Повелительница львов

Глава 11

Пока в Йоркшире происходили все эти важнейшие события, я пыталась заручиться благорасположением шотландцев.

Шотландцы — народ очень дикий и свирепый, чья дикость и свирепость растёт по мере удаления от центров цивилизации, а таковых в этой тёмной и невежественной стране очень мало. Одеваются они престранно: мужчины в некоторых местах носят очень короткие юбки, как будто мужскому или женскому полу приличествует выставлять ноги напоказ; женщины кутаются в яркие узорчатые шали и плащи. Лица у них всех с багровым оттенком — то ли от природы, то ли от постоянно дующих в этих краях воющих холодных ветров, а самое вероятное, от янтарного цвета напитка, который они употребляют все без исключения — мужчины, женщины и дети; от этого напитка волосы встают дыбом, в животе разгорается жар, а кое-кто даже валяется в бесчувствии.

Они так же задиристы и воинственны, как ирландцы, с которыми, как считают люди сведущие, они состоят в родстве. Ирландцы ненавидят англичан, но их отделяет от нас бурное море, шотландцы же, ненавидящие англичан, отделены от нас всего несколькими холмами. Поэтому они с незапамятных времён являли собой сущее бедствие для тех моих людей, что живут на севере. Любого англичанина, переходящего через границу, они грабят и убивают, та же участь постигает и всех англичанок, с той только разницей, что предварительно их насилуют.

В дополнение ко всем этим недостаткам они говорят на каком-то совершенно непонятном языке, который не имеет себе родственных и мешает им освоить цивилизованный язык, поэтому, когда они пытаются говорить по-английски или по-французски, их очень трудно понять.

Таковы были эти дикари, в чьи руки я добровольно отдала самое себя. После нескольких дней плавания по Ирландскому морю я чувствовала себя отвратительно, вся окоченела, но едва мы высадились на берег, как нас тут же схватили, обращаясь с нами так, словно мы были, потерпевшими крушение мореплавателями, к тому же английскими мореплавателями, посланными, казалось, самой судьбой для ограбления.

Однако мы, точнее сказать я обладала скрытой силой. Я была француженкой. Как ни свирепы шотландцы, в численности они уступают своим южным соседям. Время от времени английские короли вторгались сюда во главе своих армий, чтобы подвергнуть насилиям и грабежу местных жителей. Относительно немногочисленным шотландцам, среди аристократов которых шли бесконечные клановые распри, лишь изредка удавалось успешно противостоять этим вторжениям. Они всё ещё ностальгически говорят о сражении около деревни Баннокбёрн, где их бессмертный король Роберт Брюс нанёс поражение огромной английской армии, но надо заметить, этой армией командовал бездарный английский король Эдуард II. Однако ещё более живо, с внутренним трепетом, они вспоминают нашествия Эдуарда I, отца Эдуарда II, прозванного ими Бичом шотландцев, а также поражения, нанесённые им Эдуардом III, сыном Эдуарда II и приверженцами Генри Болингброка, моего свойственника. Поэтому им всегда требовались союзники, которые могли бы помочь или, по крайней мере, отвлечь силы их врагов. Так как французы по отношению к англичанам находились примерно в таком же положении, обе нации, по крайней мере их королевские дома, подсознательно тяготели друг к другу. В надежде упрочить узы, соединяющие две семьи, сестра Якова II была выдана замуж за сына Карла VII. Связи такого рода обычно прерываются со смертью, но связующее звено всё же осталось, и тот факт, что я была английской королевой и беглянкой, как бы перечёркивался тем фактом, что я была французской принцессой и беглянкой. Это объясняет, почему меня и моих спутников тут же не убили. А я даже не была изнасилована!

И всё же мы вряд ли могли выбрать менее удачный момент, чтобы, высадившись в Шотландии, просить помощи у шотландского короля. Всего несколько месяцев назад, когда я скрывалась в Уэльсе, Яков II выступил против одного из своих мятежных аристократов и с мощнейшей армией, в вооружение которой входили даже пушки, осадил крепость Роксборо, где тот находился. Лучше бы ему этого не делать! Его бомбарды отбивали большие камни от крепостных стен, и надо же так случиться, что один из этих камней угодил в наблюдавшего за канонадой короля и убил его на месте. Бедному малому не исполнилось ещё и тридцати; он был всего на несколько месяцев моложе меня, но как венценосец успел уже прославиться своими успехами и пользовался большой популярностью. Поэтому страной, в чьей помощи я так отчаянно нуждалась, управлял мальчик, а вернее регентша — вдова короля, Мария Гельдернская[31].

Нетрудно себе представить, сколько пищи для размышлений дало мне это сообщение. Стало быть, дикие шотландские лаэрды[32] и их кланы без колебаний вручили судьбу своей страны в руки женщины, по своей национальности ещё более чуждой им, чем я — англичанам. Как сильно это отличается от поведения моих английских лордов! Или, может быть, эта Мария Гельдернская совершенно исключительная женщина? Я имела о ней довольно поверхностные сведения, но она явно уступала мне своим происхождением. Её мать, однако, была сестрой Филиппа, нынешнего герцога Бургундского, который в своё время предлагал сочетать меня браком с его сыном Карлом, графом Шароле (позднее с графом Неверским). Я не могла вновь не задуматься над причудами истории. Выйди я замуж за Карла, королева шотландцев стала бы моей родственницей.

Я поняла, что она на несколько лет моложе меня, ибо дата её рождения была не очень широко известна. Но ей вряд ли исполнилось больше пятнадцати, когда, с одобрения дяди Шарля в 1449 году вышла замуж за Якова, короля Шотландского.

