Преступления за кремлевской стеной

ЧТО ПОЗВОЛЕНО ЮПИТЕРУ, НЕ ПОЗВОЛЕНО БЫКУ

Обещания генерала Коржакова вызвать политический кризис материализовались в книге «Борис Ельцин: от рассвета до заката».

Политические взлеты и падения высших военных чинов в российской истории — не новость и не случайное явление. Это, скорее, закономерность, ставшая политической традицией. Здесь действует правило — чем выше взлет, чем заметнее авторитет и влияние, тем ближе государева опала и политические задворки. Лучшее, на что можно рассчитывать в таких случаях, — «скамейка запасных игроков» или престижное место в лагере оппозиции, либо статус знаменитого пенсионера, от которого все ждут сенсационных мемуаров. Худшее — скамья подсудимых.

Пять — шесть десятилетий назад амплитуда политических качелей, взлеты и падения, высокая слава и низменный позор были уделом советских маршалов. Теперь маршалов нет и их место заняли генералы. Руцкой, Якубовский, Стерглигов, Калугин, Варенников, Макашев, Лебедь, Рохлин и. т. п. И, конечно, сколь длинным или коротким был бы этот список, в нем не обойти фигуры генерала Коржакова — главного телохранителя президента Бориса Ельцина.

Каков он, генерал Коржаков? Преданный и проданный друг? Верный слуга или зарвавшийся лакей? Или азартный игрок, однажды поставивший на «темную лошадку» и вновь затеявший рискованную игру? Ответы на эти вопросы не могут быть найдены с помощью принципа «или — или». Истину скорее обнаружит правило «и — и».

Генерал Коржаков не родился генералом. Он им стал, связав свою карьеру с политической судьбой Бориса Ельцина. Бог обделил Коржакова эффектной внешностью, не дал ему «лебединого рыка» и армейского остроумия. Всем, кроме собственного выбора Хозяина, он обязан Борису Ельцину.

На пути кремлевско-генеральской карьеры, на пути к политическому могуществу, на пути к статусу второго лица в государстве А. Коржаков был всяким. И верным слугой и преданным другом, и соратником, и телохранителем, и партнером в играх и на банкетах. Словом, все складывалось наилучшим образом и дела шли хорошо, но говоря словами Э. Берка, «повар возомнил себя творцом». Главной причиной, приведшей Коржакова к падению было то, что он уверовал в свою равность с Ельциным, стал понимать свою роль телохранителя как роль «хранителя всея Руси». Иначе говоря, в своем попечительстве Ельцину он просто зарвался. Полагая, что Б. Ельцин по доброте душевной может попасть в капкан врагов-недругов, Коржаков стал действовать вопреки воле президента, начал вести собственную самостоятельную политическую игру.

Предлагаемое вашему вниманию телеинтервью генерала Коржакова было записано для передачи «Совершенно секретно». Интервью записывалось в три этапа: Сочи — во время теннисного турнира «Большая шляпа»; на охоте в одном из хозяйств Подмосковья; и, наконец, в Москве, на квартире А. В. Коржакова, когда стало окончательно ясно: ни один из общенациональных телеканалов не решится его показать.

— Александр Васильевич, в какой семье вы выросли?

— В хорошей, в рабочей. Отец, после того как пришел с фронта, устроился на комбинат «Трехгор-ная мануфактура». Был заместителем начальника смены, потом мастером смены, так всю жизнь в этой должности и проработал. Мама 45 лет отработала у станка ткачихой. Гордилась своей профессией.

— Родители живы?

— Мама жива.

— Кем вы мечтали стать в детстве?

— Я в душе романтик, поэтому очень хотел быть летчиком. Очень. С математикой, физикой у меня проблем не было. Но однажды авторитетный человек, летчик, мне сказал, что таких высоких в авиацию не берут — они в истребители не влезают (а я уже в седьмом классе был метр восемьдесят). Для меня это было ударом. Ну а дальше… решил переквалифицироваться: книги — детективы, про КГБ, про МУР. Захотелось работать в этой области. Пошел в охрану. Дошел, как говорит Киселев, до главного охранника страны.

— Как произошло, что вы оказались в КГБ?

— Я тогда очень активно занимался спортом. За «Динамо» играл. Если бы не попал служить в Кремль, сделал бы волейбольную карьеру. Так сложилось, что нужны были спортсмены для кремлевской команды. Набирали лыжников, борцов, стрелков, меня взяли как волейболиста. И действительно, когда сделали несколько таких наборов, положение на спартакиадах улучшилось. Я служил, получил несколько знаков отличия. Предложили остаться в девятом управлении. Выбрал подразделение, которое, с моей точки зрения, больше напоминало чекистское, — негласной охраны.

— Что такое негласная охрана, в чем ее специфика?

— Это когда человек, не выделяясь из толпы, выполняет свои функции. Почти восемь лет там отработал. Потом перешел в подразделение личной охраны.

— С Барсуковым там познакомились?

— В 79-м году мы получили квартиры на «Юго-Западной». Жили в одном подъезде и познакомились.

— Официально в КГБ с какого года?

— С семидесятого.

— Андропова близко знали?

— Так сложилось, что я работал в личной охране Юрия Владимировича в последние два года его жизни. Многое видел, знаю, как вся эта кухня варилась. В том числе и когда он уже был Генеральным секретарем. Этого человека очень уважал и уважаю до сих пор.

