Последний завет

ГЛАВА 25

Аэропорт Бен-Гурион, пятью неделями ранее

Генри Блайт-Паллен с детства ненавидел летать самолетами. Террористы, повадившиеся в последние годы захватывать и угонять на край света пассажирские авиалайнеры, не имели к этому страху никакого отношения. Генри боялся не столько террористов, сколько самой крылатой машины. А когда самолет начинал разгоняться по взлетной полосе, страх Генри мгновенно перерастал в панику. Пока другие пассажиры лениво потягивали пивко, купленное в дьюти-фри, или листали свежий номер «Дейли телеграф», Генри трясся от безмолвного ужаса, до боли в пальцах вцепившись в подлокотники кресла и судорожно сглатывая подступавшие к горлу комки. Визг авиационных двигателей, натужный процесс отрыва этой груды железа от ровной земли — все это казалось диким и неестественным. У Генри не укладывалось в голове, как эта гигантская туша может летать по воздуху. Ему мерещилось, что это нарушение не только законов природы, но и вызов Всевышнему. Он даже был уверен в последнем. Неудивительно, что авиакатастрофы происходят так часто. Это знамение Божие, предупреждение Господа дерзким людям о том, что их удел — ходить по земле ногами, а не парить в небе на манер птиц. Каждому свое…

Генри думал обо всем этом всякий раз во время взлета. У него это превратилось в своеобразный защитный ритуал — в душе он осуждал человечество за то, что оно шло наперекор воле Бога, и поэтому Бог пока не карал Генри. Ему казалось, что, если когда-нибудь он забудет покаяться в этом грехе, случится непоправимое и самолет камнем рухнет вниз, будто подстреленная горлица.

На сей раз, правда, страх полетов был не единственным, который начат мучить Генри еще задолго до того, как он поднялся на борт авиалайнера. Генри упаковал в багаж глиняные таблички, полученные от Джафара, и решил переправить их подальше от тех мест, где все так переживали из-за «иракского культурного наследия». Состояния на них не сделаешь — в отличие от шумерских сережек, упрятанных до поры до времени в надежный сейф, но все равно Генри при определенном везении мог сбыть их с рук с большой выгодой для себя. К тому же ему необходимо было хотя бы немного успокоить Джафара. Разумеется, он ни словом не обмолвился в последнем разговоре с ним о том, что собирается отвезти глиняные таблички почти в тоже самое место, откуда Джафар их отправил. Про это ему знать совершенно не обязательно.

Вопрос был в том, как их тайно переправить. Таблички не иголка — в лацкан пиджака не зашьешь. Джафар проявил поистине дьявольскую изобретательность, когда отсылал в Лондон свои «игрушки». Теперь Генри необходимо было придумать что-то похожее.

Как всегда, ему помогла Люсинда. Правда, у нее не хватило мозгов, чтобы самой предложить ему этот вариант, но ее рассказ о друзьях-репатриантах натолкнул Генри на правильные мысли. Ее друзья несколько лет назад уехали на постоянное место жительства в Израиль и во всех письмах оттуда сообщали, что не жалеют ни о чем, кроме одного — им очень трудно живется без настоящего английского шоколада.

— Воображаю, какой там у евреев шоколад, если мои ребята так стонут, — говорила Люсинда. — Черт знает что туда небось подмешивают. Знаешь, если к ответному письму я не прикладываю бандероль с парой-тройкой плиток, они на меня потом дуются по полгода. Софи, которая всегда так боялась растолстеть, теперь мечтает об этом, лишь бы это было связано с настоящим шоколадом. Нет, ты только представь!

Вот тут-то Генри и осенила гениальная идея. Расставшись с Люсиндой, он отправился прямиком в супермаркет, где накупил столько шоколада, сколько не покупал, наверно, за всю свою жизнь. Плитки всех форм и размеров, десятки разных названий. Весь следующий день он провел взаперти в своем кабинете на Бонд-стрит и усердно экспериментировал с шоколадом и глиняными табличками. Важно было подобрать правильный размер и вес. В конце концов — уже ближе к вечеру — он отыскал истинную жемчужину среди шоколада: плитки «Хоул нат».

Аккуратно развернув бумагу и фольгу, он извлек шоколад и заменил его на глиняную табличку, к которой предварительно приклеил — вдоль всех четырех сторон — по одному ряду шоколадных квадратиков. Затем он взвесил контрабанду на ладони — ни по размеру, ни по весу она ничем не отличалась от старой доброй плитки «Хоул нат». Издав торжествующий вопль, Генри принялся за работу. На все у него ушло почти полсотни плиток — одни из них служили «контейнером», другие — «запчастями». К ночи на столе высились две аккуратные стопки «шоколадных плиток» по десять в каждой. Вот с этим он и собирался завтра отправиться в Хитроу.

Генри уложил контрабанду в обычную дорожную сумку, которую собирался взять на борт в качестве ручной клади. Поначалу он думал сложить плитки в отдельный пакет, но потом решил, что это неправильно и может вызвать подозрения. Так с шоколадом не поступают. Плитки нужно небрежно рассовать во все карманы, и так, чтобы были на виду. Чтобы у таможенника не возникало ощущения, что он их откопал. Они должны буквально мозолить ему глаза. И тогда все пройдет гладко.

