимый. — Так что встретимся в одном классе.

Автомобиль по звуку на эмку совсем не похож, мягко, как-то сыто рычит, унося нас всех с вокзала. Под колеса ложится дорога, а я чувствую себя освобожденной. Может быть, это потому, что я из санбата? Не знаю, но вот воевать совсем не хочется уже, хочется лежать на травке и смотреть в небо.

— Как-то быстро нас отпустило, — замечает Колин, хотя, наверное, пора переходить на местные имена.

— Это еще не отпустило, — сообщает ему военный. — Пляски еще будут, не беспокойся.

— Надо на наши имена переходить, — замечаю я ему. — Мы же дома уже.

— Надо — перейдем, — кивает Колин, — но попозже.

Мне кажется, срабатывает какой-то порт-ключ, потому что мы вдруг оказываемся в большом городе, полном автомобилей самых разных цветов и конфигураций. Я рефлекторно бросаю взгляд в небо, а затем ищу зенитки, которых нет и понимаю — не отпустила война, просто спряталась. Спряталась до поры, но мы справимся, потому что мы дома.

Симус

Выйдя на перрон, я ловлю Катю, и немного ошалеваю. Вокруг меня множество взрослых, обнимающих краснофлотцев, дальше я вижу ошалевшего командира. Таким я его еще никогда не видел, а Луна, свет нашей медицина, плачет уже, не справившись с эмоциями. Тихо вскрикивает Катя, заставляя меня резко развернуться навстречу новой опасности. Но вот именно опасности нет — это я понимаю в тот самый миг, когда двое взрослых обнимают нас. И кажется мне, что жива мамка, да сестры мои…

— Здравствуй, родной, — всхлипывает смутно мне чем-то знакомая женщина. — Здравствуй, доченька.

Теперь и Катенька моя плачет, потому что столько нежности в этом голосе, что и перенести трудно. Но я отчего-то чувствую женщину родной, близкой, необыкновенной. А мужчина — просто надежный. Подняв голову, я ловлю взгляд командира, мне сразу же кивнувшего и расслабляюсь, а родные, близкие — я чувствую — они близкие мне люди, обнимают меня и Катю, уводя куда-то.

— Твоих родных сожгли фашисты проклятые, — вздыхает женщина лет сорока на вид. — Помнишь Лидочку? Ее подобрали партизаны, уж неизвестно, как я выжить смогла…

И тут я понимаю — это сестренка моя младшая, полгода ей было или около того. Она сумела выжить, встретив, наконец, меня с войны. Действительно, почему я тогда о самой младшей не подумал? Сейчас уже не скажешь, но факт есть факт, Лида выжила и мы теперь точно не одни.

— Я буду тебе мамой, Сережа, — ласково произносит она. — Ведь ты отомстил за нас всех. Примешь меня?

— Глупый вопрос, Лида, — улыбаюсь я. — Ты — все, что у нас есть.

— Ну я у вас тоже есть, — твердо произносит, видимо, папа. — И вся наша страна. Так что…

Я понимаю, что он хочет сказать, кивнув, а новообретенные родные ведут нас к избе. Обычная такая деревянная изба, сруб деревенский. И вот, когда мы входим внутрь, там уже и Танечка обнаруживается. Она сидит за столом, очень ласково улыбаясь, и я понимаю — тут какая-то тайна. Впрочем, сначала мы рассаживаемся, и только потом Катенька моя готовится расспрашивать Таню, но та останавливает свою маму жестом, вздохнув.

— Мама, я… — как будто вернувшись в прошлое, она задумывается, явно опасаясь задать вопрос.

— Ты наша с Гермионой дочь, — обнимает ее Катя, погладив по голове, как маленькую.

— Это ура! — радуется Таня, совсем непохожая сейчас на офицера, оно и понятно — с мамой она сидит, как не понять. — Значит так… Родителей, кого нашли, всех омолодили, а вам реабилитация нужна. Поэтому будет отдых, потом экзамены и школа. Обычная школа, — уточняет она. — Там сами решите.

— Это точно ура, — оглашается с ней Катя, ставшая с дочкой серьезной, да и страх растерявшая. — Тогда давай поедим, а там и поговорим, раз уж реабилитация.

Уже после еды выхожу я на крыльцо и вдруг понимаю — закончилось все, а я просто пацан, а не партизан. Мне и лет-то немного совсем, а вокруг мир. Мир! Господи, как мы мечтали о том времени, когда война закончится… Мир… Нет ни канонады, ни фрицев, ни других врагов, мы на своей земле, а вокруг запах луга, а не сгоревшего пороха. Мир…

Гермиона

Мой милый до сих пор в шоке, но папа берет всю ситуацию в свои руки, быстро и внятно объяснив нам обоим, что война закончилась, а нам надо отдохнуть. Нам действительно это очень надо, я чувствую, но сначала надо у командира отпроситься. Оглянувшись на Рона, понимаю, что ему очень долго не до нас будет, а так как родные появились у всех, то и нечего долго раздумывать.

