Последний завет

ГЛАВА 38

Иерусалим, четверг, 14:25

— Ури, это мое дело! Дай мне выйти!

— Мэгги, тебе незачем выходить. Мы на дороге.

— Открой дверцу, я тебе сказала! Сейчас же!

Мэгги редко повышала голос. Ей самой было неприятно это делать.

— Послушай… Ты не можешь сейчас вот просто взять и уйти! Ты разве не слышала, что говорят по радио?

— Ты меня пугаешь, Ури… Не надо…

— Я?! Да ты с ума сошла!

— Едва нам становится известно какое-то новое имя, как этот человек тут же погибает. Сначала Авейда, теперь вот Кишон… Только мы двое знали про них, и я лично их не убивала!

— Так ты… ты что, вообразила, будто это я их убил?!

— Только мы двое знали про них, Ури…

Он пораженно смотрел на нее и только качал головой, словно не веря своим ушам. Мотор работал вхолостую, машина стояла впритык к тротуару.

— Не сходи с ума, Мэгги, я тебя очень прошу. У тебя паранойя. Каким образом, скажи на милость, я мог столкнуть этого несчастного Баруха с дороги в пропасть в Швейцарии, если я все это время находился здесь?!

— Ты мог связаться с кем-нибудь и поручить это другим людям.

— Да я понятия не имел, что он в Швейцарии! — Ури пытался взять себя в руки, но у него это пока получалось не очень. — Слушай, я всего лишь хочу понять, почему погибли мои родители! Кто-то… какая-то сволочь убила мою мать, Мэгги! Я хочу найти этого человека и… Мэгги, это все, что я хочу!

Она стала приходить в себя.

— Но что тебе мешало в самом деле передавать все, что мы с тобой узнавали, израильской разведке?

— Ах какой стати? В конце концов, именно израильские спецслужбы застрелили моего отца, или ты уже забыла об этом? Ну конечно, мой отец-то, не твой… Откуда мне знать, может, они же убили и маму! С какого перепугу я должен помогать им?

Он был прав. Версия Мэгги, навеянная паникой, никуда не годилась. Секретный агент остается сиротой и продолжает работать на убийц своих родителей… Не очень-то логично это выглядит…

— Хорошо, извини меня. Я тебе верю. Извини, это что-то со мной… Ну открой дверцу в конце-то концов!

Ури раздраженно нажал кнопку на своей приборной панели, и все дверцы в салоне щелкнули. Мэгги вышла на тротуар, но никуда не пошла.

— Ты мне нужна, Мэгги, — сказал Ури из машины. — У меня одного ничего не получится. И я… я просто не хочу, чтобы ты уходила. Ну… я тебя прошу.

Она увидела в его глазах то же, что и прошлой ночью, — тепло, нежность и… тревогу. Мэгги молча села обратно и просто махнула рукой, давая знак ехать. Ури вздохнул и медленно тронул машину с места. Он проехал всего около тридцати метров, затем вдруг на полную мощность включил музыку. Рэп.

Мэгги, вздрогнув от неожиданности, попыталась убрать звук. Но Ури не дал ей этого сделать.

— Ты что, спятил? — крикнула она.

Ури как-то странно посмотрел на нее и произнес одними губами:

— Прослушка… В нашей машине «жучки»…

Ну конечно. Какая она дура, что до сих пор не догадалась об этом! Ведь Мэгги с этими вещами иметь дело приходилось, и не раз. Однажды она даже консультировала одного министра иностранных дел… в туалете, при включенном душе. Но то была большая политика, а тут…

«Сначала ты валишь всю вину на Ури, а затем вдруг спохватываешься насчет того, что тебя прослушивают… Время, потраченное на разводящихся муженьков да женушек, не прошло для тебя даром… Ты просто отупела, девочка…» — горько думала она, глядя на свои все еще влажные ладони.

Ури совершенно прав. Их прослушивают. Выруливая обратно на дорогу, Ури наклонился к самому ее уху и горячо зашептал:

— Компьютеры, кстати, тоже.

