После смерча

XVI

В жизни, как видно, всегда существует какая-то зависимость между тем, что было, и тем что есть. И поэтому каждому человеку, которому когда-то доводилось стыдиться своей бедности, хочется показать, чего он достиг в жизни с течением времени. И особенно это хочется показать человеку, который был свидетелем прошлого.

Когда Надя пригласила Романа к себе, он охотно согласился. Квартира ее свидетельствовала о полном достатке: импортный гарнитур, дорогой ковер, со вкусом подобранные шторы на окнах, хрустальная люстра, цветной телевизор.

— Ты чего загрустил? — спросила Надя у Романа, который, задумавшись, сидел в низком мягком кресле.

— Скажи, а тебе не трудно жить одной, не одиноко?

— Да нет, телевизор выручает. А так — ни в чем не нуждаюсь. Вода на месте, дрова не нужны. Что же до трудностей, ты, наверное, имеешь в виду жизнь без мужчины, то на этот вопрос ответить сложно, ведь в таком положении тысячи женщин.

— Мы еще вернемся к этому. Я вот обратил внимание, что моя фотокарточка стоит у тебя на видном месте. Извини, но если бы ты не пришла на свидание со мной из школы, ей-богу, подумал бы, что специально для этого случая достала откуда-нибудь и поставила.

— Как видишь, есть и мужчина, — грустно улыбнулась Надя, — в моем доме — ты всегда.

— Спасибо, Надюша, извини, пожалуйста. — Роман понял, что затронул самое сокровенное, и, чтобы переменить тему разговора, спросил:

— А где же теперь Вера?

— Вера вышла замуж за военного, уехала с мужем в Германию.

— А где твои дети?

— У меня один сын, окончил десять классов, теперь на флоте служит.

— Расскажи, Надюша, о своей жизни подробно. Ведь столько воды утекло.

— Да, — вадумчиво проговорила Надя, — ушли годы…

…Выйдя замуж, Надя первое время жила дома, с родителями. А потом Косяку дали комнатку в полуразрушенном доме с печным отоплением. Как-то привез на машине какой-то незнакомый человек дрова. Надя открыла дверь, а он и спрашивает:

— Отец ваш дома?

— Нету, — Надя растерялась, покраснела.

— Где же их сбросить?

— Здесь, пожалуйста, во дворе.

Без матери и сестры ей одной оставаться было жутковато. А беременность протекала тяжело. Часто теряла сознание, рвоты, сонливость. Надя начала упрекать мужа:

— Исидор, ты же обещал, что перевезешь из деревни дом, что будем жить все вместе.

— А зачем мне такая семья, кавардак устраивать, — ответил Косяк. — Что, тебе негде жить?

— Мне трудно одной.

— Ты ведь в академическом отпуске.

— Ну, а потом?

— Господи, если не справишься, обойдешься и без науки. На жизнь заработаю, да и мать поможет, сала и мяса у нее в достатке.

Так и повелось. Косяк на работу, а Надя — к матери. Случалось, что вместе плакали. Вскоре родился сын. Надя хотела отвозить малыша к матери, чтобы продолжать учебу, да куда там, Косяк и мысли такой не допускал: «Красивым женщинам наука впрок не идет». И семь лет жизни вылетело с кухонным дымом в трубу. Ревновал, не разрешал даже с ребенком выходить в парк. Умер отец. Надя взяла сына, все свои пожитки и — к матери, за ширму, где лежал отец. Вера институт окончила, а Наде пришлось поступить на третий курс заочного отделения и работать в больнице медсестрой. Вскоре умерла и мать.

— А почему же ты до сих пор не вышла замуж? — спросил Роман.