Семейная жизнь этой женщины разительно отличалась от моей. Её муж был сильным, энергичным и воинственным королём, тогда как мой муж — полным ничтожеством, на чьей голове корона оказалась по чистой случайности. От своего мужа она родила четверых здоровых детей, тогда как мне пришлось искать посторонней помощи. Она потеряла своего мужа в сражении, мой же муж не имел ни достаточной смелости, ни ума, чтобы выступить с мечом в руке и победить либо умереть; она была регентшей и осуществляла высшую власть в стране, ставшей для неё второй родиной, тогда как я в своей стране оказалась беглянкой, лишённой какой бы то ни было власти. Если мы и имели в чём-либо сходство, то только в том, что обе были молоды, обе хороши собой — так мне сказали — и обе от природы воинственны. Когда летящий обломок стены поразил Якова, Мария, всегда сопровождавшая своего мужа, приняла на себя командование и довела осаду до победного завершения.

Такова была женщина, которую мне, невзирая на свои личные чувства, предстояло просить о помощи. И с каждым днём эта необходимость ощущалась всё острее. Ибо галлоуэйские шотландцы, убедившись, что я действительно королева Англии и, следовательно, меня нельзя изнасиловать и убить, сочли, что я, должно быть, очень богата и меня следует всячески обирать. Когда я объяснила им, что у меня нет ни гроша и если они не будут кормить меня и мою свиту, наша смерть окажется на их совести, они сильно помрачнели.

Однако они всё же понимали, что я могу так или иначе им пригодиться, и послали гонцов к Марии, в результате чего после Рождества, которое мы так и не отпраздновали, я получила приглашение, вернее приказ прибыть со своими людьми в аббатство Линклуден. Там мне предоставлялось убежище, и там шотландская королева собиралась дать мне аудиенцию.

Всё во мне восставало против такого пренебрежительного отношения, но у меня не было никакой другой надежды получить помощь. Мне не оставалось ничего иного, как отправиться в Линклуден вместе с принцем и небольшой свитой — Генри Сомерсетом и моим верным Джоном Комбом. Там и произошёл один из замечательнейших эпизодов в моей жизни.

В аббатстве нам предоставили удобные просторные покои; настоятель сообщил мне, что его аббатство — одна из любимых резиденций шотландской королевы. Я была рада это слышать. Мне понравились лесистые окрестности с приятном видом на отдалённое море. Я была заинтригована и озадачена словами настоятеля: неужели я приехала в Шотландию для того, чтобы встретиться со вторым Генрихом — только в женском платье?

— Её величество — женщина очень набожная? — обеспокоенно спросила я.

Он ответил не сразу, а по некотором размышлении:

— Нет ни малейшего сомнения, что её величество верит в Бога.

Приходилось быть терпеливой. Всё это время меня кормили очень сытно и вкусно, я поглощала большое количество этого замечательного шотландского напитка — виски, поэтому чувствовала себя как никогда более здоровой и бодрой. Узнав о скором прибытии королевы, я велела моим людям, прежде всего Эдуарду и Генри, нарядиться во всё лучшее, то же самое с помощью Байи сделала и я сама, хотя все мои одежды были уже ношеные.

Затем я вышла в квадратный двор аббатства и стала ожидать, королеву шотландцев. Был ранний январь, и холод стоял пронизывающий. Я испытывала такое чувство, будто вновь жестоко обманута. Но я сохраняла выдержку, а когда Мария наконец появилась, это было для меня большим сюрпризом.

Она въехала во двор на лошади, сопровождаемая вооружённым эскортом и своими фрейлинами. Должна сказать, что посадка у неё была превосходная, столь же превосходно она управляла и лошадью, и я не могла не подивиться изяществу, с которым она соскользнула с седла на поставленный для неё приступок. Изумлённая, я едва не вытаращила глаза: впечатление было такое, будто я нахожусь в присутствии северной богини.

Мария оказалась очень высокой женщиной, почти шести футов без обуви, а на этот раз она была в сапожках на каблуках. При всём том она не имела ни одной унции лишнего веса, а её телосложение отличалось пропорциональностью. Я знаю, есть люди, находящие сорокадвухдюймовый бюст чрезмерно большим, но в сочетании с плоским животом, широкими бёдрами и длинными сильными ногами такой бюст смотрится прекрасно. Разумеется, сейчас все эти достоинства были скрыты шитой золотом одеждой, столь же экстравагантной, как и всё, что было с ней связано, но я не понимала, что употребить по отношению к ней слово «чувственная» — значит ничего не сказать.

Все эти её восхитительные прелести полностью открылись мне лишь впоследствии, пока же я любовалась её лицом и волосами. Вьющиеся золотые волосы Марии ниспадали локонами за плечи. Черты лица были крупные, что вполне, соответствовало всему её телу, и при этом просто великолепные: высокий лоб свидетельствовал об уме, широко расставленные глаза — о зоркости зрения, прямой нос — о повелительном характере, широкий рот — о щедрости, а квадратный подбородок — о силе воли. Из этого описания можно сделать справедливый вывод, что я нашла шотландскую королеву весьма привлекательной.

К счастью, и она проявила подобное же восхищение.

— Ваша светлость, — воскликнула она, — да вы, оказывается, ещё красивее, чем утверждает молва!

Измученная с дороги, в запачкавшихся одеждах я выглядела далеко не лучшим образом и восприняла её слова как самый приятный комплимент. Однако моя радость немного поубавилась, когда я стала представлять королеве Марии свою свиту и заметила, с каким интересом она рассматривает Генри Сомерсета, который был ещё более красивым мужчиной, чем его отец. Однако я пожертвовала бы всем, лишь бы заручиться помощью этой женщины, могла даже, в случае надобности, пожертвовать и Генри, уступив его, как я надеялась, лишь на некоторое время.

В действительности мне пришлось пожертвовать гораздо большим, чем я предполагала; в этом я очень скоро убедилась. После очередной обильной трапезы, сопровождаемой ещё более обильными возлияниями, ибо королева шотландцев очень хорошо усвоила обычаи страны, которая стала для неё новой родиной, она заявила во всеуслышание, что мы с ней должны поговорить наедине, выяснить, каковы наши общие интересы. Я поддержала её предложение, подозревая, что мне предстоят трудные переговоры, но я не имела даже отдалённейшего понятия о том, что меня ждёт.

