Позаботься о дочери

10

10

Я резко открываю глаза. Моргаю и оглядываюсь, пытаясь стряхнуть остатки ночного кошмара. Осознание, что я на ферме, как ведро ледяной воды мне на голову.

Место, которое я ненавидела в детстве.

Когда мать или отец тащили меня сюда, это было самое ужасное время моего детства. Обычно я пряталась под большим столом на кухне. Или в кладовке, где хранили картошку, швабры и прочий хлам. Это было самое надежное место.

Собутыльники отца никогда не стали бы туда заглядывать. Они и тряпку-то в руках наверняка никогда не держали.

Я ненавидела их пьяные крики, драки, шум, доносящийся из главной комнаты. Особенно визги и вопли женщин. В то время я была еще слишком мала, чтобы понимать, что происходит. Пьянство, наркотики, насилие над женщинами…

Когда брат стал постарше, он часто прятал меня у соседки, и тогда родители могли забыть обо мне на сутки.

Но однажды ночью я оказалась в самой гуще событий. Полиция хотела ворваться в квартиру, чтобы арестовать отца за хранение запрещенных препаратов. Тогда он схватил меня и использовал как живой щит. Когда полицейские выбили входную дверь, он вытащил обрез и приставил к моему виску.

Кости в ту ночь не было дома. В семнадцать лет он стал пропадать по ночам со своими друзьями. И никогда не говорил мне, где он был и что делал. Всегда отмахивался, что это мужские дела.

В ту ночь я думала, мое сердце разорвется от страха. Когда я услышала звук разбиваемого стекла, зажмурилась. Потом был топот, чужие голоса, крики.

«Отпусти ее. Это же твой ребенок. Ты же не хочешь навредить ей».

«Опусти оружие».

«Пошли вы на хуй, менты. Валите из моей квартиры».

«Отпусти девочку».

«Хочешь, чтобы мы застрелили тебя на глазах у твоей дочери?»

Потом были еще крики, резкий толчок, и я отлетела в сторону. Плечом больно ударилась о стену. Когда чьи-то руки подхватили меня, я уже ничего не соображала.

Какой-то чужой дядя вынес меня на улицу. И вдохнув холодного ночного воздуха, я снова начала немного различать, что происходит вокруг.

Услышала истошный крик брата. Он пытался прорваться через полицейских и добраться до меня.

«Пустите меня к ней. Это моя младшая сестра. Рита… Рита».

И тогда я закричала так громко, как только могла.

Я звала брата и пыталась вырваться из рук полицейского, удерживающего меня. Так же, как и Костя.

С той ночи я больше не видела родителей. С той ночи мне больше никогда не приходилось прятаться в кладовке. Испытывать чувство страха. Или голода.

Меня определили в детский дом. Плохо только, что с братом разделили.

Не знаю, был ли это чей-то умысел или это судьба так распорядилась, что опеку надо мной взяла семья из другого города. Это отдалило нас с Костей еще больше.

И вот я снова здесь.

Даже заставила себя пойти с Митей в дом на ужин. Он представил всем дочь. Официально. И гордо. Анна Дмитриевна.

На ферме теперь все по-другому. И свежий ремонт, и запахи другие. Чисто и светло. И, конечно, люди. Друзья моего брата. Люди создают атмосферу. Она другая. Но от призраков прошлого не так просто избавиться. Поэтому сразу после ужина, сославшись на усталость с дороги, я убежала к себе «в норку» — в комнатку с покатой крышей.

Усаживаюсь на кровати, дыша глубже, чтобы успокоить сбившееся дыхание.

Прислушиваюсь к звукам в домике.

Тихо.

Ночью я просыпалась несколько раз. Один раз от кошмара. И два раза от плача Анюты. Я все ждала, что Митя позовет меня помочь ему, но он этого не сделал.

Он не стал наглеть. И покормил дочь сам.

Но уже утро. И мне рано или поздно придется выйти из этой комнаты.

С волнением спускаюсь босиком по деревянным ступенькам и замираю от открывшегося мне зрелища. Я особо не представляла, каким будет мое первое утро здесь, под одной крышей с Митей, но точно не ожидала увидеть такое.

