После смерча

V

Ночью в некоторых местах города фашистские самолеты снова смешали землю со снегом, перемололи кирпич разрушенных домов. Попала бомба и в лагерь немецких военнопленных, который размещался рядом со зданием речного техникума. С одной стороны здания техникума все стекла из окон были выбиты, пришлось забивать их где кусками жести, а где вставлять новые стекла. Роман только приставил лестницу к стене, как вдруг увидел, что с крыши соседнего с техникумом дома прыгнул на тополь, росший за проволочной оградой, немец и быстро полез вверх, к самой вершине.

— Данила Гаврилович, смотрите, смотрите! — крикнул Роман директору техникума.

Данила Гаврилович в звании капитана первого ранга воевал на Черноморском флоте и после тяжелого ранения был комиссован. Теперь в техникуме он преподавал английский язык, хорошо знал и немецкий. Он крикнул пленному:

— Ты куда полез, убьют!

Пленный, услышав родную речь, удивленно посмотрел вниз и неестественно громко расхохотался.

— О, мне показалось, что это кричит мой отец. Мне будет хорошо, мне уже все равно.

Немец сидел в развилине ветвей и, словно пойманный и прикованный к дереву коршун, беспомощно вертел головой.

— Слезай, твой отец ждет твоего возвращения домой, — снова обратился к пленному Данила Гаврилович.

— Хватит! Хватит! Нас всех ждут дома, а скольких сегодня разорвала бомба. Гитлер, слышишь, нету от тебя спасения! Зачем ты нам дал эту бляху: «С нами бог». — Немец вытащил из кармана ремень и начал им вертеть над головой. — Гитлер! Ты слышишь?! Ты слышишь нас?! Мы не воюем, и ты хочешь нас убить. Бог, спаси нас, если ты с нами. Мы верили в фюрера и в тебя. Теперь остался только ты, возьми меня к себе…

Немец утих, повертел головой, посмотрел в утреннее небо и начал закручивать ремень вокруг ветки, сделал петлю, просунул голову и бросился вниз. Громко звякнула о битый кирпич пряжка ремня, за нею, цепляясь за сучья, грохнулся на землю фашистский солдат. Рухнул на кучу кирпича по ту сторону колючей проволоки. Все произошло в считанные мгновения, но кто-то успел сообщить часовому, сидевшему в будке у ворот. Полуживого немца унесли за проволоку.

— Данила Гаврилович, — обратился Роман к директору, — фриц, видно, свихнулся?

— Похоже, разнесло их своей же бомбой, вот и не выдержали нервишки. Моральные слепцы, поверившие в геббельсовскую пропаганду! А теперь вся вера насмарку — и тупик. Помню, в сорок первом взяли мы в плен солдата, так он чуть ли не на коленях умолял, чтобы его расстреляли, потому что он, видите ли, изменил своему фюреру. В бою перетрусил, наши матросы и взяли его живьем. И вот теперь то же самое, только с обращением к господу богу.

— А мне жаль его. Когда вы крикнули, ему показалось, что это отец зовет его, от смерти спасает. В партизанах говорили, что я был хорошим воином, награждали, но врага, который поднимал вверх руки, я не убивал. Иногда, правда, оторопь брала, когда оставался с пленным один на один, но боязнь эта никогда не толкала на крайний шаг — убить его.

Директор погладил свою клинообразную бородку, взглянул на Романа, улыбнулся:

— Я припоминаю твои высказывания при поступлении в техникум. Тогда ты говорил, что считаешь себя неучем, проскитавшимся три года по лесам и болотам. Нет, сынок, для тебя это был своеобразный институт. Ты уже тогда всерьез задумывался о предназначении человека на земле. Не зря, видно, тебя хвалили. Не сомневаюсь, что был ты настоящим бойцом и, как теперь убедился, человеком доброй души. Вот только молод еще и не знаешь, что стоит родителям вырастить сына, а потом вдруг потерять его. Но ты это понял доброй душой своей. Мой сын тоже погиб в бою, мне его орден Отечественной войны прислали.

— Неужели немцы на фронте не понимают, что их песенка спета? — спросил Роман.

— Когда они рвались на восток, то все на своем пути разрушали, а мы вслед за фронтом восстанавливаем, строим. Гитлеровское командование знает об этом и всячески старается скрыть эти факты от своих солдат.

— А какие же выводы делают немцы из того, что мы строим?

— Строить, созидать могут только победители, потому что советские люди уверены — наши города и села отвоеваны нами навсегда. Бери, Зимин, свою взрывчатку, ребята уже заканчивают латать окно, и пойдем к коробке, которую нам выделил исполком для заготовки кирпича.

— Вот это дело, а то, признаться, надоело один только немецкие взрывы слышать, — рассмеялся Роман и побежал в подвал.

