Полундра!

Глава двадцать вторая

Рон

Пока Москва пытается найти выход, я раздумываю о том, что править не хочу. Никто из наших не хочет, на самом деле. Простой одесский парень, шпана, можно сказать, никакого специального воспитания я не получал, отчего и претит мне мысль улыбаться всяким сволочам. А если править, то придется улыбаться, ничего не поделаешь. Я перебираю ребят, вызывая их лица перед внутренним взором, все больше понимая — нет у нас выхода, да и в правители мы не годимся. Совнарком из нас сильно так себе, мы воины. Что делать?

Первый вариант — быть говорящими куклами под управлением Москвы… Второй — делать самим, скрипя зубами. Третий… Спихнуть бы это все кому-нибудь, а самому пройтись с любимой по лесу, на берегу моря посидеть, почувствовать родную землю. Обрыдла мне эта Великобритания, да и война постоянная. Ребята мои от войны устали, да и от ненависти своей… Вон Гермиона к родителям тянется, в глазах нашего дважды героя тоска… И выходя я никакого не вижу.

— Отчего кручинишься, командир? — Симус усаживается рядом с таким видом, как будто ему орден обещали. В руках партизана я замечаю толстый том устрашающих размеров.

— А то ты сам не знаешь, — вздыхаю я, собираясь с мыслями. — С чем пришел?

— А ты погляди, что я тут вычитал, — хмыкает он, раскрывая принесенное.

— Своими словами, — прошу я его, абсолютно не желая разбираться в перипетиях древнего языка, хотя артефакт-переводчик есть.

— А своими словами у нас выходит чудо-чудное, да диво дивное, — негромко произносит он, подглядывая в том. — В общем так, Пендрагоны, к которым мы теперь относимся, как оказалось — законная власть и в магической, и немагической части.

— Расскажи что-нибудь, чего я не знаю, — вздыхаю я, но тут улыбка с лица Симуса пропадает. Он подсовывает мне том, тыкая пальцем в карту.

— Это карта барьера магической и немагической части, — серьезно сообщает он мне. — Установлен этот барьер королевской волей Пендрагона, сейчас неважно какого. Смотри, командир, мы можем просто сдвинуть барьер вот сюда, — палец указывает на океан, который сам по себе преграда. — И тогда вся Британия становится магической, что значит…

Я ошарашен. Если вся Британия становится магической, то сразу начинаются «подробности» — перестает работать электричество, становятся неопасными ядерные бомбы, но и кроме того, все вынуждены подчиняться именно нашим законам. При этом с карт мира Британия что?

— А на картах мира что будет? — интересуюсь я.

— Судя по всему, острова исчезнут, — не очень уверенно произносит он. — Надо старших товарищей спросить.

— Сейчас Грейнджеров кликнем, и поспрошаем, — хмыкаю я в ответ. — А мысль богатая, сыровата, конечно, но сколько проблем-то решится сразу!

Действительно, если вся Британия станет магической, а по законам этих земель она уже социалистическая, то ни королей, ни бомб не будет. Людям, которые к магам не относятся, придется, правда, привыкать к новой жизни, но я думаю, советские товарищи помогут. А еще у меня есть мыслишка тайная — объявить Британию автономией в составе РСФРС и свалить отсюда домой. Все-таки, скучаю я за Одессу…

Гермиона

Увидев командира, все свои дела я, разумеется, откладываю в сторону. Учитывая Симуса с неподъемным томом, есть у меня подозрения, что товарищи что-то задумали. Предвкушение прямо и светится в глазах командира, потому я понимаю — будет дело. Заметив жест Рона, понятливо киваю.

— Танечка, доченька! — зову я ту, что навсегда осталась моей дочкой. — Папа!

— Правильная мысль, — кивает командир, показывая в сторону стола.

Гарри косится с интересом, но его пока не зовут, потому остается на месте, как, кстати, и Невилл. На самом деле, ребятам нужна семья. Настоящая семья — мама и папа, а не вечный бой. Мне Луна по секрету рассказала — как война утихомирится, начнутся срывы, потому что мы физиологически подростки и ничего с этим не сделаешь, но пока… Пока вариантов нет, ибо у нас фрицы недобитые вокруг бегают.

— У вас есть какая-то идея? — сразу берет быка за рога Танечка.

— Вот тут наш партизан накопал очень интересную информацию, — в задумчивости произносит Рон. — Может сделать крупный шухер без геволта.