Она не столько услышала, сколько почувствовала, что он сказал. От громкой музыки у нее трещала голова.

— Они видели все, что видели мы. Они слышали все, о чем мы говорили. Не удивлюсь, если выяснится, что они знают все, что знаем мы… — Он отстранился от нее и уже громко произнес: — А что ты так морщишься? Тебе не нравится рэп? Кто из Америки приехал, я или ты?

— Это в Израиле модно?

— И весьма.

Если предположить, что все ее манипуляции с домашним компьютером Шимона Гутмана стали достоянием тех, кто за ними следил, тогда им воистину известно все. Даже правда об Ахмаде Нури. Тут немудрено запаниковать.

Ури остановился, и они вышли из машины. Едва только Мэгги обернулась к нему, как тот приложил указательный палец к губам, недвусмысленно предлагая ей воздержаться пока от разговоров.

— У нас музыкальная культура развита в той же степени, что и в Европе. Особенно это относится к Тель-Авиву.

Он сделал знак рукой, задавая направление движения. Выглядел Ури неважно. На лице щетина, к которой уже несколько дней не прикасалась бритва, волосы нечесаные, которые ему все время приходится откидывать со лба. И при этом он очень бодро рассказывал ей о музыкальных пристрастиях израильтян… Перехватив недоуменный взгляд Мэгги, он вновь наклонился к ней и шепнул на ухо:

— Одежда наша — та же песня…

Она похлопала себя по карманам, давая понять, что в них нет никаких микрофонов. Ури улыбнулся так, что Мэгги без труда поняла его мысль: «Не держи наших спецов за идиотов. Ты в жизни не найдешь на себе „жучков“! Но это вовсе не значит, что их нет».

Через некоторое время они подошли к жилому дому. Мэгги удивилась: она думала, что адвокат назначил Ури свидание в своей конторе. Ури поднялся на крыльцо и нажал кнопку звонка.

— Привет, Орли. Это я.

— Ми цех? — услышала Мэгги в динамике женский голос.

— Да я это, говорю же! Открывай. Я не один.

Дверь щелкнула и открылась. Они поднялись на два лестничных пролета и оказались перед квартирой, на пороге которой их уже встречала девушка… Она была лет на пять моложе Мэгги и ослепительно красива — длинные темные волосы, спускавшиеся по плечам легкомысленными локончиками, большие бархатные глаза и безукоризненная фигура, которую нисколько не портили потертые, рваные на коленях джинсы. Мэгги вдруг очень захотелось, чтобы эта девушка оказалась Ури сестрой… Но она уже видела сестру…

Ури быстро подошел к ней, и они обнялись. При этом оба закрыли глаза… Мэгги захотелось провалиться сквозь землю, она замерла на месте как статуя и не знала, куда девать руки. Кто же они друг другу, черт возьми? Родственники?..

Через минуту они уже вошли в квартиру. Ури так и не представил Мэгги. Едва переступив порог, Ури, не спрашивая разрешения хозяйки, тут же направился к музыкальному центру и врубил музыку на полную. Слава Богу, «Радиохэд», что больше отвечало вкусам Мэгги, нежели рэп, но в данных обстоятельствах все равно не утешало. Ури быстро пересказал Орли суть дела и поделился с ней своими подозрениями насчет прослушивания. Затем — к удивлению Мэгги — он взял их обеих под руки и потащил… в спальню. Там он наконец догадался представить их друг другу. Мэгги и Орли обменялись вежливыми улыбками. Не теряя времени на любезности, Ури объяснил Мэгги, что, во-первых, Орли — его бывшая девушка, а во-вторых, ей, Мэгги, необходимо срочно переодеться.

— Между прочим, Орли училась на дизайнера одежды в Лондоне, — громко объявил он. — И, насколько мне известно, держит почти всю свою коллекцию дома. Ты как хочешь, а я гляну.

