Последняя битва

8 марта. 1979 года. Москва. Утро

— Мамуль, привет. С восьмым марта тебя, — жизнерадостно выпалил в трубку я.

— Леша, сынок, я так и знала, что ты сегодня появишься, — теплый матушкин голос был наполнен такой любовью и искренним счастьем, что душу больно царапнуло раскаяние. — Сможешь приехать, хотя бы вечером? Мы будем тебя ждать. Я картошку пюре приготовила с отбивными и твой любимый муравейник. Всё, как ты любишь.

— Не могу, мамуль, честно не могу, — вздохнул я, ощущая себя подонком. — Не разрешают пока.

— Очень плохо. Маша тебя так ждала, — мамин голос похолодел на несколько градусов. — Всё время спрашивает, когда ты приедешь.

— Мам, мне действительно очень жаль, нельзя, — я тяжело вздохнул. Черт, почему так паскудно на душе? Может потому, что не могу в этот праздник быть с родителями и Машей? Или из-за ощущения, как быстротечно и разрушительно время? Помню матушку в начале девяностых годов: рано постаревшей, с появившимися тонкими ниточками еле заметных морщинок. А её лазурные яркие глаза, сверкающие задорной энергией, усталыми и чуть выцветшими. В той жизни передряги начала девяностых сильно её подкосили, нарушив обустроенный десятилетиями быт. И батя тогда сильно сдал. Развал страны, увольнение из армии, смерть деда не прошли для него бесследно. Темно-русые волосы засеребрились сединой, прямая спина с широко расправленными плечами чуть сгорбилась, в глазах плескалась затаенная боль и обреченность. Не дело это, когда полковники советской армии становятся ненужными, выходят на пенсию, а потом чтобы не сидеть дома и заработать, устраиваются охранниками на автостоянку. И к рюмке отец начал прикладываться всё чаще. Хорошо, потом всё относительно устаканилось. В начале девяносто третьего года папа нашел себе работу начальником охраны в ЧОПе и жизнь немного наладилась.

События прошлого промелькнули перед глазами яркими картинками. Пережитая боль острым ножом шевельнулась в сердце, а потом медленно растаяла вместе с затопившим душу облегчением. Этого уже не будет. Ни либерализации цен, ни безработицы, ни украденных денег на сберкнижках, ни опустошающего ощущения катастрофы, в которую превратилось существование в начале девяностых. Не будет миллионов жизненных трагедий, смертей, нищеты и чувства обреченности у обычных людей…

— Леш, чего молчишь? — поинтересовалась мама таким же холодным тоном. — Так что мне ребенку говорить, когда ты приедешь? Да и мать пора бы навестить. Всё-таки я тебе не совсем чужая.

— Мам, ты у меня самая родная и любимая, — горячо заверил я. — Потерпи некоторое время. Я обязательно приеду, когда всё уладится. А подарки от меня вы все равно получите. С минуты на минуту должны принести.

— Погоди секунду, не бросай трубку, в дверь кто-то звонит, — сообщила мама. — Я сейчас.

В трубке раздались приглушенные голоса, родительница с кем-то разговаривала. Затем всё стихло.

— Леша, сынок, — матушка снова взяла трубку. — Тут твои товарищи приходили Сережа и Вероника. Принесли торт, огромный букет цветов, куклу для Маши и коробку с японским сервизом. Сейчас посмотрю, подожди.

Раздался треск разрываемого картона, шелест бумаги и приглушенный мамин «ох».

— Сынок, — в голосе родительницы чувствовалась растерянность. — Где ты взял деньги на этот сервиз?

— Неважно, где, мам, — отмахнулся я. — Главное, я знаю, что ты обожаешь такую посуду. И для тебя ничего не жалко. Пользуйся на здоровье. Пусть стоит в серванте рядом с батиной «Мадонной».

— Я еще раз спрашиваю, где взял деньги на сервиз? — в голосе матери зазвучали стальные нотки. — Эта фарфоровая посуда с драконами, наверно, дорого стоит. Сколько за него заплатил?

— Сто двадцать рублей, — признался я. — Обратился к своему знакомому, он и подобрал мне подарок на восьмое марта. Мам, всё честно. Могу тебе даже чек передать.

— Ты хочешь сказать, что такая красота свободно продается в магазинах? — матушкин голос переполняла еле скрываемая ирония.

