После смерча

ХІІІ

Не дождавшись дня, когда они должны были встретиться, Роман прибежал к Наде. Сегодняшний разговор с начальством о предстоящей работе после распределения поставил его перед выбором. Он прекрасно понимал, что от этого во многом будет зависеть дальнейшая судьба. Начальству было важно знать его мнение. Вначале Роман отказывался, хотя твердой уверенности в том, что в данном случае поступает правильно, не было. Он колебался, взвешивал, пытался, заглянув вперед, определить, как сложится жизнь. То, что выбор остановили именно на нем, ибо доверие в предстоящем назначении оказывалось ему одному из числа всего их выпуска, имело свой определенный и объективный смысл. Окончил техникум на «отлично», кандидат в члены партии. Оставалось посоветоваться с Надей, ведь свое будущее без нее он и не представлял. Разговор и здесь предстоял нелегкий. Роман заранее знал, как Надя отнесется к предстоящему известию. Она ждет не дождется, когда Роман окончит техникум, станет капитаном парохода. Еще лучше, если будет здесь, на месте, работать в управлении. А тут, оказывается, совсем другое назначение и, главное, долгая разлука. Но их любовь никем не учитывается. Другое дело женатые. Их никуда не посылают, все здесь остаются. Так что со своими чувствами Надя и Роман должны разбираться сами, тем более что у них есть противоречия. Надя уверена, что их жизнь сложится счастливо лишь только в том случае, если у Романа будет спокойная работа. Роман считает наоборот, что, для того чтобы заслужить любовь Нади, надо достигнуть чего-то исключительного. А предстоящая работа, о которой ему говорили сегодня в отделе кадров, представляется неясно. Может быть, Надя поможет ему более детально в этом разобраться.

Когда Роман вошел в дом, Надя испуганно посмотрела на него.

— Что случилось? — спросила она.

— А тебе все еще продолжает казаться, что, если пришел не в назначенное время, обязательно что-нибудь случилось? Соскучился без тебя, вот и пришел…

— Добрый день, — выглянула из-за ширмы Вера.

— А, добрый день, и ты дома?

— Где же мне еще быть.

— Думал, в институте зубришь, грызешь гранит науки.

— Тебе хорошо, свое отгрыз.

— Да не очень, такое чувство, будто потерял что-то. — Роман подошел к ширме, сел возле столика, на котором стояли две фотокарточки: Романа и Вериного майора.

— А мне хочется поскорее закончить институт, какое бы это было счастье.

— Это только так кажется. А потом направят куда-нибудь в деревню, и будешь так куковать.

— А нам с мужем и в деревне хорошо будет.

— Где там еще твой муж, — усмехнулся Роман.

Подошла Надя. Она внимательно посмотрела на Романа, стараясь угадать, в каком он настроении. Надя знала, что у них сегодня должно быть распределение, и она спросила:

— Что у тебя нового?

— У меня всегда не как у людей, жизнь поворачивает на сто восемьдесят градусов. Вызвал меня сегодня полковник, начальник отдела кадров, и предложил ехать на Черное море, там, мол, я пройду необходимую стажировку, а потом буду направлен командиром катера специального назначения. Сказал, что это очень ответственная работа и что доверяют ее только мне. Короче говоря, завтра уже и ехать надо. Документы они сами туда направят.

— И ты согласился? — серьезно спросила Надя.

— Для меня это было полной неожиданностью. Сначала отказывался, но потом подумал, что нехорошо как-то получается. Еще трусом посчитают. А в этом я расписаться не могу, не в моем характере.

— Тоже мне, смельчак нашелся, — с неприкрытой иронией заметила Вера. — Война, считай, почти закончена, и не лезь под пули. А с Надей как у вас будет, об этом подумал?

— Я думаю, что все это временно.

— А остальных выпускников куда? — спросила Надя.

— Меня только одного посылают. Да и некого. Федор хоть и партизан, но беспартийный, к тому же женат.

Надя подошла и села на край кровати. Опустив глаза, долго молчала. Затем, не поднимая головы, спросила:

— И завтра едешь?

— Да, завтра.

Громко всхлипнув, Надя упала, зарывшись лицом в подушку. Она все время считала себя более счастливой, чем Вера. Роман всегда рядом, а Миши все нет и нет, теперь его направили на Дальний Восток, воевать с японцами. От него уже две недели никаких вестей. Она не сомневалась, что Романа после распределения оставят здесь. И вот — на тебе, стажировка. А ей что?

Только и остается, как Вере, ждать писем. Роман подошел к ней. Надя тихо заплакала.

— Не успокаивай меня, Роман, я знаю: тебя уже никто не остановит, не переубедит, даже твой отец. Какое это несчастье — родиться девушкой.

