Повесть про чужие глаза

7. Славджа

Никто не знает, сколько в Киеве зеркал. Их, наверно, гораздо больше, чем жителей. В любом ресторане, в любом туалете, в конторах, в магазинах, в припаркованных машинах — только поищи глазами, и вот уже тебе твоё отражение, да и не одно. Юра поднимает голову, оглядывается в поисках зеркала — и первым делом видит Тараса Шевченко.

Кобзарь наполовину проклюнулся из каменной глыбы да так и застыл в сомнениях: вылезать ли ему теперь целиком или уже залезть обратно. На лице его печать тяжелого похмелья, взгляд смурной и не вполне проснувшийся. Вокруг него не видно ничего зеркалосодержащего. Магазины закрыты, машины уехали, ближайшая харчевня далеко внизу. Время вечернее, Андреевский спуск оголился и опустел: нет ни сувенирщиков, ни тусовщиков, ни туристов. Вниз по улице одиноко плетётся сутулый человечек с непропорционально длинными космами. Человечку 29 лет, он наркоман, шизофреник и социальный паразит. Образования не имеет, делать ничего не умеет, считает себя вольным художником. А живёт он на Подоле в районе синагоги, а зовут его Слава, или Славджа, или просто Слай…

Сегодня он выглядит гораздо хуже, чем обычно: то ли очень устал, то ли заболел… Да нет, ни то, ни другое — он просто наглухо убит! По его жестам заметно, что он разговаривает сам с собой — или с Великим Джа, как он это называет.

Юра догоняет Слая и говорит ему:

— Айри, Славджа!

— Айри, браза! — отвечает Слай, обнажая свои стрёмные щербатые зубы. Глаза его проскальзывают по Юре и снова стекленеют, погружаясь в хитросплетения укуренных мыслей. — А я, знаешь, иду и думаю: вот, если взять цветную портьеру… оторвать от неё кольцо… и протягивать портьеру через это кольцо… медленно-медленно… то это получится как бы весь этот мир… и это не я по нему двигаюсь… это он через меня протягивается… медленно-медленно… а я неподвижен… я зависаю в пространстве… спокойный такой… и мне только кажется… что я куда-то иду… чего-то делаю… какие-то процессы… кстати, ты хлеба купил?… не купил?… ладно, сейчас зайдём и купим… а ещё можно бананов… и вдохнуть много-много… и стать большим-большим… а потом выдыхаешь вобще всё… и делаешься маленьким-маленьким… и всё вокруг такое просторное… такое огромное… и тут опять начинается вдох… это как прилив и отлив…

Славджа гонит мастерски: монотонно, ритмично, с равномерными паузами. Речь его завораживает, но стоит только взглянуть на него — и весь гипноз пропадает бесследно. Нелепый обсос в чужих обносках, в раздолбанных кроссовках, без гроша в кармане — и сразу кажется, что он вот-вот попросит денег. И сразу хочется сунуть ему пару гривен и послать куда подальше.

Юра отворачивается от Славджи, ругает себя за вавилонские мыслишки и прикидывает, где бы сейчас найти зеркало. Автомобильные уже не катят, потому что сумерки; в кафе заходить не хочется, там на веранде пьяные гопники; следующее кафе уже закрыто, а вот фастфуд на Контрактовой вроде бы открыт, это как раз то что надо.

— Слай, подожди меня минутку, я сейчас, — говорит Юра, сворачивая к стеклянной двери общепита.

— Не ходи туда, браза, — говорит Слай. — Это факин вавилон… там развод и наебос… Джа их не любит… еда у них дрянная… тухлятина и мертвечинка…

— Я не есть, — говорит Юра. — Я только в зеркало посмотреть.

— Зачем растаману зеркало? — удивляется Слай и впервые смотрит на Юру пристально и внимательно.

— О! да ты укоренился в небе! А я иду и думаю: какой-то Юрген сегодня необычный… что-то с ним не так как раньше… а у Юргена ДРЭДЫ! Йоу, ман! пошли скорее в Африку! обкурим твои корни!