— В комиссионных столицы, да, продается, — твердо ответил я.

— Но сто двадцать рублей — это же невероятно дорого, — в голосе мамы слышались растерянные нотки. Она до сих пор не могла поверить, что сын за короткое время так внезапно повзрослел. Живет отдельно, покупает матери и малявке дорогие подарки.

— Не дороже денег, — буркнул я. — Для тебя не жалко.

Мама помолчала, вздохнула и призналась:

— Извини, я просто никак не могу привыкнуть, что ты такой взрослый и самостоятельный. Слишком это всё резко получилось.

— Забыли, мам, — вздохнул я. — Лучше расскажи, как вы там?

— Нормально, — оживилась матушка. — Отец работает, идёт на повышение. Вроде нас через месяц в Москву переведут. И сразу квартиру дадут. Обещают большую, трехкомнатную. А эту двушку мы обратно сдадим. Маша учится хорошо. Моя первая помощница. Ничего делать не дает. И посуду вымоет, и в магазин сбегает, и готовить помогает. Просто чудо, а не девочка. Одна беда, дерется в школе. Стоит кому-то из одноклассников её обозвать или сказать гадость, сразу с кулаками бросается. Даже со старшей девочкой подралась, когда та её толкнула. Хотя в последнее время её не трогают.

— Вот потому и не трогают, — улыбнулся я, — потому что, не позволяет себя обижать. Правильно делает. Но всё-таки с ней надо поговорить, объяснить, что кулаки — это последний довод, когда уже ничего другое не действует.

— Отец уже поговорил, — фыркнула мама. — Именно это ей и сказал, точно такими же словами. Маша обещала исправиться. А на следующий день опять с пацаном подралась. Всё лицо ему расцарапала за то, что детдомовской оборванкой обозвал. Меня опять в школу вызывали. Но знаешь…

Мама вздохнула, и решительно выпалила:

— Я как этого маленького борова увидела, поговорила с ним минуту, сразу поняла: мало она ему дала. Стоит жирное чудо, щеки как мячи надутые, с наглой рожей и требует, чтобы Машулю выгнали из школы. Думает, что раз у него папаша — директор универмага, импортный портфель купил, адидасы синие, то других детей можно обзывать. И мамаша в лисьей шубе как дурная визжит: бандитка покалечила моего мальчика, в милицию заявление напишу, пусть её в колонию посадят. Знаешь, ещё немного и я сама бы этому толстяку и его мордастой маман наподдала. Хорошо, что директорша стала между нами.

— Действительно хорошо, — я не удержался и хохотнул, представив, как мама и Маша вдвоем увлеченно лупят барчука и его истеричную родительницу прямо в кабинете у Нелли Робертовны.

— А потом что было?

— Ничего, — раздраженно ответила матушка. — Эта курица продолжила истериковать, Нелли Робертовна предложила Маше извиниться перед жирдяем. Я сказала, мы ни перед кем извиняться не будем, взяла ребенка за руку и ушла.

— И никаких последствий? — поинтересовался я.

— Какие там последствия? — фыркнула мама. — На следующий день курица откуда-то раздобыла мой телефон. Перезвонила и сказала, что никаких претензий к нам не имеет. И вообще её толстое чудо само виновато, начало обзываться. А под конец, извинилась и пообещала, что этого больше не повторится. Представляешь? Оказывается, что даже у таких расфуфыренных дамочек иногда просыпается совесть.

— Бывает, — я злорадно ухмыльнулся. — Осознала свою неправоту и раскаялась.

О ситуации я уже знал. Сергей Иванович, посмеиваясь и глумясь над торгашами, доложил во всех подробностях.

Машу ребята из «Знамени» прекрасно знают и любят. В школе её опекали не только мои одноклассники, но и другие ребята из клуба. За моей семьей по поручению Ивашутина негласно присматривали не только комитетчики, но и местные власти, готовые вмешаться в любых нештатных ситуациях. Это было вызвано начавшейся на меня охотой, которая могла затронуть близких.

Ребята сообщили Зорину о происшествии, и Игорь Семенович сразу же перезвонил майору. Реакция была молниеносной. На следующий день к директорше зашли два суровых человека в строгих костюмах. После демонстрации красных корочек «КГБ» и часового разговора, Нелли Робертовна вызвала к себе толстощекого отпрыска торгаша и наорала него, забрызгав слюнями изумленную лоснящуюся моську пухлыша и запретив ему приближаться к Маше ближе, чем на полкилометра.

