Последний еврей Багдада

Глава XI. Раб-толстосум

— Плети захотел?! В сторону!

Фансани выглянул наружу. Один из охранников Эгиби шел перед носилками, окриком, а чаще щелчками кнута расчищая дорогу. Бывало, огревал замешкавшегося простолюдина, но так — слегонца, не с целью покалечить, а чтобы раззява поскорее возвращался с небес на землю, освобождал проход важному человеку и не вяло, как бы нехотя, а резвой рысью.

На мосту, соединяющем две части Вавилона, всегда толпился народ. Большая часть настила сдавалась в аренду торговцам. Их палатки теснились по бокам, а в центре оставался проход, где с трудом могли разойтись две пары носилок.

Весь конвой Фарсани состоял из четырех человек. Двое держались с боков. Еще один замыкал процессию. Для поездки днем по городу — вполне достаточно. Большее число сопровождающих могло привлечь ненужное внимание.

Тащили носилки восемь рабов. Управляющий Эгиби, каждый раз забираясь внутрь, вспоминал, что, сложись обстоятельства иначе, и ему бы пришлось вот так таскать под палящими полуденными лучами на своих плечах чью-то жирную тушу. Но египтянину повезло. Хозяин его заметил и стал выделять средь других, когда он был еще ребенком. Мальчугана обучили счету, письму, персидскому и греческому языкам. С одной стороны — грамотный раб-полиглот стоит в разы дороже, чем неуч, и тут понять интерес Эгиби можно. Но с другой — кто же станет тратить время на бездарь? Значит, была в нем какая-то жилка, заставившая разглядеть человека, который со временем сможет взять на себя управление всем хозяйством торгового дома, стать правой рукой его главы.

Одним словом, дал ему хозяин шанс, а там уж он и сам не оплошал. Вертелся-крутился, где лестью, где подобострастием, а где интригой какой пробивался вверх, расталкивая локтями попутчиков. И вот оно — прямое доказательство и статуса, и доверия: кружочки золотых монет в бокастом, обитом медью сундучке, что стоит возле ног.

Другому такого вот ларца хватило бы на всю жизнь, и детям с внуками по наследству было бы, что передать. Но египтянин умен. О большом куше сразу мечтают только дураки. Идут на риск и всегда попадаются. Он не такой. Если и брал где свое, то понемногу, чтобы все было шито-крыто. Он давно бы уже мог выкупить себя из рабства. Но вопрос этот предпочитал не поднимать. Считал, что рано. Вот поднакоплю еще, — говорил он себе, — а там уже…

— Убрался по-быстрому! Зашибу, сказал!

Фансани приподнял тончайшую занавеску и вновь высунул голову наружу. Поперек дороги стояла телега, груженая доверху мокрыми телячьими шкурами. Владелец груза, что есть сил, тянул запряженного в нее осла, но тот уперся ни в какую. Египтянин глянул по сторонам. Стражники были начеку. Зажав рукояти мечей в ножнах, они внимательно следили каждый за своим участком.

Управляющий Эгиби нетерпеливо махнул рукой. Стоящий впереди охранник ожег животное ударом плети. Осел пронзительно заорал и рванул вперед. Путь был свободен. Фарсани вновь откинулся на мягкие подушки.

Он давно уже стал замечать за собой, что постепенно привык к комфорту. В свои тридцать два года рядовой раб многого добился. И что самое главное — добился сам. Мать умерла, когда ему едва исполнилось десять. Он всегда с грустью вспоминал эту красивую, тихую женщину. Отца управляющий Эгиби не помнил. Матушка рассказывала, что он погиб еще до рождения ребенка. Каракурт[36] забрался в дом — укус в шею был смертелен.

Легкий толчок о землю возвестил управляющего о том, что они прибыли. Двухэтажный дом эллина с высоким забором ничем особенным от других таких же строений не отличался. Видно было, что обитает здесь человек не бедный. Но и особо роскошным его жилье не назовешь. Фансани не переставал удивляться, зачем врачу и аптекарю сразу такая большая сумма. Хозяин приказал держать язык за зубами, а на месте по возможности осмотреться. Вдруг удастся что-то заприметить.

Охранники подошли к двери и постучали. Он, как и положено, пока оставался внутри. Ждать пришлось пару минут. Открыл сам эскулап.

— Милейший Фарсани, входи скорее — расплылся Элай в улыбке, — никак не ожидал, что сам пожалуешь.

— Как, как же — такие деньги, — засуетился управляющий Эгиби.

Он вытащил из паланкина ларец и внес его в дом.

— Буду расширять дело, — не дожидаясь вопроса с энтузиазмом произнес аптекарь. — Война, считают люди знающие, вот-вот возобновится. Этот македонский самозванец, убийца греков, якобы отказался от щедрого предложения нашего великого правителя о разделе империи. Так что скоро вновь хлынет поток раненых да больных: только и успевай лечить да торговать.

— Вот. Вся сумма. Давайте пересчитаем, — Фарсани открыл сундучок и стал выкладывать на стол тяжелые мешочки.

Когда подсчет был завершен, управляющий поднялся и раскланялся. Уже на пороге Элай взял его за локоть.

— У тебя ведь оба родителя египтяне? — задал он несколько странный вопрос.

— Думал, это заметно, — с достоинством ответил раб.