— Было ли у вас впечатление, что он мог реформировать страну?

— Думаю, многие надеялись, что при нем будет лучше. Мне кажется, что его не очень правильно лечили. Я, конечно, не медик, но… можно было бы и разобраться.

— Вы думаете, дело в непрофессионализме врачей, его лечивших, или здесь были более глубокие, политические корни?

— Тут дело в борьбе за «близость к телу». Многие считают, что врач Андропова был далеко не самым лучшим специалистом. Но он решал все, и Юрий Владимирович доверял ему. Что оставалось — кричать? Сегодня опять все решает политика. Президента на первом этапе предвыборной кампании просто умышленно «загнали». У меня в конце апреля был с ним доверительный разговор, и он, усталый человек, сказал: «Я, наверное, этого марафона просто не выдержу». Кстати, история его болезни до последнего времени хранилась у меня. Коммунисты давали миллион долларов за этот документ, а он лежал у меня в тайнике. И лишь когда приехал американский специалист, я вернул его и снял с себя ответственность за разглашение информации, которая может повредить президенту. Так что мое вызвавшее такой фурор выступление о необходимости перенести выборы на два — три месяца, чтобы Ельцин мог поправить свое здоровье, было обоснованным. Тем более что поступила информация: определенные лица (теперь уже, думаю, всем ясно кто) вели разговоры, что им нужен такой президент, при котором они сами бы управляли. При больном человеке это делать легко. Разговоры о каком-то силовом варианте… Это опять же были выдумки тех, кто громче всех шумел. Тогда его к маю «загнали». А ведь можно было обойтись и без операции. Самое обидное, что в итоге к власти пришли люди, которых мы не выбирали. Я говорю про «регенту-ру» — слово, которое очень не нравится нашему Анатолию Борисовичу. Он, кстати, сейчас, не скрывая, везде шумит, что обязательно Коржакова посадит… Видимо, очень боятся они меня. Поэтому в ближайшее время может произойти всякое. Могут меня и арестовать по очередному навету, могут и «шлепнуть». Такая информация у меня есть.

— Александр Васильевич, почему они вас боятся?

— Боятся ведь те люди, у которых, мягко говоря, рыло в пуху. Да, мы очень многое узнали. Я выполнял указание президента сделать из службы охраны «мини-КГБ». Но чем больше мы узнавали, тем больше президент не хотел нас слушать. К сожалению, материалы мы отдали в Генеральную прокуратуру. По некоторым из них уголовные дела возбуждены. Конечно, далеко не обо всех есть информация — просто не хватало времени всех «раскрутить».

— Вы могли бы назвать конкретные фамилии?

— Я скажу об этом в другой раз. Если я не смогу об этом сказать, то скажут другие.

— Говорят, когда вы были помоложе и материальное положение было скверным, вы левачили, подрабатывая извозом на вашей автомашине.

— Скажу вам больше. Я еще и волейболом подрабатывал: играл одновременно в трех — четырех командах, и мне приплачивали — где двадцатничек, где тридцатничек. Для семьи это нормально было. Правда, если бы узнали на работе, были бы неприятности. Но у меня оклад был сто тридцать рублей, у жены — она училась в техникуме — стипендия двадцать рублей. А ведь мы молодыми были, хотелось немножко «пожить».

— Вы давно женаты?

— Давно. В этом году серебряный юбилей справили.

— Как сложилась ваша служба после смерти Андропова?

— Я работал, скажем так, на эпизодических мероприятиях. В конце 1985 года мне предложили работать с Ельциным, которого я тогда совершенно не знал, но при первой беседе он мне понравился.

— А вы ему?

— У нас первое время отношения не очень здорово складывались. Вина не моя: все та же борьба за «близость к телу». Я никогда к ней не стремился, но кому-то нравится. Им кажется: чем ближе тело, тем ближе власть. Взять Березовского хотя бы. Ведь он всегда изображал близость к моему «телу», находясь по полдня в Кремле и часами толкаясь в моей приемной.

— И какие он решал вопросы?

— Недавно один очень крупный бизнесмен сделал круглые глаза, когда узнал, что я действительно от Березовского никаких денег никогда не брал. Как же так, мол, Березовский же неоднократно брал крупнейшие суммы денег, в том числе и у него, говоря, что это для службы безопасности, и в частности для самого Коржакова. Да, в один из моих дней рождения я принял от него в подарок ружье, очень дорогое, в другой раз — фотоаппарат, тоже дорогой, около тысячи долларов. Но потом, когда он мне предложил дружить с Гусинским (перед этим три года уговаривая меня убить его), я понял, что у нас ничего не получится, и публично вернул ему все подарки, чтобы нас, ничего не связывало.

— Почему же они так круто обошлись с вами? Разве все сделанное вами не учитывается?

— Но я ведь не пошел на дружбу с ними. Я считаю, что та кучка, что находится сейчас наверху, временная. У нас уже были в истории моменты, когда приходил к власти Бирон, сейчас — Чубайс. Эти — при нем. Подождем. Ну посадит меня Чубайс на несколько месяцев, думаю, потом отпустит.

— Выход Ельцина из партии, уход со съезда — он тяжело к этому готовился, тяжело решался?

