Последний еврей Багдада

Глава XXXVIII. В гостях у Каффы

Покидая хамам Дэвид ощутил нечеловеческий прилив сил. Весь тот бесшабашный драйв, что еще недавно переполнял его подельника, теперь передался и ему. В «Палестину» он проник не через оборудованный видеокамерами центральный вход, а легко перемахнув через распахнутое окно ресторанной кухни. Пролетая по холлу, стянул у какого-то зеваки, пялившегося в висящий на стене телевизор, ноутбук. За столиком в полупустом баре заказал джин с тоником. Падение диктатуры в отдельно взятом отеле выразилось еще и в том, что здесь теперь повсюду заработал бесплатный Wi-Fi — немыслимая при прежнем режиме роскошь.

Лекарство «Кинин». Медицинские справочники сообщали, что это обычный сульфат хинина: «бесцветные блестящие шелковистые, игольчатые кристаллы или белый мелкокристаллический порошок, горький на вкус». Трудно растворим в спирте. Раньше использовался для лечения малярии. Противомалярийное средство. Какая глупость. Причем тут эта болезнь в сухом иракском климате? Также в описании говорилось, что взрослый человек должен был принимать его 5–7 дней. Не больше! Но Элиз утверждает, что он необходим ей постоянно, чтобы бороться со спазмами в ногах. Похитители люди малообразованные, парацельсам и гиппогратам среди них взяться неоткуда. Получается, журналистка убедила их в том, что лекарство ей необходимо. Но зачем?

Перед Дэвидом поставили коктейль. Напиток излучал ярко-синее свечение. В первое мгновение репортер даже решил, что бармен ошибся. Но на запах и вкус это был самый обычный джин. Тоника в нем разве что было чуть больше, чем следовало. Он прикрыл стакан рукой, свечение пропало, поднял голову вверх и понял все. К рампе крепились разноцветные фонари, но те, что находились ровно над ним, казалось, не работали. Студентом в ночных клубах Лондона он много раз видел этот эффект. Специальные приборы излучали волны в невидимом человеческому глазу ультрафиолетовом диапазоне. Именно они, падая на светлые блузки девушек и рубашки мужчин, окрашивали их слепящий в белый цвет, именно они придавали обстановке внутри помещения сказочно-космический оттенок. В состав тоника входил хинин, и поэтому напиток светился. Элиз использовала раствор хинина для того, чтобы…

Репортер развернул записку. Между строками, написанными чернилами, проступили синие буквы совсем другого текста:

Каким же он был дураком! Элиз — профессиональная журналистка, наблюдательная, цепкая, увидела, услышала и сообщила ему массу деталей. Надо было только суметь прочесть послание. И будь он чуть более сообразительным, девушка, возможно, уже была бы на свободе. Почти сутки потеряны зря, а ведь до срока, объявленного похитителями, осталось совсем немного времени.

Дэвид нашел в сети карту Багдада. Вокруг столицы было три взлетно-посадочных полосы. Все они прекрасно видны на спутниковых снимках: гражданский аэропорт к западу от города, аэропорт Аль-Таджи на севере и авиабаза Аль-Рашид на юго-востоке. Гражданский отпадал сразу. Рядом с ним не было водоемов, а Элиз пишет про запах болота. До Аль-Таджи около тридцати километров. Это крупный промышленный центр, бывшее место базирования Республиканской гвардии[88]. В прошлом, Дэвид читал об этом, там синтезировали химическое оружие, а в последние годы ремонтировали танки. К северу от взлетно-посадочной полосы были видны промышленные корпуса, к югу — поля. В радиусе пяти километров нет никакого жилья.

Оставалась авиабаза Аль-Рашид. Она — в черте города и с трех сторон окружена реками — на западе Тигр, на востоке и юге — впадающая в него Дияла. Та самая, Дияла, которую Геродот называл Гинд и которую, если верить отцу истории, персидский царь Кир Великий приговорил к смерти во время своего похода на Вавилон за то, что в ней утонул один из его белых коней. Царь повелел сделать реку столь мелкой, чтобы впредь даже женщины могли переходить ее, не замочив колен. Воины царя все лето потратили на рытье трехсот шестидесяти каналов, чтобы отвести воду из русла. Кира давно уже нет, а река — вот она на карте.

