Последняя ставка

7

Покинув встречу с Бетси, Папочкой, дядюшкой Джимом, дядюшкой Питом, Гарри и Ларри, капитан больше всего беспокоился о том, что его макет театра боевых действий не перенесен из спальни в кабинет. Он бегом пролетел от Фарм-стрит до Чарльз-стрит и пулей взлетел по лестнице.

— Ивонна! — закричал он, врываясь в спальню.

— Тебя уже сажают в тюрьму? — отозвалась она, лежа голой поверх покрывала. Ее саксофон лежал рядом.

— Да нет же, нет! Я совсем забыл за этой нервотрепкой, что через сорок шесть секунд сюда придет капитан второго ранга Фудзикава.

— Фудзикава?

— Да. Он впервые приезжает в Лондон. И у меня нет времени перетаскивать макет отсюда вниз. Боюсь, что тебе придется срочно одеться и прибраться в комнате, пока я задержу его внизу.

— Но что тебе сказали твоя жена и её семейка?

— Я тебе потом все расскажу, дорогая, когда уйдет Фудзикава.

Внизу позвонили. Капитан вылетел из комнаты, а Ивонна из постели. Капитан был уже внизу, когда Майкл открывал дверь, и встретил низкорослого симпатичного мужчину одних с ним лет.

— Какое счастье наконец встретиться с вами! — провозгласил капитан.

— О, нет! Что вы! Это я так счастлив быть приглашенным в ваш дом, что у меня дрожат ноги! — японец говорил по-английски, пожалуй, даже лучше, чем капитан.

— Проходите, — капитан провел его в кабинет, — Виски?

— Буду очень признателен!

— Садитесь, пожалуйста, Сколько времени вы пробудете в Англии? Что привело вас сюда? Как прошло ваше путешествие?

Капитан наполнил два бокала и они чокнулись.

— За Императорский флот! — провозгласил капитан.

— За флот Ее Величества! — улыбнулся японец, — В Англии я пробуду всего три дня. Семейные дела. Прекрасное путешествие.

После второго бокала Фудзикава извинился за то, что его визит в Лондон расписан по минутам, он был очень счастлив познакомиться с капитаном Хантингтоном, но сейчас ему пора спешить на новую встречу — что-то там связанное с электроникой. Может ли капитан представить себе что-либо более скучное, чем ужин, за которым будут вестись разговоры об электронике?

— Нет, — честно признался капитан.

— Вот именно, — заключил Фудзикава, вставая.

— О, Боже! Вы обязательно должны увидеть мой макет, прежде чем уйдете!

— Макет?

— А разве у вас нет такого? Значит, это мое секретное оружие. С его помощью я выиграл у вас за восемь лет на одно сражение больше.

— Что вы говорите? Я должен его увидеть!

Они поднялись наверх. Спальня была тщательно прибрана, кровать заправлена, а в центре комнаты стоял макет театра военных действий на Тихом океане размером три на девять футов. Он изображал весь Тихий океан, со всеми островами и побережьем Северной и Южной Америки, Австралии и Азии. Капитан второго ранга Фудзикава смотрел на макет с восхищением. Он подошел к нему и взял в руки модель легкого крейсера класса «Обитци», занимавшего свое место в боевом ордере главных сил японского флота.

— О Господи! — благоговейно выдохнул он. — Ведь это же мой корабль!

Капитан подтвердил.

— Я очень сожалею, что мне пришлось потопить его в сражении в Коралловом море.

— Вы были великолепны в этом сражении! Я даже не понимаю, почему получилось так много совпадений с настоящей битвой.

— Да, в морском бою бывает всякое.

— Но как великолепно вы использовали свою авиацию!

— Спасибо. Но больше всего я хотел бы быть автором вашего блистательного маневра у атолла Уэйк!

