Последняя битва

8 марта. 1979 года. 14:35. Москва-Подмосковье

Я залез в машину и поерзал на заднем сиденье, устраиваясь поудобнее. За мной села Алла, оттеснив меня на середину, а с другой стороны в машину мягко скользнул Иван, громко хлопнув дверью.

— Поаккуратнее нельзя? — мрачно поинтересовался Володя. Наш борец оставался верным себе и только после того, как мы сели, убрал руку от «стечкина», лежащего между сидений.

— Извини, это по привычке, — старшина немного сконфузился. — У тестя «жулька» и дверь плохо закрывается. Он всегда просит меня посильнее хлопнуть.

— Забыли, но в следующий раз так не делай, — Володя повернул ключ зажигания и «волга» задрожала, готовясь к старту.

— Как прошло совещание в Комитете? — спросил майор, сидевший рядом с водителем.

— Нормально прошло, — весело ответил я. — Как обычно. Отдельные, не совсем сознательные личности пытались нудить: зачем нам что-то придумывать и тратить деньги? Ведь есть прекрасные типовые проекты домов. Пришлось бить их козырями. Обвинять, что они как проклятые капиталисты, только о финансах думают. А советские люди достойны высокого уровня комфорта, например, светлых, просторных квартир со всеми удобствами. Привел им пару цитат из последних выступлений Григория Васильевича. Сказал, что мы делаем страну мечты, и меняем облик городов, чтобы весь мир нам завидовал. А если посмотреть на эти серые безликие девятиэтажные коробки и хрущевки, похожие на норы, к советским людям можно испытывать только жалость. И не нужно рассказывать, что где-нибудь в Африке хижины из глины и соломы. Мы — не Африка, а страна с развитыми космическими технологиями и можем создать для своих граждан самые лучшие условия.

— И всё? Успокоились и согласились? — майор с интересом слушавший мой отсчёт, саркастично улыбнулся.

— Нет, конечно, — ухмыльнулся в ответ я. — Начали возбухать по поводу пластиковых домов, мол, при сильных низких температурах могут быть проблемы. А если об индивидуальных коттеджах говорить, постройка дешевая, а обслуживание — дорогое. Я эти аргументы предвидел и заранее подготовился. Доступ к архивам зарубежной прессы и научной литературы ещё с начала февраля у Романова выбил. Рассказал им, что на Западе дома из пластика строят с начала шестидесятых годов, и они успешно эксплуатируются без каких-либо серьезных проблем. Показал фотографии проектов француза Жана-Бенджамина Манневала, изготовленных для богатеньких толстосумов, дом Дитера Шмидта, построенного для своей семьи, ещё парочку интересных экземпляров. И добил пластиковой пятиэтажкой, построенной в Москве на Четвертом Вятском переулке в шестьдесят третьем году. Желающим предложил съездить и посмотреть собственными глазами — она до сих пор там стоит. Есть некоторые проблемы, но они все решаемы. Необходимо только желание работать над ними. Что касается дорогого обслуживания индивидуальных пластиковых коттеджей, пояснил, что преимущества целиком перекрывают недостатки. Во-первых, возводятся такие коттеджи невероятно быстро, за считанные дни, максимум, за полмесяца. Мы можем полностью обеспечить потребность большинства советских людей в жилье. Во-вторых, себестоимость, если сравнить даже с квартирой такой же площади, в четыре раза дешевле. В-третьих, предложил разобраться с коммунальными платежами. За двухкомнатную квартиру они в сумме составляют, примерно, пять-шесть рублей. Обслуживание такого коттеджа обойдется в три раза дороже. То есть пятнадцать-восемнадцать рублей. Найдется очень много семей, готовых заплатить тысячу-две рублей, чтобы получить в личное пользование и почти сразу вселиться в частный коттедж, а потом платить пятнадцать-двадцать рублей коммуналки. Как последний аргумент, один из чинушей пытался рассказать о развитии жилищного индивидуализма. Заявил, что это потворство частнособственническому инстинкту и для советских людей неприемлемо. Пришлось проводить небольшой экскурс в марксизм, и пояснять, что капитализм — это, прежде всего, частная собственность на средства производства и все вытекающие отсюда процессы. А личная собственность у советских людей обязана быть. Нам не рабы нужны, а благополучные и довольные жизнью люди. Для закрепления сказанного, опять добавил, что об этом неоднократно говорили наш генеральный секретарь Григорий Васильевич Романов, и председатель Совета министров Петр Миронович Машеров. Аргументов против больше не нашлось.