— Если признаться, то, как говорится, сватали. Приезжал один старый холостяк, он здесь, недалеко от города, директором школы работает. Понравилась я ему. Человек неплохой. Чистоплотный, не пьет, не курит. Я и спрашиваю у него: «А почему вы решили жениться?» Подумал он и отвечает: «А знаете, как трудно жить одному?» А я: «В каком смысле?» Отвечает: «Некому белье постирать, еду приготовить — все сам, так можно и язву нажить». «Нет, уж, думаю, не хочу и себе наживать язву, не желудка, конечно, а души. Иди, миленький, ищи себе другую».

— А как ты смотришь на современную молодежь?

— Они больше об удовольствиях думают, чем о семейном счастье. В наше время была любовь, но была и боязнь. Обстоятельства вынуждали думать о будущей жизни. А теперь все иначе, молодежь обеспечена всем. Но надо как-то воспитывать их, чтоб знали, что значит в жизни настоящий друг! Теряешь дорогого человека, притупляется со временем чувство любви. А вернуть его уже нет никакой возможности. Так и я живу. А как мне хотелось счастья! И ни с кем об этом не поговоришь, не поделишься. Знаешь, я всегда и повсюду ходила с сыном. Бывало, идешь с ним по улице, встретишь семейную пару с детьми. А кто-нибудь из ребят вдруг и позовет: «Папа!» А мой сынок как-то весь встрепенется, прижмется ко мне, обнимет ручонками за шею, словно сказать хочет, что я единственная у него. Не зря, видно, столько сказано о полноте семейного счастья. В жизни всякое случается. Для меня одиночество страшнее всего на свете. Если бы ты мне в юности не встретился, не узнала бы я настоящей любви, может, и жила бы с Косяком. А так, поверишь, и он, и все, что было связано с ним, всегда казалось мне противным и мерзким. Вот ты, я уверена, не женился без любви.

— Это верно, долго я после тебя никого не мог полюбить. И то после того, как ты стала понемногу забываться, все равно искал ту, которая была бы похожа на тебя.

— Ну и как, нашел? — улыбнулась Надя.

— Представь себе, в какой-то степени. Я убежден, что, если бы тогда связал свою судьбу с тобой, оба мы были бы счастливы.

Надя, опустив голову, задумчиво молчала. Потом подошла к шкафу и достала оттуда шкатулку. В ней лежала когда-то купленная, но так и не подаренная ей роза и его последнее письмо к ней. Роман с интересом перечитал его.

— А знаешь, совсем неплохо написано. Теперь, наверное, и не нашел бы таких слов. Как видишь, мне ничего не оставалось, как только просить тебя быть моей сестрой.

— У меня такое чувство и сохранилось.

— Тогда, если говорить откровенно, я мог бы тебя увести со свадьбы.

— Все ждала твоего решения — и дома, и возле института, где ты меня встречал. Я всегда ценила твое бережное ко мне отношение, но когда ты вошел — чего уж теперь таить, — одно твое слово, и ушла бы за тобой хоть на край света. А потом получила твое письмо с пожеланием счастья и поняла, как ты ко всему отнесся. Мама все боялась, как бы не сбежала с тобой, стыдно, мол, перед людьми будет, и посылала каждый раз Косяка, чтобы встречал меня.

Роман подумал, но вслух не высказал, что могло случиться с ее Косяком во время той последней встречи.

— Я долгое время ничего не знала о тебе, а потом Федор сказал, что ты окончил в Минске партшколу, потом юридический институт. А почему ты не работаешь по специальности?

— Жизнь — штука сложная. Может быть, она бы и не была такой сложной — ведь и учение наше, и строй наш самые справедливые в мире, — если бы отдельные люди не обюрократились, не возомнили о себе бог весть что и не начали оскорблять и затирать честных людей. Я с этим сталкивался, замечал, особенно в деревне, когда приезжал к родителям и неоднократно слышал об этом от парней — товарищей по институту.

— Ну и как, ты навел порядок?

— Я решил, что больше пользы принесу будучи журналистом. А знание юриспруденции нашему брату журналисту только помогает в работе.