Возмущенная дурочка-маман, вместе со своим надутым барчуком пошла в милицию и попыталась раздуть скандал, но потерпела фиаско. Сотрудники, разобравшись в ситуации, отреагировали. Правда, не так как ей хотелось. «Красное Знамя» здесь знали и уважали, к детдомовцам относились хорошо, а за семьей Шелестовых, тоже приглядывали вместе с Комитетом, по прямому указанию Москвы. Для начала пообещали поставить оторопевшего пухляша на учёт в детскую комнату милиции за хулиганство. Потом вопившую и кидавшуюся на милиционеров истеричку заперли в «обезьянник» к местным маргиналам. Правда, смилостивились: выпустили через пятнадцать минут, велели забирать ребенка и убираться. Напоследок передали привет мужу и посоветовали в скором будущем готовить «сидор», выучить правила поведения на зоне, и ждать в гости с проверкой сотрудников ОБХСС.

Притихшая и ошеломленная мадам, подхватив сына за руку, моментально улетучилась. Тем же вечером разгневанный папаша позвонил секретарю райкома, пожаловался на «наглых ментов». Выслушал длинный ответ, состоящий сугубо из междометий и нецензурных слов, а напоследок пожелание идти в пешее эротическое путешествие на три знаменитые буквы известные каждому советскому человеку. По рассказу допрошенной комитетчиками прислуги, после живительного разговора с партийным начальником директор орал на жену и бахал кулаком по столу так, что в серванте тряслась посуда. Ребенку, переставшему понимать, что происходит, тоже досталось. Затем торгаш заперся в кабинете, и всю ночь глушил коньяк. Утром он с воспаленными красными глазами, прыгнул в машину и поехал замаливать грехи в участок и школу. У несчастного ходили ходуном руки, и обильно тёк пот, заливая ручьями лоснящееся багровое лицо. Папаша принес свои искренние извинения милиционерам, заставил просить прощения супругу и сына. Потом сценка повторилась в школе, перед директором и очень довольной Машей. Сделав дело, немного успокоенный работник торговли исчез, оставив после себя только дурно пахнущую лужицу пота. Через несколько часов перепуганная, ставшая очень дружелюбной и доброжелательной супруга перезвонила маме. Телефон она получила после долгих унизительных просьб у главы родительского комитета класса.

— Леша, ты меня слушаешь? — требовательный мамин голос оторвал меня от раздумий.

— Да, да, конечно, продолжай, — на автомате откликнулся я.

— Понятно, — в голосе мамы прозвучали зловещие нотки, — О чем я сейчас говорила?

— Мам, ты извини, мне уже пора, — отмазался я. — Потом поговорим, с восьмым мартом вас. Поцелуй от меня Машу. Как только смогу, сразу вас навещу.

— Обещаешь? — вздохнула матушка.

— Обещаю, — торжественно ответил я.

— Ты хоть питаешься там нормально? Не в сухомятку? Суп, борщ ешь? — озаботилась родительница.

— Регулярно ем, раз в день. Честное слово. Всё, мам, мне действительно уже надо ехать. Я тебя целую и крепко обнимаю. Отца и Машу тоже. Пока.

— Я тоже целую, пока, — ответила матушка, и я повесил трубку.

На кухне что-то фырчало и шипело. Окруженная клубами пара Алла активно орудовала вилкой, переворачивая аппетитные золотистые кругляши с белыми боками.

— Я сырники приготовила, будешь? — спросила она, не поворачиваясь.

— Конечно, буду, — усмехнулся я. — Отказаться от твоей вкуснотищи, может только безумец.

Женщина довольно улыбнулась.

— Вот и хорошо, — она ловко подхватила тарелку со столешницы, повернулась к большому блюду с горкой сырников, положила пять кругляшей. Поставила исходящую паром тарелку передо мною, положила на предусмотрительно подстеленный прямоугольник салфетки ложку и вилку.

— Сервис прямо как в ресторане, — я взялся за вилку и нацелился остриями на сырники.

— А то, — усмехнулась Алла. — Все для тебя.

И сразу же спохватилась:

. — Подожди, не ешь пока. Я сейчас ещё сметаной полью.

