После развода. Новая семья предателя (СИ)

Глава 61. Потерять весь мир

В доме у Ромы просторная светлая кухня из белого дерева и молочного мрамора.. Окна выходят в сад.

Весной и летом, наверное, в саду будет красиву.

Подношу стакан с водой к губам, глядя на голые кусты у дорожки, выложенной круглым камнями и гадаю, что что это.

Наверное черная смородина.

— Лера…

Я уже не вздрагиваю от голоса Романа. Последние глотки воды, и я отставляю стакан.

Вряд Алина и Варя сейчас спят. Они, конечно, безропотно послушались меня и пошли в кровать, чтобы досыпать последний сладкий час сна, но, вероятно, сидят сейчас на одной кровати и ждут, что будет дальше.

И я знаю, что они теперь примут мое любое решение без криков и истерик, потому что мы все понимаем: сегодняшнее утро — это точка невозврата, за которой больше не будет метаний, неуверенности и истерик.

По дорожке семенит Вася, выпуская дым, а затем почувствовав мой взгляд, оборачивается. Замирает и прячет сигарету. Пятится и медленно исчезает из поля моего зрения.

— Ром, — тихо спрашиваю я, — ты сейчас все же бандит или деловой человек?

Он же не тупой.

Он же должен был за эти годы вывести все свои активы из тени и легализоваться. По молодости это, конечно, весело рисковать жопой, но мы все все равно приходим к тому, что хотим спокойно жить.

— Деловой человек.

Я оглядываюсь.

— Ну, если бы ты решила при разводе с адвокатами устроит мне грандиозный разбор полетов, то… — он слабо улыбается, — у меня несколько лет все чисто… — вздыхает.

— Скольких людей ты убил?

Рома опускает лицо, хмурится, а после смотрит на меня:

— Одного, Лер.

Глаза черные-черные.

— Одного, — повторяет он. — Знаешь, с людьми довольно легко договорится, если… — делает паузу и у него лицо дергается, — Лер…

— Договаривай.

— Если сломать коленную чашечку.

— Наверное, это больно.

— Очень.

Разворачиваюсь к Роману и скрещиваю руки на груди:

— А прихвостней…

— Не прихвостни, Лер, — перебивает меня Рома. — Семья.

Я вскидываю бровь, и Рома взгляда не отводит.

— Семья, о которой ты нам не говорил, — усмехаюсь я. — Семья из кучи страшных здоровых мужиков.

— Ты бы не поняла, но они мою жопу не раз прикрывали, Лер, — Рома пожимает плечами.

— Если я потребую от них избавиться… — я иду на небольшую провокацию, чтобы нырнуть в душу Романа поглубже, и понять, на что он готов идти ради меня.

Как ему дороги страшные мужики, которые прикрывали ему жопу, и насколько он серьезен в своих словах, что они — семья?

Он одобрительно усмехается и делает ко мне несколько шагов. Я все еще не дергаюсь и не отступаю. Встают вплотную и касается щеки:

— Тогда я считаю, что ты должна будешь присутствовать на нашем разговоре о том, что они… ммммм… уволены, — прищуривается. — И увидишь, как Василий умеет строить просящие глазки…

Я недоуменно моргаю:

— Чего? Просящие глазки?

— Да. И вот это жутко, Лер, — его пальцы уже на моей шее, а голос становится тише.

Увы, но я его сейчас обломаю с его нежностями и учащенным дыханием.

— Что с Наташей, Ром? — я не моргаю.

Он резко отшатывается от меня, закрывает глаза и медленно выдыхает:

— Уточни вопрос, — сжимает руку в кулак и медленно опускает его.

А мне от упоминания Наташи сейчас не больно, но я вижу в ней опасность. Она же, мразь такая, обязательно появится с “сю-сю” и “му-сю” через несколько лет.

— А что в моем вопросе тебе непонятно, Ром?

Роман поднимает взгляд:

— Она однажды говорила, что мечтает о большой и дружной семье, — глаза холодные и отстраненные.

— Какая прелесть, — натянуто отвечаю я.

— Я ей эту семью устроил.

— Поясни.

Мы не мигаем и взгляды не отводим. Вот какие мы, оказывается, когда говорим честно друг с другом. Не боимся ответов, смотри прямо и открыто и горим злостью, что сжигает мозги до угольков.