— Не надо заранее волноваться, как будет, так будет, еще никому не удавалось обойти свою судьбу.

Пришла мать Нади. Поздоровалась, спросила у Романа:

— Что, закончил учебу?

— Да.

— Вот и слава богу. — Она присела на стул.

— Слава-то слава, но не совсем. Вот и Надя на меня обиделась.

— А почему?

— Уезжаю.

— Надолго?

— Неизвестно. Пока подучиться, а потом — на запад.

— И нельзя отказаться?

— Нельзя. Необходимые документы в Одессу уже, наверное, отправили. При мне остался только паспорт, военный билет и диплом. Конечно, могу и не ехать. Я не военный. А что же потом?

Мать тоже задумалась. Некогда красивое лицо испещрено морщинками, глаза ввалились. Больше года прошло с тех пор, как Роман впервые увидел ее, а как она за это время изменилась, постарела. Раньше, когда они жили в своем доме, девчата всегда были при ней, ни на какие гулянки их не пускала. А теперь разве удержишь. Стали студентками, расцвели на радость материнскому сердцу. А вот не везет же, ну хоть бы одной стоящий парень повстречался в жизни. Роман матери нравился, парень неплохой, видный собой, симпатичный, да что толку, молод еще, жениться не собирается. А Верин — ищи ветра в поле.

Надя поднялась с кровати и, ничего не говоря, начала собираться. Роман понял, что она хочет остаться с ним наедине. Он попрощался со всеми, зашел к отцу Нади, молча пожал его сухую, белую руку.

Долго бродили Роман с Надей по зеленым улицам города. Августовский туман расстилался по садам, окутывал деревья на обочинах улиц. И куда бы ни направлялась молодая пара, везде и всюду перед ними стлался туман. Влажные от тумана волосы Нади пахли медом. Роман прикасался к ним щекой, ощущая и материнскую нежность, и все дорогое, близкое его сердцу, все, чем только может природа щедро вознаградить человека.

Роман целовал Надю, а она безутешно плакала.

Что же все-таки можно предпринять в сложившейся ситуации? Надя просила Романа отказаться от его флотских мечтаний и поступать к ним в институт. Но Роман понимал, что Днепровско-Двинское пароходство, в чьем распоряжении он находился, так просто не расстанется с ним. Все это время, пока учился, он был на брони, дающей право оставаться в тылу. В институте же брони нет. За него, пожалуй, мог бы вступиться райком партии, его там хорошо знали, но не в характере Романа просить о заступничестве. Ведь не он, а за него решили, как ему жить дальше. Но если изменить ничего невозможно, нельзя ли по крайней мере сделать так, чтобы быть поближе к Наде. А, собственно, что? Все места в городе по специальности уже заняты. Значит, если даже он не поедет по назначению, попадет в лучшем случае вторым помощником капитана на пароходик, таскающий старую баржу. Там также неделями не будешь в городе. А в последнее время он без Нади и нескольких дней прожить не может. Так что, куда ни кинь — всюду клин.

Вспомнил Роман о первых днях разлуки с матерью, когда ушел в партизаны. Группа, к которой он присоединился, была еще небольшой. Ни землянок, ни шалашей. На ногах — дни и ночи напролет, спали урывками, где придется. Нет мамы, нет теплой, постеленной постели, нет приготовленных ею завтраков, обедов, ужинов. Но главное — охватившая Романа тоска. Бывало, иногда на привале уединится от всех, приткнется где-нибудь возле выворотня и плачет. Но вскоре вся эта тоска прошла. Может, так будет и теперь. Решено — он едет. Разлука не победит их любви, сердцем он остается с Надей.

Роман на руках донес Надю до порога ее дома. Простились они молча.

Утром Роман покинул город. Поезд шел медленно. И чем дальше, тем более душно становилось в вагоне, чувствовался юг. Уже не встречались песчаные холмы с молодыми сосенками, выбросившими за лето вверх полуметровые сизые верхушки-свечки. Исчез с горизонта нарисованный на фоне неба причудливым орнаментом далекий ельник, уплыли рощи. Начали показываться, стыдливо пряча свои ободранные стены в кукурузных зарослях, глиняные хатки, быстро пробегал сутулый подсолнечник. А бросишь взгляд вверх, и нет ему на чем задержаться до самого края чистого, светлого неба.

«Знать бы, чем занимается сейчас Надя, о чем думает-мечтает. А может, безнадежно махнула на все рукой, будет ли ждать того ясного дня, что и я?»

— Скажите, пожалуйста, что это у вас за форма? — спросил парень, слезая с полки и усаживаясь напротив.

Только теперь заметил Роман, с каким интересом рассматривал парень награды на его расстегнутом кителе, мичманку, висевшую на крючке.