— Интересно, — кивает папа, с манерой общения нашего командира слегка пообвыкшийся уже. — Рассказывайте.

— Короче, тут такое дело, — Симус на мгновение задумывается, а затем открывает том аккурат на карте. — Границы магического и не-магического в Британии в отличие, насколько я понимаю, всех остальных стран, устанавливал король. Поэтому мы можем сдвинуть своим указом границу во-о-от сюда. И тогда все острова, выходит, будут в магическом мире, а тут у нас уже Советская страна, так что проблемы снимутся.

— Вопрос в том, как отреагирует мир, ибо мировая война… — командир вздыхает, на что Танечка моя уверенно кивает.

— Мысль очень хорошая, — сообщает она нам. — Это решит проблемы арсенала, власти, а беспорядки…

— А беспорядки милиция решит, — хмыкает папа, глядя на карту. — Только я предлагаю Ирландию оставить в немагической части, таким образом, с карт исчезнет только вот эта часть.

Он показывает на карте свое предложение, что меня заинтересовывает. Выходит, Ирландия, часть шотландских островов остается, при этом большая часть Британии становится исключительно магической, а потому на картах немагов отсутствует. А как те же «партнеры по НАТО» к такому отнесутся?

— А как магглы отнесутся к пропаже Британии? — интересуюсь я.

— Статут позаботится, — в задумчивости отвечает папа, переглядываясь с Танечкой.

— Смерть похмелим и спросим, — хмыкает Рон, улыбаясь. — А там можно будет Британию автономией назвать…

Он мечтательно вздыхает, и я его понимаю — домой хочу. Пока война — то понятно, но она не вечна, а мы просто уже хотим домой. Чтобы пройтись средь берез, чтобы соловьи пели и не было никакой войны… Наверное, и мои глаза сейчас мечтательными становятся, потому что Танечка сразу обниматься лезет. Все она понимает, малышка моя, все-все. И хотя прошло для нее много лет, с нами Танечка становится опять той самой малышкой, что засыпала в моих руках когда-то очень давно. Папа тоже грустно смотрит, потому что ему, родному или нет отцу этого тела, все равно больно от того, что воюют, по сути, дети. Ведь он наш, советский.

Невилл

Командир поволок старших товарищей общаться, значит, нащупал что-то, а мне заняться по сути нечем — разве что помогать нашим товарищам с отправкой. Проблем это не вызывает — стационарный портал есть. На самом деле, нас бы всех в мир отправить, потому что война эта надоела — сил иногда нет, чтобы рассказать, как именно.

Открытия у нас так себе… М-да… Гриндевальд еще где-то шарится, но вот есть у меня мысль, что не на нашей земле он, ибо иначе его бы магия за нарушение законов к когтю взяла. Хорошо, если он в немагическом мире, что тогда? Ждать толпы нечисти? Ведь он, насколько я знаю, некромантом был, а у нас запрет уже отменен, только есть нюансы — он для нас отменен, остальные об этом не знают.

— Невилл, помоги, пожалуйста, — просит меня Луна, хирург наш.

— Чем могу? — по привычке интересуюсь я.

Оказывается, один кто-то должен провожать эвакуируемых, при этом очередность устанавливают не советские товарищи, а наша хирург. Спорить с ней бесполезно, улыбающийся товарищ Волков уже понял это, поэтому совсем не возражает. Ну а пока нам очень нужно переправить на ту сторону и лагерниц, и замученных в местном гестапо людей. Родина готова принять, поэтому мы работаем всем коллективом.

— Кстати, что там с Министерством? — припоминаю я проблему чиновников, расстреляли же не всех.

— Закрыто пока Министерство, диктатура Рот фронт, — хмыкает Колин. — Ну наши конюшни разгребут, да управление назначат, у них опыт.

— Отличная новость, — киваю я, радуясь, что это на нас не повесят.

