Портальеро. Круг первый

Глава 11

Глава одиннадцатая.

Иногда наломаешь дров сгоряча, а потом сидишь и думаешь: Ну и на хрена мне столько дров?

Без головы и без оглядки

Я поиграл с судьбою в прятки.

Игра прошла совсем без правил.

Противник шансов не оставил.

Мораль ясна для пониманья.

Играя, проявляй вниманье,

Старайся впредь не забывать:

«Когда, на что и с кем играть!»

25 августа 1982 года.

Москва Круглый дом на Нежинской улице.

Пытаясь заставить исчезнуть кровь на ткани, я уже не стремился зажмуриться, а смотрел на то, что происходит. Но ничего особенного не происходило. Но, когда я разжал ладонь, на мокрой ткани не было никаких следов. А вот это просто замечательно. Бытовая магия рулит не по-детски. Теперь надо попробовать и со столом тоже…

Стоп! А почему так хочется жрать? Аж живот урчит и пытается прилипнуть к позвоночнику…

Твою ж медь… Я же трачу ману и всё такое… И где её берут? Ладно. С этим тоже после разберёмся. А пока…

Я открыл холодильник и стал есть сосиски. Не разогревая, не варя. Просто сдирал с них целлофан и ел, одну за другой. А запил всё это сырым яйцом, аккуратно пробив дырочку в нём. Ну, вот… Так-то лучше.

Потеплело. Не знаю, это от еды или от того, что заходящее солнце залезло ко мне в окно. Ну, да… Мы же на западе Москвы. Хотя какая разница… Просто мои окна выходят на запад. Вот и всё…

Кровь со стола и с пола исчезла в никуда, как будто её там и не было никогда. Стол блестел, как новенький. Только след от кончика ножа остался. Мои попытки восстановить неживую материю ни к чему не привели. Либо это невозможно, либо я просто этого ещё не умею. А может мало маны. Вопросов много. А вот ответов пока что маловато.

А вот эксперимент я над собой ещё один всё-таки провёл. На то же самое место, я положил ту же самую ладонь, и тот же самый нож взял всё в ту же самую правую руку. Только не стал хреначить со всей дури, а просто подняв повыше, отпустил его лезвием вниз.

Перед этим я попытался конкретно так настроиться. Внушил сам себе, что моя кожа имеет сто сорок последний уровень защиты от постороннего внедрения…

Нож, упав с высоты сантиметров восемьдесят, не меньше, попал в руку остриём, но отскочил, и упал со звоном на пол. Когда я его поднял, то обнаружил, что самый кончик его слегка замят. Такое у меня было однажды, когда я кухонный нож уронил на каменный пол. И это вот уже наводит на определённые мысли. Значит, защита работает, как надо… Только опять почему-то хочется есть. Надо будет теперь всегда таскать с собой пару каких-нибудь питательных батончиков, типа «Сникерса» или «Марса». Тьфу ты… Их ещё не продают у нас на каждом углу. А что продают? Помнится, в аптеках раньше продавали какой-то «Гематоген». Мне в прошлом не нравился его вкус. Но надо попробовать, вдруг он окажется не хуже всяких энергетиков? Вроде бы его делают с добавление бычьей крови.

Я ещё долго забавлялся, наводя порядок в квартире, не притрагиваясь ни к чему руками. Попутно растворил на ладони ещё несколько старинных камней из бабушкиных украшений. Осталось только понравившееся мне древнее колье. И куча золота, в виде разобранных колец и серёжек. Продать что ли цыганам. По примеру поселковых пацанов из Бирюлёво.

Сука… Увижу, убью…

«Не горячись. Макс!» Это я успокаиваю сам себя. «Месть надо раздавать холодной, иначе сам сгоришь…»

Доев остатки еды в холодильнике, я хотел было уже отварить себе макарон из бабушкиных запасов, но решал оставить это на завтра, и лёг спать пораньше. Усталость во всём теле была такая. Что уснул я сразу и спал, как сурок. Интересно, а сурки видят сны? Я вот, например, в эту ночь ничего не видел…

26 августа 1982 года.

Москва. Круглый дом на Нежинской улице.

С утра за мной заехал отец. Я как раз пил чай, сделав его таким сладким, что он больше напоминал густой сироп. Потому что пить совсем пустой чай не хотелось. Но мне просто необходимо было получить хоть какие-то калории, а кроме крупы и макарон в доме не было ничего. Даже тушёнка вчера ушла в путь даже не оставив от себя следа и запаха. Я ел её прямо из банки, а потом ещё хлебом собирал жирные остатки на внутренней поверхности.