Первая проверка произошла в Хитроу. В последние месяцы вышло несколько постановлений, резко ограничивающих ассортимент тех вещей, которые можно было взять на борт самолета. В частности, не допускалось проносить жидкости и гели — вплоть до зубной пасты. Поэтому проверка багажа, которая еще несколько лет назад выглядела пустой формальностью, теперь действительно была проверкой. Генри долго настраивался в пабе, прежде чем решиться.

Скинув туфли и брючный ремень в специальный лоток, который ехал по конвейеру мимо монитора проверяющего, он пристроил позади него свою дорожную сумку, а сам — с вежливой улыбкой на устах — прошел под магнитной «подковой» металлодетектора.

Тот пискнул.

— Минутку, сэр, — остановили его на другой стороне и жестом показали, что нужно расставить ноги и развести в стороны руки.

Генри нарочно «забыл» в кармане несколько монеток, которые должны были отвлечь на себя внимание проверяющих. Они попросили его вынуть монетки и пройти еще раз. Он так и сделал, а потом прогулочным шагом направился к сумке и лотку, которые уже съехали с движущейся ленты.

— Минутку, сэр.

Генри обернулся и одарил непонимающей улыбкой молодого человека, одетого в форму сотрудника аэропорта.

— Да?

— Не могли бы вы раскрыть свою сумку?

— О, конечно, не вопрос!

Генри легко расстегнул «молнию».

— И что вы там видите, сэр?

Генри опустил глаза, и первым делом его взгляд наткнулся на две плитки шоколада.

— Гм… Не совсем понимаю…

— Ноутбук.

— Ах да, это мой ноутбук.

— А теперь посмотрите вон на ту памятку для пассажиров. — Молодой человек указал своей указкой-металлодетектором на плакат. — Компьютеры и прочие электронные устройства проносятся отдельно от багажа. Пожалуйста, выньте ноутбук из сумки и вновь поставьте их на ленту.

Об этом Генри не подумал. У него мгновенно вспотели ладони. Если в первый раз сумка сама по себе не вызвала подозрений у проверяющих, то ставить ее на конвейер вторично — это уже риск.

Однако он повиновался, и все прошло хорошо. Проверяющего, очевидно, не насторожило обилие одинаковых по форме предметов — ведь он уже заглядывал в сумку Генри и видел шоколад. Он попросил у Генри извинения за лишнее беспокойство, Генри воскликнул: «Что вы, что вы!» — и пошел своей дорогой.

Уже в полете, тупо глядя в экран телевизора, установленного в проходе, Генри вновь и вновь прокручивал в уме эту сцену, славя Господа за то, что тот пришел ему на помощь. Но когда бортпроводница объявила о том, что «самолет приступил к снижению и через двадцать минут совершит посадку в международном аэропорту Бен-Гурион в Тель-Авиве», Генри вновь забеспокоился.

Он ничего не сдавал в багаж, поэтому одним из первых со своего рейса направился к стойке для прибывших пассажиров.

— С какой целью прибыли в Израиль? — на отличном английском поинтересовалась у него совсем юная девушка за стойкой.

— Повидать племянницу. Она тут учится.

— А где именно она учится?

— В Еврейском университете в Иерусалиме.

У Генри были знакомые в Израиле, которые имели детей-студентов. Он все повыспросил у них, чтобы не попасть впросак, и теперь знал массу информации вплоть до фамилий деканов и дат экзаменов и зачетов.

Последняя остановка была в зале таможенного контроля. В Хитроу Генри всегда проходил пост таможенников не задерживаясь — так, словно его и не было у него на пути. И всегда усмехался, шагая мимо длиннейшей очереди азиатов и африканцев, которых обыскивали по полной программе. Нет, Генри терпеть не мог расизм, но на бытовом уровне не без удовольствия пользовался привилегиями.

Однако на сей раз все было по-другому. Он прибыл в чужую страну и должен был проходить таможню на общих основаниях. Его поприветствовал усталый небритый офицер, отвел к своему столу и велел поставить на него дорожную сумку.

— Откройте.

Генри открыл.

Небритый вяло поворошил пакеты с бельем и туалетными принадлежностями. Ему то и дело мешали рассыпанные по всей сумке плитки шоколада. Наконец он поднял на Генри глаза, взяв в руку одну из плиток.

— Что это?

— Шоколад.

— Зачем вам столько?

— Племянница соскучилась по английскому шоколаду и предупредила, чтобы я без него не появлялся.

— Я могу вскрыть одну плитку?

— Конечно! Давайте я помогу.

Генри забрал у него шоколад, надорвал упаковку вместе с фольгой и отломил ряд из четырех квадратиков. Руки его слегка подрагивали, и он молился, чтобы таможеннику это не бросилось в глаза.

— Вкусная штука, попробуйте!

Тот вежливо отказался и молча указал Генри на выход из таможенного зала. Если бы он пригляделся повнимательнее к той плитке, которую Генри держал в руках, то заметил бы, что на линии слома шоколад приобрел несколько иной цвет и выглядит как-то… не вполне съедобно. Но он ничего не заметил.

Застегнув сумку и попрощавшись с офицером, Генри твердым шагом направился к выходу. Через пару минут он уже вышел из здания терминала. Ладонь, сжимавшая ручку сумки, одеревенела…

Дождавшись своей очереди к такси, Генри влез на пассажирское место и выдохнул:

— Пожалуйста, в Иерусалим, на базар в Старом городе.