Ури знаками дал Мэгги понять, что прослушивающие устройства могут быть спрятаны у нее где угодно — от блузки до каблуков туфель. Затем он кивнул Орли, предлагая ей помочь, а сам отошел к узкому шкафу, в котором висела мужская одежда. То ли это была его одежда, которую он позабыл забрать, когда расставался с Орли, то ли одежда ее нового бойфренда.

Орли между тем распахнула перед Мэгги створки широкого шкафа-купе, а затем быстро окинула ее взглядом с ног до головы. Так могут смотреть на женщин только женщины — сурово и оценивающе, будто хирург перед операцией. Мэгги и Орли были примерно одного роста и телосложения, и это обстоятельство пришлось сейчас очень кстати. Орли вынула было из шкафа длинную бесформенную юбку, но Мэгги, улыбнувшись, покачала головой.

— Может быть, вот это? — невинным голосом поинтересовалась она, снимая с вешалки модные серые брюки, легкий топик и свитер. Орли вздохнула, но возражать не стала. Тогда Мэгги решила добить ее и сняла с нижней полочки шикарные кожаные туфли. Если уж ей придется носить чужую одежду, то пусть хотя бы она будет хорошей.

Орли сложила вещи Мэгги на край постели и, развернувшись на каблуках, молча вышла из спальни. Мэгги проводила ее сочувственным взглядом. Она ее понимала. Если бы Эдвард вдруг заявился к ней домой со своей новой подружкой и потребовал, чтобы Мэгги предоставила в ее распоряжение свой гардероб, — они оба полетели бы с лестницы вниз головой.

Эдвард… А ведь они не общались уже бог знает сколько времени.

Переодевшись, они без лишних слов попрощались с Орли. При этом Ури снова обнял ее, и девушка, как показалось Мэгги, нарочно не размыкала объятий до последнего.

— Если я скажу, куда они могли запихать свои «жучки», ты мне просто не поверишь, — улыбнулся Ури уже на улице. — Видеокамеры нынче можно упрятать даже в душевой шланг, в солнцезащитные очки или в каблук ботинка!

Она удивленно подняла на него глаза:

— Ты-то откуда знаешь?

— Я же фильмы снимаю! И многие из них — скрытой камерой.

— Ах да, точно…

Тем не менее она подумала, что столь глубокое знание шпионской техники скорее подходит бывшему офицеру-разведчику, чем режиссеру-кинодокументалисту. Вернувшись в машину, Ури вновь врубил на полную громкость эту невозможную музыку, и они поехали. Первой молчание в салоне решилась нарушить Мэгги.

— Так ты мне все-таки объясни, кто тебе эта Орли, а?

Она очень надеялась, что сумела придать своему голосу как можно более непринужденный тон. Но не была в этом уверена.

— Я же сказал, бывшая подружка.

— Прямо так уж и бывшая?

— Бывшая, бывшая. Мы с ней расстались больше года назад.

— Ты же в Нью-Йорке был.

— Правильно. Она была со мной. Там же и расстались. А что это ты мне за допрос вдруг устроила?

— Допрос? Просто еще пять минут назад мы были в квартире совершенно незнакомой мне женщины. И ты заставил меня одеться в ее платье. А мне интересно, чье нижнее белье я сейчас ношу.

— А какая разница, бывшая она мне или нынешняя, если речь идет о нижнем белье?

Ури глянул на Мэгги, перехватил ее смущенный взгляд и улыбнулся. Она в ответ лишь поджала губы и уставилась в окно. Ее хватило ровно на пятнадцать секунд.

— Почему она тебя бросила?

— С чего ты взяла, что это она меня бросила? Может, это я ее бросил.

— Так кто в итоге?

— Она, — нехотя признался Ури.

— А что случилось?

— Сказала, что ей надоело торчать одной в нью-йоркской квартире, пока я ношусь по своим «дурацким» съемкам. В один прекрасный день собрала вещички и вернулась домой.