— Горный отдаленный аул, семья из пятнадцати человек, свое хозяйство и суровый молодой джигит, которому давно пора задуматься о невесте, — Рома с вызовом приподнимает подбородок.

— Ты ее в домашнее рабство отдал?

— В семью, — Рома щурится. — Зато живая. Бабку ее тоже взяли, ведь она старенькая, а там старых людей почитают, но… вот незадача… — Рома вздыхает, — там есть и свои старухи, которые научат как быть правильной бабулькой, раз она сама не научилась.

Замолкаю. Лучшего варианта и не придумаешь, если честно. Жестко? Да, но это не смерть, не пытки от обезумевшего мужика.

— Думаешь, перевоспитают?

— Да, — Рома медленно кивает. — И она больше не появится в нашей жизни, Лера. Я тебе это обещаю. Даю слово.

Я молчу несколько секунд, вглядываясь в серые глаза бывшего мужа. Слезы, жалость к Иве — это, конечно, хорошо, но ведь изначально проблема была не в ней. Она — лишь следствие.

— А не будешь ли ты опять недотраханным, Рома, а? — задаю я хлесткий вопрос, который я могла замолчать и упростить решение остаться рядом с бывшим мужем.

Замолчать и сделать вид, что не было жестоких слов Романа, что я в постели не удовлетворяю его.

Но эти слова были, и они ударили по мне.

Да, останусь в его доме, как мать трех девочек, но смогу ли стать женщиной для Романа?

— Сейчас… — он отвечает сдавленно, будто ему каждое слово дается с трудом, — сейчас я хочу только тебя, но… — он медленно выдыхает, — я не знаю… Лер… — сглатывает, — не знаю, но… Наташи не повторится, — решительно смотрит в мои глаза. — Другой женщины не будет.

Молчу. Верю, что другой женщины не будет, ведь его ошибка стоила ему дорого, но сам факт того, что мой муж может быть недоволен мной в близости, тоже может сделать больно.

Да и секса между нами, может быть, больше не случится. Что это за жизнь такая?

Любовь любовью, но без близости мы будем лишь родственниками.

Опять что-то дергается во мне и требует того, чтобы я сбежала. Слишком сложно, потому что опять требуется титаническое усилие, чтобы шагнуть друг к другу.

И я стесняюсь.

Стесняюсь до паники.

— Я тут думала… — немного хмурюсь, — может, жопой ленивой я и была, но мне вот всегда хотелось, например, попробовать игрушки…

Роман молчит, но глаза темнеют.

— И… ведь меня, — я должна перебороть стыд, который начинает душить, — Ром… ты возбуждал, но не спонтанно… Понимаешь? Долгими ласками, прелюдиями… Ты меня к ним приучил, а потом… Наташа? А поговорить, Ром? Нет?

— Я не только тебя приучил… — Роман усмехается, — и себя тоже… Если с тобой, то только так, Лер… Долго, с прелюдиями… Лер, — я вижу ему сложно говорить, — та операция, Лер… Потом год тебя не было со мной, а после… мы же не сразу вернулись к сексу. И не мог я с тобой поднять тему, что надо что-то менять… потому что сам не особо понимал, чего я хочу… И имею ли права хотеть этого от тебя после всего, — глаза его темнеют.

— Ну, имеешь права хотеть от меня того, что получил от Наташи?

— Я не хочу от тебя то, что было у меня с Наташей, — Роман выдыхает через нос, глядя на меня исподлобья. — Это была только физика, Лера, сумбурная физика. Да, — честно говорит он, — это был недотрах. И прозвучит грубо, это был кусок мяса, на который я накинулся без чувств, без лишних мыслей. Без ничего, Лера. И было легко и просто… — делает паузу, глядя мне в глаза, — и от этого просто мне снесло голову, но легко и просто всегда о каком-то дерьме. Убить человека — просто, сломать ему руку — просто, послать нахуй — просто… Легко и просто, — разводить руки в стороны, — легко и просто трахнуть помощницу, а после легко и просто было бы скрыть от тебя Иву. Было бы легко и просто обманывать тебя. Было бы легко и просто откупаться от Наташи. Легко и просто. У меня в тот день, когда я тебе признался, была мысль ничего говорить и выйти на новый виток лжи, с которой бы я справился, ведь я скрывал от тебя многие вещи, а ты и не догадывалась, но я сказал, потому что за этой гранью обмана для меня все было точно кончено. В тот день я опять чуть не струсил, а если бы струсил, то… я не хочу знать, к чему бы все пришло. Нет, — он качает головой, — не хочу…

Я согласна. Если бы он тогда скрыл Иву и пошел бы по пути откупа от Наташи, то он обрек бы меня на жизнь в обмане и иллюзии.

