Порождая бурю

46. Самая темная ночь

В начале одиннадцатого Бенджамин уже возвращался назад в больницу, а рядом с ним на переднем сидении в полном молчании ехала мать Розалии. Убедить ее оказалось совсем просто, скорее всего потому, что ее мужа не было дома. Она все равно опасливо смотрела на посетителя, но Бенджамин подобное поведение полностью относил к особым отношениям с мужем, нежели к беспокойству за дочь.

Когда ей сообщили цель визита, она немного засуетилась и задала один единственный вопрос о состоянии Розалии. Полученный короткий ответ ее полностью удовлетворил. Зато с особенной тщательностью она узнавала, сколько это дело займет времени и успеет ли она вернуться домой до приезда мужа. Подавляя свой гнев и думая только о благополучии Рози, Бенджамин врал, что вся процедура не займет много: главное поставить подпись в нужных местах, а об остальном он позаботится сам. Неприязнь к этой невзрачной женщине заглушалась только непрекращающимся беспокойством за Рози.

По дороге Бенджамин позвонил профессору и сообщил, что согласие от родителей получил и везет мать для урегулирования юридической стороны вопроса. В свою очередь профессор дал всю информацию о процедуре и заверил, что в больнице все уже готово, чтобы принять новую пациентку и, как только все будет готово, приедет “скорая”. Это означало, что о состоянии Розалии было известно в принимающей структуре.

— Как она?

— Тяжелая, но стабильная.

Бенджамин знал, что это означает. Сейчас надо взять себя в руки и сосредоточиться на главном. Процедура должна пройти как можно быстрее.

Все закончилось далеко заполночь. Адель заметно нервничала и поглядывала на часы. Ей, наверное, было невдомек, что стояло за возможностью перевезти ее дочь среди ночи в другую больницу. Едва она подписала документы, как стала торопиться домой. Бенджамин не собирался даже на секунду оставлять стены больницы, поэтому отказался везти Аделе. Однако он вызвал ей такси и сразу оплатил поездку.

— Я прошу вас быть на связи, если что-то понадобится. Спасибо! — Бенджамин смотрел на Аделе — она избегала его взгляда.

— Сообщите мне, как она.

Он лишь кивнул и поспешил вернуться в здание больницы. Ему снова нужно было ждать, пока Розалию подготовят к переезду, пока за ней приедет машина. И все это в полном вакууме информации с той стороны тяжелых металлических дверей. Только теперь он вернулся мыслями к тому, что увидел в смотровой — то бездействие молодых врачей, бледные губы Рози. Он совсем не помнил ее лица: были ли там ссадины или синяки. Он помнил только ее бледные губы. Что вообще случилось? Где и как произошла авария? Куда она ехала?

— Возьми!

Бенджамин повернул голову и увидел пожилого мужчину в толстой клетчатой рубахе, который протягивал ему кофе.

— Ты здесь уже пять часов. Я запомнил, потому что посмотрел на часы, когда ты влез вперед меня, — поспешил пояснить он.

— Я прошу прощения, — пробормотал Бенджамин и отвернулся.

— О, нет, я без претензий… У тебя случилось что-то серьезное. Выпей кофе, ночь длинная…

Бенджамин взял картонный стаканчик и сделал один глоток. Кофе оказался чересчур горьким и водянистым, как раз таким, чтобы стало противно и появились силы. Едва он допил его, как двери открылись и ему сообщили, что Розалию сейчас вывезут. Он встал, оставив стаканчик там же на железном стуле, где сидел, и выскочил на улицу как раз вовремя, чтобы успеть прикоснуться к ее руке.

На место Бенджамин прибыл раньше «скорой». За стеклянными дверьми уже стояли медики и профессор Ренга тоже. Он лишь кивнул, но не сдвинулся с места — в конце подъездной дорожки появилась машина с фиолетовыми проблесковыми маячками. Она остановилась, медики устремились к ней, но затем движение вокруг прекратилось. Изнутри послышалась команда убрать руки, а затем звук от разряда дефибриллятора.

Бенджамин оцепенел. Такое прежде с ним случалось лишь дважды. И ассоциация с теми двумя печальными событиями в его жизни давало ощущение, что случилась настоящая беда. Несколько секунд полной тишины и ожидания, полного отчаянной надежды, показались вечностью. А когда, наконец, чей-то голос крикнул «есть», все вокруг пришло в движение. А Бенджамин так и остался неподвижно стоять на улице, провожая тело Розалии взглядом.

Ее оперировали. Об этом сообщил Ренга. Он похлопал Бенджамина по плечу и пообещал сделать все возможное. Совершенно не обнадеживающая фраза. Все возможное… Бенджамину этого было недостаточно.

За окном уже светало. Бледно-голубое небо в нежно-розовых разводах обещало ясный и теплый день. А для Бенджамина продолжалась глубокая ночь среди гладких выкрашенных стен в зале ожидания без окон при ярком свете. Он знал, который час, но уже долгое время не получал никаких новостей о Рози. Разные мысли приходили ему в голову, но ни одной из них он не позволял рассказать ему до конца, чем все может закончиться.

Около восьми, когда стало особенно тоскливо, Бенджамин взялся за телефон. Первым делом он ответил Марие Луизе, что перевез Рози в другую больницу и напишет, как только получит новости. Затем он позвонил Элене. Она сразу же примчалась.

