Последний завет

ГЛАВА 31

Рамалла, Западный Берег реки Иордан, четверг, 08:30

Халиль аль-Шафи отдавал себе отчет в том, что на совещании присутствовали далеко не все. Он сумел созвать лишь начальника президентской охраны и еще трех руководителей-силовиков. Не было представителей военного крыла группировки ХАМАС, не было никого и от полиции Сектора Газа.

— Если это называется правительством национального единства, — пошутил он утром в разговоре с женой, — то я тогда президент Израиля.

В тюрьме он годы потратил на то, чтобы подготовиться к этим временам. Он просчитывал все политические шаги израильской верхушки и заранее продумывал контрмеры. Он предугадывал различные варианты реакции Израиля на эти контрмеры и придумывал ответ Палестины на каждый из них. «Если вскрыть мой череп, — думал он не раз, — боюсь, внутри обнаружится нечто гораздо более сложное, чем бортовой компьютер американского космического челнока».

Одного он не предусмотрел: что палестинцы встретят эти времена, пребывая в таком разобщении. Халиль аль-Шафи искренне полагал, что, когда дело дойдет до переговоров о предоставлении Палестине независимости, его народ будет един и монолитен. Даже когда перед ним распахнулись ворота тюрьмы, он еще рассчитывал на это. Он верил в эту коалицию. Тогда. Но не сейчас.

Он прошагал многие тысячи километров в тюрьме Кециот, в своей камере, которая была два метра в длину и полтора в ширину. И прошагал он их не зря, пытаясь предусмотреть все нюансы той обстановки, которая сложилась бы в регионе к моменту заключения мирного соглашения. Халиль аль-Шафи четко понимал, что найдутся силы, которые станут всячески противодействовать мирному процессу. Что будут вспышки насилия и агрессии со стороны экстремистов. Так всегда было и так всегда будет. Во всех странах.

Но он совершенно оказался не готов к таким вспышкам насилия. К убийствам и терактам, странным и необъяснимым. И хоть бы кто взял на себя ответственность за них! Он поднял глаза на Фейзаля Амири, руководителя ведомства палестинской разведки.

— Как такое возможно, что атака на кибуц была совершена боевиками Йенина? Он же далеко находится, черт возьми!

— Это верно. Но почему бы и нет, в конце концов? Достаточно всего лишь преодолеть разграничительную линию…

— Но почему мы об этом ничего не знали?

— Зато другие, вполне возможно, были в курсе. — Это подал свой голос Туби, ветеран движения Организация освобождения Палестины, который всей душой ненавидел ХАМАС.

— На ХАМАС не похоже, — тут же возразил Амири. — Не их почерк. Слишком тихо было сработано.

— Согласен. И, заметьте, на сей раз обошлось без «мучеников», — заметил Туби. — Действительно странная история. Если бы ХАМАС потребовалось сорвать мирные переговоры, они снарядили бы нескольких шахидов, посадили их в автобус и взорвали его в самом центре Иерусалима.

— Может, инициатива какой-то отдельной группы боевиков? — спросил аль-Шафи.

— На это я бы не рассчитывал. ХАМАС славится своей дисциплиной, — покачал головой Туби.

— Согласен, — тут же сказал Амири. — Нам бы их единство и железное руководство! Кстати, не будем забывать, что политическое руководство ХАМАС в Дамаске открыто поддержало переговорный процесс. Они утверждают, будто израильтянам мир не нужен, а мы должны заставить их подписать его и потом соблюдать все пункты заключенного договора. Это стратегическое решение, которому вынуждено подчиняться военное крыло.

— Неужели без ведома Дамаска ничего произойти не может?

— Совершенно верно, господин аль-Шафи. Не может. Ведь дело не только в дисциплине. Для проведения таких акций нужны тренированные бойцы, специальное снаряжение, разведка. Все это можно получить только через Дамаск.

— А «Джихад»?[16]

— Я думал об этом. Но у меня внутри есть очень хороший источник. И он говорит, что там удивились налету на кибуц не меньше нашего.

— А чего они в итоге добивались-то?

— Вот это самое интересное. Если тебе нужна кровь — стоит взорвать жилой дом или какое-нибудь присутственное место. Тебе совершенно не нужен музей, где никого, кроме сторожа, нет.

Туби согласно кивнул.

— И потом… если уж удалось беспрепятственно и незамеченным перемахнуть через разграничительную линию, у тебя море возможностей досадить евреям самыми разными способами. Зачем же переться так далеко, до самой Хефцибы?