— И что решили?

— Строительству красивых домов, частных коттеджей из кирпича и пластика быть, — довольно заявил я. — Будем реализовывать концепцию товарища Гинзбурга, считавшего, что типовые проекты — путь к серости и однообразию. Строить прекрасные кооперативные и государственные многоэтажные дома с квартирами улучшенной планировки, двух-, а в некоторых случаях и трехуровневых. И что самое интересное, у Гинзбурга они спроектированы так, что жилое пространство используется рационально, то есть экономится. Плюс создается ощущение просторных помещений с высокими потолками. А ещё любой желающий сможет взять участок в пригороде или в селе и заказать строительство собственного частного дома. Хоть из кирпича, хоть из пластика. Были бы только деньги и желание. Правда, пластиковые дома пока будем возводить в средней полосе и на юге. В Сибири — только кирпичные, пока не создадим морозостойкий материал, который пройдет соответствующие испытания в экстремальных низких температурах.

— Понятно, — кивнул Сергей Иванович. — Ну что же, своё свидание ты полностью заслужил. Володя едем к «Лесному». Зорин с твоей девушкой уже выехал.

— Уже? — удивился я. — Вовремя. Удивительно, я сам до последнего момента, не знал, когда совещание закончится.

— Как только ты вышел, мне позвонили, — сообщил майор. — А я сразу связался с Зориным.

— На ходу подметки рвёте.

— На том стоим…

Кафе «Лесное» оказалось большим деревянным домом, стилизованным под усадьбу начала века. Подъехали мы к нему, свернув от окружной трассы на небольшую ровную асфальтовую дорожку, ведущую в глубину леса.

— Здесь в шестидесятых годах большие московские начальники любили отдыхать, — пояснил майор, заметив мой недоуменный взгляд. — Поохотиться, в баньке попариться, в озере поплавать. Вот и кафе для себя построили, чтобы под боком было. Даже Хрущев здесь пару раз бывал.

— Понятно, — кивнул я, — А сейчас что с ним?

— Сейчас тоже заезжают, — ответил майор. — Но зимой не очень часто. Иногда местное начальство обедает. Председатель райкома, директор совхоза, главный бухгалтер, агроном ну ещё парочка людей из местных руководителей. Летом отдыхающие из санатория поблизости наведываются. Приходят потанцевать, местных блюд отведать, кормят здесь вкусно. А зимой народу почти нет. Идеальное место для твоего свидания.

— У кафе стоит синий «москвич», четыреста восьмой, — сообщил Володя. Правая лапища водителя опустилась вниз, где лежал «стечкин».

— Спокойно, это свои, — предупредил майор и могучая пятерня водителя, обхватившая рукоять пистолета, облегченно разжалась.

Я глянул вперед и увидел синий силуэт знакомой машины. «Москвич» притулился у обочины, с противоположной стороны и немного позади от кафе.

«Аня!» Губы моментально пересохли. Сердце начало биться с утроенной силой, грозя разорвать напополам грудную клетку. В горле огромной бугристой шишкой напух ком, мешающий дышать. Я пожирал глазами «москвич», пытаясь рассмотреть в смутно виднеющихся силуэтах за запотевшими стеклами, фигурку любимой.

«Волга» притормозила, не доехав до входа в кафе метров пятнадцать. «Москвич» призывно просигналил. Из машины неторопливо вылезла знакомая плечистая фигура в толстой коричневой дубленке и черной ондатровой шапке-ушанке.

«Игорь Семенович».