Королева проводила меня в свою опочивальню и отпустила всех своих служанок. Мы остались одни. В камине жарко полыхал огонь, и, пользуясь этим, она стала сбрасывать с себя одежды, одну за другой; я наблюдала за её раздеванием с изумлением, смешанным с некоторой завистью, ибо она была с избытком наделена красотой и статью, даже волос на лобке было с избытком. Раздевшись донага, она принялась сладострастно перекатываться по постели; заметив, что я с некоторым опасением наблюдаю за ней, Мария села, утонув в облаке золотых волос, и сказала, как бы оправдываясь:

— Так я разогреваюсь. Почему бы вам не последовать моему примеру, милая Мег?

Вину за всё последующее я возлагаю на виски. Естественно, я не хочу вдаваться в подробности, но, одурманенная крепким напитком, я не увидела ничего предосудительного в том, чтобы принять её предложение; катаясь нагишом перед пылающим камином, я и в самом деле разогрелась, тем более что и Мария продолжала кататься. Кровать оказалась не так уж широка, и через несколько мгновений она лежала на мне, точно была мужчиной.

В скором времени, измученная этими эротическими кувырканиями, я крепко уснула; примерно через час я проснулась с раскалывающейся от боли головой, но с чувством приятного томления во всём теле. Когда я присела на кровати и, придя в себя, стала вспоминать о происшедшем, меня вдруг охватило ужасающее чувство вины. Оглянувшись, я увидела, что моя, хозяйка сидит в кресле перед пылающим камином, во всём великолепии своей наготы, и, потягивая виски из кубка, наблюдает за мной. Увидев, что я проснулась, она спросила:

— У вас болит голова?

— Просто разламывается.

— Обычная история, если спишь днём, — согласилась она. — Однако если не спать, голова трещит ещё сильнее. — Она наполнила ещё один кубок и принесла мне — впечатляющее зрелище. — Выпейте, и вам станет лучше.

Так-то так, подумала я, но что будет, когда действие вина кончится. Но так как я была в её руках в самом буквальном смысле, я не видела другого выхода, кроме как подчиниться. Когда же я осушила кубок, всё кругом снова представилось мне в розовом свете. Она села рядом и, лаская меня, сказала:

— Нам надо поговорить.

Я не знала, что мы можем сказать друг другу, но Мария снова удивила меня.

— Вам нужны люди и деньги, — заметила она.

— Да, конечно, — ответила я, отвечая ласками на её ласки. Именно этого она; очевидно, хотела, и тут было ещё много возможностей.

— Думаю, я могла бы вам помочь, — сказала она неожиданно.

— Я была бы вам вечно признательна.

— Насколько признательна? — спросила Мария, слегка ущипнув меня в самом важном месте.

Мои глаза, всё это время закрытые, сразу открылись. Мне подумалось, что как раз в этот момент я проявляю свою благодарность, со всей возможной щедростью предоставив в полное её распоряжение своё тело. Но я сочла, что высказать эту мысль вслух — неразумно.

— Скажите мне, чего вы хотите.

— Я ищу надёжности и спокойствия.

Ещё один сюрприз. Я готова была бы поклясться, что меня держит в руках самая ненадёжная и беспокойная женщина на свете.

— Для нас обеих, — добавила Мария.

Я потёрлась носом о её шею. Удивительно, как быстро может изменяться ситуация.

— Договор о вечной дружбе между нашими народами, — пробормотала Мария и тоже потёрлась о меня носом, но, гораздо ниже, чем я. — И любовь между её правителями, которая будет закреплена женитьбой принца Уэльского на моей дочери Марии.

Так как Эдуарду только что исполнилось семь лет, а принцесса Мария была на четыре года моложе, это условие показалось мне вполне приемлемым.

— Да, конечно.

— Нам отойдут также крепости Берик, Алник и Бамборо.

Это предложение, произнесённое на уровне моего пупка, настолько меня ошеломило, что мышцы моего тела сразу напряглись и колени вздёрнулись к её голове. Подняв голову, Мария укоризненно посмотрела на меня: она не любила, чтобы её прерывали, когда она предавалась чувственным удовольствиям или занималась делами.

— Мои лорды никогда не согласятся, — сказала я.

— Дражайшая Мег, если я и помогу вам вернуть себе власть, то только для того, чтобы вы пользовались ею неограниченно. — Это предположение прозвучало весьма заманчиво. — К тому же, — продолжала она, возобновляя исследование моего тела, — если мы будем вечными союзниками, какое это имеет значение?

Вести переговоры в таких условиях оказалось весьма трудно, требовались титанические усилия, чтобы сосредоточиться. Дражайшая Мария, очевидно, имела богатый опыт в подобного рода делах; я поняла, что мои девические развлечения с Беллой — почти невинная забава. И я согласилась отдать крепости, если полностью возвращу себе власть.

— Вот и отлично, — сказала Мария. — Я знаю, что до конца жизни мы будем очень нежно любить друг друга, милая Мег. И ещё одно дело. — Она снова высасывала из меня все силы. Я с закрытыми глазами откинулась головой на подушку, потеряв всякий интерес к государственным делам. — Ваш молодой Сомерсет, — с неожиданной застенчивостью продолжила Мария, — очень красивый малый.

Мои глаза вновь широко раскрылись от удивления. Эта женщина поистине ненасытна... и всеядна. Она почувствовала необходимость в дополнительных объяснениях.

— Хорошо, — сказала она, — разумеется, он не столь красив, как вы. С другой стороны, дражайшая Мег, я бедная одинокая вдова. Но будем откровенны друг с другом, есть нечто, чего вы не можете сделать для меня. — Никогда ещё я не чувствовала себя такой беспомощной. — Ни я для вас, — великодушно добавила она. — К тому же, деля одного любовника, мы станем ещё ближе друг другу, не правда ли?

