После смерча

III

Снег таял. И не оттого, что пришло его время — на дворе стоял февраль. Машины и пароконные армейские повозки, танки и самоходки, тяжкая поступь солдат — все это месило, давило, смешивало землю со снегом, нагревало воздух, и он, под низкими свинцовыми тучами, сжимался, пропахший соляркой, бензином и потом. И, казалось, февраль тает, расплывается во всей этой лязгающей, скрипящей, ревущей круговерти.

Лошаденка, выбиваясь из сил, едва тащила изъезженные до копылов сани. Роман часто соскакивал с них, сворачивал лошаденку на обочину дороги, давая проезд военной технике.

Ночной мрак густел. Слышно было, как долбили землю снаряды, тускло вспыхивали ракеты, изредка гонялись одна за другой трассирующие пули. Передовая линия фронта была недалеко. Романа удивляло, что он столько времени двигается на запад и никто не остановил его, не спросил даже, куда он едет. И солдаты, и офицеры обращали внимание только на его папаху с красной ленточкой наискосок. А куда он тащится на этой худущей лошаденке, никого не интересовало. Когда Роман дергал вожжи, лошаденка даже пыталась бежать трусцой, но бедняге это давалось с трудом и, идя широким шагом, от нее можно было не отставать.

Роману надо было проехать деревушку, стоявшую под горой вдоль болотца, и, минуя гать, выехать в поле, откуда была хорошо видна его хата. Но только он переехал улицу, как тут же уткнулся в шлагбаум. Сразу же к Роману подошел молодой солдат. Он удивленно воззрился на его папаху и со злостью дернул за вожжу.

— Опят партызан, давай поворачивай оглобли, чтоб я тэбя тут не видэл, — прокричал он с грузинским акцентом.

— Ну, чего ты раскричался, когда это ты меня видел? Пропусти, браток, добром прошу. Мне разрешили, понимаешь! В сельсовете даже коня дали. Я должен съездить в свою деревню — Корму, знаешь такую, и взять немного харчей. Семья пухнет с голоду, больные все.

— Кто тэбе разрешил?

— Сельсовет.

— Назад! — выхватив у Романа вожжи, солдат повернул лошаденку от шлагбаума. — Мотай, мотай отсюда!..

— А где твой начальник?

— Здэсь, — солдат показал на хату. — У нас нэт началник, майор, он то же скажет.

Роман повернул ко двору, на который указал солдат. Снаружи казалось, что в хате никого нет. Но когда Роман отворил дверь, увидел: во второй половине горела лампа и за столом сидел немолодой майор. Роман поздоровался и спросил, можно ли ему проехать в Корму.

— Зачем вам туда, там же передний край.

— Я знаю. Но моя мать с семьей эвакуирована оттуда за Днепр, и им нечего есть. Надо откопать и завезти им хоть пару мешочков зерна. Я договорился с командиром части, и он мне обещал смолоть.

— Ваши документы?

Роман достал из кармана партизанскую справку, орденскую книжку, удостоверение техникума и все протянул майору.

Пока майор рассматривал документы, вошла хозяйка хаты.

— Пропустить вас не можем, — сказал майор, отдавая Роману документы. — Недавно здесь, возле Кормы, неизвестная группа под видом партизан соединилась с нашими войсками. И к этому отнеслись беспечно. А ночью те «партизаны» связали нашего солдата и ушли обратно через передовую… Вот видите.

И вдруг заговорила внимательно разглядывавшая Романа хозяйка хаты:

— А сыночек мой, ведь вы в партизанах были! Я ж думала, что вы все убитые. Помните, стояли в моей хате, я вам поесть приготовила, и только вы за стол сели, как вбежал часовой и закричал, что деревню немцы окружают. Вы побежали, и сразу же возле болота страшная стрельба началась. Наши люди тогда похоронили там убитых партизан. Вы у них командиром были. Я запомнила.

— Так вы знаете его? — обратился майор к женщине.

— А как же, это свой человек, партизан, его у нас многие знают. А где же матуля ваша? — снова обратилась женщина к Роману.

— За Днепром. Все в тифу лежат.

— И я ж там. Вот пришла взять чего-нибудь из вещей. К нам еще пускают.