Сэнсей распахнул заднюю дверь, и наружу выбралась Аня. В длинном светло-сером пальто с меховым воротником, перехваченным пояском у талии. Из-под белоснежной вязаной шапочки выбивалась задорная черная челка, на щеках играл багровый румянец, а пушистый, такой же сверкающий молочной белизной шарф, наполовину закрывал лицо, делая Николаенко похожей на таинственную восточную красавицу. Я дрогнувшей от нетерпения рукой, открыл, затем резко оттолкнул дверь и одним движением выскочил из «волги». Аня увидела меня, и зеленые глазищи радостно вспыхнули. Она рванулась вперед. Под её сапожками разлетались в разные стороны хлопья снега, а я несся навстречу, забыв обо всем. На середине пути мы встретились, я подхватил за талию раскрасневшуюся девушку, звонко чмокнул её в пухлые алые губы, поднял и радостно закружил, от избытка чувств, переполнявших душу. Аня ойкнула от неожиданности, обняла за шею, щекоча кожу нежными ворсинками варежек, и прижалась ко мне всем телом — Леша, хватит, — наконец прошептала она, — Неудобно. На нас же смотрят.

Я, тяжело дыша, опустил её на землю. Но руки с талии не убрал.

— Привет, — прошептал, не в силах оторваться от сияющих изумрудных глаз.

— Привет, — выдохнула Аня. Она смущенно покраснела, но взгляд не отвела, и спустя мгновение добавила:

— А я знала, что увижу тебя сегодня. Чувствовала.

В первую секунду я даже не нашелся с ответом. Потом выдохнул:

— С восьмым мартом тебя.

Нежно притронулся губами к порозовевшей щечке и добавил:

— Подарок вручу позже. В кафе. Договорились?

— Договорились, — с готовностью кивнула Аня. — Но это не обязательно. Можно вообще без подарка обойтись. Главное, ты со мною.

На этот раз она чуть отвела взгляд, будто испугавшись своего откровения. Белоснежное личико подруги опять окрасилось в нежно-розовый смущенный румянец.

Я не удержался и снова быстро поцеловал её в губы.

— Леша, — возмущенно вскрикнула девушка и стрельнула глазками по сторонам. — Люди же кругом.

— Пусть смотрят, — отмахнулся я. — И завидуют.

— Чему завидуют? — наивно спросила Николаенко.

— Тому, что такая красотка на свидание пришла, — довольно ухмыльнулся я. — Подожди, секунду буквально, я сейчас. Хорошо?

— Ладно, я здесь пока постою, — согласилась подруга.

Я двинулся к «москвичу». Подошел к сэнсею и протянул ладонь:

— Здравствуйте, Игорь Семенович.

— Привет, Алексей, — наставник сдерживаться не стал, и облапил меня, сжав в богатырских объятьях.

— Спасибо вам огромное, что нашли время и Аню привезли, — начал я, но Зорин отмахнулся.

— Перестань. Всё нормально.

Развернул меня обратно, подтолкнул к улыбающейся Николаенко и добавил:

— Иди уже, тебя девушка ждет. А мы ещё успеем наговориться.

— Спасибо, — еще раз повторил я, развернулся и пошел к Ане.

Выставил руку, щелкнул каблуками, и, дурачась, радостно предложил:

— Мадемуазель, не будете ли вы любезны, последовать со мною и разделить скромный стол с усталым путником, озаренным лучами вашей небесной красоты?

— С удовольствием, — ответила Аня и взялась варежкой за учтиво подставленный локоть. — Сочту за честь составить компанию столь галантному кавалеру.

Мы глянули друг на друга, не удержались и весело засмеялись.

У входа в кафе нас уже ждал майор с дородной женщиной в переднике.

— Проходьте, будь ласка, через главный вход. В кафе никого нема, — сказала тетка глубоким низким голосом.

— Хорошо, — кивнул я. — Ведите.

Зал мне очень понравился — небольшой и уютный. В середине стены в печке-камине весело потрескивают дрова. Выше щерится клыками оскаленная кабанья голова. Над арочным полукруглым входом резной охотничий герб — на фоне щита перекрещиваются ружье и копье, сверху обозначена тирольская шляпа с задорно торчащим сбоку пером.

— Это наши умельцы местные баловались. Ещё у шестидесятых годах, — пояснила женщина, уловив мой взгляд, — Хотели угодить начальству, вот и соорудили. Для антуражу.

— Понятно, — улыбнулся я.