— То есть, бояться тебе нечего? Я тут навел кое-какие справки: многие убеждены, что тайная секта все-таки существует.

Оба стояли рядом в дверном проеме, и Элай в упор смотрел на гостя.

— Пустая, ни на чем не основанная болтовня, — пожал плечами Фарсани.

— Но люди ведь пропадают, — аптекарь по-прежнему сжимал локоть собеседника, не давая ему уйти, — та женщина, что бросилась к вам в конторе, прямое тому подтверждение. Она свободный человек, а ты раб, и ты обошелся с ней не очень-то вежливо.

— Я же говорил — мне постоянно надоедают просители. А за вежливость хозяин мне не доплачивает. Девка могла пойти купаться и утонуть, могла уйти в лес и попасть в лапы дикого зверя. Да, мало ли что могло с ней случиться! И чем я могу помочь? Отправиться лично на ее поиски? Наведу, конечно, справки, но мои возможности ограничены. Сами говорите — я всего лишь раб.

Фарсани, произнося эти слова, раздражался все больше. Он попытался аккуратно освободить свой локоть, но Элай лишь сильнее сжал пальцы.

В этот момент из-за поворота вышел Леон.

— Я к вам! — крикнул он наигранно, увидев чужих людей у дома аптекаря. — В брюхе что-то все крутит да урчит.

— Входите, я займусь вами через минуту, — ответил аптекарь и подождал, пока подчиненный протиснется мимо.

— Мне пора, — сделал еще одну попытку избавиться от навязчивого грека Фансани.

— Говорят, что тела тех, кого похищают, потом находят, — Элай указал пальцами на рот, глаза и уши гостя, — с зашитыми губами, веками, а также…

Закончить фразу он не успел. Фарсани рывком высвободил руку, споткнулся о порог и буквально вывалился наружу. Охранники подхватили его.

— Ах, что же ты так неаккуратно, — вскричал Элай, — ведь и расшибиться недолго!

Аптекарь помог управляющему Эгиби затащить в паланкин заметно полегчавший ларец, а затем забраться и ему самому. Когда рабы подняли носилки, он схватился за их край, пристально посмотрел на Фансани и ткнул его в грудь.

— А еще говорят, им вырезают сердца. Это ведь связано с каким-то религиозным культом?

— На мне не надо показывать! — по телу египтянина пробежала дрожь.

— Прости великодушно. Не подумал. Это ведь у вас — плохая примета. Мы, греки, тоже суеверны, но в другом. Так как насчет ритуала? Мне интересно, а спросить-то и не у кого.

— Не знаю. По мне так все это пустопорожняя болтовня. Она только настраивает население города против египетской общины.

Грека этот ответ не удовлетворил. Он вцепился в носилки и всем своим видом показывал, что не отстанет, пока не удовлетворит свое любопытство.

— Рот могут зашивать для того, чтобы умерший не мог свидетельствовать против убийцы на суде Осириса. Глаза, чтобы не мог найти дорогу к нему, а уши, чтобы не услышал вопросов бога, даже если доберется до места. В сердце живет душа любого человека. Но уверен, что рассказы об обнаружении таких тел — это обычные сплетни. Я удовлетворил ваше любопытство?

— Сполна! — Элай расплылся в благодарной улыбке.

Он разжал пальцы, и босые ноги рабов с носилками на плечах зашлепали по раскаленной мостовой.

Когда грек вошел внутрь, Леон сидел за столом и, не теряя времени, отсчитывал полагающуюся ему часть денег.

— Зачем ты приставал к этому увальню? — спросил он.

— Сегодня в конторе этот египтянин не просто старался отделаться от умолявшей его о помощи женщины. В его глазах был страх. Он боялся ее. Мне важно знать, почему.

— Он же тоже из этих… смуглых и раскосых, детей, как его, тростника. Помесь обезьяны с бегемотом. Наверное, втихаря обрюхатил какую-нибудь рабыню из местных, а теперь трясется за собственную шкурку. Но какое тебе до всего этого дело? Только лишнее внимание привлекаешь. Деньжат привез и здорово — вали домой. Главное золотишко вовремя подоспело, траты-то предстоят огромные. Я взял свое, пересчитывать будешь?

— Но твои сведения про секту верны? — Элай даже не взглянул на деньги.

— Вернее не бывает. Редкие психи.

— Через три дня Ариант отправляет караван обратно, — сменил тему Элай, — мне нужно, чтобы по пути на него никто не напал.

— А мне нужен гарем из сотни девственниц! И как я это устрою?

— Ты знаешь, о чем я. Пусть Хамид на пару дней умерит свои аппетиты.

— Я кручусь вокруг него, но до конца он мне пока не доверяет. Вот как ты себе представляешь это? Подойду я к нему и скажу: милый пахан, тут одним хорошим людям — шпионам греческим — надо, чтобы караван добрался до места без происшествий. Ну, редкая же бредятина!

— Придумай что-нибудь. Верблюды Арианта должны дойти до Дамаска без приключений. И завтра у Фаона важная встреча с осведомителем. Я иду с ним. Пусть твои люди нас прикроют.

— Это сделаем. Сам проконтролирую. Где и когда сходняк?

— В полдень на площади Живота.

— Вот здорово — и поем заодно.

— А ночью сегодня — праздник, — напомнил Элай, — Фаон бежит. Там будут все. Приходи посмотреть.