Странности организма в том, что съел я много, а в туалете на выходе было маловато всего… Простите за подробности! Значит, организм для своих магических целей перерабатывает всё полезное без остатка. И при этом не откладывает ничего в виде жира, ни на животе, ни на заднице. Я тщательно рассматривал себя в зеркале. А что… Не худой ещё пока, но у же не тот пухляш, каким был Максим Шварц до моего заселения в его дурную башку.

— Ты нормально питаешься?

— Да. А что?

— Мне кажется, что ты похудел?

— Пап! А что, мне обязательно надо быть толстым?

— Нет.

— Вот я и решил, что буду заниматься спортом, чтобы в нужный момент суметь постоять за себя.

Отец открыл холодильник, и обнаружив там морозную пустоту, удивился.

— Ты всё съел?

— Да, папа. Я занимался уборкой, делал гимнастику. И это всё вызвало у меня такой аппетит, что я ел, как обычно. Но тратил калорий больше чем обычно. Мышцы крепче, жира меньше…

— А ты сильно изменился.

— Пора взрослеть. Наверное, я уже вырос из коротких штанишек.

— Да, наверное. Собирайся! Поедем к бабушке на кладбище. Сегодня девять дней…

— Я быстро, пап. Только вот захвачу мусор. По дороге выкину.

В связи с тем, что полиэтиленовые пакеты в этом времени ещё не получили такое широкое распространение, выносить мусор в дефицитном пакете и выбрасывать его вместе с пакетом ещё не принято. А бегать туда-сюда с мусорным ведром мне как-то не комильфо. Но я и тут нашёл выход. Мусор я завернул в старые газеты. Получилось несколько небольших свёртков, которые я и прихватил с собой в авоське. У мусорного контейнера выкину свёртки, а авоську в карман. Удобная тара.

26 августа 1982 года.

Москва. Немецкое кладбище.

То, что бабушку похоронили на этом кладбище, меня не удивило. Дед был Героем, и наверняка его предки тоже здесь покоятся.

Введенское кладбище впечатляло своими надгробиями и склепами, многие из которых были выполнены в готическом стиле. А ещё тут было много зелени. Видно, что деревья растут тут давно, и их крона вполне укрывает от изнуряющей летней жары. Сейчас конец августа, но погода явно решила отыграться за всё лето сразу и оптом.

Пока мы ехали сюда, я весь взопрел в салоне папиной «шестёрки». Кондишена тут отродясь не бывало, а открытые окна не спасали, от зноя.

Зато на кладбище под завесой зелёных, а местами уже и немного желтоватых листьев, было очень даже комфортно и приятно находиться. Обилие мрачных надгробий этому совершенно не препятствовало. Мы прошлись по узким аллеям, не далеко и не близко, но надо будет сюда ещё пару раз хотя бы приехать, чтобы не блуждая найти снова фамильную могилу семьи Шварц.

Свежий земляной холмик, щедро украшенный венками и цветами, сразу же подсказал, что мы попали в нужное место.

— Ну, вот… — сказал отец. — Здесь потом и меня похоронишь.

— Надеюсь, что это будет очень не скоро. — заметил я.

— А уж как я на это надеюсь… — горько усмехнулся мой батя. — Но в этой жизни ни от чего нельзя застраховаться.

— Перестань, пап. Ты ещё внуков не понянчил.

— Только не торопись делать меня дедом! Договорились?

— Я постараюсь сдерживать себя! — отшутился я.

Хотя мне совсем было не до шуток.

Воздух над свежей могилой сгустился, и в появившейся дымке появилось, лицо красивой пожилой женщины. А потом и всё это марево сформировалось в женскую фигуру. Теперь напротив меня стояла та, кого при жизни я никогда не видел. Моя бабушка. Хотя… имею ли я полное право называть её так?

Сквозь её полупрозрачное тело можно было видеть те надгробия, что были позади неё, но несмотря на это, она выглядела вполне реалистично. А при этом ещё и очень сердито смотрела на меня.

— Пап! А могу я остаться тут ненадолго один? Я хочу поговорить с бабушкой…

Мужчина посмотрел на меня удивлённо, но потом всё же кивнул головой, и отошёл в сторону.

Пожилая женщина, продолжала на меня смотреть. А потом обратилась ко мне:

— Ты не мой внук!

Она, конечно же, не произнесла ни звука, но в моей голове явственно прозвучал её голос.

— Да. Это так. — ответил я. — Но не моя вина в том, что его чуть не убили, а Вас… А Вас убили…

— Я это знаю. Но что ты хочешь?