Помог Ане снять пальто, повесил его на вешалку в углу, стащил свой пуховик и пристроил его рядом. Затем предупредительно отодвинул резной стул, давая возможность девушке сесть, и оценил обстановку.

Стол с чистой белой скатертью, по бокам красный орнамент из цветов, в духе народных мотивов. На дощатом полу, покрытым темным лаком, медвежья шкура. Тарелки уже расставлены, по бокам на квадратиках салфеток — столовые приборы. На середине стола, свеча в бронзовой чаше-подсвечнике, изображающем распустившейся цветок.

— Уютно тут у вас.

— А як же, — расцвела женщина. — Раньше велики людыны приезжали. Шашлычком, осетринкой, икоркой баловались, в озере купались, в сауне парились. Вот и сделали всё для ихнего комфорту. Рядом дачки райкомовские были и сюды регулярно заглядывали.

— А сейчас?

— А сейчас их нема, — развела руками тетка. — Дома стоят без дела. Парочку председатели райкома и совхоза заняли. Ещё один — главный агроном. А в остальные порожни. Редко молодежь приезжае, там останавливаются с разрешения председателя. Летом в основном.

— Леша, я тут за стеночкой посижу, — вступил в разговор майор, мявшийся у порога. — Не буду вам мешать.

— Хорошо, Сергей Иванович, — кивнул я.

Я уселся напротив Ани, тетка вытащила из кармана коробок спичек, и зажгла свечу. Веселый огонек заплясал в полумраке помещения, озаряя желтым светом наши лица. А дородная дама уже подхватила лежащие на тумбочке у входа папочки с меню, раздала нам и угодливо застыла с блокнотиком и ручкой, извлеченными из большого кармана передника.

— Чего изволите?

— Ань, что будешь? — спросил я, пробегаясь взглядом по строчкам блюд.

— Я? Не знаю, — растерялась зеленоглазка, рассматривая меню. — Может, просто сока закажем? У меня денег нет.

— У меня есть, — отрезал я. — И достаточно для того, чтобы тебя угостить. Выбирай, чего хочешь.

— Тогда бутерброд с колбасой и сока виноградного, — вздохнула Аня. — Хватит, пожалуй.

— Э, нет, так дело не пойдет, — возмутился я. — Ты, когда последний раз ела? Только честно.

— Утром, дома ещё, — призналась Аня и сразу торопливо добавила. — Но я не голодна.

— Понятно, придется брать дело в свои руки, — вздохнул я и впился взглядом в меню. — Значит так, уважаемая. Пока соорудите нам четыре бутерброда. Парочку с бужениной, два с красной икрой. Кувшин соку виноградного, как девушка просила. А потом шашлыка говяжьего, грамм четыреста, думаю, хватит, с соусом, естественно.

— Десерт к шашлыку? — деловито спросила тетка, черкая в блокноте.

— Давайте с зеленью. А помидоры, огурцы есть? — спросил я.

— А як же, — гордо подбоченилась тетка. — Все е. Колхозное. Прямо з теплиц привозят.

— Отлично. Ну и хлеба белого. Хватит, пожалуй.

— Спиртное? — деловито осведомилась тетка.

— Не нужно, — решительно отмел я. — Соком обойдемся. А, да ещё. Когда с шашлыком разберемся, две чашки кофе и корзиночку с эклерами принесите. И хватит, пожалуй.

Женщина спрятала блокнот в карман передника и величаво удалилась.

— Ничего себе, — Аня с интересом обозрела зал и повернулась ко мне. — Знаешь, у меня такое впечатление, что это не наяву происходит, а в каком-то сне. А ты не мой одноклассник Леша — а сказочный восточный принц, который долго прятался среди обычных людей. Потом открыл свою таинственную пещеру Аладдина, набил карманы сокровищами и перестал таиться. Или загадочный шпион, выполняющий тайную миссию по спасению мира. Колись, Шелестов, что это всё значит?

— А принц на белом коне, или без? — попробовал отшутиться и аккуратно съехать с темы я.

— Шелестов! — в голосе одноклассницы прибавилось металла. — Не дури. Что с тобой произошло? Куда ты исчезал? Кто эти люди в машине, сопровождающие тебя?