— На меня произвел неизгладимое впечатление ваш макет, и предупреждаю вас, капитан, что, приехав в Токио, закажу себе точно такой же, — японец посмотрел на часы. — Но какая жалость! Мне пора.

Они пожали друг другу руки, и капитан махал вслед, пока машина не скрылась из виду.

Ивонна окликнула его из кабинета. Он с облегчением закрыл входную дверь и поднялся к ней.

— В чем дело? — спросил он.

— Я хотела убедиться, что он ушел.

— Замечательный человек, — он обнял её за плечи и повел в спальню, где они сразу же начали раздеваться.

— Он был особенно восхищен моей тактикой в Коралловом море.

— Что ты заладил, как попугай?

— Я? Попугай?

— Можешь ты, наконец, сказать, о чем говорили с тобой жена и её родственники?

Ивонна уже совсем разделась и помогала ему расстегивать рубашку.

— Она хочет развестись. Все они этого хотят.

— Какой ужас! Ты же, конечно, не дал согласия?

— Это ещё не все. Они требуют, чтобы я отдал им дом на Фарм-стрит, Розенарру и половину виноторговой фирмы, которые, как ты уже знаешь, я успел проиграть Брайсону.

— О Боже! — вздохнула она, снимая с него штаны и подталкивая к необъятной постели.

Через полчаса капитан отвалился от Ивонны.

— Все бесполезно, дорогая, — вздохнул он.

— Надо попробовать еще, прежде чем заявлять такое, Колин, — хрипло выдохнула она, — ты бросаешь меня в состоянии натянутой струны.

Ивонна села на постели. У неё была великолепная грудь — две клубнички на идеальных молочно-белых полушариях, стоящих параллельно линии горизонта. Говорила она с сильным марсельским акцентом.

Капитан уставился в потолок. Лицо его было мрачно.

— Я, кажется, теряю все на свете, — грустно сказал он, — эта проклятая семейка отняла у меня не только жену, собственность, свободу, но и эрекцию.

— Ты был запрограммирован на все это. Как компьютер. Не волнуйся может, все ещё обойдется.

Капитан встал и завернулся в простыню, став похожим на римского патриция. Подойдя к макету ТВД, он уставился на участок Кораллового моря.

— Мне жалко жену, — сказал он, — я готов потерять все, но только не её.

— Врешь!

Он возмутился.

— Я её боготворю!

— Прекрасно! Продолжай в том же духе. Но любовь и обожание — не одно и то же. Ты можешь до посинения говорить о том, как ты её боготворишь, но любишь-то ты меня — не так ли, мон шери?

Он продолжал рассматривать макет.

— Это было великолепное сражение! Битва в Коралловом море стала первой, где авианосцы сражались против авианосцев. Капитан второго ранга Фудзикава утверждал, что американцы победили только потому, что раскрыли тайну японских секретных кодов и знали все их планы заранее. Я предложил ему переиграть заново все сражения на его условиях, причем у меня оставались только «Йорктаун» и «Лексингтон», да ещё три крейсера. Я поклялся, что победа будет за мной.

— Колин!

— Да, дорогая?

— Я не возражаю, когда ты часами говоришь со мной о своей жене. Я понимаю твои проблемы. Я ей даже сочувствую. Но ты совсем свихнулся, если считаешь, что я могу обсуждать с тобой какую-то войну, которая кончилась задолго до моего рождения.

— Но ведь это же было величайшее морское сражение! Оно положило конец японским победам на море и продемонстрировало всему миру, что авианосцы являются главным ударным оружием в морской войне!

— Я сейчас зарыдаю! Клянусь, я зарыдаю так громко, что меня услышат на Мэйфэйр!

— Да ладно тебе! — Он отошел от макета и присел на край кровати.

— Ты умная девушка во всем, кроме морских сражений. Поэтому я должен довести до твоего сведения факты. А факты таковы: я люблю свою жену. А ты мой друг.

— Но ты же меня любишь!

