— Положи трубку! — услышал я вдруг скрипучий голос Зари Востока. Она стояла рядом и не спускала с меня расстреливающего взгляда. — Положи, говорю, трубку! — и надавила пальцем на рычаг.
— Сука! — отозвался я.
Она среагировала бурно. Выкатила жёлтые семинольские белки и принялась визжать на весь зал. Я разобрал только три слова — «женщина», «меньшинство» и «права». Не исключено, что четвёртого и не было и что остальное в поднятом ею шуме составляли вопли.
За исключением Чайковского, все обернулись на меня — и в ресторане, несмотря на истерические причитания мэтра, воцарилась предгрозовая тишина. Нагнетаемая негромким бренчаньем гитары:
Мне утонуть? Пускай — но только в винной чаше!
Я маком стать хочу, бредущим по холмам, —
Вот он качается, как пьяница горчайший,
Взгляни, Омар Хайям!
Никто на помощь к Заре Востока не спешил.
Судьба на всём скаку мне сердце растоптала,
И сердце мёртвое под стать немым камням,
Но я в душе моей кувшины влаги алой
Храню, Омар Хайям!
Наконец, за англо-русским столом загрохотал недостроенный бульдозер в очках. Отерев губы салфеткой, швырнул её на стол и направился ко мне. Заметив это, Заря Востока сразу угомонилась и отступила в сторону — что предоставило бульдозеру лучший на меня вид.
Стало совсем тихо.
Чайковский продолжал беседовать с Хайямом:
Из праха твоего все на земле кувшины.
И этот наш кувшин, как все они, из глины,
И не увял тростник — узор у горловины,
И счёта нет векам,
Как стали из него впервые пить грузины,
Омар Хайям!
Что за наваждение, подумал я, опять меня хотят бить!
Ощущение при этом было странное. Хотя развинченный бульдозер — тем более, заправленный водкой — представлял меньшую угрозу, нежели орава чёрных юнцов, защищаться мне уже не хотелось. Я устал. Мысль о Нателе, однако, вынудила меня отставить в сторону правую ступню и нацелить её в надвигавшуюся машину под самый бак с горючим, в пах, — так, чтобы искра отскочила в горючее и разорвала в щепки всю конструкцию.
И я, конечно, ударил бы — если бы машина не убрала вдруг с лица очков и не сказала мне знакомым голосом по-русски:
— Сейчас тебя, сволочь, протараню!
— Нолик! — ахнул я. — Айвазовский!
Бульдозер застопорился, забуксовал и взревел:
— Это ты?! Дорогой мой!
К изумлению Зари Востока, Нолик расцеловал меня и потащил к столу. Представлять как закадычного друга.