Были бы мы англичанами, сейчас радовались своей абсолютной власти, но дело в том, что совсем не англичане мы. Мы советские люди, и идея царизма всякого нам просто не нравится. Я понимаю, конечно, что среди этого фашистского дерьма есть и нормальные люди, но просто не хочу лазить в этот навоз, я домой хочу. Чтобы посидеть с удочкой у реки, чтобы милая обняла, да дети, о которых мы мечтали… Эх…

Надежда только на наших. Пусть поскорей придумают, как нам всем домой вернуться. Я помогаю с отправкой, ловя взглядом моих боевых товарищей. И хоть не входили они в мой экипаж, но все равно они мои товарищи. И вот в глазах то одного, то другого морячка вижу я тоску. Спокойно сейчас, боя нет, вот и возвращаются они туда, где была мама, сестренка, брат да родная земля. Эдак у нас срывы начнутся, потому надо дело им в темпе придумать, а то будет невесело. Фрицев-то еще полно вокруг, ибо все наши — это узницы замученные, товарищи с Родины, да отряд наш…

Надо к командиру с этим подойти, ибо чую я — нехорошо будет. Вот сейчас он договорит и подойду, надо чем-то людей занять, просто надо, хоть строевой подготовкой, которую ни пилоты, ни моряки не любят.

Руки мои работают, помогаю я переносить наших девочек. Пусть они сплошь англичанки, но они уже наши, почти замученные проклятыми фашистами девчонки. И от того, как в глазах их появляется надежда, как плачут они от облегченья, мне теплее в душе становится, а фрицев хочется просто всех уничтожить. Как бы они не назывались и где бы ни жили, просто уничтожить и чтобы даже следа не осталось! Пылью развеять их над морем, и чтобы только память людская хранила, какие звери могут быть рождены на земле…

Викки

Милый озадачен, я вижу. К нему только что Симус подошел, о чем-то быстро переговорил, и вот после этого, он явно озадачен. Только уже любопытно. Мне, впрочем, работать надо — мы узников на родину переправляем. Руководит всем, конечно, Луна, но и мне работа находится — успокоить, проверить повязки, пообещать, что все плохое закончилось. Когда уже и наша война закончится?

— Что, милый? — интересуюсь я, как только портал гаснет.

— Симус раскопал возможность барьер Мира Магии передвинуть, — объясняет он мне. — На всю страну распределить, значит.

— Немагическую? Это ничего не решит, — качаю я головой, а внутри зреет надежда.

— Магическую, — хмыкает он, обнимая меня. — Тогда вся Британия станет магической и в нашей власти, понимаешь?

Я давлю в себе визг, потому что это очень много чего решит, законы в магической-то уже наши, поэтому человеческое правительство сможет только пищать. А всех коллаборационистов выловят советские товарищи и воцарится здесь сплошной Советский Союз. Интересно, насколько это осуществимо, и как бы от правления отвертеться?

— Любимый, а если Смерть да Магию спросить, нельзя магический мир Британии сделать частью… ну, ты понимаешь… — робко начинаю я, на что он улыбаться начинает шире.

— Командир о том же мечтает, — отвечает мне милый. — Поэтому, если советские товарищи план одобрят, то будем проводить ритуал. Думаю, ради такого, спирта никто не пожалеет.

— Главное, Смерть до зеленых чертей не напоите, — хихикаю я. — А то белая горячка у Смерти — это непредставимо.

— Думаю, справимся, — прижав меня к себе, произносит он.

У нас еще есть еще некоторое время, потому что, насколько я понимаю, сейчас информация проходит высокие инстанции. Если вдруг у нас получится, то формальным правителем этих земель станет Совнарком, ну или как-то так, не помню я, кто у нас именно землями занимался, война много памяти унесла. Так вот, если все получится, поедем мы домой, может у кого и родственники уцелели, ну а нет, так жить будем, раз уж нас взрослыми признали. Коммуной жить будем, хотя, конечно, ребятам бы маму с папой, каждому, но как выйдет, так выйдет. Эх, ощутить бы мирное небо над головой…

— А давай ребят соберем, да посидим все вместе, а? — предлагаю я любимому своему, на что тот с улыбкой кивает.

У нас сейчас минута покоя, мы вполне можем собраться за одним столом, поесть чего скелеты принесут, помянуть друзей, да за Победу выпить. Как-то неожиданно хандра нападает, хоть и знаю я, отчего все это. Дети мы на самом деле. Да, там мы были солдатами, все мы, но сейчас мы дети, а детское тело — оно диктует, потому Лунушка наша права, срывы еще как возможны. Многие из ребят, что там, что тут потеряли все и всех, а ну как накатит? Вот то-то и оно.

И любимый мой понимает это как бы не лучше меня. Ведь ему и самому иногда тяжело вспоминать, а вон Симус сидит с такими глазами, что просто обнять и плакать. Потерял он на войне всех и хоть есть кому согреть его сердце здесь, но та война остается в душе. В душе каждого остается она, каждого, готового идти в бой, ибо не за всех мы отомстили еще, не за всех…