— И все? После этого уже не встречались?

— Мэгги, ну что ты в самом деле! Не веришь мне, что ли? Я же сказал: она бывшая, и расстались мы больше года назад. По-моему, этого достаточно!

Мэгги молча и напряженно смотрела на него.

— Да клянусь тебе! Мы даже не созванивались вплоть до последнего времени! Она позвонила мне лишь после гибели матери… — Ури вздохнул и добавил: — И сказала, что, если мне понадобится помощь… любая, я могу к ней обратиться. Вот мы и обратились.

Мэгги уже хотела было извиниться перед Ури за свой странный приступ ревности, но телефонный звонок лишил ее этой возможности. Она знаком попросила Ури остановить машину. Звонили из консульства. Конечно, глупо надеяться, что телефон ее не прослушивается. Но во всяком случае, в машине она все равно говорить не могла — музыка по-прежнему сверлила мозг и вытряхивала душу. Выбросить телефон на помойку? А как она тогда будет поддерживать связь со своими?

— Привет, Мэгги. Это Джим Дэвис. Я тут сижу с заместителем госсекретаря Санчесом и Брюсом Миллером.

В трубке щелкнуло, и Мэгги поняла, что Дэвис включил громкую связь.

— Здравствуй, девочка. Это Санчес. У нас тут небольшие неприятности…

— Небольшие неприятности? — раздался в трубке резкий возглас Миллера. — Это ты называешь небольшими неприятностями? Прекрасно! — Мэгги буквально видела, как Дэвис и Санчес скромно сидят за столом, склонившись над аппаратом, а Миллер ходит за их спинами взад-вперед, словно тигр в клетке. — Так вот, уважаемая Мэгги Костелло, на мой взгляд, у нас весьма и весьма крупные неприятности! Вся эта страна катится по чертовой наклонной плоскости как сорвавшаяся вагонетка. И катится на самое дно самой темной задницы! Вам известно, что арабы, которые проживают на израильских территориях, уже взбунтовались? Беспорядки в Галилее, Назарете, в самом Гефсиманском, будь он трижды неладен, саду! А «Хезболла» тоже не спит и знай себе лупит по северу Израиля почем зря. У нас большие проблемы, мисс Костелло.

— Понимаю…

— Я очень на это надеюсь, Мэгги. Я хочу, чтобы вы крепко запомнили: президент слишком много сил и ресурсов вложил в эти чертовы мирные переговоры, чтобы они теперь могли на наших глазах превратиться в кучу коровьих лепешек!

Мэгги догадывалась, что именно этой прямотой Брюс Миллер сделал себе славу в Вашингтоне. Он пер вперед как танк. Не считаясь с теми несчастными, кто подворачивался ему на пути. Задолго до того, как стать правой рукой президента, он блистал в телевизионных ток-шоу, затмевая там даже Билла О'Рейлиса и Криса Мэтьюза благодаря своему неподражаемому фермерскому жаргону. Он был очень умен, невероятно хитер, коварен и при этом в известной степени обаятелен. Идеальный политик. Телевизионные продюсеры души в нем не чаяли.

— У нас есть три большие причины, чтобы как следует впрячься в это дело, Мэгги. Во-первых, я отвечаю за то, чтобы президента в ноябре переизбрали на новый срок. Подписание мирного соглашения в Иерусалиме способно сделать выборы пустой формальностью. Это наш главный козырь. Такого не будет в кармане больше ни у одного кандидата. Во-вторых, достижение мира и согласия на Ближнем Востоке даже без всякого переизбрания обеспечит президенту место в истории. Он добьется успеха там, где очень многие сломали себе шею. Мне это нужно, Мэгги. Для меня это важно, черт возьми!

Мэгги усмехнулась. Она привыкла к общению с дипломатами, которые никогда не называли вещи своими именами, а обычно прикрывались «общегуманистическими» идеями. Брюс Миллер был не таков.