Митя крепко спит, растянувшись поперек разложенного дивана. На нем только одни боксеры. Он не дополз до подушки несколько сантиметров и, вероятно, просто больше не мог двигаться. Одна его рука заведена под голову вместо подушки. Второй рукой он прижимает к груди дочь. Которая спит так же крепко, как ее папочка.

Эта картина способна растопить даже самое холодное сердце и найти лазейку в самую закрытую душу. Но только не мою. К сожалению. Слишком ранена она.

Я решаю пока не будить их. Мне нужно прошмыгнуть в ванную.

Когда через несколько минут я выхожу из душевой, они все еще спят в той же позе. Только теперь рот Мити слегка приоткрыт, и он негромко похрапывает.

Делаю маленький шаг к дивану. Потом еще один.

Я не должна пялиться. Но не могу отвести глаз от его лица.

Во сне он расслаблен, ни тени дерзости и пофигистского отношения, которое бесспорно заставляет многих девушек желать стать той самой, на которую он будет смотреть преданными глазами верного щеночка.

Митя выглядит сейчас моложе. Более невинным. Уязвимым даже. Так он больше похож на того мальчика, который тусовался с моим братом.

Светлая прядь закрывает ему один глаз.

Сжимаю руки в кулаки, борясь с желанием провести по его волосам и убрать их с его лица.

О о! Не дай бог, он сейчас проснется и поймает меня с поличным. Мне лучше двигаться дальше на мини-кухню. Но перед этим…

Малышке в таком возрасте не рекомендуется спать на животе. Будет лучше, если я положу ее в кроватку.

Осторожно и очень медленно обхватываю его пальцы. Но только хочу убрать его руку в сторону, как его хватка усиливается. Митя крепче прижимает дочь к груди, его серо-зеленые глаза резко распахиваются.

— Что?.. — зловещим шепотом.

— Я просто хотела переложить ее в кроватку. Младенцам нехорошо спать на животике. Особенно без присмотра, когда ты сам крепко спишь.

— Черт… — он опускает глаза на дочь. Оглядывает сонными глазами комнату.

— Извини. Я не хотела тебя будить, — шепчу, опираясь одним коленом на диван.

— Я читал, что такая поза полезная. И ей так нравится, — нахмурившись.

— Да. Но днем, под присмотром. Для отхождения газиков это хорошая поза. И нагрузка на позвоночник так меньше, — быстро соглашаюсь, не желая порождать в нем новые комплексы и страхи. — Но ночью в таком возрасте ей лучше спать на боку.

Мы оба замолкаем, зацепившись взглядами.

В странной позе. Он почти голый лежит на диване. Я стою, нависая над ним. И читаю лекцию по младенцам.

— Почему? — хрипло.

— Что почему?

— Почему на боку?

— Ей еще и месяца нет. У нее пока слабые мышцы. Если она уткнется носиком, не сможет приподнять голову или перевернуться, — шепотом продолжаю.

Его лицо сереет.

— Вообще, это очень полезно лежать на животе у ма… у папы. И контакт кожа к коже тоже хорошо. Но тогда тебе лучше бодрствовать, — тараторю на выдохе.

Все это время Митя внимательно слушает, глядя мне в лицо. Его взгляд не опускается на мое колено, стоящее совсем рядом с его бедром. И не скользит выше по моей обнаженной ноге, так как мое летнее платье немного задралось.

Он пытается спросонья впитать информацию.

— Ты молодец, — считаю нужным добавить.

Наконец, он разжимает пальцы. Я беру Анюту и перекладываю ее в кроватку. Проверяю подгузник. Сухой.

Покормил. Переодел.

То-то Митя выглядит таким невыспавшимся.

Когда я снова поворачиваюсь к нему, он уже сидит на диване, широко расставив босые ноги на деревянном полу, уперевшись локтями в колени и обхватив голову руками.

Выглядит опустошенно.

— Мне нужно съездить в сервис.

— Сколько ты спал?

— Немного. Не знаю… сейчас бы кофе.

— Здесь есть?

— Я опустошил всю банку за три дня. И еда закончилась.