Хасан говорил, что Каффа контролирует один из районов на юге Багдада. Похоже, это он и есть. Репортер вбил в запрос дополнительные параметры. На экране появились полумесяцы со звездочками. Мечети, — это Дэвид знал наверняка, — на Востоке строились таким образом, чтобы из любой точки населенного пункта всегда был слышен голос муэдзина. Территория, до которой доносится звук с минарета, это — махалля. В современном понимании — квартал, обитатели которого живут одной общинной и молятся в одной мечети. Такого, чтобы муэдзина не было слышно — это очень большая редкость. Умница Элиз обратила внимание на тишину.

К северу от взлетно-посадочной полосы Аль-Рашид вдоль воображаемой глиссады, по которой самолеты должны заходить на посадку, журналист насчитал шесть мечетей. К югу не было ни одной: река Дияла, дамба через нее, далее район с таким же названием, возле водной глади, прямо в пойме — прямоугольник пальмовой рощи. Далее чуть меньшие по размеру квадратики фермы. На снимке легко было различить красные, желтые, зеленые ряды цветочной плантации. Все сошлось. Осталось только найти двухэтажное здание с перистилем и бассейном. Конечно, колоннаду со спутника он не увидит, но синюю водную гладь в центре… Дом такой был только один.

План созрел мгновенно. Дэвид подошел к барной стойке, взял телефонный аппарат и набрал номер Фаруха. Восторженным возгласам на том конце линии, казалось, не будет конца:

— Куда ты пропал? Меня допрашивали. Этот майор все допытывался, где ты можешь скрываться. Он говорил о тебе ужасные вещи!

— Позже, все позже. Сейчас мне нужна твоя помощь. Помнишь место, откуда мы уезжали к музею?

Фарух тогда забирал его на автомобильной стоянке возле «Палестины».

— Конечно.

— Там же через 10 минут.

Забровски наверняка позаботился о том, чтобы телефон помощника поставили на прослушивание. Но пока оператор запишет сообщение, пока свяжется со штабом, пока они будут соображать, что это за место, пройдет время.

Дэвид прихватил со стойки массивную стеклянную пепельницу и покинул бар через запасной выход, который как раз вел к стоянке. Почти вся она была забита передвижными телевизионными станциями ведущих мировых телекомпаний. Возле ПТС «TV–V» было безлюдно. Репортер с размаху швырнул пепельницу в заднее стекло, нащупал защелку и распахнул дверь.

Шарль Левандо говорил, что не хранит устройство для постановки помех в номере, а значит оставалось лишь одно место, где оно могло находиться. Похожий на радиоприемник прибор обнаружился в одном из ящиков под монтажным столом. Здесь же нашелся и моток изоленты.

Подъехал Фарух. Репортер нырнул на заднее сидение «Форда» и растянулся на нем так, чтобы снаружи его не было видно. Какое-то время машина петляла по узеньким улочкам между выстроенными в колониальном стиле домами. Начинало темнеть. Слежки, похоже, не было.

— Поезжай в район Дияла, — Дэвид сел прямо.

— Да ты умом тронулся! — воскликнул помощник. — Я из-за тебя едва в Абу-Грейб[89] не загремел. Этот майор все чего-то разнюхивает, кружит кругами, как коршун, а теперь ты решил покончить со мной разом. В Диялу и при свете дня-то опасно заезжать, а сейчас пока доедем, совсем стемнеет.

— Речь идет о жизни Элиз. Она похищена, и мы спасем ее.

— Если она у Каффы, то можешь на меня не рассчитывать. Ты уедешь в свою благоустроенную и чистенькую столицу, а мне еще в этом городе жить.

— Я знаю, где ее держат.

— И что? Ты придешь туда и просто заберешь ее?

— Именно так я и сделаю.

— Даже не надейся. Народец-то там с гнильцой. Им человека убить, все равно, что кальяном пыхнуть.

— Если ты мне не поможешь, через несколько часов ее убьют.

Фарух воздел глаза к солнцезащитной шторке над лобовым стеклом и тяжело вздохнул. Дэвид знал, что взаимной симпатии между его девушкой и его помощником никогда не было. Они скорее по необходимости терпели друг друга.

— Я довезу тебя до дамбы через реку, но дальше не сунусь. Это самоубийство. Там и при Саддаме-то был настоящий ад, а сейчас вообще никакой власти нет. Точнее она есть — власть мафии.

— Договорились, высадишь меня как можно ближе. Дальше я пешком. И еще дай мне свой телефон.

— Дать мобильник человеку, тем более европейцу, который тащится ночью в Диялу, это все равно, что выбросить его прямо в реку.