Вся следующая неделя прошла как одна непрекращающаяся оргия. Не сомневаюсь, что все знали о происходящем, но и духовенство, и слуги королевы шотландцев, казалось, воспринимали наше противоестественное поведение как вполне естественное, тогда как Генри Сомерсет чувствовал себя на седьмом небе, проводя время с двумя из трёх самых красивых, чувственных и жаждущих мужской ласки женщин в Европе, готовых поделиться всем, что имеют. Что бы ни творилось вокруг Марии, она никогда не теряла головы и не забывала о делах, поэтому в своё время я получила договор, условия которого были уже обговорены нами: он предусматривал помолвку принца Эдуарда и принцессы Марии, заключение вечного союза между Англией и Шотландией и передачу крепостей Берик, Алник и Бамборо. Войти в силу этот договор должен был сразу же после того, как я верну себе власть. Я поставила свою подпись не колеблясь, мне важно было вернуть власть, а всё остальное — дело второстепенное.

Я чувствовала себя счастливой, исключительно беззаботно проводя время, и всей душой отдыхала от пережитых испытаний и треволнений, которые выпали на мою долю в течение последних шести лет; боюсь, что я никогда так и не оставила бы аббатство Линклуден, если бы с такой же властностью, как Мария, меня не потребовали бы к себе государственные дела. Джаспер Тюдор сообщил мне о замечательной победе под Уэйкфилдом.

Сначала мы были ошеломлены, но затем почувствовали большую радость. Однако Мария выглядела не слишком довольной, ибо полученное известие означало, что у меня уже нет необходимости полагаться исключительно на её помощь. Но я всё ещё не имела никаких денежных средств и, хотя мечтала, присоединившись к своей победоносной армии, довершить уничтожение йоркистов, знала, что моим солдатам необходимо оплатить их ратный труд. Мария дала мне денег, правда не в достаточном количестве, но на великие дела денег никогда не бывает достаточно. Она также послала со мной в качестве телохранителей отряд шотландских горцев, самых необузданных людей, которых я когда-либо видела. Они ходили в юбках, обнажавших их багровые костлявые колени, не носили доспехов и были вооружены небольшими палашами-клейморами, маленькими круглыми щитами, и ещё более маленькими кинжалами-скеандху. Редко бывая трезвыми, они не слушались приказов, то и дело дрались между собой, но, невзирая на всё это, не терпели, чтобы их задевали. Я подозреваю, что королева шотландцев отдала мне этих головорезов для того, чтобы избавиться от них.

Последний долгий час перед расставанием, мы провели, катаясь в объятиях друг друга, на её постели, затем, заливаясь слезами, расстались. Я, как надеялась, отправилась, чтобы увенчать себя славой и вознести на прежнюю высоту Ланкастерский Дом.

Путешествие на юг, где, стоя лагерем, меня ожидала моя армия, заняло около недели и было сопряжено с немалыми трудностями. Дороги и погода оказались скверными, а когда шотландские горцы перешли через границу, мне лишь с большим усилием удавалось удерживать их от насилий и грабежей. И всё же моя репутация пострадала от нескольких неприятных происшествий. В Йорке, однако, меня приняли очень радостно; Клиффорд, Уилтшир и Джаспер проводили меня к городским воротам и показали на разлагающиеся головы Йорка и Солсбери, увенчанные бумажными коронами. Сознаюсь, зрелище довольно омерзительное, но принц Эдуард захлопал в ладоши, и я не решилась упрекнуть его, ибо хотела воспитать в своём сыне воинственный дух, начисто отсутствующий в его номинальном отце.

Я прибыла в Йорк 20 января и решила сразу же, пока йоркисты, как мне сообщили, всё ещё в смятении, направиться на Лондон, вызволить короля и снова обрести все наши королевские прерогативы. Мои лорды также склонялись к такому решению, однако указали, что старший сын и наследник Йорка, граф Марч, находящийся на западе, всё ещё на свободе и, судя по донесениям, собрал большую армию, чтобы отомстить за смерть отца: Этого юношу я время от времени встречала, когда он был совсем ещё ребёнком. Но я не видела его несколько лет, да и сейчас не испытывала желания видеть; хотя до меня и доходили слухи, будто он изрядно подрос, стал высоким, сильным и красивым молодым человеком, не думаю, что я заслуживаю порицаний за то, что не усмотрела в этом девятнадцатилетнем юноше, совершенно неопытным в военных делах, сколько-нибудь серьёзную угрозу моим честолюбивым устремлениям. Тем не менее, уступая советам моих лордов, я отправила часть моей армии под командованием Джаспера Тюдора, чтобы расправиться с молодым графом. Остальная часть армии продолжала двигаться на юг, ибо я хотела не только захватить Лондон, но и освободить короля, а заодно расправиться с последним сколько-нибудь значительным вождём йоркистов — Уориком, который, как явствовало из донесений моих лазутчиков, двигался на север, навстречу мне.

Более того, я узнала, что он захватил тот самый город Сент-Олбанс, где нашему делу был нанесён тяжёлый удар. Мои военачальники, само собой, составляли планы и давали рекомендации, как обойти Уорика и отрезать его от Лондона, как провести с ним переговоры... Я решила игнорировать их мнение. Я жаждала сражения.

Однако я не могла не сознавать, что не знаю ни численности армии графа, ни её расположения, и всё время, пока мы двигались на юг, это тревожило меня. Но тут неожиданно мы получили чудесное и, как оказалось, очень ценное подкрепление. К нам присоединился отряд в сто солдат, возглавляемый Джоном Греем Гроуби в сопровождении Беллы!

Целых шесть месяцев я не видела её прекрасного лица, и как богаты событиями были для меня эти шесть месяцев! Оказалось, что и на её долю выпало немало приключений. Пока я сжимала её в объятиях, она рассказала мне о некоторых из них. Пребывание в Шотландии значительно раздвинуло мои горизонты, но какую бы важную роль ни сыграла в моей жизни Мария Гельдернская, уже по одной той причине, что мы обе были королевами и в то время она имела надо мной преимущество, она никак не могла надеяться заменить милейшую Беллу в моём сердце. Белла, в свою очередь, была столь же рада оказаться в моих объятиях, возможно, даже ещё более рада, чём я, ибо всё это время имела дело исключительно с мужчинами.