— Очень тяжело. И после этого тоже переживал.

— Он боялся мести со стороны Горбачева?

— Нет. Я думаю, он этот шаг сделал как предвыборный.

— Вы верили тогда, что он займет место Горбачева в Кремле?

— Я в это верил всегда.

— Когда началось противостояние с Горбачевым?

— Тогда же, когда почувствовала вся страна, что это пустомеля. Кроме того, Раиса Максимовна… У нас не привыкли, что жена ездит с мужем и решает какие-то вопросы. Борис Николаевич сделал ту же ошибку. Но это мое личное мнение.

— Что вы имеете в виду?

— Что жена поруководила уже страной, сейчас дочка руководит. Конечно, не сама, а другие, только через ее уши. Я думаю, все началось с поездки во Францию на 50-летие ООН, где Борис Николаевич узнал, что президентской кампанией Ширака руководила его дочь. Ему эта идея понравилась, кое-кто ее развил. Правда, забыли сказать, что дочка у Ширака уже 30 лет в политике вместе с ним и знает там все и вся. (Тут у А. В. Коржакова не сходятся концы с концами. Дело в том, что дочери Ширака еще не исполнилось и сорока лет. Если верить А. В. Коржакову, получится, что она занялась политикой в пятилетием возрасте).

У нас Танечка в это время родила второго ребенка, и мне кажется, лучше, если бы она воспитанием занималась, а не политикой. Было бы больше пользы для страны.

— Дома у Ельцина говорят о политике?

— Да. И он очень раздражается, что ему не дают дома отдохнуть.

— Его поддерживают или критикуют?

— В основном поддерживают. Но где-то и подсказывают. Знаю, что роль семейного советчика там играет Валера, муж старшей дочери Лены. Умный, приличный парень.

— Ельцин учитывает в своих решениях такие беседы за столом?

— В разные времена по-разному. Допустим, в период отчаянного противостояния между президентом и Верховным Советом в 1993 году решение о референдуме было принято по-моему за столом. Были и другие случаи.

— Вы говорите, что Чубайс сосредоточил в своих руках слишком большую власть. Но года два назад о вас говорили то же самое. Может, вы просто перепугали всех своим «мини-КГБ»?

— А вы видели, где бы я эту власть употребил?

— Да тот же эпизод с охраной группы «Мост»!

— Там прокуратура во всем разобралась. Ребятки незаконно владели оружием, удостоверениями милиционеров. У них даже был броневик, полный оружия, в том числе крупнокалиберного. Он удрал. Нам тогда просто недоставало техники, и мы не смогли его задержать. А Сатаров и Батурин на следующий день ввели президента в заблуждение, убедив его, что все банкиры из-за нас перепугались и стали переводить свои миллионы за границу. Просто обманули его, что бывало, кстати говоря, частенько. И уговорили президента сделать обращение, что он со своей службой безопасности разберется. Обращение-то было. Правда, Борис Николаевич его в глаза не видел. Он просто дал согласие: мол, ладно, пишите что хотите.

— Почему же вы все-таки пошли на столь непопулярную акцию, это же вам ничего не дало?

— Я так не считаю. Это был, если хотите, акт мести. Накануне днем на моих людей напали сотрудники ФСБ, которых по указанию Гусинского прислал Севастьянов (он сейчас руководит кадрами в администрации президента, правая рука Чубайса). То есть банкир Гусинский звонит фээсбэшнику Севастьянову и жалуется, что за ним слежка, надо бы за это проучить. Потом налетают эти ребята и применяют оружие. Одному моему парню, лейтенанту, пробили рукояткой пистолета голову. Когда я доложил обо всем президенту, он велел немедленно подготовить указ о снятии Севастьянова за сталкивание спецслужб. Выполнение под козырек приказа банкира — это, я думаю, дает основания прокуратуре рассмотреть вопрос всесторонне, а не только в отношении положенных на землю охранников «Моста». А с моей стороны надо было показать ребятам, что к чему…

— У вас в руках была огромная власть…

— Это ваше мнение. По указу президента служба охраны должна была насчитывать полторы тысячи человек. У меня состояло в ней около девятисот, то есть она была неполная. Это Вощанов написал, что у меня 40 тысяч, что авиация есть своя, полки штурмовиков стоят. Федоров говорит, что 12 тысяч… В указе президента четко написано, сколько я мог иметь. Между прочим, когда поднимался в Думе вопрос о финансировании службы безопасности, к нам было меньше всего вопросов — они не ожидали такой маленькой цифры.

— Когда осенью 1987 года Ельцина сняли и казалось, что он уже не поднимается, Борис Николаевич сильно переживал?

— Сильно — это слишком мягко сказано. Он тогда был раздавлен. Поднимался очень медленно, но уверенно. И мы все ему в этом помогали.

— Почему Горбачев не добил его политически, как это бывало во времена брежневские или андроповские? Тогда бы его отправили послом куда-нибудь на Кубу и полностью ликвидировали бы его связь со страной. Он недооценил Ельцина, как вы думаете?

— И этот фактор тоже сыграл свою роль. Но не только.

— Вы тогда оказались изгнанным из КГБ, сейчас вы изгнаны из Кремля. Когда было потяжелее?