— В первую очередь, я хочу отомстить тем, кто это сделал. Я уже знаю про них…

— Это были двое молодых парней. Один худой, а другой покрепче.

— Да. Я об этом уже всё знаю. Они сперва меня ударили по голове… А потом бросили моё тело в кустах, думая, что убили. Но Максим не умер. Я просто занял его тело, когда он перестал подавать признаки жизни. И это произошло не по моей воле. Так сложились обстоятельства.

— Не смей причинять вред моему сыну!

— И в мыслях не было. Я его очень уважаю, почти так же, как и своего настоящего отца. От меня ему не будет никакого вреда.

— Ты не простой человек… — то ли утвердительно, то ли вопросительно сказала она.

— Да. Это так. У меня есть определённые способности, которых нет у обычных людей. Именно это и позволяет мне сейчас вот так вот запросто общаться с Вами.

— Я всегда знала, что общение с этой шалавой не принесёт ему счастья.

— И с этим я согласен на все сто. Я уже видел и её, и её новую дочку, и её нового мужа. Они все мне были неприятны.

— Что? Даже родная мать?

— Особенно она.

— Почему?

— Не люблю предателей.

— Хорошее качество. Больше ничего не хочешь мне сказать? Торопись! Скоро моя душа покинет этот мир насовсем. Я уже чувствую это.

— Я хочу попросить у Вас прощения.

— За что?

— Я нашёл то, что лежало под ванной. Документы и всё остальное я отдам отцу, а драгоценности… Их я оставлю себе.

Глаза мёртвой женщины смотрели на меня в упор. казалось, что на меня смотрит сама бездна.

— Я оставил их себе не из корыстных побуждений. Я ему обязательно верну полную их стоимость и даже больше… Но мне нужны были камни, что были в тех украшениях. Они мне помогут обрести ещё большую силу. А деньги почти ничего не значат. Они лишь инструмент для достижения цели…

Взгляд бабушки стал менее пронзительным.

— И какая у тебя цель? После того, как ты отомстишь, конечно…

— Я хочу стать сильным.

— Для чего?

— Точно пока не знаю, но точно не для того, чтобы творить зло.

— Но желая отомстить, ты не сможешь воспользоваться добром.

— Грань между злом и добром тонка, но она есть.

— Мне кажется, что ты не так молод, как выглядишь сейчас.

— Я не намного моложе Вас.

— Как тебя зовут на самом деле?

— По случайному стечению обстоятельств, я тоже Максим.

— Откуда ты?

— Из будущего…

— И как там?

— Настолько плохо, что если я начну рассказывать, не поверите, но…

— Тогда не рассказывай ничего. Помоги Саше! Я верю, что ты сумеешь это сделать.

Я не успел ничего ответить, так как сразу же после этих слов дымка над могилой бесследно растаяла. Стало вдруг очень шумно… Ветер с шумом ворошил кроны деревьев. Где-то, прячась за плотной листвой, щебетали, невидимые глазу, пичуги.

Я уж было хотел идти искать отца, как услышал новый, смутно знакомый голос.

— Привет, Максим!

Обернувшись, я увидел ту, кого увидеть тут совсем не планировал…

— Привет, Маша! — откликнулся я с лёгкой грустью…

26 августа 1982 года.

Москва. Введенское кладбище.

Неожиданная встреча…

Не знаю уж про кого вы все подумали, но нет… Легкомысленная ведьма из моего будущего не прилетела на метле, чтобы повстречаться со мной в таком интересном месте. Где она, я понятия не имею. И если честно, положа руку на сердце, даже знать не хочу. С её появлением моя прошлая жизнь полетела под откос. Да, я жил бедно, грешил и куролесил. Но это была моя жизнь. Она подчинялась не только законам моей страны, но и привычным мне с детства законам природы. А теперь, физические законы так же далеки от истины, как исповедь убийцы в англиканской церкви. Везде ложь… И везде правда.

Прав был Цицерон, сказав когда-то очень давно: «Каждому — своё!». Потом нацисты извратили это изречение, приколотив буквы «Jedem das Seine» на воротах концентрационного лагеря. Но смысл слов остаётся верным. Каждому в этой жизни достаётся своё. Как бы это было не прискорбно.

Позади меня стояла маленькая девочка. Та самая Маша из неврологического отделения детской больницы, что умерла в ночь перед моей выпиской. Как она тогда себя назвала? «Девочка, больная на всю голову»…

— Привет, Маша!

— Не ожидала здесь тебя увидеть.

— Я тоже не ожидал встречи с тобой.

На ней по-прежнему была больничная одежда, а на голове красовалась чалма из бинтов.

— Ты обещал мне журнал.