— И что ты предлагаешь? Мне тоже нужно что-то есть, пока тебя не будет.

— Можно чего-нибудь стащить у парней, — Митя откидывается со стоном на диван. Трудно представить, что он вообще сможет подняться с него.

Ясно. Кажется, мне снова придется идти в главный дом.

— Съезди после работы за продуктами. Учти, когда я голодная, могу быть очень злой.

— Прямо как Костя!

Он только что хихикнул?

— О, поверь мне! Гораздо хуже, чем Костя! — напеваю. — И… помимо нормальной еды, качественного кофе и развивающего коврика добавь в список покупок еще несколько бодиков и манеж.

— Оо! Столько трат! — новый стон.

— Презервативы явно дешевле, — язвлю.

— Я пользовался резинками, — тут же поднимает голову с дивана.

— Каждый раз?

— Да, — ворчит раздраженно.

Стараюсь не отвлекаться и не представлять, как он натягивает «резинки» на свой… уф!

— Есть много причин, почему презервативы могут оказаться ненадежными. Они могут слететь, — начинаю загибать пальцы. Вот черт! И зачем я это сказала? Теперь я представляю, как дико он должен был вколачиваться, чтобы он слетел. — Они могут порваться, смазка на масляной основе может повредить латекс, — лекторским тоном продолжаю, сохраняя бесстрастное лицо.

— Мне никогда не нужна смазка, — возмущенно.

Ухмыляюсь, хотя в глубине души я верю, что так оно и есть.

— Ну, еще вариант, презерватив просто оказался слишком большим, — парирую, желая маленько погасить его раздутое эго.

Отворачиваюсь, чтобы спрятать улыбку, и слышу за спиной фырканье.

Митя встает и босой подходит ко мне. Но я не ожидала, что так близко. Вздрагиваю, когда над моим ухом раздается его низкий рокот:

— Хочешь проверить, какой у меня размер?

Прочь покалывание по всему телу! Прочь!

— Я фельдшер, обнаженным человеческим телом меня не удивить. Я видела много даже за те полгода, что успела проработать на скорой помощи, — не поворачиваясь.

— Видеть и ощутить в себе — разные вещи.

С этим не поспоришь!

Этот и без того деликатный разговор свернул куда-то не туда.

— Кхм, еще они могут не сработать, если были проколоты кем-то намеренно.

— Что? Никто не стал бы их прокалывать!

— Ты сам их покупал?

— Да.

— И не выпускал из рук?

— Они всегда со мной.

— В кошельке? Или заднем кармане джинсов? — теперь я снова могу похвастаться самообладанием и поворачиваюсь к нему.

— Ну да, по большей части.

— Ну вот! — скрещиваю руки на груди. — Тепло твоего тела и трение могут испортить их.

Смотрит поверженно на линию горизонта в большое панорамное окно.

— Так что теперь в твоей жизни есть только одна и самая важная девушка. С твоими свиданиями, — рисую в воздухе кавычки. — придется повременить.

Он тяжело вздыхает и шлепает к кроватке. Смотрит на дочь.

Что-то шепчет ей. Как будто клятву, что все сделает для нее.

Я невольно придвигаюсь ближе, ловя ту эмоцию, которую он дает дочке. Словом. Взглядом.

— Я в душ, — бормочет, глядя на меня. — Все куплю.

— Надеюсь, это будут не одни только пиво, пельмени и сосиски.

— Йогурты и траву? — кривится. Кто-то тоже спросонья сварливый!

— Не только. Я люблю хорошо покушать. И разнообразно.

— Тебя нелегко удовлетворить?

— Да. Это так.

— Пришли мне список, что ты предпочитаешь.

Он же сейчас о предпочтениях в еде? Это неоднозначность диалогов начинает сводить меня с ума.

Митя скрывается в душевой. Через минуту выходит, держа тазик в руках.

— Сначала сгоняю в дом, принесу тебе еды, — ворчит, натягивая кроссовки, и выходит из дома. В одних боксерах. С тазиком под мышкой.

Офигенно, Рита! Офигенно ты держишься подальше от него и сексуальных подтекстов в разговоре!