— Флотская, — ответил Роман.

— Извините, но я увидел у вас медаль партизана. А я никогда не видел партизан и подумал, что это у них такая форма. Хотя нет, сперва подумал, что вы из торгового флота, потому что без погон, а потом… — парень пожал плечами.

— Ну вот, и увидели наконец партизана.

— А куда вы едете? — снова спросил парень.

— На Черное море, учиться.

Парень улыбнулся, посмотрел Роману в глаза.

— Чему вы смеетесь?

— Я тоже еду учиться, но не на море, а в город.

— И я в город.

— Поступать?

— Куда? — переспросил Роман.

— Я, например, еду поступать в высшее мореходное училище.

— А что — есть набор?

— Есть. Это первый набор. Учиться пять с половиной лет, полное обеспечение, форму дают. Что еще? Надо сдать вступительные экзамены. Там три факультета: судоводительский, судомеханический и радио.

— Вас вызвали? — спросил Роман.

— Нет, я везу с собой документы и буду сдавать вступительные экзамены.

Роман задумчиво посмотрел в окно, снова мысленно вернулся в свой город. На мгновение откуда-то издалека возникли перед ним милые, любимые глаза. Надя печально посмотрела на него, шевельнула губами, но голоса ее Роман не услышал. Видение исчезло.

— А что, если и мне поступить? — хотел подумать Роман, но слова эти сами собой вырвались из уст.

— Вы десять классов окончили? — спросил парень.

— Нет, техникум.

— Это все равно. Давайте будем вместе поступать. Училище хорошее, мне про него рассказывали. Там готовят капитанов, инженеров для заграничных плаваний.

Чем ближе подъезжал Роман к Черному морю, тем дальше в мыслях своих отдалялся от него и витал то на параллелях у экватора, то возле Сингапура, Рио-де-Жанейро, Нью-Йорка. Роману казалось, что он уже ухватился за цепочку, которая изменит ход его жизни. Не цепочка, конечно, а он возьмет правильный курс, и Надя поймет, убедится, что разлука была необходима, чтобы он, Роман, мог набрать нужную высоту. Он явится по адресу, где его ждут, и скажет, что передумал, а сам — в мореходное… А, собственно, зачем докладывать? Не приехал, и все.

— Значит, и я еду с вами поступать! — возбужденно проговорил Роман и достал из кармана документы. — Вот мой диплом, паспорт, военный билет, остается написать заявление. Вот только медицинской справки нет. — Он вспомнил, что остальные документы — направление, необходимые характеристики, справки — отосланы отделом кадров по другому адресу.

— Медицинскую комиссию проходят на месте.

— О, это совсем хорошо. Я, правда, был ранен, но здоров вполне, — заметно волнуясь, проговорил Роман.

— Вы поступите, — рассматривая диплом, сказал парень.

Роман уже представлял себя в мореходном. Его примут, вступительные экзамены он сдаст. Других препятствий, которые бы ему помешали, он не видел.

Однако на первых же шагах в училище у него произошла неприятность. Заполняя анкету, он написал, что с августа 1941 года по апрель 1942 года проживал на оккупированной территории, а потом ушел в партизаны. В приемной комиссии Роману сказали, что документов от лиц, которые проживали на оккупированной территории, пока не принимают. И если до этого Роман колебался, поступать ему или не поступать в мореходку, то теперь его решение было однозначным — поступать. Как же это так? Молодых, еще совсем зеленых ребят, живших во время войны в глубоком тылу, где-нибудь в Ташкенте, Уфе, Тбилиси, вне всяких сомнений зачисляют в группы для сдачи экзаменов. А его? Неужели в войну он не сдал экзамена на стойкость? Роман возмущался, но его и слушать не хотели. Тогда он пошел к начальнику училища. В приемной столкнулся с флагманским секретарем училища — старшим лейтенантом. В разговоре выяснилось, что они земляки, оба из Белоруссии, и старший лейтенант очень обрадовался их встрече. Он интересовался не только биографией Романа, но и подробно расспрашивал о жизни и борьбе своих земляков-белорусов. Взял документы Романа и вместе с ним пошел в приемную комиссию. Роман слышал, как флагманский секретарь пытался убедить председателя приемной комиссии.

— Приказ приказом, — горячо доказывал старший лейтенант, — но в данном случае пусть человек сдает экзамены, а его судьбу будет решать мандатная комиссия.

— Шел бы он лучше в кораблестроительный, а так только зря время потратит, — говорил председатель. — Ладно, давайте его документы. — И, вздохнув, добавил: — Знаете, как мне за это нагорит…

Вечером старший лейтенант и Роман встретились, как и условились, на набережной, и трудно было сказать, кто из земляков больше был рад этой встрече Роману очень хотелось полюбоваться морем.