— Тогда. Ведь я был, будем так говорить, уволен ни за что. А сейчас я знаю причину. Тем более что «разоблачения» федоровские еще будут продолжаться. Завтра он скажет, что я готовил покушение на Черномырдина или готовился убить Чубайса. Много можно придумать и выдать в эфир. Хотя Федорова мне, честно говоря, жалко. Его же душат, его заставляют. Он больной человек. Напугали мужика, долгов у него полно. За это в него и стреляли. Он сломлен сейчас. Его используют. Я ему могу сказать: пусть он не боится Коржакова. У меня слишком много врагов, но я человек достаточно добрый… Работает простая идея Березовского — Чубайса: навалить на Коржакова побольше, чтобы взять под стражу, иначе, мол, он сбежит за границу со своими сорока миллионами долларов. А что такое сорок миллионов? Это двести миллиардов рублей. То есть вагон денег. Как я мог просить Федорова привезти мне вагон наличными?! Куда мне его разгружать-то?

— В 87-м году была реальная возможность покушений на Ельцина?

— Такая возможность была всегда. Но реально, кроме «падения с моста», ничего не случилось. Что случилось в первой фазе этого происшествия, знает только президент. Я свидетель лишь второй фазы, когда он был синим, полумертвым. Ему пришлось оказывать первую медицинскую помощь. Но мы всегда были готовы к чрезвычайным происшествиям и даже обговаривали, как себя вести в таких ситуациях. Я учил его, как отбиваться. Я тогда и сам кое-что мог. Сейчас, конечно, не то, ослаб. Работа была на износ, так что одним теннисом здоровье не поправишь…

В 87-м я охранял Ельцина один. Помочь на митингах я приглашал ребят из кооператива «Пластик-центр». Не для охраны, а просто для поддержания порядка. Оружия почти ни у кого не было. У меня в машине была дубинка и нож десантный, я его из Афганистана привез. Еще ракетница была охотничья.

— Вы были крупной политической фигурой — давайте реально смотреть на вещи. Неужели для вас не было унизительным, выходя из машины, открывать президенту дверь?

— У нас сложилось так. Царь выходил из кареты — ему дверь открывал адъютант. Чином он был обязательно не ниже генерала. Сейчас президент при нашем российском менталитете тот же царь. Нет, меня это не унижало.

— К вам он обращается на «вы» или на «ты»?

— Только на «вы». В первый год президент иногда называл меня Александром, без Васильевича, но тоже на «вы». А потом только Александром Васильевичем. Видимо, потому, что сам надавал мне должностей и званий. Он всех и всегда называет по имени-отчеству и на «вы», кроме членов своей семьи, конечно.

— Когда вас стали приглашать за семейный стол? Сразу же или постепенно такие отношения сложились?

— В 86-м мы были на отдыхе, я только полгода работал с президентом. Случилось какое-то торжество семейное, чьи-то именины. И меня пригласили. Моя жена Ирина тоже бывала в гостях у Ельциных. Приходили и они к нам. Когда Борис Николаевич впервые увидел мою супругу (кажется, в 89-м или в 90-м), он сказал: «Теперь я понял, почему Александр Васильевич всегда так торопится домой с работы».

— Вам-то ваша работа нравилась, а вот Ирине, наверное, нет, потому что она вас мало видела за последние десять лет?

— Может, поэтому у нас такие хорошие отношения.

— Скажите, Ельцин как личность сильно изменился с тех пор, как вы с ним познакомились?

— Конечно. К сожалению, не в лучшую сторону. Это видно невооруженным глазом каждому.

— Александр Васильевич, почему Ельцин отмахивался от вашей информации о коррупции в высших эшелонах власти?

— Спросите у него. Мне это было обидно, потому что получалось: работали впустую.

— Сейчас ваша служба развалена?

— Да. И когда говорят, что это не так, это наглая ложь. У службы опять статус, как при Горбачеве, то есть опять может приехать большой начальник и снять' охрану президента. И те должны по уставу подчиниться.

— Контрразведкой ваша служба занималась?

— Разумеется.

— В высшем руководстве есть лобби? Люди, представляющие интересы иностранных государств?

— Конечно.

— А об этом вы сообщали?

— Да, но реакции не последовало.

— Ваша судьба может стать непредсказуемой. Как вы считаете, президент сдаст вас, если встанет вопрос об аресте?

— А его и спрашивать не будут. Неужели это непонятно! Они уже многое делают не спрашивая. Гусинский прямо говорил Барсукову: если нас этот президент не будет поддерживать, поставим своего. Михаил Иванович это может подтвердить.

— Меня интересует работа предвыборного штаба, который возглавил Сосковец, его вклад в победу президента.

— Эта команда сделала намного больше, чем другой штаб. Просто те воспользовались результатами работы команды Сосковца. Например, просто вешали лапшу на уши, что артисты — идея Лисовского. Ничего подобного. В основном артисты ездили со стороны штаба Сосковца. Хотя бы взять группу «Арс». И Лещенко, и Пугачева, и Киркоров, и Винокур…

— История с полумиллионом долларов, которые были задержаны вместе с Лисовским и Евстафьевым, — зачем это надо было делать в самый канун второго тура выборов?

— Люди совершают преступление — их задерживают. Сделай они это неделей раньше — их бы и взяли неделей раньше.