— Как скажешь.

Когда сырники были щедро политы сметаной из стеклянной баночки, а я с удовольствием принялся за еду, закатывая глаза от наслаждения, женщина села напротив. Подперла ладошку щекой и задумчиво наблюдала, как я энергично уничтожал сырники.

— Уосень вкушно, — прочавкал я. — А ты сего не ешь?

— Старая привычка, — пояснила оперативница. — По утрам всегда только кофе пью. Ем ближе к обеду.

Скрипнула дверь. Из второй спальни появился Иван. Старшина громко зевнул и сладко потянулся, мышцы на обнаженном торсе заиграли буграми, на плоском животе обозначились рельефные очертания кубиков.

— А чего это вы тут готовите, а? — ноздри бойца жадно затрепетали.

— Я сырники сделала. Хочешь? — буднично спросила Алла.

— Спрашиваешь, — ухмыльнулся спецназовец. — Конечно, хочу. Когда это я от твоих блюд добровольно отказывался? Сейчас в душе ополоснусь, зубы почищу и к вам присоединюсь.

Старшина скрылся в ванной.

— Блин. У меня ощущение, что я живу в коммунальной квартире, — криво усмехнулся я. — Хорошо, что соседи добрые и не склочные.

— Леш, ты же знаешь, — укоризненно глянула Алла. — У нас приказ: перейти на круглосуточный усиленный режим охраны. Пока обстановка не переменится, мы будем постоянно рядом.

— Уже и поворчать немного нельзя, — я подмигнул оперативнице и насадил на вилку очередной кусок сырника. — Должна же уже привыкнуть.

— Майор звонил, — доложила Алла, наблюдая, как я уничтожаю очередной сырник. — Спрашивал, получилось ли у тебя подготовить данные по полезным ископаемым в Африке? Говорит, товарищ Машеров интересуется.

— Получилось, конечно, — я ухмыльнулся. — Я три часа корпел с ручкой в руках. Шестнадцать листов исписал вдоль и поперек. Одних пометок на полторы страницы. В общем, что хочу сказать. Одна Ангола может легко с нами по долгам расплатиться. Там запасы более тринадцати с лишним миллиардов баррелей нефти. И это я ещё про алмазы, золото и другие ценные ресурсы не говорю. А у Каддафи в Ливии вообще под ногами Клондайк. У него запасов почти пятьдесят миллиардов баррелей. Даже в Зимбабве, на севере есть ещё неразведанное крупное месторождение нефти в районе Музарабани. О нем ещё никто не знает. И если мы подсуетимся, то можем взять его в концессию. Координаты я написал.

По золоту картина другая. Крупнейшие запасы в ЮАР, расположены в руднике Витватесранд, где-то до пятидесяти процентов всех мировых запасов. Но и у наших, так называемых, союзников месторождений хватает. Если они будут ныть, что отдать долги не могут, денег нет, можно взять ресурсами, которых хватает. Но по выгодной сниженной цене. Я думаю, что донес до руководства мысль, что дарить никому ничего не надо. Царьки сегодня одни, завтра другие, сейчас кричат, что идут по социалистическому пути развития, а потом быстро перекрасятся и станут капиталистами.

— А с алмазами, что? — поинтересовалась Алла. — Бывала я как-то в Африке. В районе между Анголой и ЮАР. Там очень богатые месторождения.

— Ага, — кивнул я. — На Черный континент приходится примерно шестьдесят процентов всех мировых запасов алмазов. Месторождений хватает в той же Анголе и Зимбабве. А ещё есть в Кот-д’Ивуаре, Заире, Либерии, Конго и многих других странах, но к ним труднее подобраться.

— Лягушатники, янки и сэры занервничают? — улыбнулась женщина.

— Они самые, — кивнул я. — И что самое интересное большинство месторождений ещё даже не открыты, а многие из тех, что есть, даже не разрабатываются толком. У нас есть все шансы, не только получить от местных царьков долги с процентами, но и заработать немалые деньги. В нашей стране сейчас запускаются программы модернизации промышленности, внедрения новых технологий, жилищного строительства, так что они нам понадобятся.

Три раза коротко проверещал звонок.

— Сергей Иванович пришел, — Алла встала, — доедай давай, и бумаги готовь, а я ему пока открою.

— Да я уже…

Майор ворвался в прихожую как ураган.

