Последний еврей Багдада

Глава L. Варвары в клетке и на свободе

Размеренное поскрипывание дубовых колес усыпляло. Телега с клетью, приводимая в движение четверкой запряженных попарно быков, сотрясалась на ухабах, повторяя все неровности уходящей в гору дороги. Элай сидел, прислонившись к прутьям. После суетной и бессонной, а главное завершившейся катастрофическим провалом ночи Элай пребывал в крайне подавленном состоянии. Прежде, чем бросить в клетку, их избили. Не до полусмерти, Ферзан твердо приказал не убивать их, но прилично.

Из всех товарищей с Элаем оставили одного Леона. Где Фаон, Мекон и Атрей, он не знал. Рыжий грек спал, лежа на спине.

Первое время не привыкший к бездействию мозг эллина лихорадочно искал путь к спасению. Последовательно были отвергнуты сразу несколько идей: раскачать телегу и опрокинуть ее, разломав деревянную конструкцию на части; добыть каким-либо образом огонь и прожечь себе дорогу наружу; стащить кинжал у возницы и перерубить прутья. Любой из этих замыслов разбивался об один непреложный факт, отменить который он не мог: за ними неустанно наблюдали шесть пеших и столько же конных солдат.

Марширующие войска занимали всю проезжую часть, не оставляя встречному транспорту и пешеходам ни малейшей возможности продвинуться вперед, пока эта длиннющая, скрывающаяся за горизонтом змея не проползет мимо. Состоящая из сотен лошадей, мулов, верблюдов, сопровождаемая стадами овец и коров, обозом гражданских лиц — торговцев, кузнецов, портных, цирюльников, проституток — она ржала, мычала, блеяла, гоготала и переругивалась на доброй половине языков и наречий империи.

Дорога шла через пальмовую рощу. Раздался топот копыт, и с телегой поравнялся Ферзан. Его вороной конь раздраженно фыркал и втягивал ноздрями воздух. Он чувствовал запах слонов. Когда они только выезжали из города, Элай видел этих животных далеко впереди, в голове колонны.

Царского посланника сопровождала многочисленная свита.

— Надеюсь тебе удобно, аптекарь? — выкрикнул командир бессмертных. — Впрочем, у вас греков стремление к комфорту считается неприличным. Так что никаких жалоб, верно?

Было видно, что Ферзан пребывает не в самом лучшем расположении духа. Элай отстраненно посмотрел в сторону своего заклятого врага, но не ему в глаза и не на всадника вообще, а как бы сквозь него, на всех разом. Снизу, со стороны Вавилона ветер донес возбужденные возгласы. Несколько сотен человек, вооруженных топорами и вилами, шли к Мисру. Процессия остановилась. Все, включая возницу, смотрели в ту сторону. Проснулся даже Леон, разбуженный тем, что телега перестала трястись.

— Идут громить египтян, — прокомментировал Макута, — утром уже разорили их храм. Тот, что чуть дальше на холме. Говорят, там сектанты держали своих пленников. Толпа сожгла здание.

— Прикажите остановить толпу? — спросил Ферзана один из сопровождавших. — Их же всех вырежут. Чтобы рассеять дебоширов, хватит и десятка всадников. Мигом обернемся.

— Не сметь, — отозвался царский посланник, — пусть местные сами разбираются. У них и стража, и гарнизон.

— Они поспеют в лучшем случае к разбору головешек, — возразил подчиненный.

— Всем продолжать движение, — приказал Ферзан.

Вход в квартал Мисра был перекрыт баррикадой из бревен, старых, прохудившихся лодок, прилаженных к ним заостренных жердей и наваленных поверх всей этой конструкции строительных тележек. Как только погромщики приблизились к заграждению, в них полетели камни. Три человека тут же упали и были затоптаны. Волна, не останавливаясь, нахлынула на баррикаду и перехлестнула через нее. Силы были слишком неравны.

Элай отвернулся. Глаза Макуты восторженно блестели. Ферзан сделал несколько вздохов полной грудью и пришпорил коня.

— Твой человек прав. Не только Миср, весь город будет разорен, — произнес Элай, — они ведь не остановятся на египтянах, пойдут бить других. Доберутся и до персов.