— А что говорить, Ань? — я развел руками. — Извини, хотел бы не могу. Это не моя тайна, вернее не только моя — государственная. Связан словом и обязательствами. Может, когда-то и расскажу. Сейчас не имею права.

Николаенко недоверчиво прищурилась. Минуту внимательно рассматривала меня зелеными глазищами, вздохнула и спросила:

— Помнишь, в сентябре я тебе сказала, что ты очень изменился? Держишься и ведешь себя иначе, будто не десятиклассник, а взрослый мужчина?

— Помню, — подтвердил я, и замолчал, ожидая продолжения.

— Так вот с тех пор это впечатление только усилилось, — многозначительно добавила девушка. — Сейчас в тебе от школьника почти ничего не осталось. Со стороны смотришься, как молодой, знающий себе цену парень, занимающий руководящую должность. Вопрос. Куда пропал прежний Леша?

— Просто повзрослел, — улыбнулся я. — Жизнь заставила.

— Вот так сразу? В один момент?! — девушка иронично подняла бровки. — Так не бывает.

— Сам бы не поверил, — я тяжело вздохнул. — Но в жизни ещё и не такое бывает. Точно тебе говорю. И вообще, очень прошу, давай сменим тему. Врать тебе не хочу, а правду говорить не могу. По крайней мере, сейчас, а потом видно будет.

— Хорошо, — после минутной паузы согласилась Аня. — Тогда расскажи то, что можешь. Например, что у тебя со школой? Ты её оканчивать вообще думаешь? Тихо зашел к директору вместе с какими-то взрослыми мужиками, забрал документы и исчез, даже толком не попрощавшись с нами. Между прочим, ребята на тебя за это до сих пор обижаются. Особенно Паша возмущался. Неделю успокоиться не мог, тебя ругал.

— Знаю, нехорошо получилось, — я скривился как от зубной боли. — Но по-другому никак не мог. Пойми, не я один всё решаю. Есть ещё старшие товарищи. И они, к моему огромному сожалению, настояли, чтобы забрать документы по-быстрому и сразу уехать.

— А с окончанием школы, что? — напомнила Аня. — Ты учиться продолжаешь или бросил?

— В школе уже закончил, — торжествующе улыбнулся я. — Даже аттестат получил, экстерном. Начальники у меня строгие, приходилось, и работать, и к экзаменам готовиться. Две недели дали, чтобы всё сдать. Правда, учебниками обеспечили и преподавателей нашли, чтобы помогли. У меня голова от наук голова уже пухла. По пять-шесть часов ежедневно за учебниками сидел. Экзаменовали меня заслуженные учителя, с кучей наград, грамот и медалей. Каждый индивидуально тиранил, без ограничения времени. Суровая тетка в очках с толстенными линзами, лохматый чернявый мужичок с печальным взглядом сынов Сиона, исполненным вековой мудрости. Двое даже преподами вузов были: настоящий профессор с бородкой клинышком, и англичанка, молодая, но очень уверенная в себе мадам, с холодным оценивающим взглядом. Очень старались меня завалить, но не вышло. Только по химии, очкастая тетка «трояку» влепила. Профессор по алгебре и геометрии два часа гонял, все подловить пытался, потом так увлекся, что забыл, где находится, и на институтский курс высшей математики перешел. Пытался меня поймать на решении систем методом Гаусса. Пришлось возвращать старичка на грешную землю и напоминать, что вообще-то это далеко не школьная программа. Правда, профессор вредным оказался. И с кряхтеньем мне четверку «нарисовал», якобы за какие-то неточности. Ну и по физике, чернявый, тоже погонял как следует. А когда мы с ним спорить о теореме Ферма начали, он очнулся, поморгал озадаченно, махнул рукой и поставил мне «отлично». Что ещё? Сочинение я сразу написал на «пять». Литературу и историю тоже легко сдал. А с англичанкой вообще смешно вышло. Она сперва сидела такая строгая, с надутыми щеками и поджатыми губами. А потом, даже называть меня «коллегой» начала, когда разговорились об особенностях и отличиях английского бриттов от инглиша янки. Так что с аттестатом у меня всё в порядке, уже имеется.