Подробности, естественно, я узнала, когда мы стали делиться всем пережитым за эти шесть месяцев; в этих разговорах я, понятно, не могла не затронуть некоторых своих проблем.

— Вам нужна информация о графе Уорике, ваша светлость? — Глаза моей подруги зажглись воинственным пылом. — Я раздобуду её для вас.

— Вы? — с тревогой вскричала я.

Она рассказала мне о том, что произошло во время нашей разлуки. После поражения в Нортгемптоне она и Грей бежали домой, в поместье её матери. Там Белла и осталась, её же доблестный муж отправился узнать, что он может сделать для нашего дела. То, что Белла была одной из моих фрейлин, причём самой любимой, разумеется, знали многие. Чтобы выяснить моё местонахождение, отряды йоркистов отправились в Экслхолл, рыскали и в различных других направлениях; победители сочли нужным заглянуть и в Графтон.

Возглавлял этот отряд сам Уорик, жаждавший наложить на меня руки, и не только в фигуральном смысле. Меня там не оказалось, зато оказалась Белла. Если верить ей, а я вполне верила (не только потому, что последующее подтвердило её слова, но и потому, что было невероятно, чтобы какой-нибудь мужчина — за исключением, может быть, моего мужа, — фактически захватив Беллу в плен, не вспомнил о своей принадлежности к сильному полу), граф проявил некоторую склонность к насилию и грабежу, ища утешения в тех дивных белых полушариях, которые сейчас были прижаты к моим.

— Негодяй! — вскричала я. — И ему удалось добиться своей конечной цели?

Белла очень мило покраснела.

— Что я могла поделать, ваша светлость? Мой муж отсутствовал, мать очень стара, сыновья ещё малы... А вообще этот Уорик просто коротышка.

Это замечание не смягчило моего сердца, но я с интересом выслушала рассказ Беллы. Переспав несколько раз с прелестной девушкой, Уорик отбыл, но о том, что он не забыл доставленного ему удовольствия, свидетельствовали многочисленные презенты, полученные Беллой в последующие шесть месяцев.

Нетрудно догадаться, какие чувства испытывала Белла, её оскорблённая женственность взывала к возмездию. Она прежде всего добивалась полного падения Уорика; в этом отношении она оставалась постоянной всю свою жизнь, но так как она по-прежнему живёт и процветает, правильнее было бы сказать всю его жизнь. Для его разгрома она прилагала все усилия. Её план был прост. Уорик ещё никак не мог знать, что Грей Гроуби уже присоединился к моим войскам. Но он отлично знал, что Грей является сторонником Ланкастерского Дома. Белла не сомневалась, что если прибудет в Сент-Олбанс, якобы ища неведомо куда уехавшего мужа, то Уорик встретит её с распростёртыми объятьями и с тёплым ложем... так что у неё будет неплохая возможность выяснить численность его войск, их расположение, а также его намерения.

Я с ужасом думала о риске, которому Белла намерена себя подвергнуть. Но она с таким воодушевлением хотела сыграть роль лазутчицы, что я в конце концов согласилась, сомневаясь, однако, что Уорик и в самом деле так сильно оскорбил её женственность, как она мне поведала. Как бы там ни было, она уехала и через несколько дней вернулась, слегка растрёпанная, но ликующая. Всё произошло именно так, как она и предполагала: в течение трёх ночей граф осквернял её тело, но зато три дня она собирала необходимую информацию.

Вот что она мне рассказала. Уорика в основном поддерживают герцог Норфолк, герцог Суффолк и граф Арундейл, зато других вождей йоркистов на его стороне очень мало. У него большая армия, — по оценке Беллы, около тридцати тысяч человек, почти столько же, сколько и у меня с тех пор, как я отослала Джаспера, — но она состоит главным образом из неопытных новобранцев и почти нет артиллерии. Она также сказала мне, что Уорик отнюдь не собирается безвылазно сидеть в Сент-Олбансе, что мы так неудачно пытались сделать шесть лет назад, а услышав о нашем приближении, выведет своих солдат из города на плоское возвышение перед домами и блокирует северную дорогу, по которой я, по его предположениям, буду двигаться. Там он и даст мне сражение, если только я не отойду прочь, испугавшись кровопролития. Он до сих пор считает меня никчёмной маленькой женщиной, памятуя, с какой лёгкостью одержал верх при Нортгемптоне. Пожалуй, самым важным из всего рассказанного мне Беллой было то, что король находится в лагере Уорика.

Мои лорды, как и следовало ожидать, тут же затеяли ожесточённую перепалку, высказывая противоречивые мнения. Могу заверить, что редко собирался более оживлённый совет, куда входили бы столь знатные вельможи, справедливо гордившиеся своей голубой кровью. Вокруг меня стояли графы Эксетерский, Сомерсетский, Девонширский, Нортумберлендский и Шрусберийский, не говоря уже о лордах Клиффорде, Фицхью, Грее Коднорском, Грейстоуке, Русе, Уэллсе, Уиллоуби и Грее Гроуби, который ещё не был возведён в сан рыцаря, но уже прославился своим военным талантом. Почти все эти люди присутствовали в Уэйкфилде, что должно было внушить им уверенность в себе, но всё же явно колебались, пока я не прекратила их спор, изложив мой план.

Я тешу себя мыслью, что этот план был так же прост, как и то, что предложила Белла, и отличался такой же целеустремлённостью, как планы Цезаря, во всяком случае, оказался не менее успешным. Некоторые мои военачальники выступали за то, чтобы сразиться с Уориком на его проклятой Вересковой пустоши, другие — за обход врага. Мой неопытный, но проницательный ум не видел никакой причины, почему бы нам не выполнить оба эти манёвра одновременно, посеяв смятение во вражеских рядах. Намерение моё повергло всех в ужас, но я не слушала никаких возражений, и на другой день две трети моей армии, направившись на запад, стали обходить противника с фланга, тогда как оставшаяся треть во главе с Сомерсетом — сюда входили и свирепые шотландские горцы — двинулась прямо по дороге.