Фарух сделал жест, как будто швыряет воображаемый предмет в окно. Они как раз проезжали по мосту через Тигр.

Дэвид протянул руку. Помощник немного помялся и передал ему трубку. Оставшиеся минут двадцать дороги репортер колдовал над мобильником помощника и украденным в машине Левандо устройством, соединяя вместе провода и перематывая получившийся радио-гибрид изолентой.

Остановились прямо возле дамбы. В двухстах метрах ниже по течению Дияла впадала в Тигр. За водной преградой, — пояснил Фарух, — начиналась вотчина Каффы. Выбрались из машины. Помощник, смирившийся с потерей телефона, не стал возражать и тогда, когда Дэвид забрал у него из багажника буксировочный трос. К одному его концу журналист привязал кусок толстой изогнутой поволоки. Получилось что-то отдаленно напоминающее абордажную кошку, которую он вместе с радиоприбором спрятал в мешок.

— Постой. Дай хотя бы куфию на тебя надену, — Фарух намотал ткань вокруг головы Дэвида, так что остались видны одни лишь глаза.

В рубашке из хамама, в изрядно потрепанных брюках, закутанный в бело-черную арафатку, издалека он вполне мог сойти за араба.

За рекой пахло эфирными маслами и анисом. В едва освещенных керосиновыми лампами придорожных кафе курили кальян и пили арак. Сквозь распахнутые двери можно было разглядеть неприветливого вида людей, каждый из которых был вооружен. Большинство — старыми охотничьими ружьями и обрезами, и лишь немногие — автоматическим оружием. Казалось, все только и делают, что пялятся на Дэвида. Тем не менее никто его ни разу не окликнул и не остановил. Нехитрая маскировка сделала свое дело. Пройдя метров триста, журналист свернул в переулок, который вывел его к пальмовой роще. За ней он увидел прямоугольное двухэтажное здание около сотни метров в длину. Снаружи, как часто строят на Востоке, — глухая стена. Вся красота, что опять же очень типично для этого региона, была скрыта внутри. Крепкие железные ворота. В них же — дверка поменьше. Видеокамеры, если и были где-то установлены, то Дэвид не смог их разглядеть.

Пригнувшись, журналист подбежал к воротам. Задержался около них на секунду, бросил на землю стянутый изолентой сверток и двинулся вдоль стены. Обойдя здание, он размотал веревку и со второй попытки забросил крюк на крышу. Из-за ранения подтягиваться пришлось одной рукой. Первое, что Дэвид увидел сверху — роскошный перестиль, на колоннах и сводах которого плясали синие и белые блики. Синей была и подсветка огромного бассейна, занимавшего, по меньшей мере, половину внутреннего пространства.

Минут десять он пристально вглядывался в каждую деталь. Слева от ворот был оборудован гараж на три машины. Справа, надо думать, помещение охраны. Покои хозяина, стало быть, в прямо противоположной стороне, то есть под ним. Во дворе на правой стороне, ближе к нему — лежаки. За ними — мангал и печка. Там, значит, кухня. Гостевые спальни в таком случае идут вдоль левой стороны — подальше от дыма. Всего — пять дверей. За какой из них Элиз?

Загадка разрешилась сама собой. Из сторожки у ворот вышел охранник с кобурой на поясе. Он поднялся на второй этаж и подошел к третьей по счету двери, потоптался возле нее, проверяя замок, и направился обратно. Репортер, уцепившись за край крыши, спрыгнул под колоннаду и аккуратно, стараясь производить как можно меньше шума, прокрался туда, где только что был охранник. Помещение было заперто даже не на замок, а на обычную массивную накладную задвижку, приделанную сюда явно недавно.

Стальной язычок скользнул совершенно бесшумно. Дэвид шагнул внутрь. Помещение было освещено десятками мерцающих мониторов: наружная площадка перед воротами, все четыре стены, бассейн, пальмовая роща, даже дверной проем, чем через который он только что вошел — все было в поле зрения камер, каждая из которых дублировалась изображением в инфракрасном диапазоне. В мягком кожаном кресле перед мониторами покачивался человек. Чьи-то руки схватили Дэвида с обеих сторон. Левое плечо, которое до это лишь саднило, вновь пронзила острая боль. Яркий свет ослепил журналиста. Сидевший в кресле обернулся. Это был Рудольф Кельц.

— Жду тебя уже второй день. Где ты прохлаждался все это время?