— Получилось сделать списки по африканским месторождениям? — с порога спросил он. — Мне Петр Иванович два раза уже о них напоминал. Не был бы он в командировке, лично бы приехал. Если получилось, нужно связаться с секретариатом Машерова и отправить ему лично со спецкурьером.

— Получилось, — кивнул я.

— Показывай, — деловито распорядился Сергей Иванович, отдавая куртку подошедшей Алле.

— Давайте в гостиную пройдем, — предложил я. — Все бумаги там….

Когда майор начал читать мои записи, его брови изумленно поползли вверх.

— Это сколько тут получается баррелей нефти можно выкачать в ещё необнаруженных месторождениях? — спросил он.

— Примерно сорок — сорок пять миллиардов, — скромно ответил я. — Только в ливийском Гадамесе на стыке с Алжиром и Тунисом — больше трех миллиардов. В том же Алжире, на востоке, недалеко от работающей нефтяной скважины в городе Хасси-Мессауд, расположенном в вилайете Уаргла находится ещё одно огромное месторождение, о котором никто не знает. Именно в серой зоне на границе с Ливией. Можно договориться с Каддафи, он возьмет месторождение под контроль, а разрабатывать и зарабатывать будем вместе.

— Знаешь, — задумчиво протянул Сергей Иванович, перелистывая закрепленные скрепкой листы. — За такую информацию дельцы из «Бритиш Петролеум» или «Шелл» душу продадут. Здесь даже не миллиарды, а триллионы долларов. И это только нефть. А там ещё информация по золоту и алмазам.

— И платине, — скромно подсказал я.

— И платине, — автоматически повторил майор и добавил: — За такие деньги можно половину земного шара вырезать и не поморщится. Пожалуй, я не буду никакого спецкурьера вызывать. Сам в Кремль съезжу и Петру Мироновичу лично в руки передам. Так мне спокойнее будет.

— И правильно сделаете, — улыбнулся я. — Пусть с Григорием Васильевичем и Петром Ивановичем обсудят, как с этим работать.

— Ладно, — майор многозначительно глянул на часы: — Сейчас девять тридцать пять. У тебя в десять тридцать совещание в Госстрое на Пушкинской. Правильно?

— Правильно. В Комитете по гражданскому и архитектурному строительству, если точнее. Специально, комнату для совещаний предоставят.

— Мы тебя привезем, проводим, а потом я в Кремль рвану, документы Петру Мироновичу передам. Он как раз до обеда на месте будет. А потом у тебя встреча, которую ты очень ждал.

— Какая встреча? — удивился я.

— Со своей девушкой, — довольно улыбнулся майор. — Мы решили организовать тебе сюрприз за хорошую работу. Ты же в курсе, штабу «Знамени» целых два этажа в бывшем ВНИИСИ выделили. Сегодня из Новоникольска целая делегация приехала. Будет празднование восьмого марта, торжественное поздравление ваших девочек, воспитанниц из детских домов. Пастухов и Ахромеев обещали заехать. Аню, как и других девочек, оргкомитет выбрал для помощи в организации праздника. Она — девушка ответственная, отказываться не стала. Так что сегодня твоя подруга в Москве. И ты, если хочешь, можешь с нею встретиться, лично свой подарок вручить. Я его специально не передал Зорину, чтобы у тебя была такая возможность. А не захочешь, ребята из охраны отвезут и вручат. Все равно она в Москве.

— Захочу, конечно, — я расплылся в широкой улыбке. — Увидеть Аню — это было бы здорово. А то я совсем в работе закопался: совещания, планерки, переговоры. Спасибо.

— Всегда, пожалуйста, — подмигнул Сергей Иванович, и достал из внутреннего кармана пиджака маленькую коробочку, отделанную черной кожей. — Держи.

— Спасибо, — я бережно принял подарок и поставил перед собой на стол. — А как же конспирация?

— С конспирацией всё в порядке, — усмехнулся Сергей Иванович. — О встрече никто ничего не знает. Кроме Зорина, разумеется. Даже Аня. Ты ведь ему доверяешь?

— Игорю Семеновичу? — ухмыльнулся я. — Как самому себе.

— Ну вот. Он скажет Ане в самый последний момент, тихонько её заберет и привезет в кафе «Лесное», недалеко от Москвы. Там есть отдельный маленький зальчик, в котором вы посидите.