— Это уже не важно, — отозвался щитомордник, — имеет значение только предстоящая битва. Ты надеялся удержать меня здесь, подняв восстание и натравив одних горожан на других? Ведь именно поэтому ты приказал убить жрецов. Хорошая попытка. Мне докладывали, что сегодня утром разгромили несколько греческих лавок. Допускаю, что этим дело не ограничится. В вину эллинов верят далеко не все. Многие считают, что за убийством стоят вавилоняне и вспоминают историю с осквернением их храма, тобой же и подстроенную. Активизировались воровские шайки. Убили их лидера, некоего Хамида, а он держал их в узде. Теперь и этот джин на свободе. Не поверишь, но сегодня утром они даже попытались напасть на тюрьму.

В этот момент, как бы в подтверждение сказанных слов, где-то в районе, прилегающем ко дворцу, ударили в набат. Вслед за этим к небу потянулся черный дым, за ним второй, третий…

— Вовремя ты уводишь войска, — сказал Элай.

Его обветренные, разбитые губы со следами запекшейся крови растянулись в злорадной улыбке.

Ферзан согнулся в седле так, что его голова оказалась вровень с гривой коня и тихо, чтобы не услышал возница, произнес:

— Ты думаешь, я этого не ожидал? Напротив! Мне это даже выгодно. Давно подумываю над тем, чтобы встать во главе какой-нибудь провинции. Вавилония — жемчужина империи. Местный сатрап будет теперь окончательно дискредитирован. А я с моими слонами очень скоро стану спасителем отечества, спасителем Дария, этого безвольного и бездарного человека, который полностью доверяет мне, а после разгрома Александра станет доверять еще больше. Немного дипломатии и пост сатрапа Вавилонии сам приплывет мне в руки. А разрушенный город я перестрою на свой лад. Если тебе интересно, то на месте твоего дома мои инженеры обустроят огромный пруд.

— Желаю тебе утонуть в нем, — произнес грек.

— Мне нравится твоя смелость и дерзость. Ты был достойным противником и при других обстоятельствах мы, наверняка, смогли бы подружиться.

— Подружись со своим конем, толстозадая обезьяна, — нахально выдавил из себя Леон, который прекрасно слышал последний монолог царедворца.

— Леон, кажется так тебя зовут? Знаешь, почему еще твои сухожилия не разорваны на дыбе, суставы не вывернуты наружу, а сам ты до сих пор не выкрикиваешь свои глупые шуточки сидя на колу?

Ферзан вновь говорил громко, так, что его могли слышать все вокруг.

— Ты ведь далеко не так образован, как твой начальник. Вот аптекарь должен знать историю. Вы, греки, постоянно кичитесь своим призрачным превосходством над другими, своей культурностью. Называете других варварами. А при этом приносите своим богам человеческие жертвы. Да, да! Вы ничем не лучше этой мерзкой секты, над членами которой возмущенный народ устроил справедливую в общем-то расправу.

Ферзан вытянул руку, указывая на стены сожженного египетского храма, которые как раз показались в глубине пальмовой рощи. Ветер принес с собой запах гари, и Леон шумно втянул воздух носом.

— Вы можете скрывать и замалчивать факты, но это так, — продолжал между тем Ферзан, — взять хотя бы битву при Саламине[98]. Только не надо говорить, что это было сто пятьдесят назад. Уверен такое случалось и после. Просто не всегда события так тщательно документировались — вашими же историками, между прочим. Тогда вы, эллины, принесли в жертву своему вечно полупьяному божку Дионису трех наших благородных сыновей. Ни в чем неповинные юноши погибли во славу вашего варварского обычая. Отгадай, грек, что я намерен сделать с вами. Нет, конечно, это не будет принесение жертвы. Нашему богу, великому Ахурамазде, этого не нужно. Мы не дикари. Но вся ваша пятерка будет казнена прямо перед битвой. Я сделаю это так, чтобы ваша армия видела, как вы медленно умираете на столбах. Ваши трусливые воины будут знать, что ждет их, если они посмеют оказать сопротивление армии славного и могучего Дария!

Царский посланник направил перст прямо в зенит и уставился в небо так, будто ожидал увидеть там божественное сияние. Выдержав паузу, перс вновь взглянул на греков. Однако им, судя по всему, не было никакого дела ни до восторженных речей упивающегося своей победой щитомордника, ни до самой перспективы быть казненными на столбе. Леон отвернулся, а Элай смотрел не на Ферзана, а мимо него — в сторону храма.