— А я в больнице работала и биологический факультет заочно закончила. Считаю себя больше врачом, чем учителем. Правда, иметь дело с болезнями, быть всегда среди больных — нелегко. Иногда кажется, что и сама всеми этими болезнями переболела, и меня это очень тревожит. Раньше я и чувствовала себя, и выглядела значительно лучше… — как-то задумчиво проговорила Надя.

— Ну что ты, такая симпатичная, у тебя вся жизнь еще впереди.

— Нет, Роман, на мою долю выпало самое для меня страшное — одиночество. Думала, выращу сына, избавлюсь от этой хандры, выйду из этого состояния, а оно заполонило меня еще больше. Наверное, и я была бы счастлива, не будь у меня такой впечатлительной, легко ранимой души.

— И не только такой, — как бы продолжил Роман, — а еще и доброй, отзывчивой, готовой на самопожертвование. Скажи, пожалуйста, — Роман попытался отвлечь Надю от грустных мыслей, — а как поживает красотка Лиля?

— Это хорошо, что ты о ней вспомнил. Мне так хотелось, чтобы ты увидел ее несколько лет назад. Изнуренная, какая-то вся, словно лимон, выжатая, только по-прежнему глазищи горят. Уехала куда-то в Казахстан, говорят, отца ее туда направили. Думается, что это тоже результат своеобразного одиночества. Какие теперь в наше время условия для создания счастливой семьи! Только проверьте, прежде чем связать судьбы, свои чувства. И когда убедитесь, что любите друг друга, вот тогда и будет счастье.

— Я смотрю, у тебя в квартире такие дорогие вещи…

— Когда мы вошли, я заметила, как ты все внимательно оглядел, и мне показалось, что я почти тебя поняла… Нет, дорогой мой, это только вещи, и со мной в последний путь они не пойдут.

— Отчего у тебя такое настроение, откуда эти нотки пессимизма?

— В этих полированных стенках каждый день свое отражение вижу. А когда ухожу, оно исчезает вместе со мной. Хоть бы след какой остался. Одно время было у меня увлечение: бегала, хрусталь искала. Думала, что в окружении красивых вещей и жизнь другой казаться будет. Потом поняла, что не в них дело, и решила в науку с головой окунуться. Осталось только диссертацию написать, защититься… Что это я все о себе да о себе, — словно спохватилась она. — Сейчас чаю попьем. Этот день я причислю к тем моим счастливым дням, которых, если не считать детства, было так мало.

— Какие же дни ты считаешь самыми счастливыми?

— Те, когда была с тобой. А потом все было не то.

— Почему же? Про себя я такого не могу сказать…

— Видишь ли, ты был совсем в ином положении. Мог выбирать, мог искать и найти свою любовь. Ведь сам сказал, что искал похожую на меня. А я и мечтать о таком не смела. Осталась одна с ребенком на руках. А мужчины в таких случаях как рассуждают? Если ты разошлась — одно, если же твой муж погиб или какое несчастье случилось — совсем другое. Разошлась, значит, кто-то из двоих виноват. А кто именно? Чтобы в этом разобраться, слишком много времени понадобится. А зачем, скажите на милость, солидному мужчине этим заниматься, если вокруг столько прекрасных девушек. Вот у Веры нареченный ее погиб, и женился на ней хороший человек. У меня спрашивают, каким был мой муж. Я и отвечаю, что это был неинтересный во всех отношениях, намного старше меня человек. Говорю правду, а сама чувствую, что воспринимают меня не иначе, как вертихвостку. Признаюсь тебе, директору школы, который сватался ко мне, я сказала, что мужем моим был ты и что я тебя очень любила, но ты встретил другую и бросил меня. Ради проверки сказала. Смотрю, а у него ревность к тебе появилась. Зачем, мол, я твою фотографию храню, и вообще ты можешь еще ко мне вернуться.