Голос без акцента. Светло-голубые, почти бесцветные глаза за тонкой золотой оправой. Маленькие, не расширившиеся даже в полутьме черные зрачки. Нет, не лайка. Скорее волк — северный, матерый. Но одновременно и молодящийся, как стареющий профессор перед влюбленными в него студентками. Гладко выбрит, с серебристыми, идеально зачесанным назад волосами. Плавные, ленивые движения мощного торса. Уверен в себе и чрезвычайно опасен, — сделал вывод Дэвид.

— Где Элиз? — репортер мельком взглянул на боевиков, которые держали его.

Это была пара арабов бандитской внешности.

— Она здесь. Сообразительная девочка. «Кинин»! Надо же додуматься. Эти обезьяны ни за что бы не догадались. Но меня не проведешь. Такое лекарство давно уже не используется ни в одной из цивилизованных стран. Но что-то ты долго думал над решением довольно простенькой задачки. Уж не привел ли ты кого за собой? Это было бы очень гупо.

— Никто не знает, что я здесь. Я хочу видеть Элиз. Немедленно.

— Это можно устроить, — Кельц кивнул, и один из арабов затараторил что-то в торчавшую у него из кармана рубашки рацию.

Репортер еще раз бросил взгляд на мониторы. Самого журналиста Кельц или точнее тот, кто до него мог дежурить у поста наблюдения, наверняка сразу заметил, но вот то, что он бросил на землю — вряд ли. Лежавший до этого вместе с веревкой и крюком в мешке сверток имел температуру окружающей среды и не должен был выделяться в свете инфракрасной камеры.

Открылась дверь. Вошла Элиз. Сопровождавший ее охранник держался с ней весьма вежливо. Девушка увидела Дэвида и бросилась ему на шею, стала гладить его волосы, плечи, ее ноготки врезались ему в грудь.

— Выпустите его, — зашипела Элиз в сторону одного из державших репортера арабов.

Тот опешил так, что тут же отступил на пару шагов. Его напарник также ретировался. Дэвид обнял любимую.

— Ну все, все, все, — захлопал в ладоши Кельц, — вы еще на пульте сексом займитесь.

Он поднялся с кресла и приказал вывести пленников наружу. Они спустились вниз, туда, где у бассейна были разбросаны не лежаки, как Дэвиду показалось сверху, а широкие, покрытые коврами скамьи. На одной из них в шортах возлежал, уминая хурму, поджарый араб лет сорока. Желтоватый сок стекал у него между пальцами и, как ручей по дну оврага, струился по ложбине громадного, начинавшегося на скуле шрама. Заканчивался уродливый след от раны где-то за ухом.

— Нравится? — спросил мафиози, заметив полный отвращения взгляд Дэвида. — Это каффа. След каффа. Быстро голову чик — лучше не бывает. Но уметь надо. Враг меня пытаться чик. Глупый очень. Я его убивать. На столб повесить. Прибил к пальма. Понимаешь? Три дня умирать. Каффа — быстро, столб — долго. Твой крест — тоже столб. Смерть на столб знаешь от чего? Нет? Молодой совсем, глупый. Думаешь — солнце? Нет. Солнце — тьфу. Кровь? Опять нет. Мало совсем кровь терять. Дырка нога-рука маленький совсем, быстро заживать. Клинья вот сюда и сюда бьешь — нет крови совсем.

Бандит трижды ткнул перепачканным коротким пальчиком в сторону репортера, показывая на руки и ноги.

— На столб умирают, когда дышать не могут. Тело тяжелый, вниз тянет. Грудь сжимает. Хочешь дышать, надо ноги подняться. Понимаешь? Ноги прибиты. Больно очень. Пока силы есть ноги подняться — дышишь. Мой враг три дня висеть. Много мучиться. Персы столб придумать. Плохой народ совсем, но хитрый. Как евреи. Евреи не люблю и персы не люблю. Евреи вашего бога убивали. Но пожалели, ноги ему хрясь — вот здесь. Ноги перебили, подняться нельзя, дышать нельзя. Быстрый смерть. Мой враг ноги не перебивать. Долго висеть.

Дэвид молча слушал этот поток полубезумного бреда. Кельц улегся на соседнее ложе.

— А вы евреям за это ноги целуете, а они не из жалость, — продолжал бандит, — они праздник отмечать хотеть. А ваш бог мешать. Умирать не хотеть. Но ты не бойся. Мы евреев всех убивать. Отомстим за вас. Мы не трусы. И американцев убивать, но потом. Они думают, Хуссейна прогонять и все. Нет. За Хуссейна — спасибо. Но дальше будет война. За чистую веру. Ясно? И победа наш. Каффа — легкий смерть, столб — тяжелый. Не хочешь столб, говори, что он хочет.