Сомерсет получил приказ двигаться как можно медленнее, тогда как я всячески торопила свои войска. Однако йоркисты, очевидно, разгадали наш замысел. Этого-то и опасались мои лорды, предполагая, что враг может вторгнуться в пространство между двумя частями армии и разбить их до отдельности. Но я знала Уорика. Он не только бездарный военачальник, обязанный своими-успехами скорее случайности, чем способностям, но к тому же имеет одну роковую слабость: боится поставить на карту всё, включая и свою жизнь, предприняв смелое нападение, если у него есть какая-то возможность добиться победы с помощью оборонительных мер. Кроме того, в его лагере находился король, который, как ни испытывала его судьба, всё же оставался единственным законным оправданием для захвата йоркистами власти. Будущий Делатель Королей опасался потерять своего туза.

Я в точности предвидела его действия во время сражения. Он не мог оставаться там, где был, ибо ему грозило нападение сразу с двух сторон; он боялся двинуться вперёд и поставить всё на одну карту, поэтому решил отступить в мнимую безопасность Сент-Олбанса. И это перед лицом грозно надвигающегося противника. Как только я увидела, что его знамёна, колыхаясь, двинулись назад, сразу поняла, что победа будет за нами. Я сделала для этого всё, что от меня зависело. Отъехала на своей лошади в сторону и сказала Клиффорду, командовавшему моей частью армии:

— Проложите мне путь к моему мужу.

Он издал громкий боевой клич: «За Маргариту!» — как восхитительно прозвучал этот клич! — и повёл армию в наступление. Сидя рядом со мной на своих лошадях, принц Эдуард и Белла наблюдали за происходящим. Мои люди сражались с большим воодушевлением. Не давая врагам времени перестроить свои ряды, они ворвались в город с севера и запада, и уже не в первый раз в решительный момент мужество изменило Уорику. После того как он обвинил меня в супружеской измене, а моего сына назвал ублюдком, он, без сомнения, хорошо знал, какая участь ожидает его, окажись он в плену. Не прошло и часа, как йоркисты во главе с командирами начали поспешное отступление; за мной приехал вооружённый отряд, чтобы эскортировать меня в город, к месту моей победы.

— Где его светлость? — спросила я, опасаясь; как бы Уорик не увёл его с собой.

— Ожидает вашу светлость, — ответил мне рослый детина. Охваченный страхом, Уорик позабыл даже, что без короля он всего-навсего мятежник, стоящий вне закона.

Когда я ехала между рядами приветствующих меня солдат, направляясь к улице Святого Петра, моё сердце переполняла гордость. Тогда-то они и стали впервые называть меня «капралом Маргарет». А почему бы и нет? Именно моя стратегия, столь восхваляемая военными историками, хотя они и не всегда приписывают мне честь её выработки, привела нас к победе.

В самом центре города меня ожидали несколько моих лордов; хотя их мечи и доспехи были обагрены кровью, лица светились ликующими улыбками победителей. Среди них был и мой муж, которого я не видела семь месяцев.

Должна признать, что выглядел он совсем неплохо, даже набрал вес от отсутствия каких-либо физических упражнений и уж во всяком случае не голодал. Должна также признать, что он не изъявил никакой особой радости при виде жены, которая так бесстрашно пришла ему на помощь. Не обрадовался он и сыну.

— Мег, — заметил он, — ваши волосы растрёпаны ветром.

— Мы одержали великую победу, сир, — сказала я, не уверенная, что он знает об этом.

— Я доволен, — ответил он, — доволен.

— Многие из ваших преданных сторонников совершили великие подвиги, сир.

— Это хорошие новости.

— Не посвятите ли вы их в рыцари?

— Охотно.

— Начиная с принца Уэльского?

Генрих посмотрел на Эдуарда достаточно благожелательно, но без какой бы то ни было любви или хотя бы нежности. Очевидно, что, пока он находился в плену, йоркисты отравляли его ум низкими инсинуациями, и в конце концов он поверил им. Но он был готов даровать моему сыну рыцарство прямо здесь, на поле сражения, что меня особенно радовало. Пока совершались необходимые приготовления, я отвела Клиффорда и Сомерсета в сторону.

— Соберите всех достойных командиров, — сказала я им. — Грядёт великое торжество. Особенно я хочу, чтобы в рыцари посвятили Грея Гроуби.

Они кивнули и послали своих сквайров, чтобы те выбрали наиболее достойных людей; Белла, которая въехала в город вместе со мной и принцем Эдуардом, радостно захлопала в ладоши. Тем временем Клиффорд обратил моё внимание на двух смутно знакомых людей, стоявших рядом с королём под стражей.

— В чём их преступление? — спросила я.

— Просто они йоркисты, которые не захотели убежать со всеми остальными, — ответил Клиффорд. — Это лорд Бонвилл и сэр Томас Кайрил.

Они опустились передо мной на колени.

— Граф Уорик поручил нам охранять его светлость во время сражения, ваша светлость, — объяснил Бонвилл. — Когда пришёл приказ покинуть город, мы хотели увести его светлость с собой, но он попросил нас остаться с ним и продолжать охранять его особу. Мы выполнили его просьбу, ваша светлость, и теперь — ваши пленники. Но мы исполняли свой долг перед королём.

К нам присоединился Генрих.

— Это хорошие люди, Мег, — объявил он. — Я обещал отпустить их на свободу.

С этими словами он направился в ближайшую церковь, без сомнения для того, чтобы вознести хвалу Всевышнему за своё спасение.

У меня не было никаких причин ненавидеть этих людей, разве что за их принадлежность к йоркистам. Я с трудом припоминаю чувства, которые тогда испытывала, ибо слишком много событий произошло и ещё должно было произойти, но я знаю, что у меня появилось даже смутное желание вознаградить эту пару, ведь они до конца защищали короля. С этой мыслью я повернулась к сыну и, всё ещё пребывая в прекрасном настроении, спросила:

— Что нам делать с этими двоими? Решай.