— По всему выходит, что тебя просто боятся брать в жены. Я давно понял, что твоим мужем может стать только человек, достойный тебя.

Время, как и когда-то, когда они были вместе, летело быстро. Они посидели еще немного на кухне, попили чаю, и Роман стал прощаться, сказал, что пойдет к себе, в гостиницу.

— Еще что выдумал, — в глазах у Нади недоумение, — разве у меня места мало?

— Может, тебе неудобно, утром соседи увидят, начнутся сплетни.

— Обо мне плохого не скажут. Никто, ни сын, ни соседи, ни в чем предосудительном меня не могут упрекнуть. В квартире моей никогда никаких приемов не устраивалось. Я сама скажу, что заезжал ко мне мой старый друг.

— Мне и самому как-то страшновато с тобой наедине оставаться, — улыбнулся Роман.

— Тогда другое дело, — приняла его шутку Надя, улыбнувшись в ответ. Она постелила ему на тахте, где обычно спал сын.

— Пусть наша любовь останется чистой и святой. Если со временем расскажем об этом, над нами, вероятно, посмеются, — с грустной задумчивостью проговорил Роман.

— Пусть смеются и плачут те, кого природа не наделила настоящими, возвышенными чувствами, — ответила Надя.

Утром Роман и Надя вместе вышли из подъезда.

Роману нужно было пойти на вокзал за билетом, были еще дела в районе, Надя торопилась в школу. Она посмотрела ему в глаза и сказала:

— А теперь позволь, я поцелую тебя на прощание. Какая у тебя счастливая жена…

Прошла еще одна весна. Уже не щелкали соловьи в затонах Сожа, не токовали тетерева на токовищах, не хрипели, не пробовали свой голос на тяге вальдшнепы. Затянул в небесной синеве над широким лугом свою задумчивую песню большой серый кулик-веретенник, свел ее до звона тонкой струны и тоже оборвал до следующей весны. Подавилась ржаным колоском кукушка и не отсчитывала кому-то отмеренных лет. Выл жаркий, тихий летний день. Листья деревьев покрылись защитной, блестящей пленкой, чтобы отражать горячие солнечные лучи, удерживать в себе влагу.

Роман стоял в тени под липой возле Надиного подъезда. С детства Роману была свойственна почти болезненная способность откликаться на зов чужой души. Это чувство и сейчас сжимало его сердце. Мучила, не давала покоя одна мысль: почему Надя не сообщила ему о своем тяжелом недуге. Ведь он бы приехал, примчался, прилетел…

Надины соседи ему только что сказали, что ее нет в живых, что квартира опечатана райисполкомом до возвращения сына из армии.

Роман решил купить цветов и пойти на кладбище, найти место, где похоронена его Надя.

Вот почему в прошлый его приезд она говорила о плохом самочувствии. И не нотки пессимизма, как тогда ему казалось, проскальзывали в ее разговорах. Это было отчаяние, предчувствие кончины. Она безусловно догадывалась, хотя врачи ей и не говорили, что болезнь неизлечима. Роман и подумать не мог, что видит ее последний раз.

Прошел год, и ее не стало.

Роман не спросил у соседей, приезжали ли сын и сестра. Возможно, что похоронили и без них, ведь сын служит в подводном флоте, сестра — за рубежом.

Роман вспомнил, с какой одержимостью говорила Надя о прошлом, стараясь отыскать в прожитой жизни что-то доброе, счастливое. И если, страдая от одиночества, догадываясь о возможных последствиях тяжелой болезни, все же думала о будущем, то только в связи с сыном — ей хотелось увидеть его счастливым, крепко стоящим на ногах мужчиной, мужем, отцом.

Как ничтожно мало было отпущено прожить этой красивой, умной, достойной счастья женщине.

Роман шел по старой улочке, по обе стороны ее стояли прячущиеся в зелени деревянные домики. Роман поглядывал на огороды и наконец остановился возле одного домика, открыл калитку, вошел.

