Природа и мы

ОБНИМИТЕ ЗЕМЛЮ

Случай, конечно, не ординарный: тракторист наотрез отказался от выгодной работы и хорошего заработка. И решился он на вопиющее нарушение трудовой и производственной дисциплины после того, как в сотый раз остановил трактор, чтобы убрать из-под гусениц и лемехов и перенести на пахоту сотое гнездо, покинутое уткой, обезумевшей от неизбывного горя.

Сотое! Он считал.

Произошло это в Большекуреинском совхозе Макушинского района Курганской области в одну из весен, когда руководители отдали распоряжение опахивать озеро. Зачем? Да уж наверняка не затем, чтобы не загорелось оно от случайно пущенного пала. На пойменных берегах и озер, и рек до самых осеней и скот не пасли, теперь их пашут. И не только в Макушинском районе. Пашут, не задумываясь над изначальным смыслом слова «берег» и не представляя себе непоправимых последствий. Пашем, осушаем, вырубаем, загрязняем, и все с чьих-нибудь да санкций, забывая, что Природа есть совокупность непрерывных процессов и явлений, обеспечивающих продолжение Жизни на Земле. А прервем ведь когда-нибудь эту совокупность процессов и явлений, если не поймем и вовремя не спохватимся.

Но пока же понят и оправдан тракторист, который наотрез отказался распахивать целинный берег озера, как понят и оправдан другой, который доконал-таки природу, оправдан, кто его заставил это сделать и кто закрыл глаза на это преступление, якобы ради увеличения показателей по валу. А в том, что вал получится уродливо-коленчатым и в озере ни дичи ни рыбы не станет, в том и подавно уж никто не виноват за прошлостью времен содеянного.

Никто не обнимет необъятного. Афоризму Козьмы Пруткова теперь уже более ста лет, но и тогда вряд ли была необъятной Земля. Она лишь кругла и вовсе не бесконечна, и давно поисчерпаны ее естественные продресурсы и вогнано в борозду все, что мог одолеть ненасытный человек и его современный энергонасыщенный трактор с одиннадцатикорпусным и чуть ли не цельнолитым плугом, а то, что считается пашней, занимает едва лишь десятую часть нашей суши.

Хлеб во все времена определял положение государства на политической карте мира, ибо от него в конечном итоге зависит национальный доход, а для этого необходимо производство зерна не менее одной тонны на душу населения. Необходимо. «При дальнейшей стабилизации посевных площадей за счет улучшения культуры земледелия, повышения урожайности и уменьшения потерь». Основное положение и главное требование это должно плакатно пламенеть на каждой из четырех стен всех кабинетов на местах и в центрах. Агроном Губернского отделения совхоза «Кузнецкий» за Аргаяшом П. Иванов при каждом маломальском случае такие вам ямы роет из местоимений «я... мы...», кичась хлеборобством и напрочь забывая, что здесь же до него и с площадей гораздо меньших получали по 47 тысяч центнеров зерна, а в его «я... мы...» засыпают едва по 27.

Забывают агрономы, чего греха таить, что основное производительное свойство земли — ее плодородие, и все еще хватаются за спасительную соломинку экстенсивной системы земледелия, при которой увеличение объема продукции достигается за счет расширения обрабатываемых площадей. Достигается ли? В некотором хозяйстве на тысячу гектаров пахотной земли по одному целому механизатору не приходится. Какую культуру земледелия спрашивать с него, если и без прицепных орудий на холостом ходу всех полей за сезон не объехать. Ну и читаем потом «научную фантастику» в районных газетах, что тракторист такой-то при норме 9 гектаров вспахал за смену 47. Но ведь это ж надо летать на плуге со скоростью не менее 30 километров в час! Игнорируя перекуры, обеды и прочие естественные потребности, что вряд ли допустимо. Зато допускается пахота через раз, когда намеренно оставляются сквозные огрехи, равные по ширине в аккурат захвату плуга.