Вскоре он вернулся оттуда с вещевым мешком, где лежал припасенный им тол. На занятия Роман ходил в солдатской форме и теперь напоминал солдата, готового к выполнению боевого приказа.

К стене, предназначенной для взрыва, Данила Гаврилович и Роман пришли первыми. А за ними привел свою роту Федор, командиром которой его назначили одновременно с назначением Романа комсоргом техникума и командиром батальона.

— Мешает нам немного вот этот дом, — показал Роман на многоэтажное жилое здание.

— Что, боишься, как бы и его не задело? Сколько же у тебя тола? — усмехнулся Федор.

Директор сказал, что не знает подрывного дела и потому ничего посоветовать не может.

— Тола хватит, вот только опасаюсь: мало заложишь, в стене лишь дыру пробьет. Заложишь больше, стекла из окон у соседей повылетают. Ладно, была ни была! Долбите нишу вот здесь, — показал он рукой.

Роман предусмотрел все меры предосторожности на улице. Расставил ребят даже в подъездах соседнего дома. Когда подаст команду, прохожие будут остановлены.

Вскоре Роман попросил Данилу Гавриловича отойти в сторону. Зашипел огнепроводный шнур, и из ниши заклубился сизый дым. Роман перебежал на противоположную сторону улицы и остановился. Он был ближе других к месту взрыва. И вдруг как рванет! Угол стены откололся и, охваченный тучей пыли, рухнул на землю.

Роман не зря боялся за соседний дом. Там сразу же зазвенели стекла. Все бросились к месту взрыва, а Роман направился к зданию, где на двух этажах были разбиты стекла окон. В окнах он не увидел ни одного человека. Люди, наверное, перепугались и не решались выглянуть во двор. Вскоре страх, очевидно, прошел, и в темных провалах окон начали появляться лица жильцов. Пожилой человек осторожно спросил у Романа:

— Что случилось, кто-нибудь на мине подорвался?

— Нет, это мы стену взорвали, — потянуло Романа за язык.

Вот тут-то все и началось. Старик стал ругаться, угрожать. Роман пытался успокоить его, сказал, что они сами вставят стекла. Их перепалку услышали женщины и, словно сороки, застрекотали в тон старику.

Учащиеся столпились на месте взрыва, не обращая внимания на весь этот шум. Две стены потрескались, и в них мягко входил лом.

— Одну стену мы сейчас развалим, вот здесь немного подолбим — и она сядет, — сказал Федор.

Директор пошел в подъезд, чтобы успокоить жильцов. В скором времени к месту происшествия подъехал «газик». Из машины выскочил милиционер.

— Кто взорвал стену? — спросил он у студентов.

— Я, — ответил Роман и вышел вперед.

— Чем вы взорвали?

— Обычным тротилом.

— А где ты его взял?

— Есть он у меня.

— Ах, есть. Тогда пойдемте, гражданин, в машину.

Роман провел взглядом по этажам, окнам с выбитыми стеклами, хотел сказать милиционеру, чтобы он поговорил с директором, но передумал, махнул рукой и пошел к машине.

У Романа и в мыслях не было, что у него в связи с взрывом могут произойти серьезные неприятности. Но когда они подъехали к длинному бараку с решетками на окнах, ему как-то стало не по себе. Тем более что милиционер грубо крикнул: «Вылазь!» — и повел его перед собой по длинному коридору. В конце коридора за столом сидел дежурный лейтенант. Роман узнал его и криво усмехнулся: «Вот, соперничек, и встретились». Лейтенант притворился, что не узнает Романа, и приказал милиционеру обыскать его. Роман был вне себя от ярости, он оттолкнул руку милиционера и, стиснув зубы, посмотрел на лейтенанта.

— Вы за кого меня принимаете?! — крикнул он. — Передовая отсюда недалеко, там и задерживайте врагов.

Лейтенант хихикнул.

— Ишь, какой петух шустрый. Сколько работаю оперативником, а такого еще не встречал. Бывало, задержишь какого ухаря, тот сразу крылышки и опускает.

— Зачем вы меня привезли сюда, что вам от меня нужно? — спросил Роман.

— Попался и помалкивай! — крикнул лейтенант.

— Ловят того, кто удирает или прячется, а я?..

— Ты оказал сопротивление властям, ты ударил моего сотрудника, — перебил лейтенант.

— А вы не только недалекий, как говорила Надя, но и подлый. Кого я ударил? Вы отвечаете за свои слова?

— Ты отвечай, а не учи нас. Подыми руки вверх. Сейчас же обыщи его, — приказал он милиционеру.

— Я уж если подыму, то тут же и опущу на вашу дурью башку.