В теньке на табуретке сидел, опираясь на палку, седой старик.

Роман поздоровался, спросил:

— Дедушка, не вы ли хозяин этого дома?

— Да, да, а чем интересуетесь? — в свою очередь быстро спросил старик.

— Извините, но в вашем огороде я увидел множество цветов. Может, продадите букет? Заплачу, сколько скажете.

— А вы, молодой человек, местный?

— Нет, я приезжий, издалека.

— А то я местным не продаю. Надо, чтобы молодежь сама выращивала цветы для украшения жизни. А зачем вам понадобились цветы? — Старик поднялся и повел Романа в огород.

— Ну, как вам сказать, очень нужны.

— Вам какие больше нравятся?

— Розы.

— Розы выращивали еще древние римляне. И каждый цветок соответствовал своему назначению. Одно дело, если вы идете на свадьбу, совсем иное — на свидание с девушкой.

— В таком случае, я признаюсь вам, дедушка. Хочу навестить могилу любимой женщины.

Старик внимательно посмотрел на Романа, открыл ящичек, прикрепленный к стенке сеней, и достал оттуда нож с острым загнутым кончиком.

— Вам нужны розы темного цвета. Они означают бессмертие сердца. Римляне оставляли их даже в гробу, — старик явно хотел показать Роману, какими познаниями он обладает.

— Чего не знаю, дедушка, того не знаю.

Старик нарезал букет темно-розовых цветов и протянул Роману.

— Сколько же я вам должен?

Старик снова посмотрел на Романа.

— Я ничего не возьму, что вы — грех брать за это деньги. Мне скоро самому добрые люди будут приносить на могилу цветы. Нет, нет.

— Пожалуйста, возьмите, — Роман протянул пятирублевую бумажку. — Цветы ведь выращены вашими руками.

— Человек трудится ради того, чтобы заработать на жизнь, а я выращиваю цветы, чтобы жизнь эту хоть немного украсить. И за это денег не беру. Нет, нет, сынок.

— Большое спасибо, дедушка, за ваше доброе дело, желаю вам прожить еще много-много лет, — сказал на прощание Роман, тронутый добротой и таким неожиданным участием старого человека.

Парило. Из-за горизонта лениво поднималась пухлая темная туча. Под легким ветром печально зашумели старые сосны на кладбище. Ветер еще не опустился к земле, и молоденькие деревца стояли неподвижно, словно солдаты в траурном карауле.

С противоположной стороны, откуда-то из-под солнца, невидимая воздушная река несла другую, светлую тучу. Она плыла навстречу темной, внизу простирался безлюдный остров зеленого леса. Под огромным небесным куполом Роман ощутил себя крошечным существом, но существом живым, мыслящим, ощутил себя землянином, прекрасно понимающим, что не только жизнь, а весь этот мир безграничен и вечен.

Земля, утомившись, дышала покоем. Грусть и печаль вновь заполнили душу Романа. Он прошел по кладбищу: памятники, кресты, ограды, а в них — цветы, рябины, плакучие ивы — то, что так любили люди, ушедшие из жизни. Роман свернул на тропинку, которая вела к ряду еще свежих могил, останавливался, читал надписи, эпитафии. И вот холмик, под которым лежит близкий сердцу, любимый человек. Где-то далеко прогремел гром, а над кладбищем только прошумели крупные, редкие капли дождя. Они падали на желтый песок, словно хотели спрятаться, укутывались в него и лежали серыми горошинками. Перед Романом была могила Нади. Положил на нее розы, почувствовал, как сжимается сердце, как перехватило горло, будто вдохнул полынной горечи.

Перед мысленным взором Романа возникали то картины далекой юности, то милый образ любимой девушки. Вот она явилась на мгновение откуда-то из дальней дали с опущенными черными ресницами на бледном лице и тут же растаяла, исчезла. Такой Роман и запомнит ее навсегда.

Дождь густел.