— Что, правда, все сдал? — удивилась Аня.

— Истинная, — я прижал руку к сердцу. — Клянусь своей седой бородой.

— У тебя её нет, — улыбнулась девушка.

— Хорошо, тогда твоей, — покорно согласился я.

— Где ты у меня увидел бороду? — в зеленых глазах Николаенко прыгали веселые бесенята.

— Так конечно, не видно, — я преувеличенно внимательно осмотрел её лицо. — Но ведь где-то она должна быть?

— Перестань, — меня шутливо ударили по руке.

— Хочешь веселую историю из жизни? — поинтересовался я.

— Хочу, — с готовностью откликнулась Аня.

— Мой знакомый учился в одном институте. Так вот у него в группе куратором был старенький профессор — Абрам Моисеевич Вайнштейн. Сопромат преподавал. Вредный старичок был. Очень не любил, когда пропускали его лекции и групповые занятия. Регулярно отмечал присутствующих, а у тех, кто не пришел, требовал справки о болезни. Иначе не пускал в аудиторию и экзамены у прогульщиков не принимал. Вот такой был принципиальный. Но зрение без очков у него было хреновое, и справки он никогда пристально не рассматривал и не читал. Мельком глядел, отмечал наличие печати и клал к себе в рабочую тетрадку. Но как-то однажды, перед занятием, ему бес в голову стукнул, посмотреть, чем там болели его студенты.

И вот заходит группа к нему в кабинет, и видит шокированного Абрама Моисеевича. Волосы у него растрепаны, очки перекошены, повисли на одной дужке, взгляд охреневший, как у повара, обнаружившего в кастрюле со свежим борщом дохлую крысу.

— То, что Гриценко — скотина и животное, это я и так знал, — ошеломленно пробормотал профессор. — Может поэтому он сразу к ветеринару обратился. Допускаю. Верю даже, что врачу Мурзиком представился. Всякое может быть. И что Матюшин — овощ безмозглый, тоже понятно. И справку с овощного магазина принес, о работе грузчиком, именно потому, что хитрожопый фрукт. Который на самом деле овощ. Но Гогишвили?! Как этому здоровенному, волосатому и усатому борцу такой диагноз поставили?! Да ещё и гинеколог?! У него же при виде женщины, чуть красивее обезьяны, ширинка раздувается как парус на ветру. Как у него может быть «нарушение менструального цикла и дисфункциональные маточные кровотечения»?! Хоть убейте, понять не могу.

Аня заразительно захохотала, откинувшись на спинку стула. На лоб девушки упала длинная челка, и она автоматически убрала её, продолжая заливаться звонким смехом. Я тоже не выдержал и хохотнул, глядя на покатывающуюся со смеху девушку.

Даже тетка, принесшая тарелки с бутербродами и стеклянный кувшин с виноградным соком довольно хихикнула, расставляя яства на столе.

— Черт, совсем о подарке забыл, — спохватился я, когда дородная работница общепита удалилась. Привстал, доставая из кармана черную коробочку. Нажал на черную металлическую кнопку. Щелкнул замочек, и коробка открылась. Торжественно протянул её Ане.

— Это тебе. С восьмым марта.

На атласной подкладке сияла холодным блеском серебряная цепочка с медальоном. В круглой рамочке сверкали, переливаясь искусно выделанными чешуйками и изогнутыми хвостами, две маленькие рыбки с прозрачными глазами-фианитами.

— У тебя же девятнадцатого марта день рождения, правильно? — уточнил я. — Значит, ты по гороскопу «Рыбы».

— Правильно, — вздохнула девушка, внимательно рассматривая украшение. — Это потрясающе красиво. Наверно, дорого стоит. Извини, но я не могу это принять.

Аня вздохнула, закрыла коробку и решительно отодвинула её в мою сторону.

— Почему? — я был обескуражен. — Тебе не нравится?

— Очень нравится, — призналась девушка. — Просто я ещё не доросла до таких роскошных подарков. Проблемы будут. Родители всю душу вытрясут с вопросами, кто подарил, откуда у него такие деньги, за что так расщедрился. Будут целыми днями действовать на нервы. Из самых лучших побуждений начнут спасать падшую доченьку. Да и мне, как-то неудобно.

