Последний завет

ГЛАВА 29

Иерусалим, четверг, 07:15

Мэгги рывком села на постели. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. У нее ушло несколько секунд на то, чтобы вспомнить, где она находится и что именно ее разбудило. Ага, телефонный звонок. Она сама попросила горничную будить ее каждое утро, но это вовсе не значило, что вставать рано ей было легко. Энергично растерев руками щеки, чтобы окончательно проснуться, она сняла трубку.

— Да?

— Мэгги? Это Роберт.

Господи… Мэгги попыталась сосредоточиться.

— Привет, слушаю.

— Через пятнадцать минут внизу.

За чашечкой кофе Роберт Санчес, заместитель госсекретаря США, поведал ей очередные дурные вести. Участники переговоров утверждали, что прилагают все силы к тому, чтобы ситуация не вышла из-под их контроля, но их слова расходятся с действительностью. Вооруженные стычки уже имели место в Йенине и Калькилии. Израиль вновь занял ряд населенных пунктов в Секторе Газа. Палестинцы сообщили о том, что в истекшие двое суток израильтяне убили десять детей. А сегодня утром в Нетанье случилось и вовсе невообразимое — школьный автобус с еврейскими детьми был взорван шахидом, который врезался в него на машине, начиненной взрывчаткой.

— Весь этот чертов регион готовится к войне, Мэгги. Если бы речь шла только о ракетных обстрелах севера Израиля боевиками «Хезболлы» с территории Ливана — это бы еще ладно, но мне стало известно о том, что Сирия объявила частичную мобилизацию и стягивает войска к Голанским высотам. А Египет и Иордания отозвали своих послов из Тель-Авива… Вот посмотри.

Он протянул ей свежую подборку прессы. Мэгги наискосок пробежала глазами заметки на первых полосах «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост». Журналисты сравнивали сложившуюся сейчас на Ближнем Востоке ситуацию с той, что наблюдалась в этом же регионе в 1967 и 1973 годах, когда по этим землям прокатились страшные, опустошительные войны.

— Только на сей раз все будет гораздо хуже… — вздохнул Санчес. — Половина стран региона тайно или явно обладает ядерными зарядами. И если они начнут играть со спичками, окна повылетают даже в Арканзасе.

Прогноз, что и говорить, не внушал оптимизма. Но Мэгги все равно была рада встречать это утро за чашкой крепкого кофе в компании Роберта Санчеса. Он был одним из немногих в нынешнем руководстве американской администрации, кого она знала лично и с давних пор. Честно сказать, она удивилась, когда он сумел сохранить свой пост после последних президентских выборов. Ведь не секрет, что новая метла по-новому метет. Но ему повезло. А журналисты даже поговаривали, будто президент нарочно оставил Санчеса в Госдепе, чтобы тот присматривал за госсекретарем, который и сам, похоже, метил на высший пост. Впрочем, Мэгги все эти подковерные интриги не интересовали ни в малой степени. Она дважды работала в связке с Санчесом на сложных переговорах и прониклась к этому человеку уважением и — что бывает гораздо реже — доверием. Мэгги была совсем зеленой, когда Санчес взял ее с собой в командировку на Балканы. Она видела, как он работает, и училась у него. Да, пожалуй, она могла назвать его своим учителем. Позже, в Судане, Мэгги уже работала самостоятельно, но Санчес также был там и она не раз обращалась к нему за советом.

Роберт был белой вороной в вашингтонской администрации. Во-первых, он являлся кадровым дипломатом, а не «другом» и «меценатом», который получил свой пост не за профессиональные заслуги, а по иным соображениям. Во-вторых, он не был политическим выдвиженцем и при этом сумел подняться на второй по рангу пост в Госдепе. Это стало для него «потолком», понятное дело, но даже занятие поста заместителя было сродни подвигу. Ко всему прочему он еще и принадлежал к диаспоре «испано-язычных американцев».

Вместе они смотрелись несколько гротескно — огромный, как гризли, кряжистый уроженец Нью-Мексико и тонкая, изящная выпускница дублинской монастырской школы для девочек. Неудивительно, что оба были чужими в среде вашингтонских «белых воротничков». И осознание этого факта объединяло их.

— Хорошо еще, что мы не в Кэмп-Дэвиде или где-то еще, — говорил Санчес. — В этом случае наши друзья уже давно разъехались бы по домам и нам пришлось бы прикрыть лавочку. А теперь им просто некуда ехать, они у себя дома. И это сохраняет видимость продолжения переговоров.

Мэгги внимательно слушала и жадно пила горячий кофе, чтобы окончательно проснуться и настроиться на рабочий лад.

— Стороны, наверно, говорят вам, что взяли небольшой тайм-аут для проведения консультаций в своем кругу?

— Точно.

— И все это началось после недавних убийств?