— Пожалуй, у меня есть одна версия, — вдруг сказал аль-Шафи. Он вышел из-за стола и, пройдя в угол комнаты, передвинул пешку на шахматной доске, устроенной на диване. Это была его тюремная привычка — он годами играл сам с собой, продумывая каждый ход за себя и за «соперника». Порой партии затягивались на недели. — В Хефцибе хранится то, что осталось от древней синагоги, заложенной пятнадцать веков назад. Сионисты цепляются за нее, ибо она «доказывает» то, что они пришли на эту землю раньше нас. А нет синагоги — нет и доказательства.

— Вы это серьезно?

— Абсолютно. Как вы думаете, о чем сейчас говорят члены израильской делегации на переговорах? Вот об этом самом! О синагоге! — Он захватил пальцами белую ладью и принялся изучать позицию на доске. Через минуту продвинул ее на несколько квадратов вперед и создал угрозу для черного короля. — И ни о чем больше!

Аль-Шафи вернулся за свой стол и вперил мрачный взгляд в лица коллег.

— Я своими ушами слышал, как они об этом говорят. О своей истории, о том, когда они здесь появились и как жили. О том, что нами тут еще и не пахло. А кстати, вам известно, что больше всего взбесило евреев во время переговоров в Кэмп-Дэвиде в две тысячи первом году?

Туби знал. Амири — нет.

— Президент Арафат в одной из своих речей заявил, что Иерусалимский храм — это миф. Что его никогда не было. «Почему вы называете эту гору Храмовой? — вопрошал он. — На каком, собственно, основании? Там нет никакого иудейского храма. И никогда не было!»

— Какое это имеет отношение к поджогу в Хефцибе?

— Самое прямое. Одна сторона пытается ослабить другую сторону, лишить ее одного из важных козырей. «Не было здесь никакой синагоги, о чем вы? А если не было, то не стоит ли немного пересмотреть пункты соглашения о разделении территорий?»

— Да нет… Ну как не было? Все знают, что была. Бред.

— Бред, согласен. Но думаю, что так все-таки рассуждают некоторые палестинцы, которые таким образом решили «усилить» наши позиции на переговорном процессе.

— Невероятно.

— А что, вы можете предложить более убедительное объяснение случившемуся?

В кабинете повисла долгая пауза, которую в конце концов нарушил Амири:

— Да еще тот лавочник, как его… Авейда. Зарезали в Старом городе беднягу.

— Что известно об этом?

— Не так чтобы много. К трупу прикололи записку на иврите. Собственно, не записку, а страничку из Торы. А радио армии Израиля сообщило, что ответственность за убийство взяла на себя группировка, про которую никто никогда и не слыхивал — «Защитники единого и неделимого Иерусалима».

— Поселенцы, что ли?

— Похоже.

Аль-Шафи поскреб пальцами густую щетину на подбородке.

— Воображаю, каково сейчас на душе у Ярива.

— «Махтерет»… Я знал, что рано или поздно эти бандиты снова всплывут на поверхность, — заметил Туби. — Да и Ярив не дурак, мог предполагать…

«Махтеретом» называли израильское «подполье». Туби выучил иврит там же, где и его патрон аль-Шафи, — в израильской тюрьме.

— Если так, выходит, они убивают нас ради того, чтобы досадить ему.

— Что нам теперь делать, господин? — спросил Амири, отличавшийся завидными практичностью и прагматизмом в любых ситуациях.

— Узнайте все об инциденте в Хефцибе. Прошерстите израильские газеты, особенный упор делайте на репортажи аккредитованных на переговорах журналистов и военкоров. Все, что становится известно израильской армии, разлетается по всему миру. И узнайте мне про этого Авейду. Говорят, у него много родни в Иерусалиме. Поговорите с ними, разберитесь, в чем там дело. Я хочу знать, случайная ли это жертва или у евреев-фанатиков имелись серьезные основания не любить Авейду.

— Что-нибудь еще?

— Да. Мне нужно знать, что затевает эта американка, Мэгги Костелло. Она звонила мне недавно, снова расспрашивала про Ахмада Нури. Как ни крути, а у нас налицо три очень странных убийства. И если мы не раскроем их, убийства будут продолжаться. И погибнет еще много невинных палестинцев, прежде чем все увенчается срывом мирных переговоров, чего не хотелось бы допустить. Такой шанс… Когда еще он у нас будет? Ну, словом, вы знаете, что делать.