— А это не наши пахали, это прикомандированные из городу,— машут руками агрономы-аборигены, стоя у поля, похожего на расхристанную тигровую шкуру.

В ином хозяйстве пахотный клин до того уже раздался и вдаль, и вширь, что края годами плуга не видят, и урожаи в таких хозяйствах по 10 центнеров с гектара на круг при самых благоприятных погодных условиях — красное число в календаре, но руководители неутомимо гнут свою линию и неуемно ведут многолетние изнурительные тяжбы с лесничествами за крохотные обрезки, не гектаристей тех, из каких шили раньше по деревням лоскутные одеяла. Закон же об обязательной тридцатиметровой полосе между пашней и опушкой леса вообще незнамо для кого писан. Бедные лесники и лесничие били-били челом с просьбами соблюдать установленные границы да и выдохлись.

А какая клубника по межам, на еланках и пустошках, вспомнить, раньше росла... Душистей и слаще всякого меду. Но не осталось ни меж, ни еланей, ни пустошек, ни зеленых опушек с лопоухими побегами подлеска, и негде гнезда свить ни жаворонку, ни перепелке, и обнаженно и жутко торчат из глубоких запекшихся черных борозд перерезанные лемехами сухожилия корней, и никнет обреченный лист на березах, и ощущается физическая боль деревьев, и уже не изуродованные корневища видишь ты, а оборванные вековые нити, какие связывали мужика с землей. С той самой землей-матушкой, которая в сельском и лесном хозяйствах была и остается главным средством производства и необходимой материальной предпосылкой процессов труда. Земля — основа всей природы и все от нее. И все естество природы гармонично, и гармоничной быть должна природа рукотворная, к какой нельзя не отнести поля и пашни. Распахано ж все. И даже сверх того, но самовольные прирезки вряд ли где показаны: зачем? Есть придел на медаль за якобы сверхплановый центнер хлеба. Числятся же в нетелях коровы, хотя и очень просто обнаружить там подвох, попробуй дернуть картограмму за сосок. И если все радости людские от земли, то все земные печали от разницы фактических и отчетных данных.

Кто-то отгородился однажды такой ширмой: хлеб надо считать не на корню, а на току. Ширма понравилась и моментально разошлась по хозяйствам как очень удобная. Но если бы так называемый биологический урожай определялся контролирующими органами, которые спрашивали бы потом, почему большая разница в весе между хлебом на току и хлебом на корню, то наверняка не разгружались бы бункера комбайнов прямо на полосе под заветную копну соломы, в ельничках да и в березничках и просто в собственных дворах или у хаты с краю, а в иной деревне осенью все хаты с краю. Женщина, не работающая нигде, только базарных, то есть на продажу, по 150 штук гусей кормит. Да для себя и на племя, да куры, да утки, да индюшки. Чем кормит? Разницей между зерном на корню и зерном на току.

По дороге от поля до закрома теряется 20 процентов урожая зерновых. Цифра эта определена статистикой, признана неизбежной и принята за норму. Причем она тоже не что иное, как разница между зерном на корню и зерном на току, полученная с помощью загнутых пальцев. А если не загибать? Если не загибать, то подсчитать потери еще проще.

Средняя норма высева семян пшеницы на гектар — 190 килограммов. Среднегодовая урожайность — 11,4 центнера с гектара. Плюс 20 процентов неминуемых потерь составит урожайность биологическую — около 14 центнеров. Пусть 15. Пусть 20 процентов семян по разным причинам не дали потомства. И все равно получается, что в выросшем колоске только 10 зернышек было, а такая пшеничка, старые люди сказывают, наросла лишь в 1921, самом засушливом году. Тут половиной теряемого зерна пахнет, но и 20 процентов тоже немало, где-то около 50 миллионов тонн, а это вдвое больше всего валового сбора пшеницы в Канаде.