— И что сейчас? — интересуюсь я у папы, борясь с грустными мыслями.

— Сейчас мы поедем туда, куда зовет вас сердце, — улыбается он, показывая рукой на…

— Эмку, на которую сели, напоминает, — выдает мой милый, заставив родителей рассмеяться.

— Садитесь, дети, — ласково произносит мама.

Я предполагаю, куда нас отвезут, да и любимый это понимает. И ему, и мне это действительно надо — побывать на могилах. Поговорить в последний раз, проститься… нам это очень сильно надо, тут родители правы, поэтому я усаживаюсь в странно выглядящий автомобиль, затем сорвавшийся с места.

— Миона, — зовет меня папа, а я думаю, что пора возвращаться к нашим именам. — Мы сейчас переместимся. Сначала к твоим, а потом…

— Да, папа, — киваю я, думая о том, как странно будут смотреться двое подростков в летной форме командиров и при оружии.

Оказывается, папа все предусмотрел. Встреченные нами у входа на кладбище милиционеры просто приветствуют, получая такое же приветствие от нас с Гарри, а мама тихо рассказывает нам обоим, что останки наших близких были перевезены на это кладбище и похоронены рядом. Вот мы идем за нынешними родителями, остановившись затем у двух каменных плит. На одной изображение в камне мамы и папы, а на второй — семья моего любимого. Некоторое время я просто смотрю, а потом чуть ли не падаю на могильную плиту, залившись слезами. Мне больно! Больно! Ведь это мамочка! И папочка! Почему, ну почему они погибли?!

— Миона, нам дали право вызова, — негромко произносит папа, когда я чуть успокаиваюсь в руках моего любимого Героя.

И тут над плитой поднимаются две тени. Я понимаю — нашим нынешним родителям выдали артефакт, позволяющий призвать души из-за грани на короткий срок. Очень короткий, но хотя бы попрощаться нам дадут. И за это я очень благодарна Грейнджерам, сотворивших для меня настоящее чудо.

— Доченька, я горжусь тобой, — говорит мне тень мамы. — Слушай своих новых родителей и береги себя.

От этих маминых слов я снова плачу, особенно когда она благословляет нас с любимым. И папа тоже. Но вот затем приходит очередь любимого и я понимаю. Я все-все понимаю, держа в руках вздрагивающее тело самого близкого на свете человека. Родители действительно сотворили чудо. Самое настоящее, волшебное чудо, отличающееся от палочкомашества.

— Спасибо вам, — говорим мы, кажется, хором.

— Вы наши дети, — слышим в ответ.

Да, нам предстоит новая жизнь, но вокруг мир! Нет фрицев, нет вылетов, не стремятся нас убить поганые фашисты. Все позади, закончилось и теперь мы должны, просто обязаны — жить. За всех, кто не добрался до этого дня — жить! И мы будем, клянусь! Мы будем счастливы назло всем тем, кто мечтает видеть наши слезы!

Рон

— Видишь, родная, сбылась-таки мечта, — говорю я Луне, когда мы все оказываемся в простой русской избе. — Без гембеля поедем в Одессу-маму, пройдемся по Молдаванке…

— А что мы там делать будем? — спрашивает меня любимая, поглаживая присмиревшего ребенка.

— Таки шо, мы не люди? — реагирует наша мама. — Школа будет, если сыночка может не сделать всем бледный вид.

Я всем сердцем чувствую — это мама. Не та, что была, а та, что снилась мне в юности. А рядом и папа сидит, настоящий. Он смотрит на меня твердым взглядом и мне впервые с младенчества хочется расплакаться, потому что я чувствую себя дома. Кажется, выйду за дверь и услышу шепот моря, омывающего камни, почувствую родной запах… Мы дома. И милая моя это тоже чувствует, а доченька улыбается во всю ширь, радуясь тому, что войны больше нет.

— Сына у нас герой настоящий, — улыбается мама. — Одессу сберег в самые первые дни.

Ребят я распустил, они в большинстве своем хотят в Одессу, к командиру поближе, значит, разведка наша с пилотами уже умотали, а я себя сейчас спокойно чувствую. И говор мамин — одесский, настоящий, и еда — знакомая, хоть и полузабытая. Поэтому я рассказываю родителям своим о себе и о Лунушке моей волшебной, хотя уже можно переходить на родные имена, я так считаю.

— И тут он кидает брови на лоб, и принимается мне скумбрию за камбалу давать, — продолжаю я свой рассказ, при этом родители улыбаются.