— Но ведь в итоге ударили по президенту.

— Ударили те, кто это сделал. Я считаю, что тогда был просто сговор. Затеяли это, потому что Лисовского и Евстафьева не выпустили сразу. Хотя все было сделано тихо: с них взяли объяснения, и никто об этом не знал. Но они перепугались, что их арестуют. Они все время сидели в «ЛогоВАЗе», вызывали броневики, с собаками бегали вокруг и тряслись, что Коржаков с Барсуковым сейчас придут их арестовывать. И потом решили устроить обычный сговор. По фамилиям могу сказать, кто там был: Березовский, Гусинский, Лесин… Конечно, без Киселева не обошлось. Правда, раньше, когда он лез с советами, его выгоняли: твое дело озвучивать, а не советовать. Попал почему-то Немцов в эту компанию и еще ряд известных личностей. Они устроили сговор, который имел огромное психологическое воздействие на президента. Тогда Чубайс пришел с ультиматумом и готовыми указами: или штаб прекращает работу, или «этих убрать». Хорошо, раз это нужно президенту — мы ушли. Хотя я считаю, что мы трое своей честной работой не заслужили такого. Можно было и по-другому с нами договориться. По-мужски.

В «войне компроматов» (кто бы ни запустил в оборот это удачное клише) есть свои генералы и новобранцы, профессионалы и дилетанты, правила и приемы, которые полезно знать, вступая на это поприще.

Одно из этих правил можно сформулировать следующим образом: «Мало знать правду — надо сделать так, чтобы ее захотели узнать другие». Для новичка в «войне компроматов», это, наверное, открытие, а для стреляного волка — азбука.

Самое интересное в опубликованной «МК» тайной записи разговора Чубайса — Илюшина — «Красавчен-ко», заключается в том, что это не Красавченко! Об этом же в снятом из эфира интервью «Скандалам недели» говорит генерал Коржаков — не только с полной уверенностью, но и оттенком сытого самодовольства, какое бывает написано на лице у игрока, только что проведшего красивую комбинацию, и несомненными для тех, кому все-таки повезло это интервью посмотреть. «Тех двоих я знаю, а третий — не Красавченко».

А теперь логично задаться вопросом: откуда же этот лже-Красавченко там взялся? Интересно бы точно знать, как попала в «МК» пленка с записью разговора, кто ее принес и что при этом сказал. Если бы пленка была передана без комментариев и журналисты идентифицировали голоса сами, то Сергей Красавченко был последним, о ком бы они подумали.

Но никаких сомнений в том, что это Красавченко, у «МК» не было. Следовательно, кто-то им об этом с большой уверенностью сказал. Этот «кто-то» — скорее всего, человек, передавший пленку. Ее источник в газете указан как «нетрудно догадаться, какая служба». Нетрудно догадаться и о том, что, кроме подслушки, эта спецслужба вела еще и слежку, и очень трудно предположить, чтобы она сама, называя журналистам Красавченко, не знала, чей голос звучит на пленке на самом деле. Скорее всего, «МК» и все его читатели были дезинформированы, «нетрудно догадаться, какой спецслужбой», совершенно сознательно.

Зачем? Чтобы скрыть имя настоящего третьего собеседника? Но вброс записи рассчитан на дальнейшую раскрутку, в процессе которой этот третий все равно так или иначе засветится (предположительно, его имя уже известно). Чтобы подложить собаку Кра-савченко? Может быть — попутно, но это слишком мелкое удовольствие.

Преимущество данной пленки, вброшенной в «МК», только в одном, но очень существенном пункте: здесь упоминается Юрий Скуратов, которому (по расшифровке) звонит Илюшин. Это место в расшифровке бросает тень на Генерального прокурора, создавая впечатление, будто он согласился «притормозить» дело о коробке с полумиллионом долларов. Но источнику, передающему пленку, известно, что это не так или не совсем так.

Генпрокурор, получив материалы, сразу же дал команду на проверку, а вскоре санкционировал и возбуждение дела в Главной военной прокуратуре. Но велось оно по понятным причинам без особой спешки и рвения. Публикация стенограммы подталкивает Скуратова к активизации расследования «в порядке необходимой обороны», следуют решения о приобщении сомнительной пленки к делу и о проведении экспертизы, о вывозе на допрос не только Коржакова и Стрелецкого, но также Чубайса, Илюшина и Красавченко (хотя последнего теперь уже можно и не вызывать).

Внутри самой публикации двум фигурантам, которые хотели бы скрыть правду (Чубайс, Илюшин), противостоят две другие немаломощные фигуры — Красавченко и Скуратов. Шайба не просто вброшена в игру, это сделано так, что она разыгрывается сама собой.

Тот, кто задумал и продумал до мелочей всю игру с вбросом расшифровки в газету, подтвердил, что не зря носит погоны генерала (если он их, конечно, носит). На этой войне, «войне компроматов», ему равных нет. Но на войне как на войне — сказать, кто «останется в живых», с полной уверенностью все равно нельзя.

23 ноября 1996 года передача «Скандалы недели» (телекомпания «ВИД») была снята из эфира 6-го канала без объяснений причин. Однако известно, что авторы «Скандалов» дважды выслушивали претензии по поводу сюжетов своей передачи.

