Последний завет

ГЛАВА 32

Восточный Иерусалим, четверг, 09:40

Уже во второй раз за эту неделю Мэгги отправилась в дом, где отпевали покойника. Как ни удивительно, но раньше в своей карьере она с подобным не сталкивалась, хотя знала некоторых коллег, взявших себе за правило бывать на похоронах, поминках и панихидах. Они там работали и, между прочим, добивались успеха. Ей вспомнились переговоры по заключению перемирия между враждовавшими сторонами в Северной Ирландии. В один из дней, когда до подписания соглашения оставались считанные часы, в пабе убили двух друзей, один из которых был католиком, а другой протестантом. Убили, конечно же, с тем, чтобы сорвать переговоры. Но вышло как раз наоборот. После того случая люди вконец осознали, до какой степени им надоела лившаяся с обеих сторон кровь. Переговорщики побывали на панихиде и прихватили с собой представителей враждующих сторон. Все вернулись оттуда с утроенной решимостью добиться прекращения кровопролития. Мэгги тогда находилась в Южном Судане и каждый вечер слушала отчеты из Ирландии по коротковолновому приемнику, сквозь помехи. А когда прозвучала наконец новость о том, что Дублин и Лондон подписали соглашение, она плакала…

Иерусалимские убийства были отчасти похожи. Но лишь отчасти. В них было гораздо больше непонятного, чем в дублинских. Начать с Шимона Гутмана… Можно принять версию о том, что его убийство — попытка срыва переговоров. Но с другой стороны, охрана премьера действовала в соответствии с обстановкой. Гутман вел себя на митинге неадекватно и рвался к трибуне премьера. Его поведение было подозрительным. Теперь Ахмад Нури… А почему бы не предположить, что он действительно работал на израильскую разведку и получил по заслугам, как предатель палестинского народа? В конце концов, его смерть была обставлена соответствующим ритуалом. Рахель Гутман вполне могла покончить с собой. Налет на кибуц тоже можно было объяснить банальными причинами. И лишь убийство Авейды, за которое взяла на себя ответственность никому не известная израильская группировка, явно ставило целью сорвать переговоры. Но и за это поручиться было нельзя. Мало ли за что могли зарезать на улице араба-лавочника…

Так что Мэгги отправилась в дом Авейды не совсем с той же целью, что и дублинские переговорщики. Она шла не оплакивать двух юношей — араба и еврея, — которых убили противники мира. Она вообще не собиралась никого оплакивать, если уж на то пошло. Ею двигала одна мысль — разобраться в том, что происходит.

В доме толклось множество людей, как она и предполагала. Здесь было шумно, выли женщины. Протиснувшись вперед, Мэгги увидела пожилую даму, завернутую в какую-то бесформенную черную хламиду, а вокруг убивались более молодые товарки. Лицо старой женщины было каменным и залитым слезами.

Мэгги вдруг поняла, что перед ней невольно расступаются. Она шла вперед и разглядывала собравшихся. Одни то и дело быстро проводили по своим лицам ладонями, сложенными домиком, другие стояли на коленях, били земные поклоны и молились. Словом, это было место, куда пришло горе.

Мэгги прошла еще чуть вперед, мимо старой женщины, и увидела позади нее другую, примерно своих лет. В отличие от остальных она была одета хоть и просто, но по-европейски. Она не плакала, а тупо смотрела прямо перед собой и, казалось, ничего не видела и не слышала.

— Миссис Авейда?

Женщина не отреагировала на оклик Мэгги.

— Миссис Авейда, я из команды посредников, которая прибыла в Иерусалим из… из-за рубежа, чтобы способствовать установлению на этой земле мира. — Мэгги вовремя удержалась от упоминания Америки. Вряд ли это обрадует людей в этом доме. — Я пришла, чтобы выразить самые искренние соболезнования вашей семье. Мне очень жаль, что эта трагедия пришла и в ваш дом.

Женщина по-прежнему не шевелилась и ничем не показывала, что видит или слышит Мэгги. Тогда Мэгги опустилась на корточки и коснулась рукой ее плеча. Та даже не вздрогнула, словно ничего не заметив.

Вдруг перед ними возник какой-то молодой человек. Он схватил Мэгги за локоть и горячо заговорил на ломаном английском:

— Спасибо! Я говорю «спасибо»! Мы все говорим «спасибо», Америка. Спасибо, вы здесь. Спасибо!

Мэгги кивнула ему и мягко улыбнулась.

— Он простой человек. Продавать помидоры и яблоки. Он никого не убивает. Кто его убивает? Зачем?

— Да, я понимаю… Это ужасная трагедия…

— Мой двоюродный старший брат. А я его двоюродный младший брат. Сари Авейда.

— Скажите, Сари, вы тоже работаете на базаре?

— Конечно! Мы все работать на базаре! Много лет, много!

— А что вы продаете?

— Мясо. Я мясник, продавать мясо. А мой брат продавать шарфы и шали для голова. Кефийе. Вы знаю, что такое кефийе?

Мэгги тут же вспомнила Арафата.

— Да, конечно. У вас у всех одна фамилия? Авейда?

— Да, Авейда. Семья Авейда. Одни Авейда этот дом.

— Скажите, а кто-нибудь из ваших братьев торгует антиквариатом?

Сари озадаченно нахмурился.

— Драгоценности, древности? — попробовала уточнить Мэгги.

— О, конечно, драгоценности и древности! Конечно, конечно! Мой другой двоюродный старший брат, он продавать драгоценности и древности. У него свой лавка. Хороший лавка, много товар.

— Вы точно знаете, что он продает древности?

— Да, да, древности! Горшок, тарелка, деньги… Старая, старая… Много веков!

— А можно с ним увидеться? Он сейчас здесь?

— Нет, он уходил. Он сейчас дома. Я показываю его дом, вы иду со мной?

— Спасибо, Сари. — Мэгги вновь улыбнулась. — А как его зовут? Тоже Авейда?

— Конечно, Авейда. Мы семья Авейда. Его тоже зовут Афиф.