— Я принёс его тебе утром, но ты…

— Да. Я уже умерла. — с грустью произнесла она. — Зато теперь голова у меня больше не болит.

— А зачем тебе тогда это. — я указал на украшение из бинтов.

— Ну… — надула она губы.

Девочки умеют обижаться по всякому поводу. И это совсем не зависит от того, живые они или мёртвые…

— Ты мне не ответишь?

— Не хочу…

— Ты чего-то стесняешься? Мы же вроде как друзья с тобой.

— Правда? — с какой-то надеждой посмотрела она на меня.

— Правда.

— А почему ты можешь разговаривать со мной? Другие ходят мимо, но они меня не видят.

— Вот такие у меня способности…

— Ты — волшебник?

— Нет. Я не волшебник. Я только учусь…

— Я смотрела это старое кино. Мне не понравилось. — выразила своё веское мнение мёртвая девочка. — Там Золушка была старая.

Повисла пауза. Я не знал, что делать и говорить дальше. Скоро должен был вернуться отец. А когда он будет здесь, я не смогу общаться с Машей у него на глазах.

И тут вдруг девочка подошла ко мне близко-близко. Я даже почувствовал исходящий от неё холод. Она заглянула мне в глаза и вдруг произнесла тихо-тихо, но очень проникновенно:

— Забери меня отсюда! Мне тут не нравится…

— Ты знаешь… Если бы это было в моих силах, то я ни за что не позволил бы тебе умереть. Но, увы… Мои способности пока настолько малы, что я не могу тебе ничего обещать…

— Я так и знала. — расстроено сказала девочка.

— Я вообще удивлён, что ты оказалась здесь и сейчас. Не расскажешь, как ты сюда попала?

— Ну, ты и глупый. Это же кладбище. Меня здесь похоронили…

— А как ты смогла найти меня?

— Я тебя почувствовала.

— Как?

— Не знаю… Просто мне показалось, что рядом кто-то, кого я знаю. От тебя исходит какой-то свет…

Она не закончила. Показался мой отец. Он потрепал меня по волосам и сказал:

— Ну что? Поговорил с бабушкой?

— Да, папа.

— Ну, тогда иди, погуляй! Тут красивые склепы есть. Только далеко не уходи! Ладно?… Мне тоже хочется побыть тут с мамой наедине…

Я отошёл в сторону, стараясь не оглядываться на него. А рядом со мной парила в воздухе Маша.

— Это твой папа? — спросила она меня.

— Сложный вопрос. Я не могу на него ответить однозначно.

— Ты такой странный. Я это ещё тогда заметила, в больнице. Ты слишком серьёзный для мальчика.

— Уж кто бы говорил. Ты тоже выглядишь, как маленькая девочка, а разговариваешь не так, как говорят дети.

— У меня, наверное, не было детства. Вернее было, но очень давно. Последние несколько лет были только врачи и больницы. И всё время болела голова.

— Ты так и не ответила, почему до сих пор не сняла это. — я указал ей на повязку из бинтов.

— Я буду некрасивая.

— Почему?

— У меня там волос нет.

— Постригли?

— Нет. Они выпали… И я теперь лысая. А лысая девочка — это некрасиво.

— Но тебя же всё равно никто не видит.

— Ты же меня видишь?

— Для меня ты будешь всё равно красивой. И не важно, с волосами или без.

Я совсем не врал. Девочка и правда была симпатичная. Большие зелёные глаза, но холодные, словно льдинки. Маленький носик и упрямые губки. Ну, прямо девочка из японского аниме. Японцы любят изображать нарисованных девочек с большими глазами.

Похоже, что мои слова произвели на неё впечатление. Или она как-то почувствовала, что я говорю искренне… Она подняла руки и сняла с головы свою «чалму», и та как будто сразу же растворилась в воздухе…

На её голове и правда не было волос. Теперь она выглядела очень беззащитно, и сама это ощущая, она даже как-то опустила плечи и смотрела на меня исподлобья.

Я улыбнулся.

— Тебе смешно? — снова надулась она.

— Нет. Просто ты сейчас очень похожа на злого мальчика.

— Я девочка…

— Я знаю. А какая у тебя была причёска раньше?

— Я уже не помню. Короткая… Мне делали какую-то химию, и волосы выпадали сами… Мама стригла меня коротко. А надо мной все смеялись. И говорили, что я мальчик.

— Но у тебя же были фотографии, там, где у тебя есть волосы.

— Была одна. Там у меня две тонкие косички.

— А какую ты хотела бы причёску? — внезапно спросил я.

— Не знаю… Мне нравится, когда два хвостика по бокам… — она мечтательно закрыла глаза.