— Амс либе, — вздыхает папа.

— Это «настоящая любовь» на идише, — объясняю я не понявшей любимой. — Папа констатирует факт.

— А папа не будет делать погоду*? — интересуется у меня она, на что смеются все.

— Папа у нас не два придурка в три ряда**, чахотку делать*** не будет, — качает мама головой. — Давайте-ка, навалитесь, не зря же мама столько наготовила?

Очень скоро мы поедем в родную Одессу, там нас проверят на предмет знаний, и потом мы-таки отправимся в школу, доучивать изменившееся, ну а там… Там посмотрим, хотя в море хочется, конечно. Соскучился я по морю, честно говоря, ну да будет у нас все. Раз дома мы, родители есть — точно все будет, зуб даю.

Я, конечно, представляю, что адаптироваться нам может быть непросто, но что-то мнится мне, хорошо напоенная нами Смерть об этом тоже позаботилась. Так что можно просто жить… Вот милой моей может быть непросто — привыкла она уже к операциям при свечах, к взрывам и тревогам, но, думаю, у товарищей средство и для этого должно быть. Так что…

Мама рассказывает нам о доме нашем, дворике, соседях, о том, как она рада, что мы вернулись к ней с войны и кажется мне в этот момент, что она была всегда, а все другое — лишь сон. И так мне хочется в это поверить, просто слов нет.

— Мама, я писать хочу, — громко сообщает малышка, на что Лунушка моя просто кивает головой, сразу же переключившись на ребенка.

Туалет тут должен быть на улице, но дом оказывается магическим, поэтому удобства обнаруживаются внутри. А я, проходя по комнате, рефлекторно бросаю взгляд в окно, осознавая затем — полностью пока не отпустило, но отпустит обязательно, ведь мы победили. Мы слышали приказ, видели свою победу, и пусть на куски разлетелся не Рейхстаг, но у нас был свой кусочек Победы. Так что отпустит, ведь надо привыкать к миру.

Тринадцатая

Мы гуляем с Мией, а она мне рассказывает про демиурга Риана, которому моя слава покоя не дает. Вот бяка, а? Ну вот, он, оказывается, не ту тетю Смерть позвал, из другого мира выдернув, ей было некомфортно, поэтому она все решила по-своему. Я хихикаю, потому что нельзя же Смерть из другого мира, кто знает, чем закончится? Можно и по попе получить, а по попе я не люблю.

И вдруг я вижу шарик, который белый-белый, но еще разными цветами переливается. Я таких никогда не видела, потому тяну наставницу к нему — любопытно же! А Мия, кажется, знает, что это за мир, но мне е тоже интересно!

И вот шарик этот крутится, а внутри все странное — там бяк нет совсем! Правда, магической Британии тоже нет на обычном месте, поэтому я начинаю крутить историю мира. Ой, тетя Смерть какая-то не такая…

— Это тот самый мир? — спрашиваю я наставницу.

— Да, чудо мое, — кивает она, погладив меня по голове.

«Чудо мое» — значит, что я еще не успела нашалить, или успела, но не поймали. Значит, это тот самый мир, в котором Риан ошибся, но попе не получил. И я разглядываю историю. Выходит, он взял души из другого мира, пересадил в немагических здесь, а когда их поубивали, решил дальше играть. Но так нельзя, нечестно получается, они же не знали ничего… А нет, у них какая-то память была… Ой!

— Мия! Мия! Смотри, как они Дамби разбякнули! — показываю я пальцем в проекцию. — Просто пуф и все!

— Да, на оружие немагов он не рассчитывал, — кивает она, заглядывая туда же, куда смотрю и я.

— Значит, так тоже можно… — я запоминаю, потому что миров с неразбякнутыми Дамби еще видимо-невидимо.

— Вот как они поступили, — показывает мне Мия, и тут я удивляюсь. Что так можно, я и не знала даже.

Получается, тут разбякивать больше некого, но вот ставшие детьми… Они же все равно еще на войне…

— Мия, а как их из войны вытащить? — интересуюсь я у наставницы.

Она потирает попу, смотрит по сторонам и щелкает пальцами. Это значит, что Мия нашалила, поэтому надо быстро убегать, поэтому я хватаю ее за руку и утягиваю к другому шарику, который почему-то зеленый. Таких я еще не видела, отчего мне очень интересно становится, да и Мия тоже смотрит внимательно внутрь, а это значит, что нас не поймали.

Мия у меня самая лучшая наставница, вот! А как в том мире всех разбякали, я запомнила, поэтому… хи-хи-хи…

---

* Устанавливать свои правила (одес жарг)

** Очень глупый человек (одес жарг)

*** морочить голову