Это было бы жестоко к Иве.

Унизительно для меня, и это решение окончательно бы извратило Романа в беспринципного мерзавца в красивой маске приличного семьянина.

— Я не хочу с тобой, как с Наташей. Это легко, просто и грязно, — уверенно отвечает Роман. — Я хочу с тобой по-другому. И хочу, чтобы ты хотела со мной иначе.

— Как именно? — я должна узнать, какие фантазии бродят в голове Романа, и смогу ли я их потянуть.

Нет, не потянуть. Заденут ли они меня за живое и пробудят ли во мне женское любопытство.

Нельзя что-то тянуть и терпеть. Это обернётся для меня и Ромы новым провалом.

— Хочу тебя здесь, — он подается в мою сторону, — прямо на кухонном столе, Лера, но дверь не заперта, по дому шарохаются страшные мужики, наши девочки вряд ли спят…

— Да, верно, — сглатываю я, когда он пробегает пальцами по тыльной стороне ладони.

Он не задирает юбку, не рвет блузку, не впивается в губы. Лишь касается кончиками пальцев.

Мурашки по всему телу.

— Поэтому я обойдусь лишь вопросом, — его пальцы касаются края манжеты моей блузки, — ты бы сама этого хотела?

Может, лучше бы я сбежала? Может, лучше бы я отказалась от Романа с концами? Но внизу живота тянет теплом, которое меня покинуло на долгие месяцы в разводе, и я уточняю на грани обморока:

— Спереди или сзади?

Слишком смелый вопрос для прошлой Леры, но в нынешней Лере он подстегивает не только смущение, но и ожидание ответа.

— Спереди, — губы Романа почти касаются моих, — я хочу видеть твое лицо, Лера… Твои глаза… Хочу стоять между твоих ног и сжимать твои бедра…

Прикладываю пальцы к губам Романа, вынуждая его замолчать. Тяжело дышу. Обхватывает мое запястье пальцами, проводит языком по ладони, пристально вглядываясь в мои широко-распахнутые глаза, а после рывком привлекает меня к себе. Свободной левой рукой стискивает мою левую ягодицу и выдыхает в ухо:

— Я вижу, ты хочешь… Маленькая шлюшка…

Я вся красная, не шевелюсь и чувствую, как приливает пульсирующим потоком кровь к промежности. Я возмущена оскорблением Романа, но вместе с этим мне сладко между ног.

— Сбежишь, — он будто читает мои мысли, — верну и оттрахаю…

Хрипло выдыхаю на грани стона. Он не позволял себе со мной говорить в таком тоне, и никогда не угрожал тем, что “оттрахает”.

— Ты меня поняла?

От его тихого строгого вопроса у меня вздрагивают ресницы, и я киваю, не осознавая этого медленного движения головой.

Роман отстраняется, убирает руку с моей попы, и в этот момент из радионяни раздается покряхтывание, которое перерастает в плач. Рома цепенеет, ошеломленный требовательными “у-ааа-у-ааааа”, и не моргает.

Ива заплакала, будто ее слезы и крики ждали меня.

— Я думаю, что твоих страшных жутких мужиков можно отправить за моими вещами, — медленно проговариваю я, — а Алину и Варю можно отправить на утреннюю прогулку с Ивой, — делаю глубокий вдох и четко заявляю с женской решительностью и верой под новый громкий крик Ивы, — я остаюсь, Рома. Облажаешься, то…

— Не облажаюсь, — серьезно смотрит на меня, — не теперь, Лера… — сглатывает, — не теперь… Я увидел тебя настоящую. И ты права. Я был трусом. Боялся тебя настоящую, ведь настоящую мог и не потянуть.

— А сейчас потянешь?

— Да, — смотрит прямо и решительно, — потерять тебя значит потерять весь мир.