Последняя ставка

6

Когда без четверти три ночи игроки вернулись в отель «Сплендид», Хуан Франкохогар уже улетел вечерним рейсом в Лондон. Других рейсов из Бордо до десяти утра не было.

— Да черт с ними, кэп, — сказал Брайсон, — у меня здесь «Гольфстрим-II», принадлежащий банку, чтобы не связываться с аэропортом и багажом. Пошли, мы сейчас вытряхнем экипаж из постелей и сразу же махнем в Лондон. Мне просто не по себе, что вы так расстраиваетесь.

— Вы очень любезны, Джон, — сказал капитан.

Самолет был почти готов к вылету, когда они добрались до него и коротали оставшееся до вылета время за завтраком в салоне.

— Хорошая машина, — сказал капитан Хантингтон, жуя ирландский бекон с французской яичницей.

— Да, неплохая птичка. Размах крыльев — 68 футов, два реактивных двигателя Mk 511-8 фирмы «Роллс-Ройс», и в 5. 30 мы уже вылетим.

— А какова дальность полета?

— Около четырех тысяч миль. Так что мы ещё залетим в Париж, я заскочу в бар «Холидей-Инн» — там готовят чертовски хорошие гамбургеры. Как насчет ужина сегодня вечером?

— У меня сегодня очень важная встреча.

— Вы говорите так, словно у вас неприятности. А как насчет ланча?

— Годится.

— Где?

— Если вы не против, тогда — у «Тиберио» на Квин-стрит. Мне там удобнее.

— В час пятнадцать.

Капитан кивнул и признался:

— Бетси и её семья назначили мне встречу на Фарм-стрит в шесть часов вечера.

Брайсон заинтересовался:

— Как, все?

— Да они часто приезжают в последнее время. Но в семь вечера у меня ещё одна встреча — со старым врагом, капитаном второго ранга японского Императорского флота Фудзикавой.

Брови американца поползли вверх.

— Я и не знал, что вы в таком возрасте, что застали Пирл-Хабор!

— Да нет же, нет! Фудзикава и я вот уже восемь лет по переписке повторно проигрываем все сражения второй мировой войны на Тихом океане. Дома у Ивонны я держу макет театра военных действий. За все это время мы ни разу не встречались.

— У каждого свои слабости, — сказал человек, целуя свою корову, заметил Брайсон.

Им удалось отправить грузовым рейсом машину Хантингтона, и «роллс-ройс» уже ждал его на стоянке, когда они прилетели в Лондон.

Капитан вошел в дом на Чарльз-стрит, стараясь не шуметь. Наощупь он добрался до кухни, где залпом выпил стакан молока, чтобы снять нервный стресс. Когда он ставил бутылку в холодильник, включился свет. Капитан обернулся и увидел на пороге Хуана Франкохогара в пижаме и поварском колпаке.

— Ты что, спишь в нем? — спросил капитан.

— Я слишком возбужден, — ответил Хуан, — и не мог уснуть, пока вы не приедете.

— Мадмуазель в порядке? — забеспокоился капитан.

— О, да, конечно.

— Так в чем же дело?

— Я хотел бы засвидетельствовать вам свою глубокую признательность за все, что вы для меня сделали. Вы и представить себе не можете, насколько я вам благодарен. И потому я приготовил вам вот это.

— Что?

— Вы встречали в кулинарной литературе упоминание о паштете банкира Анри Эмме?

— Да, конечно.

— Вы его когда-нибудь пробовали?

— Нет.

— Паштет банкира Анри Эмме, с тех пор, как он был изобретен в 1868 году в Мартоне, департамент Сена и Луара, удалось приготовить лишь троим кулинарам. Паштет этот требует шесть с четвертью дней на приготовление и очень точного соблюдения пропорций своих тридцати двух ингредиентов. При малейшем нарушении — все пропало.

— Да, я знаю.

— Сегодня кулинаров, его приготовивших, стало четыре.

— Хуан!

— Я не только приготовил его, но и усовершенствовал двумя новыми вкусовыми мотивами, сделал его на семь процентов менее калорийным и легче перевариваемым.

— Хуан!

— Я начал делать его неделю назад — ещё до отъезда на конкурс, специально для того, чтобы выразить вам свою признательность.

Хуан подошел к кухонному шкафу. Тремя движениями он вытащил пробку из бутылки «Шато-Пальмер» 1955 года. Затем он откинул салфетку с большого блюда. Отрезав ножом три равных порции, он помедлил и отрезал четвертую.

Капитан Хантингтон сидел за кухонным столом, повязывая себе на шею салфетку. Повар поставил перед ним тарелку с порцией паштета.