— Пожалуйста, дорогая…

— Все время, которое ты мог бы провести с женой, ты проводишь со мной, и ни разу не пытался провести его с другой женщиной, верно?

— Ты в этом уверена?

— Абсолютно. Женщины это чувствуют.

— Каким образом?

— Потому что ты был воспитан во Франции. Кто, кроме француза, не удовлетворится двумя женщинами одновременно? И вообще, зачем человеку больше двух женщин? Когда одна с ним с ссоре, вторая ласкова. И наоборот. Зачем нужен кто-то еще?

— Я не сторонник промискуитета, честное слово. Но не по французским мотивам.

— А почему тогда?

— Потому что мой папаша, будучи уже в годах, настолько хорошо разбирался в женщинах, что даже поставлял самые отборные экземпляры ко двору покойного Эдуарда VII. Если честно сказать, он просто эксплуатировал женщин. Я бы никогда не смог этим заниматься.

— Ты не смог бы этим заниматься, потому что не внушаешь доверия, как твой отец. Ты вообще слабовато выглядишь рядом со своим братом, лордом Глэндором…

— Никогда не напоминай мне о лорде Глэндоре! — Взорвался Колин.

Его родной брат, который мог достойно жить в Клируотер-Хаус, вместо этого содержал низкопробный кегельбан в городишке Бойс, штат Айдахо. Это вызывало у капитана настоящие физические страдания, когда он каждое Рождество получал поздравительную открытку, на которой было изображено одноэтажное строение с неоновой надписью «Кегельбан и бильярдная лорда Глэндора» — фиолетового и оранжевого цветов, а ниже — ядовито-желтым: «С подачей напитков». Это был самый нижний предел падения. Этот болван продал Клируотер-Хаус и оставил его, несчастного сироту, у миссис Гуд, пока из Канады не приехала тетушка Ивенс и не устроила его учеником к мужу своей сестры, виноторговцу.

— А когда ты последний раз спал со своей женой? — не отставала Ивонна.

— Это не имеет значения. Ты же знаешь, что у нас есть определенные разногласия по поводу денег. Я не сплю с ней потому, что она отказывается спать со мной.

— Она фригидна!

— Ха-ха!

— Разве не так? А как она по сравнению со мной?

— Ты хорошо знаешь, что я не обсуждаю эту тему.

— Конечно, нет! Ты всегда был утонченным джентльменом, верно? Но тем не менее, ты ежедневно ей изменяешь. Но это ещё не самое страшное. Ты и мне изменяешь, рассуждая здесь, как ты любишь её.

Он встал и снова подошел к макету ТВД.

— Вся моя жизнь доказывает, — гордо заявил он, — что я не могу никому изменить! Тебе это понятно?

— Нет. Объясните, мой капитан!

— Каким бы я выглядел человеком, если бы проигрывал деньги своей жены и при это не любил ее? Кем бы я сейчас был, если бы её папаша не подарил мне эту виноторговую фирму, которая позволила мне купить тебе все это? — он обвел рукой комнату.

— Ты был бы тем, кто ты есть.

— Нет!

— А в чем дело? Я люблю тебя таким, какой ты есть. Разве ты этого не знаешь?

— И кто я, по-твоему?

— Ты — большой ребенок, который играет в игрушечные кораблики на размалеванной доске. Ты — великовозрастный младенец, воображающий, что мог бы стать благородным милордом, если бы не подкачал его вульгарный братец. Ты — инфантильная личность, помешанная на всяких глупостях, вроде морских сражений, но ты — добрый и хороший человек. Именно это и удерживает тебя от окончательного падения.

— Если бы я поверил тебе, что ты действительно так обо мне думаешь, я бы бросил тебя.

Он отвернулся и начал переставлять модели кораблей. Ивонна с глазами, полными слез, взяла свой саксофон и завела необычайно печальный пассаж «Плач Люцифера» из «Ночи на Лысой Горе».