Какую голову и какую совесть надо иметь, чтобы рассыпать 50 миллионов тонн зерна? Посмотрите на поле после того, как «убран» хлеб, вспахана зябь и пробрызнули частые осенние дождички. На футбольное поле в Лужниках с разнозеленым газоном похоже оно. Ставь ворота и — «кричат болельщики, свисток дает судья». Но болельщиков у таких полей мало, и судей на них совсем нет. А были. Инспекторами по качеству уборки назывались они. Приедет, закинет, зажмурясь, деревянную рамку метр на метр, соберет в квадрате до колоска, обшелушит, провеет, взвесит на аналитических весах, помножит на 10 тысяч и разделит, с кого сколько причитается за излишки потерь. А ныне агроному только жить да радоваться да гонорары получать за публикации в газетах о повторных обмолотах соломы и о дополнительных к плану по четыре центнера с гектара. Нет, не как-нибудь, а дополнительно к плану. Вдумайтесь. А если у кого ни голова, ни руки, ни ноги не дошли до повторных обмолотов? Но ведь четыре центнера с гектара — уже 20 процентов урожая. И хороших 20. Да гуще весенних осенние всходы, названные категорией людей, которые на выдумку хитры, зелеными удобрениями, коли уж не смог грехи прикрыть веселый лозунг «Комбайн с поля — плуг в борозду!»

А такой комбайн, как «Колос», вообще бы не допускать до полей! На вопрос, что он за машина, агрономы, не сговариваясь, отвечают: решето. Не лучшего мнения о нем и в областных управлениях сельского хозяйства.

— «Колос»? И слаб, и дыряв. На выставке зерноуборочных машин из 62 экспонатов он занял 63-е место.

Тогда зачем выпускать такой комбайн? Чтобы получать дополнительно к плану при повторных обмолотах валков? Нет, не только для этого, а еще и для равномерной концентрации семян сорняков на полях. В характеристике зерноуборочных комбайнов перечисляются лишь работы полезные: косит, подбирает, молотит, сортирует, веет, копнит. Но молотить он начинает уже при повале самодельными лопастями мотовил из твердых пород дерева, нарушающими балансировку и расчетный режим работы. Потом молотит, подбирая валки низкорослых хлебов, и зерно, разумеется, остается на земле. При непосредственном же процессе обмолачивания четверть подобранных колосьев или уходит в солому, или такая же часть зерна превращается в дробленку, по существу в отходы, а при уборке сильных и твердых пшениц это накладно. Зерно с земли комбайн подобрать не может, зато саму землю и мелкую гальку и прочие мертвые отходы или откровенный мусор подобрать ухитряется. И посеять при этом сорняки.

Вот средние итоговые данные среднего по производственным показателям Ольховского отделения Великопетровского совхоза Челябинской области за средний год 11-й пятилетки: поступило на ток бункерного зерна 54 тысячи центнеров, товарных отходов из них 12 тысяч, мертвых отходов более трех тысяч, или ровно 6 процентов. Товарные отходы уйдут на корм, и часть расходов на их производство окупится, а вот во что обходятся мертвые отходы в целом по стране... 6 процентов — это верных 12 миллионов тонн. Для перевозки такого количества балласта при среднем расстоянии от полей до токов 5 километров и средней грузоподъемности транспортных средств 6 тонн их понадобилось 2 миллиона, сделано лишних 20 миллионов километров пробега (500 раз вокруг Земли, а Козьма Прутков говорил якобы, что никто не обнимет необъятного), сожжено 8 тысяч тонн горючего и сколько переплачено денег получающим с центнера и с тонна-километра, не говоря уж о деньгах, переплаченных конструкторам таких комбайнов.

На заре развития зерноуборочной техники появились ненадолго и тут же канули в Лету сноповязы. Между тем направление, по-моему, было взято верное, предки наши не ради полотен художников вязали и устанавливали в суслоны снопы, в которых зерно и дозревало, и не прело, и не прорастало в колосьях, как в непросыхающих ныне валках после пробрызнувшего дождичка, и хлеб, и солома, и сорняки разом все увозилось с полей, и потерь никаких не было, что в горсти — то и в сусеке, а мы эту горсть плотно никак сжать не можем, живя в космическом веке. А разбогатели потому что, вот и сорим червонцами, как пьяные купцы,— знай наших, под зерновыми лишь 130 миллионов гектаров с каким-то гаком еще.