— Пробуйте! — приказал он.

Капитан отпил глоток вина. Затем, пренебрегая столовым прибором, взял ломтик паштета рукой и отправил его в рот. Несколько секунд он задумчиво жевал, потом проглотил и отпил ещё глоток вина. Затем взял ещё ломтик паштета.

— Ну как?

Капитан взглянул на своего повара повлажневшими глазами.

— Тебе удалось!

— Вы заметили два новых вкусовых мотива? — не отставал Хуан.

Капитан кивнул, глубоко потрясенный. Слезы стекали по его щекам.

— Ты добавил одну чешуйку индийского перца, — сказал он, — и сок бельгийских корнишонов.

Лицо Хуана Франкохогара просияло. Капитан помрачнел.

— В тот день, когда ты подал мне величайший в мире паштет, и когда ты достиг положения среди величайших кулинаров Франции, случилось нечто ужасное.

— Что такое? Мадам здорова?

— Мадам здорова, но я проиграл тебя в кости человеку из Питтсбурга.

— А что такое Питтсбург?

Капитан поднялся из-за стола, подошел к потрясенному повару и расцеловал его в обе щеки. Говорить не было сил. Взяв блюдо с паштетом и бутылку с вином, он вышел из кухни.

На втором этаже он открыл дверь в освещенную спальню, где на необъятной постели Ивонна распростерла свою роскошную грудь поверх голубого покрывала. Она посмотрела на него, но ничего не сказала. Капитан пересек комнату и присел на край постели, как раз возле правой груди. Он протянул, не говоря ни слова, блюдо с паштетом и вино. Ивонна попробовала паштет и отпила вина из горлышка. Ее лицо переменилось.

— Неужели? Не может быть?

Он кивнул.

— Это — паштет банкира Анри Эмме, но даже больше. Хуан добавил туда два совершенно новых компонента.

— Я чувствую из них только один — индийский перец. Но где же второй?

— Сок корнишонов.

— О Господи!

— Совершенно верно.

— А почему ты плачешь?

— После конкурса мы поехали в Аркансон. Я проигрался вдрызг.

— Из-за этого ты плачешь? Ты?

— Но после этого мы с Джоном Брайсоном ещё играли в кости, и я проиграл дом на Фарм-стрит, Розенарру и виноторговую фирму.

— Болван. Ты просто болван!

— Это ещё не все. Я проиграл великого Франкохогара.

— Что-что?

— Вот именно…

— Ты хочешь сказать, что проиграл Хуана?

Он снова кивнул.

— Увы!

— Да, это уже что-то новое, Колин, — сказала Ивонна. Она говорила по-английски с неистребимым французским акцентом. — Но когда твоя распрекрасная женушка узнает, что ты сделал с домом на Фарм-стрит, Розенаррой и виноторговой фирмой, она упрячем тебя в тюрьму лет на тридцать, верно?

Только сейчас капитан, наконец, осознал, что с ним произошло. Не в частностях, а целиком.

«Брат лорда Глэндора угодил за решетку» — будут кричать заголовки на первых полосах газет. Это было очень грустно. Титул был не очень древним. Его вообще едва ли можно было считать титулом. Но он принадлежал его семье. Тюрьма могла нанести больше ущерба, чем содержание кегельбана. Титул же получил их отец, поставляя девочек сластолюбивому королю Эдуарду VII.

— Этого не должно случиться. У меня ещё есть шанс все уладить. Ты же знаешь, что Джон очень богат. Он дал мне шестьдесят дней, чтобы выкупить все обратно. Но повар нужен ему срочно.

Она положила его голову себе на грудь.

— И что же ты намерен делать? — глаза её светились любовью, — Как ты сможешь все это выкупить?

— Это можно сделать.

— Она упрячет тебя в тюрьму. Это точно. Ты не можешь рассчитывать на её деньги. Твоя любимая женушка посадит тебя, потому что у неё осталось всего-навсего тридцать миллионов.

— Гораздо больше. Но дела обстоят ещё хуже.

— Почему?

— Дядюшка Джим позвонил мне в Бордо из Белого Дома. Завтра вся семейка приедет в Лондон, чтобы встретиться со мной. Я думаю, это из-за Ватто.

— Ватто?

— Дурацкая картинка, которую Бетси повесила в Розенарре; мне как раз не хватало денег, чтобы заплатить долг в Данби-Клубе, а просить денег у жены как-то неудобно.

— Но ведь она уже заплатила за тебя больше двухсот тысяч фунтов.

— Это — совсем другое. Тогда речь не шла о Ватто.