Араб показал на Кельца.

— Знакомься, это хозяин дома, — пояснил тот, — влиятельный в этих краях человек. Его зовут Шакал. В честь Ильича[90]. Помнишь такого? Как его поймали, так он и сменил кличку. Продолжает традиции, так сказать. Выдающая личность и мой давний друг.

— Вот о последнем можно было и не упоминать, — отозвался Дэвид, — на вас двоих достаточно только взглянуть, чтобы понять — друзья не разлей вода.

— Иронизируешь? — растянулся в улыбке Кельц, — в твоем нынешнем положении это даже похвально. Но позволь, я закончу представлять Шакала. В детстве он подрабатывал в больнице у отца — патологоанатома. Психика мальчугана развивалась в соответствующей месту службы родителя атмосфере, так что гангстер из него вырос такой, каких даже мне за всю мою военную карьеру в самых диких странах этой планеты встречать не приходилось. Временами я его и сам побаиваюсь. Сказал ему, что ты журналист, вот его и понесло.

— Дай мне его, — обратился главарь боевиков к бельгийцу, — на столб прибить, до солнца все знать будешь. А с девка вместе — еще быстрей.

— К чему такие крайности, — растянулся в белозубой улыбке Кельц, — уверен, мы и так договоримся. Правда ведь, юноша?

— Чего вы хотите? — внутри Дэвида все сжалось, когда он представил ту ужасную участь, которую им уготовил Шакал. — Я все расскажу, только отпустите Элиз.

— Мне нужно знать, что сказал тебе Дорон Дарвиш на пороге своего дома.

— Так ты был там и все видел, — произнес Дэвид, — и ты убил бедного старика.

— Он упрямился и дерзил. Скажем так, это была не первая наша встреча. Я немножечко вспылил и отправил его к предкам чуть раньше, чем собирался. Жаль, конечно. С другой стороны Дарвиш был из той породы людей, которые и под пытками ничего не скажут. Такие редко, но встречаются.

— Если хочешь узнать сказанные им слова, то сначала отпусти Элиз.

— Да пусть катится на все четыре стороны. Но учти, если ты не обладаешь нужной мне информацией, то я точно отдам тебя в руки Шакала, и тогда последние дня три твоей жизни превратятся в ад.

— Он назвал мне слово, которое, по его мнению, может быть ключом к расшифровке текста на табличке. Ведь именно это тебе нужно? Богатства Эгиби. Сокровища торгового дома. Тебе нужны деньги, а мне нужна Элиз. Отпусти ее.

— Катись отсюда, — закричал Кельц девушке, прижимавшейся к журналисту, — вон! Чтобы через минуту ее тут не было. Вытолкать ее, к черту!

— Я без тебя никуда не пойду, — прошептала Элиз.

По ее щекам текли слезы.

— Нет! Не так, — возразил Дэвид, — прикажи отвезти ее в гостиницу «Шератон-Иштар». Пусть она войдет внутрь. Твой человек подаст сигнал, и я позвоню на известный мне телефон администратора, трубку передадут Элиз и, как только я пойму, что она в безопасности, ты узнаешь все, чего хочешь. Затем ты отпустишь меня.

— Риск минимален, — немного подумав произнес Кельц, — я согласен. А ты помолчи!

Последняя реплика была обращена к Шакалу, который открыл было рот, готовясь что-то возразить.

Элиз еще крепче обняла Дэвида. Репортер убеждал девушку, что через час, самое позднее через два они будут вместе в полной безопасности и навсегда забудут об этом кошмаре. Он пытался придумать аргументы в пользу того, что его смерть не нужна Кельцу, но выходило у него не очень убедительно. В конце концов терпение бельгийца лопнуло, он схватил Элиз за локоть и силой оторвал от репортера.

Девушку увели. Через мгновение в гараже заработал мотор машины, а еще через пару минут его звук затих вдали.

— Рацию и телефон сюда, — отдал приказ Кельц, который по мере приближения к столь желанной ему цели, приходил во все большее возбуждение, — через полчаса они будут на месте. Самое время поужинать.

— Я предпочел бы поговорить, — произнес Дэвид.

— Хорошая беседа за хорошей трапезой. Древние греки называли это пир. Раз ты настаиваешь, что же — будем пировать.