— Так, так, хорошо, составим протокол. Хибарин, что там был за взрыв, почему окна в жилом доме выбиты? — обратился лейтенант к милиционеру.

— С этого бы и начинали, — сказал Роман.

— Молчать! Не к тебе обращаюсь.

— Я его не допрашивал. Он сам сказал, что у него есть взрывчатка и что это он произвел взрыв. Видно, специалист, тол назвал по-научному — тротилом.

— Как твоя фамилия, имя, отчество? — спросил лейтенант у Романа.

— Если будете продолжать мне тыкать, отвечать на вопросы не буду.

— Ишь, какой культурный. Ваша фамилия, имя и отчество? — повторил, не пряча иронии, лейтенант.

— Зимин Роман Васильевич.

— Год рождения?

— Двадцать шестой.

— На оккупированной территории проживали?

— Я был в партизанах.

— Я спрашиваю, проживали ли вы на оккупированной территории?

— А как же, проживал.

— Ну, вот, — как видно, лейтенант таким ответом был более чем удовлетворен. Морща лоб, он что-то молча записывал. Затем, явно любуясь своей писаниной, самодовольно усмехнулся, пригладил лист бумаги грязной промокашкой и придвинул к краю стола.

— Подпишите.

Роман начал читать. У него даже в глазах замельтешило, словно кто-то, стоя над ним, просеивал из решета муку, — он схватил бумагу, скомкал ее и бросил себе под ноги.

— Как это не известно, где я взял тол и для чего прячу взрывчатку? С какой целью произвел взрыв возле дома, где живут работники государственной безопасности? Что вы написали?

— Посадить его! — приказал лейтенант милиционеру.

Милиционер втолкнул его за дверь, обитую жестью, и с грохотом захлопнул ее. В комнатенке лежал здоровенный дядя со скрещенными на груди руками и широко открытым ртом. Он спал.

Вдруг Роман встрепенулся: он услышал за дверью голос директора техникума. Роман подошел к двери, прислушался. Данила Гаврилович говорил повышенным тоном, и Роман понял, что разговор идет о нем. Заскрежетал засов, и дверь отворилась.

— Зимин, выходите! — сказал незнакомый старший лейтенант. — Извини, товарищ. Сорокин детально не разобрался, потому и вышла ошибка.

— Да он и не желал разбираться. Вы бы прочитали, что он обо мне написал.

— Где? Здесь ничего нет, — посмотрел на стол старший лейтенант.

— Он из меня врага хотел сделать. Мне же прислали взрывчатку из-за линии фронта, когда я партизанил. Я могу принести вещмешок.

— Не надо, я знаю, мне все рассказал ваш директор. Но все-таки сами стены не взрывайте.

— Немного просчитался, вот стекла и полетели.

— Мы уже стекла вставили, — улыбнулся Данила Гаврилович. — Пошли.

По дороге Роман сказал директору, что пойдет в военкомат, на фронт попросится.

— С чего это вдруг?

— На фронте всегда знаешь, что перед тобой враг. А тут вроде бы и свой, а за решетку ни за что ни про что засадить норовит.

— Ты уже свое отвоевал. Я назначаю тебя бригадиром. Сейчас по заготовке кирпича, а потом на строительстве техникума. В ближайшие дни получишь еще карточку, одну отоваришь, а по другой будешь ходить в столовую. А на милицию не обижайся, справедливость, как видишь, восторжествовала. Жизнь прожить — не мешок сшить. На своем пути встретишься еще с разными людьми. Строить новое общество не так просто. Главное, чтобы у тебя была ясная цель и чистая совесть, тогда все преодолеешь. Нам нужен флот, кадры.

— Понимаете, Данила Гаврилович, с этим лейтенантом, который меня посадил, еще могут быть неприятности. Ему нравится та же девушка, что и мне.

Директор посмотрел на Романа и улыбнулся.

— Так вы что, на дуэли драться будете из-за нее? Ты у меня орел! Твои все девчата будут.

— Мне не нужны все, меня интересует она одна.

— А кто эта девушка?

— Студентка пединститута.

— Значит, взрослый уже человек. Думаю, что она сама разберется, кто из вас ей больше по душе. А если полюбит дурака, не жалей ее.

— Видите ли, он сильнее меня не физически, конечно, а в том смысле, что может упрятать за решетку.

— Смешно ты рассуждаешь. Он сильнее тех, кто нарушает наши законы, а в остальном, как сказал Маяковский: «Моя милиция меня бережет».

— А если моя девушка узнает, что он меня посадил, как же я буду выглядеть в ее глазах?..

— Если она тебя по-настоящему любит, то и недругу твоему воздаст по заслугам.

— Спасибо, Данила Гаврилович, поучили меня уму-разуму!..