Один из них был основан на видеозаписи, сделанной во время выноса злополучной коробки с 500 тыс. долларов. Последний выпуск «Скандалов» по требованию руководства канала был представлен для предварительного просмотра. Результат известен: «Скандалы» в эфир не вышли. «Московские новости» связались с одним из авторов передачи Сергеем Соколовым, который предоставил редакции не только видеозапись последнего выпуска «Скандалов», но и полную запись интервью Александра Коржакова:

А. К.: Я сейчас вообще не хочу о президенте говорить, потому что свои отношения с ним мы должны урегулировать в суде. После его последнего распоряжения в отношении меня я ничего о нем говорить не буду.

«СКАНДАЛЫ»: Но он хотел проверить финансовую деятельность своего штаба?

А. К.: Если я скажу, что хотел, потом мне скажут, что это клевета. Зачем я буду говорить? Я ничего не буду говорить. Пусть наши отношения урегулируют-ся на правовой основе в Кунцевском межмуниципальном суде.

«СКАНДАЛЫ»: А было ли что проверять в предвыборном штабе?

А. К.: Конечно, было.

«СКАНДАЛЫ»: Что? Если не вдаваться в подробности…

А. К.: Я пока еще нахожусь на службе, и давайте не будем об этом. И потом, уголовное дело по этому поводу возбуждено. И зачем через средства массовой информации влиять на ситуацию?

«СКАНДАЛЫ»: Вы подозревали, что там существуют какие-то финансовые манипуляции?

А. К.: Я не подозревал, я знал и докладывал куда надо.

«СКАНДАЛЫ»: То есть вы докладывали президенту?

А. К.: Я вам сказал, куда надо.

«СКАНДАЛЫ»: Когда Кунцевский суд будет рассматривать ваше дело? И вообще вы надеетесь его выиграть или нет?

А. К.: Если бы я не надеялся его выиграть, то я бы не подавал в суд. Когда будет рассматривать, решит суд. Но, как правило, такие дела рассматривают в течение нескольких месяцев. С судьей я не беседовал, беседовал мой представитель. Я написал письмо судье. В письме этом было основное содержание моих вопросов к ответчику. Кстати, ответчиком является не только президент, но и Чубайс, потому что то служебное распоряжение, которое подписали в отношении меня в выходной день перед самой операцией президента, было распространено по команде Чубайса по всем субъектам Федерации, во все средства массовой информации.

«СКАНДАЛЫ»: Что вы можете сказать о войне компроматов?

А. К.: Пять месяцев на меня уже роет Чубайс. И по команде Чубайса кто только не роет. Но никак не нароют. На все вопросы прокуратуры я ответил. Я был в прокуратуре трижды по разным делам. Вот сейчас иду четвертый раз. Костыли отброшу и пойду.

«СКАНДАЛЫ»: Сейчас служба безопасности президента, которая работала до недавнего времени под вашим руководством, обвиняется во многих тяжких грехах — например, в незаконном прослушивании.

А. К.: Сначала скажу, что сейчас службы безопасности президента нет. Существует просто подразделение личной охраны. Я могу сказать вам совершенно ответственно, что, когда я руководил службой безопасности президента, никогда ни в своих действиях, ни в указаниях подчиненным я не нарушал закон, не отступал от указаний президента. Если бы нарушал, я был бы уже давно в другом месте.

«СКАНДАЛЫ»: То есть если и велась какая-то оперативная работа, то…

А. К.: Она была в рамках законности.

«СКАНДАЛЫ»: Если Генеральная прокуратура в результате расследования придет к выводу, что были крупномасштабные финансовые нарушения в ходе предвыборной кампании, на ваш взгляд, к чему это должно привести?

А. К.: Я не думаю, что Генеральной прокуратуре дадут довести дело до конца. Как ей не дают другие дела доводить.

«СКАНДАЛЫ»: Скажите, для чего служба безопасности проводила эту операцию с задержанием 538 тысяч долларов в Белом доме?

А. К.: Когда все это произошло, я дал указание ничего не афишировать. Наше дело было задержать, установить сам факт, допросить задержанных, естественно, их отпустить и доложить президенту. Что мы и сделали. Но те люди, которые сидели в «ЛогоВАЗе», те же самые Чубайс, Березовский, все та же компания, видимо, сидела и тряслась, боясь, что Коржаков и Барсуков их арестуют. Из-за этого были эти ночные телепередачи, выдумали очередной ГКЧП, разбудили Лебедя… В 8 утра мы с Барсуковым были на докладе у президента. 40 минут докладывали с документами. Он докладом был удовлетворен. Единственное что спросил: зачем же такой шум поднялся? Мы сказали, что шум поднимали не мы. Но потом все перевернули с ног на голову. А сейчас мы видим последствия того скандала…

«СКАНДАЛЫ»: Когда появится ваша книжка?

А. К.: Думаю, что в 1997 году.

«СКАНДАЛЫ»: Для чего вы ее пишете?

А. К.: Чтобы люди читали. Когда я занимался 24 часа в сутки охраной президента, мне некогда было писать книжки. А сейчас я 5 месяцев бездельничаю, вот от безделья я и пишу книжку. И одновременно готовлюсь стать депутатом, если меня выберут, и у меня появится работа, то я буду работать депутатом.