— Да. Сначала грохнули Гутмана, потом Нури. Стол переговоров после этого пошел трещинами. А после налета боевиков на кибуц Хефциба переговоры и вовсе накрылись медным тазом.

— Это были боевики из Йенина?

— Похоже на то. Полицейские раскопали на месте преступления какие-то улики, указывающие на это. Палестинцы каким-то образом миновали демаркационную полосу между их территорией и территорией кибуца, вошли в музей и предали его огню.

— Израильтяне уверены в том, что все именно так и было?

— Почти. На месте преступления нашли то ли записку, то ли надпись, которая гласила что-то вроде: «Не бывать миру в Хефцибе до тех пор, пока он не воцарится в Йенине!» Или как-то так…

— И что израильская сторона? Они заявили о выходе из переговорного процесса после этого происшествия?

— До официальных заявлений пока не дошло.

— Пока, стало быть, «консультации»…

— Да, но они взбешены случившимся. Ведь этот «железный занавес», который отделял их от Йенина, прекрасно работал и даровал чувство безопасности.

— Демаркационная линия, а не «железный занавес», Роберт.

— Будь по-твоему, но суть от этого не меняется. Как только она появилась, нападения с Западного Берега прекратились. А теперь я даже не знаю, как будет оправдываться Ярив, которому скоро бросят в лицо обвинения в том, что, пока он миловался с палестинцами, террористы начали разгуливать по израильским территориям как у себя дома.

— Как же эти люди из Йенина смогли незамеченными пересечь разграничительную линию?

— А черт их знает! Евреи сами ничего не понимают. Они проверили ее уже после того, как тот музей сгорел. Никаких признаков вражеского проникновения.

— Тогда как же?

Санчес вдруг понизил голос:

— Мне знакомые евреи из разведки говорили, что палестинцы просто стали умнее со времени последней войны и, мол, теперь их просто так шапками не закидаешь.

— Официальный Израиль как-то отреагировал на происшествие?

— Пока сделали только заявление. Если, конечно, не считать самого последнего убийства, которое случилось этой ночью.

— Какое убийство?

— А ты еще не читала сводку ЦРУ?

Сводки распространялись каждое утро в шесть часов. Все американцы, находившиеся в Иерусалиме, уже, конечно, были на ногах. Но только не Мэгги, которая сладко спала в своем гостиничном номере…

— Не успела.

— В восточном Иерусалиме зарезали одного парня. Араба, лавочника с базара в Старом городе.

Мэгги побледнела.

— Лавочника? Какого еще лавочника?

— Не знаю, не помню его имя. Слушай, Мэгги, до меня тут дошли сведения, будто тебе не дают покоя лавры комиссара Мегрэ и ты развила бурную деятельность… Общаешься с поселенцами, даже с аль-Шафи, пытаешься до чего-то докопаться, ездишь куда-то… А между тем вся работа, выполнения которой от тебя ждут, дорогая моя, сосредоточена здесь. Вот прямо здесь. Какой смысл куда-то мотаться, если… Тихо!

Санчес вдруг оборвал себя и посмотрел поверх плеча Мэгги. Та не стала оборачиваться, а дождалась, пока Брюс Миллер поравняется с их столиком. В руках у него был поднос с плотным завтраком. Черт! Мэгги жалела о том, что не удалось договорить с Санчесом и выяснить, что тому было известно. Какой уж разговор в присутствии «друга президента»! Заместитель госсекретаря чуть приподнялся со своего места, приветствуя Миллера и демонстрируя тем самым, кто тут главный.

— Привет, Брюс. Я вот тут ввожу Мэгги Костелло в курс последних событий.

Мэгги и Миллер обменялись рукопожатиями, причем тот далеко не сразу разомкнул их руки.

— Рад увидеться, Мэгги.

От нее не укрылся его взгляд, скользнувший по всему ее телу с головы до ног и не пропустивший ни одной… выпуклости.

— Итак, — удовлетворившись результатами осмотра и занимая свободный стул, произнес он, — на чем мы остановились?

Мэгги рассказала ему о своих догадках по поводу связи между убийствами Гутмана и Нури и о том, что в настоящее время она прикладывает все силы, чтобы разобраться в этом деле. Про анаграмму и Ихуда Рамана она не упоминала. Сказала лишь о твердом убеждении, что разгадка тайны этих убийств откроет им всем глаза и на проблемы, возникшие с мирными переговорами.

— Я так понял, тайну вы еще не разгадали, мисс Костелло. Но у вас уже имеются кое-какие соображения, не так ли?

— Археология.

— Что-что, простите?

— Гутман и Нури оба были археологами. Есть даже основания полагать, что они сотрудничали. За три дня до своей гибели Гутман увидел нечто, способное «изменить все». Во всяком случае, так он сказал своей жене. И его убили. А потом и ее.

— Но полиция выдвинула версию о самоубийстве. Она просто не справилась со своим горем.

— Я слышала эту версию, господин Миллер. Сын Гутмана категорически отвергает ее. И у меня есть основания ему верить.