— Значит, вам здесь пришлось сражаться до нашего прихода? — спросил майор.

— Так точно, товарищ майор.

— Тогда я вас пропускаю. Возьмите вот это, — майор поставил треугольную печать на бумажке и протянул Роману.

Роман заглянул в бумажку. Там было написано: «Часовой, пропустить». Он поблагодарил и быстро вышел из хаты.

Солдат осветил фонариком пропуск, что-то пробурчал по-своему и поднял шлагбаум. «Повезло, — думал Роман. — Если б не эта женщина, пришлось бы порожняком назад возвращаться. А там так надеются и мать, и сестра, и брат, что спасу их от голода».

Роман вспомнил и эту женщину, и тот бой возле гати. Здесь тогда погиб Миша, о котором он рассказал Наде. Роману тогда повезло, смерть была рядом, что называется, на волосок от него. Он столкнулся в кустах нос к носу с гитлеровцем, оба отпрянули и бросились в разные стороны, и оба одновременно обернулись, но Роман успел выстрелить первым. Немцы забрали трупы своих солдат, а партизан похоронили местные жители.

Роман остановил лошаденку на гати, слез с саней, снял свою тяжелую папаху и молча постоял на том месте, где тогда они вели бой. Посмотрел по сторонам, нигде никакой могилки так и не увидел. «Окончится война, и я сюда обязательно приеду, — подумал он. — Такие замечательные ребята погибли». Сев в сани, Роман тронул коня, задумался. Перед глазами возникли мать, сестра, брат, Надя. Как же ему хотелось похвалиться матери, что у него теперь есть девушка, студентка. Но мать, на минуту придя в себя, посмотрела на сына и снова впала в забытье, начала бредить. Разве можно было в такой момент говорить с ней о девушке?

Вдруг за болотцем послышались резкие, режуще-ревущие звуки — и вверх рванулись стрелы ярко-белого огня. Где-то за деревней, куда ехал Роман, громом прокатились взрывы. Роман догадался, что это был залп «катюши». За ней ударили несколько орудий, заухали минометы. Прифронтовой конек не спеша хлюпал по лужам, не обращая внимания на взрывы. Канонада была недолгой. Однако, подъезжая все ближе к деревне, Роман явственно слышал, как где-то там, недалеко, на западе, строчили пулеметы, автоматы, как взвивались ракеты, освещая невысокий лесок. Даже доносились крики «ура». Это наши войска вели разведку боем.

Неузнаваемой стала родная деревня. Хаты были разрушены, многие сгорели дотла, вокруг дворов никаких оград, кое-где торчали одинокие деревья. То тут, то там откуда-то из-под земли выскакивали искры. Солдаты жили в блиндажах, из которых выходили на поверхность раскаленные докрасна жестяные трубы. Во дворе у Романа был отрыт такой же блиндаж. Возле него он и остановил свою лошаденку. Сразу же перед ним вырос солдат:

— Кто такой?

— Хозяин этой хаты.

— Быстро в блиндаж. Это сегодня немец почему-то проспал, а то бы вы сюда и не добрались.

Роман пошел вслед за солдатом. Только в блиндаже Роман увидел, что с ним говорил не солдат, а капитан. В блиндаже было светло. В выемке, сделанной в земляной стене, стояла сплющенная сверху гильза от сорокопятки и горела на всю длину фитиля. По телефону говорил полковник. «Только смотрите, не пристрелите его, а доставьте живым и невредимым на маяк», — приказывал он кому-то. Капитан присел, подбросил в чугунную печку дров. Услышав, что полковник положил трубку, проговорил как бы самому себе:

— Хозяин этого дома к нам в гости приехал.

— Приехал? — с удивлением посмотрел на Романа полковник. — К нам добраться не так-то просто.

— А я проник под прикрытием артиллерии.

— Смело, смело, сынок. Что, уже отвоевался?

— Так точно, товарищ полковник.

— Документы есть?

Роман протянул пропуск. Полковник внимательно посмотрел и сказал:

— Коробов из «Смерша» выписал. За продуктами, наверно. Садись вон на колодку, рассказывай, как вы здесь жили.