— А почему именно в «Лесное»? — поинтересовался я.

— Алексей, — поморщился майор. — Не задавай такие детские вопросы. Тебе же уже Машеров все рассказал. В Москве тебя ищут американцы, и недобитки Питовранова. Ещё уголовников подключили, хорошие деньги пообещали. Фотографии с твоим лицом раздаются налево и направо. В городе тебе сильно мелькать нельзя. Домой к себе вести Аню — тоже. Чем меньше народу знает, где ты живешь — тем лучше. Кафе — идеальный вариант. Находится в удаленном месте, директор — наш человек.

— Стукач? — ухмыльнулся я.

— Какая разница, — отмахнулся Сергей Иванович. — Сказано, наш человек, этого достаточно. Зимой там почти никого нет, и есть отдельный маленький зальчик. Пройдешь туда с черного входа и посидишь со своей девушкой. Вечером военным бортом улетаешь в Ставрополь, потом в Свердловск. Мы и это хотели отменить, но Ивашутин тебе слово дал. Затем — на Кубу. Как только уедешь из столицы, начнёт реализовываться сложнейшая оперативная комбинация, чтобы направить противника на ложный след и нейтрализовать. Сейчас, когда тебя активно ищут в Москве и области, гулять по городу противопоказано. Ты хотел встретиться с подругой, мы, после долгих дискуссий, пошли тебе навстречу. Поэтому, и охрану перевели на усиленный режим, и отдаленное кафе выбрали, и подарки для твоих я сам покупал и Игорю Семеновичу передавал, чтобы ты не лишний раз не светился.

— Вот, кстати, за подарки, отдельное спасибо, — искренне поблагодарил я. — Мама в восторге. Кстати, как вы такой сервиз в комиссионке нашли?

— Очень просто, — ухмыльнулся Сергей Иванович. — Приехал в министерство торговли. Показал удостоверение, представился ординарцем Ивашутина, на проходной попросил связаться с человеком, руководящим сетью комиссионных магазинов и универмагов. Сказал, что по важному делу. Вахтер переговорил с кем-то, а потом меня прямо к замминистру провели. Очень его заинтересовало, что майору КГБ в их ведомстве нужно. Сидел такой напряженный, настороженный. Ручку постоянно крутил, пальцами по столу барабанил. Осторожно попытался выведать чего мне нужно. Кстати, надо сказать Петру Ивановичу, пусть орлы Щелокова из ОБХСС там всё как следует проверят. Уж больно нервно они на сотрудников КГБ реагируют. По моим ощущениям, гадюшник ещё тот. Но это так, к слову. В общем, сказал заму министра, что один заслуженный человек в наших органах хочет поздравить любимых женщин с праздником. С него будто воздух выпустили, расслабился, обмяк, заулыбался. Он, наверно, подумал, что Ивашутину нужно, но я его разубеждать не стал. Попросил помочь подобрать подарки согласно списку.

Особенно, какой-то необычный и экзотический набор посуды, как ты просил. Упирал на то, что команду дали, а времени целыми днями мотаться по магазинам, нет. Замминистра быстро вызвал секретаря, дал поручение. Тот сделал пару звонков и сказал подъехать в комиссионный магазин на Арбате. Там уже все приготовили. Хотели всучить бесплатно, но я настоял, чтобы всё было, как положено. Заплатил деньги, получил чеки. Ну а потом ты знаешь, отправили подарки твоей семье.

— Интересный Вы человек, Сергей Иванович. А вам не приходило в голову, что это квалифицируется как использование служебного положения? Петр Иванович будет недоволен.

— Как раз наоборот, — усмехнулся майор. — У меня приказ: решать все твои проблемы как свои. Я считай у тебя, как в сказке, золотая рыбка и няня Арина Родионовна в одном лице. Ты говоришь, чего хочешь, я исполняю. В пределах разумного, конечно.

— А чего так?