— Вели отрубить им головы, — без малейшего колебания ответил принц Эдуард. Я онемела, впервые осознав, как глубоко ранили наши злоключения эту юную душу. Пока я раздумывала, как мне поступить, — я только что сама объявила собравшимся лордам, что судьбу пленников решит принц, — Белла вдруг испустила отчаянный крик и без чувств упала на землю.

Я сразу же поняла, в чём дело. Выполняя моё приказание, лорды велели привести всех командиров, ещё не рыцарей, но достойных посвящения в этот сан. И среди этих доблестных солдат был Джон Грей Гроуби... но его несли на носилках, и из-под проломленного панциря струилась кровь.

Забыв о пленниках, я поспешила к нему. Кто-то находчиво выплеснул ведро воды на Беллу. Очнувшись, она сразу же присоединилась ко мне; с её сбившихся волос капала вода, хуппеланд насквозь промок, грудь тяжело вздымалась.

К этой-то груди она и прижала своего мужа, быстро став такой же окровавленной, как и он.

Я сразу поняла, что он долго не проживёт: ему нанесли несколько ударов булавой; а когда он упал на землю, по нему проскакали кони. Но я решила, что вдова Грея должна стать леди Грей, и велела отнести умирающего к королю, чтобы тот мог дважды прикоснуться к нему мечом, тем самым причислив к избранникам, возвышающимся над чернью. Это Генрих проделал с удовольствием, он всегда был на высоте, когда ему приходилось отзываться на чужую беду. Заливаясь слезами, я прижала Беллу к груди, а затем отослала сэра Джона и леди Грей, чтобы они могли провести последние часы вместе.

Меня охватило смятение. Оставив короля, я пошла посмотреть, что делает принц Эдуард. Я нашла его там же, где покинула, на главной городской площади; он наблюдал за тем, как сооружают плаху.

— Неужели эти плотники не могут заняться какой-нибудь более полезной работой? — спросила я у Клиффорда, который руководил приготовлениями.

— Они выполняют повеление принца Уэльского, ваша светлость, — ответил Клиффорд. — Бонвилл и Кайрил будут обезглавлены.

— В самом деле, сэр Джон? — резко спросила я. — Единственная их вина — в том, что они йоркисты. Но ведь они преданно охраняли короля. И он пообещал даровать им свободу.

Коснувшись моей руки, Клиффорд отвёл меня в сторону.

— Возможно, его светлость так и поступил. Но без свидетелей. А принц Уэльский перед всей нашей армией осудил их на смерть. Вполне может случиться так, что через несколько лет наши люди будут получать повеления от принца. Вы думаете, его авторитет не пострадает, если первый же его публичный приказ будет с пренебрежением отменен?

Я закусила губу. Мне, разумеется, было известно, что в душе у Клиффорда та же сталь, что и у Эдуарда. Обуреваемый жаждой мщения, он готов расправиться с любым йоркистом, который попадёт ему в руки, к тому же его ненависть усугубляется чувством вины, порождённым убийством молодого Рутленда. Однако его слова звучали ужасающе убедительно. Больше всего на свете я хотела, чтобы мой сын оказался как бы воплощением Великого. Гарри или, ещё того лучше, своего могущественного соименника Эдуарда III. Чтобы достичь подобных высот, ему придётся совершать поступки, которые могут показаться жестокими или даже отвратительными. Я никак не могла прийти к определённому решению. Прежде чем я успела это сделать, ко мне на взмыленной лошади, весь в грязи подскакал гонец; устало спешившись, он упал передо мной на колени.

— Ваша светлость, выдохнул он, — меня послал граф Пемброкский.

— Да? — проговорила я, и мне показалось, будто чья-то ледяная рука стиснула мне сердце: ясно, что этот человек привёз отнюдь не радостные новости. Мне было страшно слышать, какая участь постигла Джаспера Тюдора.

— С нашей армией случилось большое несчастье, ваша светлость, — заикаясь, проговорил гонец. — Несколько дней назад граф, сопровождаемый своим отцом, встретился с йоркистами у Мортимерова креста. Йоркистами, ваша светлость, командовал граф Марч, который, так он утверждает, видел одновременно три солнца. Вдохновляемый этим знамением, он оказался непобедим.

— Мы потерпели поражение? — спросил Клиффорд, как будто это не было уже очевидно.

— Граф Пемброкский вместе с остатками своей армии бежал. Его отец и все пленные лорды отведены в Херфорд и там обезглавлены.

— Оуэн Тюдор мёртв? — пробормотала я, думая, какой эффект произведёт известие о смерти отчима на Генриха.

— И многие другие, ваша светлость. Говорят, что граф Марч, который как наследник присвоил себе отцовский титул герцога Йоркского, объявил, что перебьёт всех знатных ланкастерцев, чтобы отомстить за смерть отца и брата в Уэйкфилде.

Я взглянула на Клиффорда, на какое-то мгновение он побледнел, но тут же разразился громким смехом.

— Этот парень собрался обезглавить нас всех? Но сперва мы подкинем ему несколько голов, чтобы ему было чем поиграть.

Теперь не было уже никакой возможности спасти пленников. Вступись я за них, утратила бы поддержку тех самых лордов, которые помогали отстаивать престол. Стоя рядом с принцем, я наблюдала, как двух злосчастных людей, чья вина состояла лишь в том, что они выполнили свой долг, подвели к плахе и обезглавили.

Примечательно, что я впервые видела, как головы отделяют от тел.

Однако у нас были более важные дела, чем казнь йоркистов. Разгорелся яростный спор: что же делать дальше? Должна открыто признать: в тот момент я отнюдь не играла главенствующую роль как обычно. Я была физически утомлена усилиями последних нескольких дней, а сокрушительный удар, который получила как раз тогда, когда считала, что одержала полную победу, породил ещё и чувство умственного утомления. Разумеется, я утешала себя мыслью, что победа йоркистов — всего лишь булавочный укол, хотя и болезненный, и справиться с этим выскочкой, молодым парнем удастся без труда. Тогда я ещё не имела представления, с каким чудовищем мне придётся иметь дело. Тем не менее меня угнетала мысль, что я не только не смогу отдохнуть, но вынуждена буду немедленно начать ещё одну военную кампанию.