— Все еще никаких новостей? — спросила она, шумно влетев в тяжелые двери.

Бенджамин сжал челюсти и отрицательно покачал головой. А Элена безотрывно смотрела на него, пытаясь понять, на сколько все критично, и как ее друг справляется со всем этим. На первый взгляд казалось, что плохо. Он был взъерошенный, уставший, с воспаленными красными глазами и непрекаянными руками, ищущими карманы. Вот только Бенджамин все еще был одет в каратеги, а там карманов не было.

— Бен, Ренга — отличный врач, он сделает все возможное…

— Мне надо, чтобы он сделал гораздо больше — чтобы он сделал невозможное.

— Ты знаешь, что я не могу тебе этого обещать… — Элена дотронулась до плеча Бенджамина. — Мы с тобой оба знаем, что там, — она махнула рукой в сторону операционной, — происходят разные вещи.

— Я не могу потерять и ее тоже…

Он закрыл ладонями лицо и отвернулся, стараясь изо всех сил взять себя в руки, когда Элена скользнула руками по спине и встала перед ним. Она мягко убрала руки Бенджамина вниз и обняла его.

— О, Бен!.. — она сама не могла сдержать слез, смотря, как большой мужчина впадает в состояние отчаяния.

— Я боюсь…

— Я знаю, Бен.

— Я столько всего наговорил ей вчера!

— Она простит тебя!

— У нее никого нет…

— У нее есть ты, Бен.

Элена отстранилась от друга и посмотрела на него.

— Ты любишь ее… — ласково улыбнулась она.

За дверью послышались шаги. Бенджамин вытер мокрые глаза и устремился вперед к профессору, который устало вошел к комнату. По его лицу трудно было что-либо разобрать.

— Она жива… — были первые слова хирурга, и, конечно, он должен был добавить свое “но”. — Не буду скрывать, Бен, состояние тяжелое. Мы снова ее реанимировали.

Бенджамин не отпускал профессора, выспрашивая наимельчайшие подробности еще некоторое время. Облегчение, испытанное им лишь на несколько секунд, испарилось, а вместо него растопырил свои липкие пальцы отвратительный страх. Иметь медицинское образование в подобных случаях не представляло никакого преимущества. Наоборот, теперь, когда были известны все слабые места, у Бенджамина появилось еще больше причин сходить с ума.

— Бен, — Элена трясла его за плечи, стараясь обратить на себя внимание, — Бен, пока все в порядке. Думай об этом. Скоро ты ее увидишь. А я пока съезжу к тебе домой и привезу тебе одежду и что-нибудь поесть. О тебе тоже надо заботиться, иначе ты не сможешь заботиться о Розалии. Ты нужен ей сильным и здоровым. Понятно? Бен, — теперь он смотрел на нее, — я не люблю это фразу, потому что она дает ложную надежду, но все будет хорошо. И давай я увезу этот пакет с ее вещами…

Он кивнул два раза с закрытыми глазами. Потом улыбнулся и еще долго смотрел вслед Элене, завидуя ей, что она может выйти за эти металлические двери, а он остается там внутри ждать и ждать.

Бенджамин точно знал, который был час и то, сколько он уже ждал, пока Рози привезут в палату интенсивной терапии. Время тянулось невероятно медленно, но он не чувствовал усталости, только физическое нетерпение, словно он бежал, а тысячи нитей тянули его назад, не давая двигаться и развить скорость. Не прошло даже суток с тех пор, как они виделись, но тоска по ней была невыносима.

Когда, наконец, к нему вышла медсестра и пригласила следовать за ней, Бенджамин вскочил и пошел. Он не боялся увидеть ее подключенной к машинам, и все же не ожидал, что на него произведет такое впечатление ее исчезнувшее тело. Он видел только отдельные части ее лица, полные ссадин и синяков. И еще кисти рук, холодные и совсем тоненькие.

Бенджамин переживал, что ей было холодно. Он сел рядом и аккуратно взял ее пальцы в свои горячие ладони. В тот момент он почему-то был уверен, что Рози обязательно откроет глаза. Вечно воинствующая, сильная, она просто не могла вот так сдаться сейчас, когда на кону стояла ее собственная жизнь. Подняв ее руку к своему лицу, Бенджамин целовал ее и шептал все то, что никогда еще не говорил в полный голос. В обычной ситуации все это он назвал бы не иначе, как слащавые глупости, но в палате интенсивной терапии, зная, что может потерять ее, Бенджамин повторял словно мантру, что любит Рози и не может отпустить ее, когда так нуждается в ней.

Измученный мыслями, страхами и бессонной ночью Бенджамин задремал, положив голову на край реанимационной кровати и проснулся от оглушающего писка. Он вскочил со стула и уставился в монитор аппарата жизнеобеспечения, но на первый взгляд показатели казались в норме. Однако истошный звук не прекращался, и уже слышался топот ног персонала, но к Рози никто не приходил. За ширмой на соседней кровати реанимировали другого пациента. Бенджамин слышал все, что происходило и знал каждое действие врачей. Он весь сжался и только надеялся, что бедная Рози не слышит всего этого. Когда снова раздался отвратительный писк, свидетельствующий об остановке сердца, он прижался лбом к ее голове и аккуратно положил свои ладони ей на уши. А когда монитор отключили, и за ширмой установилась мертвая тишина, он убрал их и уткнулся в простынь, укутывающую Розалию. Его трясло от беззвучных рыданий.