Роман сел. Глаза полковника показались ему очень похожими на отцовские. Такие же глубоко посаженные, влажные, с поблескивающими зрачками. Правда, у отца они такими были, когда он прощался перед уходом на войну, а у полковника они, наверное, всегда такие. Роман, не отрываясь, смотрел в них и рассказывал о партизанских боевых буднях, о сегодняшней своей жизни и учебе. И вдруг снаружи послышались частые разрывы. Полковник на лету подхватил падающую гильзу.

— Проснулись, сволочи… снова артналет. Даже ночью покоя не дают, — сквозь зубы проговорил полковник.

Артналет продолжался минут пять.

— Партизан, видно, так не обстреливали? — спросил капитан.

— Почему же? Но когда начинался такой обстрел, мы сразу же переходили в другое место. А вам нельзя менять позицию, надо тут сидеть.

— Вот и сидим. Днем снайперы следят за каждым нашим движением, а ночью периодически накрывают нас уничтожающим огнем. Пока разобрались в их тактике, много нашего брата погибло. И носа, что называется, не высунешь, сразу же минами забросают. А где же вы коня оставили? — неожиданно спросил полковник.

— Здесь, во дворе, — ответил Роман.

— Капитан, почему же за хатой не укрыли? — полковник с упреком посмотрел на офицера. Роман вскочил с места и бросился вон из блиндажа, за ним — капитан. Лошаденка лежала посреди двора, ноги ее еще подрагивали.

— Не выходите наружу! — крикнул капитан, прячась в блиндаже.

Роману очень хотелось подойти к бедному животному, но вокруг снова загремели взрывы, в угрожающей близости проносились с яростным свистом минные осколки. Роман пулей влетел в блиндаж.

— Что — добрый конь? — спросил полковник.

— Жаль трудягу… Что же мне делать? Там ведь так ждут. Сестра говорила, что блинов напечет. Теперь напечет…

Полковник задумчиво посмотрел на Романа и сказал:

— Не горюй, сынок, что-нибудь придумаем, будут у вас блины. А где спрятано зерно?

— В хлеву.

— О, тогда порядок. Фрицы, случается, и по два часа молчат, выберем время и все сделаем.

— А что мне в сельсовете сказать, куда коня дел?

— Кто там председатель?

— Наш партизанский командир.

— Я напишу бумагу, что конь убит на передовой. Капитан, возьми двух солдат с лопатами.

— Может, не стоит, ведь убить могут, — Роман уже готов был отказаться от своей затеи.

— Мы знаем, когда могут убить, а когда не могут, — улыбнулся полковник.

Капитан вышел. Роман, глядя на полковника, с восхищением подумал: «В таком пекле сидит, а еще и шутить может».

— Я белорусов люблю. Сколько их на моем веку у меня прослужило! Всегда был ими доволен. Отважные, трудолюбивые, дисциплинированные.

— А вы сами откуда? — поинтересовался Роман.

— Я из Сибири, но мои предки отсюда. И я горжусь нашими белорусскими партизанами.

Сказав это, полковник карандашом написал что-то на листке бумаги.

— Возьми, отдашь председателю сельсовета.

Вошел капитан, за ним — двое солдат.

— Вот что, ребята, это сын фронтовика и сам воевал в партизанах. Семья эвакуирована и находится сейчас в тяжелом положении. Помогите ему откопать зерно и отнесите через поле, к артиллеристам. К ним часто ходят машины, они и подбросят его за Днепр.

— Есть! — ответил стоявший впереди солдат.

— Не спешите, сейчас немцы отстреляются, а в промежутке вы успеете пройти через поле, его они не простреливают.

Ждать долго не пришлось. Полковник посмотрел на часы и словно сам подал команду. Загремели разрывы, со стен блиндажа посыпалась земля…

— Ну вот, теперь можно идти, — сказал полковник, когда артналет окончился. — А ты еще посиди немного, к нам скоро принесут термосы, поужинаем…

— Большое вам спасибо, товарищ полковник. Нашу встречу я запомню на всю жизнь.

Полковник провел Романа к выходу. На прощание крепко пожал руку и пожелал счастливой дороги.