— Неудобно, Ань, спать на потолке, одеяло падает, — усмехнулся я. — То, что ты перечислила, это не проблемы, а так, тьфу, чепуха на постном масле. Во-первых, украшение из серебра, а глазки у рыб — фианитовые. Оно не так уж и дорого стоит, как ты думаешь. Я могу позволить себе подарить красивый презент девушке, с которой встречаюсь. Во-вторых, очень старался подобрать тебе красивый, относительно приемлемый по цене и оригинальный подарок, такой, чтобы пришелся по душе. Людей просил, подключал для поисков ювелира. Откажешься брать — значит, все мои старания напрасны. Обижусь. В-третьих, никаких проблем с предками у тебя не будет. Сейчас всё решим.

Я встал, подошел к входу, открыл дверь. В другом конце общего зал, майор оживленно беседовал с Зориным и плотным бородатым мужиком лет пятидесяти, по-видимому, директором кафе. А за столом у стенки сидели, пили чай, и аппетитно хрумкали ватрушками Алла и Иван. Водитель, как всегда, остался в машине.

Когда дверь открылась, все повернули головы в мою сторону.

Что— то случилось? — спросил Сергей Иванович.

— Ничего, — успокоил я. — Попросите, пожалуйста, кого-то принести мне листок и ручку. Надо родителям девушки пару строк черкнуть.

— Сделаем, — солидно кивнул бородатый. — Через пару минут принесут.

— Подожди секунду, — остановил уже вставшего мужика Сергей Иванович и кивнул на дверь.

— Выйдем на секунду.

Оказавшись, на ступеньках и аккуратно прикрыв за собой дверь, настороженный майор уточнил:

— Что ты им хочешь написать?

— Только то, что подарок от меня, пусть не переживают, и разрешат любимой дочери им пользоваться.

— Информация пойдет, — нахмурился Сергей Иванович. — Это плохо.

— Я Аню попрошу передать, чтобы никому ничего не говорили. Или, наоборот, сказали, что сами медальон с цепочкой купили, чтобы слухи не распространять. А записку Аня, после прочтения, сразу уничтожит.

— Все равно рискованно, — буркнул майор. — Могут нечаянно проболтаться. Особенно мать.

— Не проболтаются, — заверил я. — Я их давно знаю. Интеллигентные и очень порядочные люди. Ко мне хорошо относятся. В крайнем случае, Аня эту записку только Дмитрию Ивановичу вручит. Он никому ни слова не скажет. Дочку поддержит и жену успокоит, если волноваться начнёт.

Майор по-прежнему стоял мрачный и смотрел куда-то вдаль, раздумывая.

— Вообще, всё укладывается в легенду. Я уехал к родственникам, родители скоро тоже переезжают. Случайно встретился с Аней в Москве, подарил цепочку с кулоном. Если не напишу записку, подарок она не возьмет. Настроение у меня будет испорчено, наше свидание — тоже.

Сергей Иванович помолчал минуту и махнул рукой.

— А, ладно, пиши. Все равно, сегодня ты улетаешь, и в Москву до самого конца операции не вернешься. На Кубе тебя искать не будут. А за девочкой и её семьей присмотрят. Я позвоню местным, чтобы проконтролировали.

Когда мы вернулись в зал, бородатый уточнил:

— Так что, ручку и бумагу нести?

— Неси, — буркнул майор….

Через три минуты я передал бумажку Ане и попросил:

— Прочти.

«Уважаемые Дмитрий Иванович и Мария Александровна. Вас беспокоит одноклассник Ани — Алексей Шелестов. Медальон и цепочку вашей дочери подарил я. Большая просьба, не предъявлять ей претензии из-за „дорогого подарка“. Он не такой уж дорогой и вообще ваша дочь достойна только самого лучшего. Потраченные на цепочку и медальон деньги мои. Заработаны честно. Разрешите мне, сделать этот презент. От чистого сердца, без каких-либо обязательств. Заранее благодарю вас за понимание и разрешение дочке оставить маленький, скромный и напоминающий обо мне подарок».

— Ты действительно работаешь? — уточнила девушка.