Мне не стыдно за работу в службе безопасности президента. Я ее честно выполнял, и ко мне люди шли. Я работал добросовестно и хорошо, и сейчас кадры сохранились. Совсем недавно было трехлетие службы. Ее практически 5 месяцев не существует, а все в Кремле праздновали это трехлетие. И ко мне приходили и звонили. Целый день телефон не умолкал…

14 октября 1996 г. в гостинице «Рэдиссон-Славянская» в том же зале, где сорвал аншлаг генерал Коржаков, провел свою пресс-конференцию вернувшийся из Швейцарии экс-президент НФС Борис Федоров.

Федоров взобрался на трибуну, тяжело опираясь на трость, и сказал, что после покушения никак не может прийти в себя и скоро опять ляжет в больницу. А в Москве он хотел бы выяснить, куда девались деньги Национального фонда спорта, который еще пять месяцев назад процветал. Заявление полковника Стрелецкого, сменившего Федорова в НФС, о том, что фонд в финансовом плане — дыра, для экс-президента оказалось сенсацией.

Федоров сомневается, что у Коржакова есть компромат на противников — все это, дескать, раздуто. Сбором компромата занимался Стрелецкий, а это «человек бессмысленный и бесталанный». К Лебедю генерал пристал, потому что привык к сильному хозяину. А зачем самому Лебедю после больших политических успехов нужен генерал — для Федорова загадка. Вообще Федорову жалко Коржакова, как выброшенную на берег рыбу.

Помимо того, Федоров хочет «очистить собственное имя». Кроме известного заявления о вымогательстве у него 40 миллионов долларов, экс-президент НФС передал в Генпрокуратуру еще одно заявление о неправомерном изъятии крупной собственности у НФС, которое также осуществили Коржаков и Стрелецкий. За этим их эмиссары даже на Кипр летали, шантажировали людей Федорова. Еще один блок претензий связан с незаконным, как считает Федоров, лишением его руководящих постов в НФС и в нескольких банках.

Федоров подчеркнул, что никто из противников Коржакова не давал ему гарантий безопасности, о телеинтервью он просил сам. В 37 лет, сказал Федоров, уйти в небытие, как рекомендовал ему Коржаков, не хочется. К решению вступить в борьбу с могущественными соперниками он шел долго, но молчать сил уже не было. Когда Федоров вернулся в Россию, запуганные службой безопасности коллеги воспряли духом и говорят: «Борис, давай бороться».

У Федорова есть веские основания считать, что арест и покушение на него были организованы полковником Стрелецким. Покушение неудачное, потому что служба непрофессиональная. У него есть вещественные доказательства того, что Коржаков и Стрелецкий вымогали 40 миллионов долларов. И эти миллионы не имеют никакого отношения к бюджетным средствам, выделенным НФС. 10 миллионов охранники требовали наличными, а 30 миллионов надо было перевести на диковинный счет, который не имел отношения к бюджету, а только к структурам Стрелецкого.

Единодушный вывод журналистов, побывавших на пресс-конференциях Коржакова и Федорова, сводился к следующему: правды никто никогда не узнает…

Вопрос в том, действительно ли Коржаков обладал серьезной информацией о каких-то неблаговидных делах ряда высокопоставленных лиц, или заявление бывшего начальника службы безопасности не более чем блеф. В какой-то степени пролить на это свет мог бы человек, знакомый с деятельностью службы безопасности президента. Например, Евгений Савостьянов, заместитель главы администрации Президента России. После отстранения от должности Коржакова он занимался личным составом службы безопасности, беседовал с каждым офицером, пытаясь выяснить, как утверждают СМИ, какую информацию и о ком они собирали. Кроме того, Савостьянов несколько лет возглавлял управление ФСБ по Москве и Московской области и в силу этого соприкасался со службой безопасности президента. Он согласился ответить на вопросы корреспондента «Известий»:

— Новое время породило проблему, неизвестную широкой общественности, — сказал Е. Савостьянов. — Значительная часть старого агентурного аппарата госбезопасности выдвинулась в современные политические и экономические элиты. Агенты (особенно, кто ушел в экономику) зачастую стали использовать свои связи с оперативными работниками ФСБ для решения собственных задач. Например, для устранения конкурентов: сбрасывают о них негативную информацию в компетентные органы. Я пытался завести порядок: если такая информация не подтверждается, разбираться с источником. Вплоть до привлечения его к уголовной ответственности за клевету. Оказалось, бороться с этим весьма опасным явлением очень трудно.

Говорю об этом потому, что такая информация, не подтвержденная документально, не имеет ценности. В ней очень много лжи.

Служба безопасности президента до марта нынешнего года не обладала правом на ведение оперативно-розыскной деятельности, поэтому вынуждена была пользоваться слухами, а для серьезного закрепления полученной информации обязана была передавать ее в ФСБ. В ФСБ существует установленный порядок работы с такими материалами, и если служба безопасности президента передавала им информацию, представляющую хоть какую-то ценность, то ФСБ занималась ее проверкой, то есть легализовала. Так что значительная часть компромата, о котором говорит Коржаков, спецслужбам известна.

Бели мы не имеем громких дел по информации, переданной СБП, значит, такова цена этой информации. Значит, при серьезной проверке она не подтвердилась.

Полагаю, в заявлениях Коржакова гораздо больше желания придать вес собственной персоне, чем реальной основы.