Солдаты быстро откопали ларь с зерном и насыпали два полумешка пшеницы. Роман в углу хлева из-под трухи достал несколько плиток тола и пистолет. Все это он припрятал, когда еще был в партизанах. Тол в отряд прислали с Большой земли, но группа подрывников использовать его не успела, а пистолет Роман отнял у немца, захваченного партизанами возле железной дороги. Тол он использует на строительстве техникума. На заготовку кирпича им отвели уцелевшую стенку разрушенного дома… А вот зачем ему пистолет, он и сам не представлял. Взял просто так, на всякий случай.

Солдаты заметили, что Роман положил что-то в вещевой мешок, он даже услышал, как один из них шепнул другому: «Сало, наверное». Роман почувствовал себя неловко и решил им сказать, какое это у него «сало». «А то подумают, что он какой-нибудь куркуль, не иначе». Но потом заколебался. «Скажу им, а они еще заподозрят меня с этой взрывчаткой». Ведь идут они уже через поле в том направлении, откуда вела огонь «катюша». Ему казалось, что солдаты недовольны, только и думают об этом злосчастном сале. У одного даже на зубах что-то хрустнуло. «Сухарь, видно, грызет, есть хочет», — подумал Роман. Да и у самого с самого утра во рту и маковой росинки не было. «Эх, было б у меня теперь сало, мы б его и без хлеба слопали за милую душу», — Роман облизал соленые от пота губы.

— Отдохнем, братцы, — предложил шедший сзади солдат. — Тяжела пшеничка.

— Перекурим, — поддержал другой. — На, партизан, — он протянул Роману кисет, — закуривай.

— Нет, спасибо, я не курю. — Роман чувствовал себя, что называется, не в своей тарелке. «Засыпал зерном «сало» в вещевом мешке и молчу».

Парню даже жарко стало. «Сказать?» — задал он самому себе вопрос. А зачем ему тол, подумают солдаты. Роман знал, что в округе под видом партизан действуют вражеские лазутчики. Еще, чего доброго, и его заподозрят в нечистом деле. Нет, нет, он не признается, скоро ведь солдаты пойдут обратно.

— Пожрать бы, — мечтательно проговорил совсем молоденький солдатик, который всю дорогу жевал что-то.

— Хлопцы, нет у меня сала. Это я толу килограмма два прихватил.

— А кто тебе говорит про сало. Это мы так, пошутили. Что мы, не понимаем. Разве ж оно вылежало б там, в хлеву, когда вокруг столько мышей голодных.

— Тол мне нужен для заготовки кирпича на строительстве техникума.

— Какого техникума? — поинтересовался один из солдат.

— Речного.

— Вот здорово! Стройте, братцы, останусь живым, приду туда учиться. Еще с детства мечтал капитаном стать.

— Чего же ты молчал, мы бы тебе еще толу дали, — заметил старший.

После этого разговора у Романа легче на душе стало. Из-за туч выглянула луна, пробежала своим холодным светом по полю, по маскировочным сеткам, натянутым над орудиями, и то ли от смущения, что подсматривает за секретами землян, то ли от сожаления за дела, которыми они там занимаются, снова скрылась за тучами.

Роману повезло. Утром армейская полуторка подвезла его к хате, где временно поселилась мать с детьми. Правда, матери уже дома не было, она находилась в прифронтовом госпитале, срочно организованном для тифознобольных из гражданского населения. Сестра и брат, остриженные наголо, чувствовали себя уже лучше, но были еще очень слабыми. Им необходимо было усиленное питание, так сказал врач. Роману смололи пшеницу. Командир части, к которому обратился Роман, отдал приказ, чтобы ему, как партизану, недавно вернувшемуся из госпиталя, ежедневно выдавали солдатский паек. Роману необходимо было задержаться хотя бы на несколько дней, чтобы поддержать сестренку и брата. Скоро брат крепче станет на ноги и сможет сам ходить к солдатской кухне. Об этом Роман уже договорился с поваром.

Однако, как Роман ни спешил уладить все свои хозяйственные дела, на свидание с Надей он так и не успел. «И почему я ей не сказал, что поеду домой?» — неоднократно упрекал он себя.