Обугленные балки перекрытий опасно нависали сверху, напоминая обнаженные ребра гигантского животного. От груд, куда были свалены переломанные лавки и покореженная храмовая утварь, поднимался дым. Одна из створок ворот была сорвана с петель, а вторая едва держалась.

Среди руин одиноко бродила женщина. Ее высокая стройная фигура изящно изогнулась, когда она наклонилась к очередному обезображенному телу. Не узнав убитого, несчастная покачала головой и направилась к следующему бесформенному трупу.

Элай, не отрываясь, глядел на женщину. Это была Аэрия.

— Ты знаешь ее? — вопрос Ферзана заставил грека вздрогнуть.

— Видел пару раз. В том числе и на площади Живота, где ты устроил облаву. Я решил, что она работает на тебя. Как только эта египтянка запела, твои люди набросились на нас. Но теперь вижу, что ошибался.

— Это было совпадение.

— Говорили, что она ищет свою дочь, — Элай постарался, чтобы его голос звучал буднично.

— Тебе твою, грек, разыскивать уже не придется, — ухмыльнулся царский посланник.

— После того, как она снюхалась с одним из ваших, я и не стал бы. Ненавижу вас всех.

— Кайс, кстати, не явился сегодня утром в казарму. Похоже, любовные чувства все-таки взяли в нем верх над чувством долга. Если так, то его объявят дезертиром.

— Какое мне до этого дело?

— А такое, что в тебе, эллин, преданность к родине и предкам, похоже, возобладала даже над отцовскими чувствами. Мне нравится это. Обрати внимание — я уже второй раз делаю тебе комплимент. Мне жаль будет видеть, как ты умираешь на столбе.

— Оставь эти слюни для своих солдат, которым скоро предстоит стать кормом для ворон и шакалов.

Произнося эти слова, Элай еще раз, мельком, взглянул в сторону Аэрии. Макута, который все это время пристально наблюдал за греком, приблизился к хозяину и шепнул ему что-то на ухо. Ферзан кивнул.

— Схватить ее! — крикнул Макута и протянул руку в сторону египтянки.

Солдаты бросились исполнять приказ, и Элай тут же изменился в лице. Шквал информации обрушился на него. Аэрию арестуют. Это ужасно, но это далеко не все. Макута! Слуга Ферзана, самый преданный ему человек, его телохранитель, он произнес всего лишь два слова, но сделал это с легким понтийским акцентом!

— Вот видишь, и тебе чувства не чужды, — довольно произнес царский посланник, — похоже, мой телохранитель не ошибся. Эта женщина что-то значит для тебя.

— Твой телохранитель глуп, — опомнился Элай.

Губы Элая скривились в улыбке, полной одновременно и презрения, и безразличия.

— Возможно. Но на досуге мы все же потолкуем с ней. Вдруг откроются новые, ранее скрытые от нас грани твоей жизни. Ты ведь не будешь возражать?

Ферзан поскакал вперед, и вся свита устремилась вслед за командиром. Прежде чем храм исчез из вида, грек успел разглядеть, как двое солдат тащат к дороге упирающуюся, рвущуюся назад к дымящимся руинам Аэрию.

— Не повезло, — прокомментировал увиденное Леон, — ты-то чего на нее так пялился?

— По крайней мере она теперь не погибнет от рук погромщиков.

— Ага. Она погибнет от рук этого упыря и его сумасшедшего телохранителя.

— Оставаться теперь в Вавилоне равносильно смерти, — Элай смотрел в сторону города, в разных концах которого вспыхивали все новые пожары.

— Ее все равно казнят, — пожал плечами Рыжий Грек, — также как и нас. Ты же слышал, что он сказал.

— Мы оба слышали. Только каждый услышал то, что хотел. Ты про столб, а я про Мекона, Атрея и Фаона. Раз Ферзан планирует казнить их вместе с нами, значит они где-то поблизости. Их, наверняка, также везут в колонне. Нас разделили только по соображениям безопасности.

— И что с того? Мы здесь заперты, как звери в том дворцовом зоопарке. А эти персидские обезьяны не спускают с нас глаз.

— Мы выберемся отсюда, и очень скоро.