— Но в силу своей служебной деятельности генерал достаточно осведомленный человек.

— Ну и что? Он действительно много знает о том, кто с кем и сколько пил, как продвигался по служебной лестнице, и тому подобное, но эта информация скорее для мемуаров, чем для правоохранительных органов.

— Думаю, все же не стоит исключать того, что Коржаков где-то припрятал компромат.

— Разумеется. Но если он его действительно где-то припрятал, то генерал таким образом нарушил инструкцию порядка обращения с секретными материалами. Он обязан был передать их в установленном порядке.

— Это нарушение влечет какую-то ответственность?

— Вплоть до уголовной. Надо сказать, что заявление Коржакова дало богатую пищу для прокуратуры. В частности, он заявил о том, что Березовский обратился к нему, начальнику службы безопасности президента, с предложением убить известного предпринимателя Гусинского. Генерал обязан был сам принять решительные меры в отношении Березовского или сообщить о его предложении в ФСБ или прокуратуру. Но из его заявления даже не видно, что он пытался отговорить Березовского от этой затеи. Если генерал сам отказался от участия в убийстве, то заказчик мог обратиться к кому-то другому. Это первый угол, в который загнал себя Коржаков: либо к нему приходили с предложением убить конкурента и он не заявил об этом в правоохранительные органы и должен за это отвечать, либо этого не было и он оклеветал человека, что тоже влечет за собой уголовную ответственность.

Во-вторых, если у Коржакова существует компромат, собранный не на основании закона об оперативно-розыскной деятельности, если ход этой деятельности не зафиксирован документально, как это положено, значит, он использовал служебное положение в личных, корыстных целях и должен за это отвечать.

— Как вы полагаете, почему Борис Федоров вдруг решил изобличить Коржакова?

— Наверное, потому, что хочет жить… Удивляюсь, почему он не сделал этого раньше. Ему следовало обратиться в прокуратуру еще до того, как на него совершили покушение. Известно, пока человек носит информацию в себе, у его противников высок соблазн убить его, навсегда похоронив информацию. Когда же информация известна многим, убийство теряет смысл.

Во всей этой ситуации обращает на себя внимание такой факт. Насколько мне известно, сразу же после первого интервью Федорова, которое он дал телевидению, на него вышли представители одной из наиболее влиятельных в Москве преступных группировок и предложили замолчать, иначе убьют. Странная связь: Федоров изобличает Коржакова, а угрожает ему преступная группировка, о которой Федоров, кстати, ни словом не обмолвился. Полагаю, от подозрения о связи с преступным миром Коржакову будет очень сложно избавиться.

— Во взаимных обвинениях, которыми поливают друг друга Федоров и Коржаков, не обладая достаточной информацией, трудно определить, кто прав, кто виноват. Генерал Коржаков и его ближайший помощник по службе безопасности полковник Стрелецкий обвиняют Федорова в том, что он куда-то дел 40 миллионов долларов, выделенных Национальному фонду спорта для строительства оздоровительного комплекса. И вообще, заявил Стрелецкий, вопросы о финансовой деятельности фонда, возглавляемого Федоровым, возникли у них еще в конце 1994 года.

— Ну что ж, вот вам дополнительная информация к размышлению. Как раз в конце 1994 года УФСБ по Москве и Московской области возбудило уголовное дело по факту злоупотреблений в НФС. Это была наша совместная работа с таможней. Коротко о сути дела.

Президент Ельцин издал указ, которым предоставлял фонду правона льготы по импортным тарифам. В указе говорилось, что это не абстрактное предоставление льгот, они предоставлялись исключительно под конкретные спортивные мероприятия или программы. Льготы устанавливались постановлением правительства в каждом конкретном случае. Мы выбрали одно из таких мероприятий — международный турнир по хоккею, посмотрели его смету. Затем на таможне изъяли документы НФС, по ним изучили суммы, которые шли на обеспечение соревнований. Сравнили цифры, и выяснилось: льгота в 30 раз больше той суммы, которая выделена на соревнования. По этому факту возбудили уголовное дело. Конкретные фамилии тогда еще не фигурировали.

Мне позвонили два человека и потребовали прекратить дело. Я отказался. Вскоре мне позвонил тогдашний и. о. Генерального прокурора Алексей Ильюшенко. У нас состоялся весьма нервный разговор. Я и ему отказал в прекращении уголовного дела, считая, что возбуждено оно на вполне законном основании. Затем дело в порядке прокурорского надзора запросил заместитель Генерального прокурора Олег Гайда-нов и прекратил его.

— А что это за два человека, о которых вы упомянули вскользь?

Длительная пауза.

— Я мог бы сказать, что это были Коржаков и Тарпищев, но поскольку наша беседа никак не была документально зафиксирована, я не буду настаивать на своем утверждении.

Я, автор этой книги, думаю, что генерал А. Коржаков забыл правило «что позволено Юпитеру, не позволено быку». Забыл и тут же поплатился. Расплата оказалась не самой страшной. Кресло в Государственной Думе, броня депутатской неприкосновенности, владение компроматом на всех или почти всех, угодливые и тревожно-восхищенные взгляды членов оппозиционных фракций — все это позволяет генералу Коржакову чувствовать себя «в седле» и надеяться на лучшие времена.