— Да, по комсомольской линии, — улыбнулся я. — Даже зарплату платят. Двести пятьдесят рублей в кассе, ежемесячно.

— Не знаю, — протянула Аня. — Боюсь, после такого мама все равно разволнуется. Папа точно за тебя будет, он к тебе очень хорошо относится. Мама — тоже, но она за меня больше переживает.

— Всё? Вопрос решили? — уточнил я.

Аня взяла цепочку, полюбовалась на играющие отблески огонька на тускло блестящем в полумраке медальоне, глянула на меня и кивнула:

— Решили. Спасибо огромное.

— Тебе действительно нравится?

— Да, — ответила девушка и замолчала, продолжая рассматривать подарок.

— Хочешь, я цепочку помогу надеть? — спросил я. — Посмотрим, как она будет на тебе смотреться.

— Зеркала нет, — огорченно вздохнула Аня.

— Найдем, — отмахнулся я, — На крайний случай, спросим у тетки, которая нам бутерброды принесла. У неё точно должно быть. Так что, надеть?

Аня чуть покраснела и кивнула.

Я аккуратно взял цепочку из маленькой ладошки. Развел края, переместился за спину подруги. Аккуратно отодвинул в стороны густые черные локоны, прикоснувшись подушечками пальцев к шелковистой, покрытой нежным пушком коже. Девушка напряженно окаменела. Я нагнулся, касаясь губами маленького розового ушка, и прошептал:

— Не напрягайся так, я не кусаюсь.

— А я и не напрягалась, — фыркнула Николаенко, снова становясь самой собой. — Даже не думала.

Застегнул замок, и цепочка тонкой нитью упала на белоснежную шею, переливаясь в свете свечи, холодным металлическим блеском…

Два часа пролетело незаметно. Мы отдали должное бутербродам, сочным горячим шашлыкам, свежей зелени, сочным тепличным помидорам и хрустящим ломтикам огурцов. Вспомнили былые деньки в «Знамени» и школе. Порадовались за Олю, которая в чутких руках Ани оттаивала, и всё больше становилась похожей, на обычную маленькую девочку, приветливую и добрую. Подруга планировала в будущем забрать ребенка к себе, когда закончит институт, устроится на работу и обзаведется жильем, и уже на полном серьезе называла воспитанницу «младшей сестренкой». Поговорили о музыке и литературе. Аня обожала стихи. С упоением декламировала Есенина, Блока, читала стихи Окуджавы и Визбора, часами не могла оторваться от Бернса и Байрона в переводе Маршака. Любила кино. Тридцать первого декабря и первого января, когда я сидел в доме у Ивана Дмитриевича, прошла премьера двухсерийного фильма Леонида Квинихидзе «31 июня». Аня с восторгом вспоминала эту картину: потрясающую игру Трубниковой, Еременко-младшего, пронзительный вокал Долиной и нежный проникновенный голосок Мелисенты в исполнении Анциферовой. Минута бежала за минутой, час за часом, но для нас время застыло…

Очнулись только, когда на пороге появился Сергей Иванович.

— Всё, пора закругляться, время, — постучал он пальцем по циферблату часов.

— Пусть счёт принесут, — попросил я.

Через минуту тетка положила перед нами листочек. Девять рублей две копейки. Неплохо так, для деревенского кафе. Цены почти как в ресторане.

Я достал бумажник, выудил пальцами десятку и две желтые купюры по рублю, положил на стол и сказал:

— Сдачи не надо.

Тетка проворно сгребла деньги, одарила меня насквозь фальшивой улыбкой:

— Приходьте ще.

— Обязательно, — усмехнулся я, и когда она удалилась, добавил: — Как только, так и сразу.

Когда мы уже были у входа, в кармане куртки майора неожиданно заговорила рация.

— Пятый, как слышно? Седьмой на связи.

Лицо капитана окаменело.

Он выхватил серебристый прямоугольник рации, приблизил к губам:

— Пятый на связи. Седьмой, слушаю вас.

— Сюда направляются три машины: белая «волга», красная «шестерка» и иностранная, похоже «опель». Только что повернули на трассу к кафе. Какие будут указания?