Отвлекало меня от заседания военного совета и беспокойство о Белле. Как я и опасалась, Грей умер всего через несколько часов после посвящения в рыцари. Белла впала в совершеннейшее отчаяние, и я почти ничего не могла сделать, чтобы утешить её. Когда она попросила разрешения сопровождать тело мужа в Гроуби, где его должны были предать земле, я сразу же согласилась. Мы крепко обнялись, расцеловались, и тем же вечером, пообещав, что приедет ко мне в Вестминстер, как только я туда возвращусь, она уехала. Иногда кажется, что мы, смертные, строим свои замыслы лишь для того, чтобы Господь Бог в одно мгновение расстроил их. Я так никогда и не возвратилась в Вестминстер, и прошло более десяти лет, прежде чем мы увиделись с Беллой... К этому времени обстоятельства сильно изменились. Можно даже сказать, что мы с ней поменялись местами.

После отъезда Беллы я тут же легла и уснула как мёртвая. Сон хорошо освежил и мой ум, и моё тело. Я позавтракала, оделась и вместе с принцем Эдуардом отправилась к мужу. Но едва я вышла из дома, который выбрала как своё временное пристанище, как с изумлением увидела, что моя армия собирается в поход. Я, конечно, не собиралась оставаться в Сент-Олбансе, ибо намерена была идти на Лондон... но насколько я могла видеть, моя армия готовилась отправиться в противоположную сторону, на север. Я быстро разослала сквайров с повелением собрать моих военачальников, которые тут же явились.

— Объясните мне, пожалуйста, что происходит? — повелительно спросила я. — Лондон — в той стороне. Туда направился граф Уорик. Там размещается правительство. Куда же нам идти, как не на Лондон?

Генри Сомерсет покачал головой.

— Это невозможно, ваша светлость.

Я пришла в замешательство.

— Но почему?

— К этому времени Уорик, должно быть, уже успел добраться до Лондона, — объяснил Клиффорд.

Его слова усугубили моё замешательство.

— Стало быть, мы должны последовать за ним.

— Мы уже не сможем его догнать, ваша светлость, — сказал Уилтшир. — А он пользуется большой популярностью среди лондонцев. У нас недостаточно людей, чтобы сражаться с целым городом.

— С подмастерьями! — фыркнула я.

— Но с ними герцог Йоркский, — пробормотал кто-то.

— Вы, видимо, говорите о графе Марчском, — отрезала я. — Герцог Йоркский мёртв, и никто не имеет права без согласия короля присваивать себе этот титул.

— Как бы он там ни назывался, ваша светлость, — сказал Клиффорд, — он идёт в Лондон со своей армией, которая пополняется на каждом привале. Двигаясь вперёд, мы рискуем оказаться между Уориком и его лондонцами с одной стороны, и графом Марчским и его людьми с другой.

— Есть и ещё одна причина, которую мы должны учитывать, — сказал Уилтшир. — Шотландцы. Все лондонцы возьмутся за оружие, лишь бы не допустить этих разбойников в город, тем более, ваша светлость, что все помнят о вашем обещании отдать Лондон на разграбление.

В то время я, слишком разгневанная, не сумела как следует осмыслить эти слова, которые, в сущности, означали, что та речь, которую я произнесла перед нортгемптонским сражением, навсегда лишила меня шансов быть принятой в столице.

— Уж не хотите ли вы сказать, джентльмены, что одержанная нами победа бессмысленна? — спросила я полным сарказма голосом.

— Ни в коем случае, — сказал Клиффорд. — Но надо учитывать все обстоятельства. Отойдя на север, мы сможем пополнить наши силы, возможно, объединиться с графом Пемброкским и его валлийцами и, когда будете полной готовности, попытаемся разделаться с Йорком — извините, ваша светлость, с Марчем... и Уориком.

— Значит, вы оставляете им Лондон.

— Сам по себе Лондон не имеет большого значения, ваша светлость. Значение имеет король. А король снова находится с нами. В этом истинная ценность одержанной победы. Сейчас йоркисты-мятежники, с оружием в руках восставшие против своего законного повелителя. Они это скоро поймут и тогда либо разойдутся, оставив дорогу на юг открытой, либо будут стремиться к сражению, которое мы им дадим тогда и там, где и когда хотим сами.

Возможно, я отдохнула не так хорошо, как мне казалось. Я позволила себя убедить, даже не оскорбилась, что о короле говорили так, словно он некий неодушевлённый трофей, ибо именно так оно и было. Я с готовностью признала правоту моих сторонников. Мы с королём ехали впереди армии, и по обеим сторонам дороги стояли многочисленные толпы людей, собравшихся, чтобы приветствовать своего монарха. Возгласы: «Да здравствует Генрих!» перемежались возгласами: «Да здравствует капрал Маргарет», и под наше знамя стекалось множество добровольцев. К тому времени, когда мы достигли Йоркшира, под моим командованием была самая большая армия, которая когда-либо собиралась под знаменем английского короля. Даже и сама точно не знаю, сколько людей выразили готовность обнажить свой меч в защиту нашего правого дела, но по прикидочным оценкам наша армия насчитывала шестьдесят тысяч человек.

Я уже собиралась повернуть обратно на юг, когда мы получили сообщение, что граф Марчский направляется на север, готовый дать нам сражение.

Но это было ещё не всё. Этот девятнадцатилетний юноша питал честолюбивые замыслы, которые шли куда дальше, чем относительно скромные притязания его отца. Соединившись с остатками сил Уорика он вошёл в Лондон, где был радостно принят горожанами. А чего другого от них можно было ждать? Получив такую поддержку, этот полувзрослый преступник созвал парламент и на совместном заседании палаты лордов и палаты общин, поддерживавших дело йоркистов, рискнул претендовать не только на титул герцога Йоркского, но и на английскую корону.

Он выступил против нас как король Эдуард IV.