— Заберешь девочек? — уточняет Роман, и его глаза недобро вспыхивают. — И ты думаешь, что я наврежу дочерям? Правда?
— Я… Не знаю… — сглатываю. — Тебе же ничего не мешает мне угрожать и говорить гадости…
— А ты мне не дочь, — Скалится в улыбке и его так близко, что его дыхание касается моих щек.
Я на секунду теряюсь от его ответа.
— Но я твоя жена…
— Бывшая.
Опять почему-то теряюсь. Где мой Рома, с которым я могла смеяться и говорить всякие глупости?
Передо мной жуткий мужик, от немигающего взгляда которого я теряю все мысли и хочу только одного.
Сбежать и спрятаться.
— Я мать твоих детей, — предпринимаю последнюю попытку то ли оправдаться перед Романом, то ли привести его в чувство.
— Вот скажи, — он ухмыляется, — по твоей логике, что ты мать моих дочерей, то я и к Наташе должен воспылать трепетом?
Я моргаю.
— Вот чего она ждет, — усмехается, — а я-то тупой мужлан, да? — вглядывается в мои глаза. — Если она мать моего ребенка, то она решила, что получит карт-бланш?
— Мы любили друг друга, — я отступаю. — И хотя бы из-за этой любви, ты должен уважать меня.
— А ты меня, что ли, уважаешь, раз мы про уважение заговорили?
И правда, бандюган. Эта манера общения, в которой любое твое слово обыграют против тебя, заводит в тупик.
— Уважаю, — меня вдруг охватывает злость, и я встаю к Роману вплотную. Поднимаю на него взгляд. — Уважаю, и именно поэтому я тебе не изменяла, Рома. Это и есть уважение, Рома, в семье.
Хмыкает.
И, кажется, я вижу в его глазах одобрение?
Я не поняла.
Я огрызнулась, и он это оценил. Вот как с ним надо общаться? Через агрессию, и только тогда он увидит в тебе того, с кем стоит вести диалог сдержанно?
— И да, — я щурюсь, — Наташа именно этого и ждала, что ты восхитишься ее беременностью. Ты же так любишь детей. Такой заботливый папуля! И почему бы тебе не стать папулей и ее выблядку.
Шокированно замолкаю.
И меня накрывает тошнотой от своих же слов и тона, которым я выплюнула последнее слово, а Роман ухмыляется.
Только теперь в нем не одобрения. Оно сменилось насмешливостью.
Я не хотела всего этого говорить, но из меня выплеснулось презрение. И даже ненависть к ребенку, которого этой ночью может и не стать.
— Ром, — закрываю глаза на несколько секунд, успокаивая в себе черную бурлящую гниль. Вновь смотрю в холодные глаза бывшего мужа. — Девочкам достаточно стресса. Разве ты этого не понимаешь?
Добровольно они не оставят Романа.
Их болезненная привязанность, страх потерять отца и испуг от новости, что якобы Наташа умирает, не позволит им уйти со мной.
— Они мне нужны, — рычит Роман.
Я от его низкого и утробного признания аж дергаюсь. В нем черный надрыв, который меня пугает до слез в глазах.
— Ты у меня их не отнимешь, — наклоняется ко мне, — и даже не подумаешь в эту сторону, Лера. Они моей крови. Они — мои, а за мое я, Лера, глотку перегрызу.
— И мне перегрызешь?
У меня ресницы вздрагивают, и с них срываются слезы. Я больше не вхожу в категорию “мое, не трожь”.
Мне становится холодно.
— Я просто предупреждаю Лера, чтобы ты не чудила. Вот и все, — голос Романа тихий, но острый, как лезвие бритвы. — Девочкам я никогда и ни за что не наврежу.
— Потому что они твои, — шепчу я, — а я — нет.
Больно.
— Ты сама отказалась быть моей. Твое решение, Лера.
— После того…
— Не имеет значения после чего, — мрачно отвечает он.
— Если бы ты умирал, я бы не отказалась от тебя, — судорожно шепчу я и сжимаю кулаки. — Если бы остался инвалидом, не отказалась бы. Все бы вынесла. Болезнь, смерть, нищету, но не то, что ты предпочел другую женщину.
— Не женщину, а шлюшку, — отворачивается и вновь меланхолично смотрит на соседний дом, в котором стало меньше горящих окон. — Это большая разница, Лера, но хватит об этом. Я устал.
— Я не знала, что ты такой.
— Ты много не знаешь, и это пустой разговор. Ты проверила Варю. Она в порядке и в безопасности. Я переговорю с ней, что не стоило поднимать панику и пугать сестру.
— Не стоило?! Твоя любовница истекает кровью!
— И ее бабка обвиняет тебя, что ты довела бедную фиалочку до истерики и выкидыша, — пожимает плечами.
Ребенок Наташи для него — “мое, не трожь”. Да, не по любви, но принципы иногда могут быть сильнее эмоций. Могу ли я стать для него врагом, если он решит, что мой звонок виноват в возможной трагедии.
— И ты ей веришь? — тихо спрашиваю я.
— Как и ты в то, что я насильник, — оглядывается. — Да и что ты могла сказать Наташе такого, что ее так напугало. Сказать про выблядка?
Пристыженно опускаю взгляд. Как умело он выдернул из меня гниль, которая теперь горчит на языке.
— Про выблядка она и от меня слышала, — поднимает взгляд к нему. — И что-то кровью не истекла.
Замолкает на несколько секунд и вздыхает:
— Иди, Лер, если не думаешь оставаться. И Насильно девочек я не буду держать. Если решат пойти с тобой, то пусть идут.
НАчинаю паниковать.
А удастся ли мне уговорить девочек поехать со мной, когда они чувствуют, что папа нуждается в них. Что они его держат от падения в бездну?
— Ты должен их прогнать.
— Я не буду этого делать, — его голос вновь становится ледяным. — Я теряю терпение, Лера. Ты меня утомила.