А вот и море. Оно похоже на глаз гигантского животного, и ты видишь лишь часть его. О, море не идет ни в какое сравнение с нашими широкими реками и большими озерами. Оно как бы вздыбилось горой, и только удивляешься тому, что море до сих пор не выровнялось и не залило землю. Нет, это Земля придала ему такую форму, и оно не в силах самостоятельно разрушить ее.

Роман поднял голову выше. Ударил в лицо набежавший с моря густой свежий воздух. Казалось, что там, в безбрежной дали, зарождается грозная стихия, море шумит, волнуется, накатывая на берег, на пляж, покрытый множеством отшлифованных камешков и золотых песчинок, свои бесконечные волны. Вода то и дело меняет свою окраску, то становится сине-черной, то цвета стали с розовым отливом, то снова темно-зеленой. Какое же оно могучее, Черное море! Что в сравнении с ним ветер, гоняющий по небу легкие облачка, — ничто.

Роман, наглядевшись на море, представил себя крохотной песчинкой, оторванной от родной земли и потому ничего не значащей. Он зажмурил глаза и где-то там, далеко-далеко увидел маленькую хатку, мать и отца. Не знают, не ведают они, что их сын не будет больше ходить по песчаным проселкам, по торфянистым болотам и глухим борам, а собрался нынче в другую дорогу — бороздить трудные и безбрежные морские пути.

Роман встряхнул головой и словно проснулся. «Нет, взялся за гуж — не говори, что не дюж», — подумал он и вошел в здание, за входными дверями которого во всю длину стены было начертано: «На море значит, дома, на берегу — в гостях».

Прошло несколько дней. Ребята, закончившие недавно десятилетку и приехавшие поступать в училище, привезли с собой по чемодану книжек и учебников. Теперь они нервничали, листали их, задавали друг другу бесчисленные вопросы. Роман слушал их и радовался, что может ответить почти на любой вопрос. Сдавать надо было как раз те предметы, на которые в техникуме обращалось особое внимание. Пожалуй, самым трудным испытанием для всех была медицинская комиссия и физическая подготовка. Об этом говорили все поступающие на судоводительское отделение.

А Роман по этому поводу не волновался. На комиссиях по состоянию здоровья и физической подготовке получил положительные оценки. Особенно понравилось, как трижды на руках подымался он к высокому потолку спортивного зала. Председатель, обращаясь к членам комиссии, с улыбкой сказал: «Вполне возможно, коллеги, что именно война и родные белорусские леса усовершенствовали природные данные нашего заслуженного абитуриента». Правда, невропатолог заметил, что Роману не следует излишне волноваться. Но Роман, чем ближе подходило время к мандатной комиссии, нервничал. Наконец вызвали и его. Флагманский секретарь зачитывал анкетные данные Романа.

Он подчеркивал, даже интонационно выделял те пункты, где значилось, что Роман, в свои неполные шестнадцать лет, активно сражался в тылу врага. Когда же секретарь вскользь сказал о проживании на оккупированной территории, насупленный майор, заранее познакомившийся с анкетой, попросил еще раз зачитать этот пункт. Глядя на майорские погоны, Роман подумал, что он, наверное, такой же самый, что и полковник из отдела кадров Днепро-Двинского пароходства. Если ему известно, куда он был направлен можно считать, что все пропало.

Старший лейтенант повторил требуемый пункт, но никто больше никаких вопросов не задал. Только начальник училища подозвал Романа ближе к себе, повертел на его груди партизанскую медаль, наверное, видел эту награду впервые. После минутного молчания сказал:

— Идите, вам сообщат.

Выйдя в вестибюль, оглянулся по сторонам, не зная, куда деть себя. На душе было скверно. «Если не доверяют плавать по морям, по рекам тоже не поплыву. Поеду-ка я лучше домой, подам заявление в институт. Там меня поймут».

Чтобы не растравлять себя, Роман решил немного развеяться: сходить в парк, на прощание искупаться в море. Не успел отойти, как услышал позади стук дверей. Оглянулся. Его догнал старший лейтенант.

— Ты куда? — земляк радостно обнял Романа за плечи. — Приняли тебя, понимаешь, приняли!..

— Что вы?.. Даже не верится. Я уже домой решил возвращаться.

— Приняли! Честное слово, приняли! Начальник сказал: «Пусть хоть один партизан бороздит моря и океаны. Я этого белоруса приму». А ты… домой. Вот куда смотри, — флагманский секретарь показал кивком головы на плакат.

«На море — значит, дома, на берегу — в гостях», — еще раз прочитал Роман.