— А вы с ним неплохо спелись, а, мисс Костелло?

Мэгги вся напряглась. Черт возьми, кто ее тянул за язык? Зачем она приплела Ури? За ней это водилось. Никто не умел так хорошо держать язык за зубами, как Мэгги, когда дело касалось заключения мирных соглашений, демилитаризаций зон военных конфликтов, доступа враждующих сторон к одним и тем же морским портам. Но она превращалась в безответственную болтушку, едва только речь заходила о ней самой. Проклятие! Это явный намек! Миллер в курсе случившегося с ней год назад и теперь бросает ей в лицо отвратительные упреки. Вот скотина! Все эти мысли нахлынули на нее, но никак не отразились на лице.

— Ури Гутман стал для меня очень ценным источником полезной информации, — холодно проговорила она.

— Ну хорошо, допустим. Значит, вы говорите, археология… — Миллер заткнул край салфетки за воротник рубашки. — И нападение на старую синагогу, стало быть, вписывается в вашу версию.

— Какая синагога?

— Ну, в Хефцибе?

— Вы говорите про тот кибуц, где неизвестные подожгли музей?

— Да. Но это не просто кибуц, а место, где была сделана одна из величайших археологических находок в истории Израиля. Гляньте-ка.

Он передал ей англоязычный номер газеты «Хаарец».

— На третьей странице.

На центральном снимке был запечатлен ночной горизонт, подсвеченный оранжевым заревом пожара. Подпись под фотографией гласила: «Музей Хефцибы стал очередной жертвой атаки палестинских террористов».

Ниже был помешен другой снимок, изображавший поразительной красоты мозаику, разделенную на три панели. Мэгги первой отметила центральную, на которой было выложено нечто вроде колеса со спицами. Подпись под фотографией сообщала, что это мозаичный пол древнейшей синагоги в Израиле, которая была построена еще в Византийскую эпоху — в пятом-шестом веках. «Реликвия благополучно пережила целых пятнадцать столетий, но теперь реставраторам придется крепко поломать голову над ее восстановлением».

Пока Мэгги читала статью, Миллер и Санчес обсуждали свои следующие шаги. Санчес проинформировал коллегу о том, что господин госсекретарь рвется в бой и хочет приехать. Оба согласились, что ему здесь сейчас не место. Переговоры замерли. Время для визита крайне невыгодное. А вот когда им удастся сдвинуть дело с мертвой точки — тогда милости просим.

— Да, это все не может быть простым совпадением, — проговорила Мэгги, откладывая газету и нимало не смущаясь тем, что прерывает беседу двух высокопоставленных коллег.

— Вы о Хефцибе?

— Да. Все акты насилия, случившиеся здесь в последние дни и использованные в качестве предлога для замораживания переговорного процесса, имеют прямое отношение к истории и археологии. — Она ткнула пальцем в фотографию мозаики и веско добавила: — К далекому прошлому этой страны.

Миллер усмехнулся, словно Мэгги сказала что-то очень веселое.

— Может быть, мы имеем дело с призраками и привидениями? Духи тех, кто проливал свою кровь на этой земле, не согласны с мирным процессом и всячески ему мешают?

Мэгги проигнорировала язвительное замечание.

— Духи или нет, но… Что бы это ни было, оно поможет нам понять, почему мирный процесс находится на грани срыва.

— Мисс Костелло, дорогая! — уже совсем другим тоном заговорил Миллер. — Вы как с луны свалились! Да ведь все, буквально все в этой чертовой стране, пропади она пропадом, всегда было и всегда будет связано с историей, археологией и далеким прошлым! — Он тоже ткнул пальцем в фотографию. — Вы никому не открыли Америки! Вся эта земля представляет собой нагромождение священных скал и священных развалин. И осознание этого факта отнюдь не поможет нам понять, почему мирный процесс находится сейчас в такой заднице, прошу прошения за мой французский! А если вы что-то еще не понимаете, я охотно помогу вам это понять: у нас здесь возник классический политический кризис, который требует классического политического разрешения. Мы в тупике, и нам нужна открытая дверь. Так что будьте любезны — начните наконец оправдывать свою репутацию незаменимой «открывашки»! Вам это понятно, мисс Костелло?

Мэгги в первое мгновение хотела было резко ответить, что она вовсе не считает, будто тратит здесь свое время впустую, но у Миллера замигала лампочка на его карманном компьютере. Он взглянул на экран и нахмурился:

— Израильская полиция установила личность парня, которого грохнули ночью в Старом городе.

— Готова поклясться: это торговец антиквариатом. Я права, господин Миллер?

— Нет, мисс Костелло, вы не правы. Погибший был самым банальным продавцом зелени и фруктов. Как видите, это убийство будет сложно подшить к вашей археологической папочке. Банальный зеленщик.

— А имя?

— Афиф Авейда.