— И в-третьих, Мэгги. Это самое интересное, кстати. Обычно ведь как бывает? Доброе дело далеко не всегда приводит к личному успеху. Когда демократы добились учреждения избирательного права для негров, это было, безусловно, доброе дело. Но оно аукнулось Демократической партии, которая до сих пор не может толком оправиться от последствий своих благодеяний. Дело было доброе, но кончилось оно плохо. А теперь все совсем по-другому. Даже я, старая циничная жаба, отдаю себе в этом отчет. У нас есть шанс совершить доброе дело — и при этом добиться большого, невероятного личного успеха! Арабы и евреи убивают друг друга чуть не целое столетие! Если мы помирим их, на нас впору будет молиться! И мир обернется для нас такими дивидендами, которые вам и не снились, милая вы моя! Это, надеюсь, ясно?

— Ясно.

— Теперь выкладывайте, что вы там накопали.

Мэгги вкратце, не вдаваясь в подробности, рассказала о своих встречах с представителями противостоящих сторон — речь шла об аль-Шафи и Шапиро — и подчеркнула, что положить конец эскалации насилия в регионе и возобновить переговоры поможет разгадка тайны последних «инцидентов». Она заверила Миллера, что серьезно продвинулась в своем расследовании и ей нужно совсем немного времени, чтобы докопаться наконец до истины.

— Времени у нас нет, — жестко отрезал Брюс.

— Я знаю, господин Миллер, — проговорила Мэгги и внутренне щелкнула себя по носу за то, что в ее голос невольно закрались откровенно просительные нотки.

Впрочем, она действительно чувствовала за собой некоторую долю вины. Ей доверили ответственнейшую задачу, а она уже который день топчется на месте. Миллер был вовсе не такой уж законченный циник. В глубине души — пусть и где-то очень глубоко — он желал мира этой земле не меньше, чем Мэгги. И делал все, что было в его силах, чтобы этот мир воцарился. А она, вместо того чтобы помогать ему, не может сдвинуться с мертвой точки. Мэгги пообещала в самом скором времени связаться с Миллером и Санчесом, чтобы доложить о своих новых успехах, и отключилась. Когда Мэгги вернулась в машину, прежнее беспокойство из-за Орли показалось ей пустым.

Некоторое время они ехали в молчании. Мэгги напряженно размышляла, пытаясь понять, что будет с ней, если она вновь потерпит неудачу. Ури смотрел на дорогу и не лез с расспросами.

Когда они подъехали к адвокатской конторе, город уже изнывал от предвечерней духоты. Офис был облицован все тем же иерусалимским камнем, на который Мэгги уже не обращала внимания. Они поднялись на один лестничный пролет и остановились перед массивной дверью с табличкой: «Давид Розен, услуги адвоката».

Ури постучал, и под нажимом его руки дверь вдруг легко подалась. Ресепшн пустовал.

— Черт, неужели они сегодня закончили так рано… — пробормотал он.

После визита к Орли он был уверен в том, что они избавились от «жучков», которые до сих пор почти наверняка сопровождали их повсюду. Он громко позвал Розена, но не дождался ответа. Они с Мэгги пошли по коридору, заглядывая во все кабинеты. Контора будто вымерла.

— К какому часу он нас ждал? — спросила Мэгги.

— Я сказал, что немедленно выезжаю к нему.

— Ури! Тогда какого черта мы так долго возились? Неужели нельзя было обойтись без сеанса переодевания?!

Ури ничего не ответил.

Вскоре они добрались до просторного кабинета, который, очевидно, принадлежал заместителю Розена. Там тоже было пусто. И наконец они уперлись в самую роскошную дверь, и им открылся огромный зал, который Розен предпочитал называть своим рабочим пространством. Ури переступил порог и тут же замер на месте, сильно побледнев и широко раскрыв глаза.

Мэгги вошла в комнату следом и выглянула у него из-за плеча. У окна за огромным письменным столом сидел Давид Розен… безвольно уронив голову на грудь.