— Ивашутин дал команду, а ему лично Романов. Чтобы ты ни в чем не нуждался, любую поддержку и помощь оказывать. Знают, что ты парень с характером. Можешь что-то отчебучить. Например, неожиданно сорваться в Новоникольск к родным или на свидание. Или пропасть на несколько дней. По крайней мере, попытаться. Плавали, знаем. Ты слишком ценен для страны. Отношения портить и запирать тебя под замок не хотят. Наоборот, дают тебе шанс поработать и лично воплотить все свои замыслы и предложения. Так что лучше я все твои проблемы и вопросы решать буду. Для этого даже фонды выделили, каждый месяц на текущие расходы по пятьсот рублей выдают. Что же касается поездки в министерство. Я же не свои личные проблемы решал. И не взятку брал, правильно? Обратился с проблемой, честно заплатил деньги, получил и привез тебе заказанные подарки. Что поделать, если по-другому пока не получается? Все, конечно, меняется, но не так быстро. А времени ездить по магазинам и искать подходящие товары, сам понимаешь, у меня нет. Поэтому действовал по ситуации. Ты же в свою очередь, настоял, чтобы вернуть потраченные средства, расплатился по чекам. Петр Иванович в курсе ситуации и претензий ко мне не имеет.

— Спасибо за откровенность, — криво усмехнулся я. — С подарками ситуацию разъяснили. А что дальше? Золотая клетка до конца жизни?

— Ну почему же? — не смутился майор. — Проведем операцию, возьмем тех, кто тебя ищет, станет свободнее и спокойнее. Охрана, машина, квартира в ведомственном доме у тебя, разумеется, останутся. Ты теперь человек государственный, положение обязывает. Привыкай. Будешь работать, делать карьеру. Твои способности, энергичность, понимание ситуации нужны стране. Гулять по Москве, заходить в магазины, загорать на сочинских или крымских пляжах, поехать куда пожелаешь, сможешь спокойно. Разумеется, при соблюдении общих правил безопасности. Хотя об этом пока рано думать. Реформы, подготовка к Олимпиаде, разгребание всего накопившегося дерьма, оставшегося после Хрущева и других правителей — работы море. Ивашутин, Машеров и Романов с раннего утра до поздней ночи пашут, по всей стране ездят. И ты тоже от них не отстаешь.

— Это да, — вздохнул я. — Работы, действительно, хватает. Что самое интересное, больше воюем с бюрократами и поясняем, почему это нужно, чем занимаемся непосредственно внедрением новых технологий. Сопротивление идёт серьезное. Многие просто не могут понять, почему надо всё менять. Приходится доказывать, убеждать, объяснять.

— Привыкай, — улыбнулся майор. — Кстати, Туполев не утерпел, уже успел пожаловаться на тебя Устинову. Мол, что это за мальчишка такой наглый, в процесс работы самого крупного конструкторского бюро вмешивается. Но у Петра Ивановича всё под контролем. И с министром обороны вопрос решили. Сначала Машеров, а потом и Григорий Васильевич свое веское слово сказали.

Сперва обосновали с цифрами и фактами в руках, что небольшие беспилотники необходимы. Затем пояснили: Кирсанов выполняет личное поручение Романова и контролирует ход реформ во всех сферах. Работа в аппарате ЦК ВЛКСМ — только статус, для официальности. А на деле он отслеживает обстановку для генерального секретаря и предсовмина. Им многое в лицо не скажут. А взгляд со стороны нужен. И получение информации из первых рук тоже: кто поддерживает, кто саботирует указания Генерального секретаря и Совета министров. Он молодой, энергичный, грамотный, пахать сутками может, в теме разбирается, и всегда может продемонстрировать объективный взгляд со стороны на происходящие процессы.

У Устинова после этого вопросов не осталось. По дошедшей до нас информации, он Алексею Андреевичу лично пистон вставил, чтобы его больше перед руководством не подставлял. А вообще хочет на тебя как-нибудь посмотреть. Деда твоего хорошо знал, теперь желает и с внуком познакомиться. Но это уже после Кубы.

— Это хорошо, что пистон вставили. Надеюсь, ему было больно, — я злорадно ухмыльнулся. — Может перестанет интриговать и начнёт делом заниматься.

— Ладно, — майор снова бросил взгляд на часы. — Нам уже пора. Ты, кстати, подарок для девушки, не забудь. Сегодня восьмое марта всё-таки.

— Не забуду, — заверил я. — Ни в коем случае. Спасибо что напомнили.

— Тогда поехали, — Сергей Иванович резко встал, с грохотом отодвинув стул. — Времени осталось мало. А опаздывать тебе нельзя.

— Поехали, — согласился я. Подхватил со стола коробочку и засунул в карман брюк.