— Как у лошадки?

— Нет. У лошадки один хвост и он сзади. А если волосы в хвост забраны не у шеи. А на затылке, то такая причёска называется «лошадка хочет какать»…

Я улыбнулся… Это было и смешно и грустно одновременно. Весёлая лысая мёртвая девочка.

— Не-ет. Ты надо мной смеёшься.

— И в мыслях не было. А какого цвета у тебя были волосы?

— Рыжие… — снова насупилась девочка.

— Это прекрасно…

— Нет. Это ужасно. Меня в садике дразнили рыжей, а в школе — лысой. Меня вообще всегда дразнили. Хорошо ещё, что я мало в школу ходила, потому что много болела.

— То, что ты много болела, это не хорошо, а плохо…

— Да, знаю я…

Мы уже вышли из-под тенистых аллей и сейчас шли вдоль длинной стены со множеством разных табличек с именами, фамилиями и датами. Я уже догадался, что это колумбарий…

— А как тебя ещё дразнили?

Вместо ответа она указала на свежую табличку в стене. «Мария Кнопке. Тысяча девятьсот семидесятый — тысяча девятьсот восемьдесят второй.» Вот и всё, что остаётся от человека на этой земле… Имя и цифры.

— Тебя дразнили «Кнопкой»?

— Ага… Но это было не так обидно. Это моя фамилия… Максим! Ты поможешь мне?

— Чем я могу тебе помочь?

— Я не хочу здесь оставаться.

— Ты и не останешься здесь. Вот я был на могиле у бабушки…

— Я слышала, что она сказала. Ты не её внук.

— Это так. Но это тело её внука.

— А ты вселился в него?

— Я этого не хотел. Вернее, я не этого хотел. Но… Так получилось… И вот сегодня был девятый день после её смерти. Она поговорила со мной и исчезла.

— Я про это уже знаю. Тут есть ещё кроме меня… люди. Но они не всегда охотно общаются со мной. Но про девять дней мне рассказали. Так что третьего сентября меня уже здесь не будет. Я не хочу. Я не хочу исчезать насовсем…

— Послушай меня, Машенька! Я не представляю, чем могу тебе помочь сейчас. Я сам только недавно узнал, что у меня есть какие-то магические способности… В том числе и способность видеть тебя вот так, как сейчас, разговаривать с тобой… Но я просто не понимаю, что я ещё могу сделать. У меня не хватает знаний…

— Плохо учился? — съехидничала девочка.

— Этому не учат в школе. До всего пытаюсь дойти сам. А на освоение всех возможностей может уйти целая жизнь… и не одна…

— Ясно. — протянула она. — Ты не сможешь мне помочь.

— Маша! — неожиданно даже для самого себя, с уверенностью произнёс я. — Даю тебе честное слово, что я попробую что-нибудь сделать! Я буду очень стараться, но… Я не могу тебе пообещать, что у меня всё получится.

— Я чувствую, что ты не обманываешь меня… И от этого мне ещё грустнее становится. Жаль, что я не могу даже заплакать… Мне бы стало полегче…

— Не плачь!

— Я же тебе уже сказала, что это тут не получается. Слёз нет… Тут вообще ничего нет… — почти закричала она.

— Говорят, что после смерти люди успокаиваются и их больше ничего не беспокоит. Но ты ведёшь себя совсем не так…

— Ты — дурак. Я не хочу… Я не хочу успокаиваться. Я хочу чувствовать, злиться, плакать…

— А мне хочется, чтобы ты не плакала, а улыбалась. У тебя такая очаровательная улыбка… Ты же теперь не чувствуешь ни боли, ни страха… Почему ты не улыбнёшься?

— Уходи! Мне теперь стало даже хуже, чем было. Ты сперва подарил мне маленькую надежду, а потом…

— Но я же тебе ничего не обещал…

Она молчала. Отвернувшись от меня и обхватив себя руками, она беззвучно плакала. Наверное, это был плач без слёз. Ведь она сказала, что призраки не могут плакать всерьёз. Но её плечи сотрясались, как у плачущего человека…

— Максим! — раздался невдалеке голос моего отца. — Пойдём!

— Иду, пап. — откликнулся я.

До него мне было идти метров пятнадцать-двадцать. Я поравнялся с ним, и он взял меня за руку, как маленького ребёнка. Сопротивляться я не стал, хотя это было как-то даже немного стыдно.

Мы уже подходили к воротам кладбища, когда я услышал в голове девичий голос:

— Ты ещё придёшь ко мне?

— Да. — мысленно ответил я.

— Обещаешь?

— Обещаю!