Вы ездили по золотой дороге? Конечно, ездили, в уборку их немало золотых. Сто граммов зерна, рассыпанного по квадратному метру проселочной дороги, и на четвереньки опустишься — так не вдруг разглядишь, сколько ж его, но со ста километров наметется гусиным крылышком 50 тонн. Всех грунтовых, полевых и проселочных километров никто не подсчитывал, как вряд ли задумывался кто, куда же деваются целые эшелоны хлеба.

При существующей системе оплаты труда за тонна-километры сноровистому и себе на уме шоферу выгоднее не тонны, а километры, потому что они всегда больший множитель, и за счет скорости наматывает рейсы, ничуть не беспокоясь о том, на сколько легче кузов стал после ухаба. И не выпускают домохозяйки во время уборочной кур со двора, потому что жиреют они безобразно и перестают нестись, нанося невосполнимый ущерб личным продовольственным ресурсам. Директора хлебоприемных пунктов нанимают пенсионеров с метлами ежечасно заметать и прятать золотые россыпи. В той же Большой Курье Макушинского района половина жителей запаслась отборным зерном из песчаного рва на берегу озера, который с лета преодолевают груженые машины, предпочитающие бездорожный песчаный путь тамошним дорогам после дождей. Грачиные гнездовья в глухих колках теперь редкость почти музейная, потому что «комбайн с поля — плуг в борозду!». Грач теперь предпочитает селиться на деревенских тополях и вдоль железных дорог, потому что основной пищей — зерном — он обеспечен здесь вплоть до снегопадов и не спешит улетать на юг.

У М. А. Шолохова в «Тихом Доне» есть такие строки: «Встает же хлеб, потравленный скотом. От росы, от солнца поднимается втолоченный в землю стебель; сначала гнется, как человек, надорвавшийся непосильной тяжестью, потом прямится, поднимает голову, и так же светит ему день, и тот же качает ветер».

В Великопетровском совхозе Челябинской области с ведома бывшего директора на 400 гектаров ячменя загнали 400 голов крупного рогатого скота и пасли, пока не испепелили посев. Хорошо, за тот потравленный ячмень совхозный скот не молоком, так мясом воздал государству, а кому воздает частный скот, сотни голов которого не знают, что такое табун и пастух... И хоть бы тебе кто прутиком махнул выгнать: махну, а вдруг там и моя телушка — еще обидится. Поэтому, надо думать, и провел народный контроль всего одну проверку по потравам за два с половиной года своей «деятельности». Пример частный, но далеко не единичный. Потери от потрав достигают 10 процентов. И это тоже статистика, но зачастую негласная, дабы не испортить отношения, репутации, биографии, не подорвать семейные бюджеты, а страдает ли бюджет государственный — о том забывают или не хотят помнить. И товарищи агрономы, давая в управления сведения о биологических урожаях, заведомо занижают их, о чем там прекрасно все знают, но хоть бы кто пальцем погрозил: «ну-ка, не балуй!», потому что премии все получают за хлеб на току, и спаси и помилуй оказаться ему тут в количестве менее 80 процентов указанного в сводках. Вот так и сходятся концы с концами. Сами, конечно, даже концы шнурков не сходятся, их сводить надо, и кривые замкнуть пытаются часто, искажая государственную отчетность, да землю кривой не опутаешь, хотя она и круглая.

Нехватку механизаторских кадров на селе пытаются компенсировать выпуском энергонасыщенных скоростных тракторов на шинном ходу и широкозахватных плугов с мощными корпусами, чтобы укладываться в сезонные сроки: поля — глазом не окинешь. Но такое решение, пожалуй, не упростило проблему обработки огромных площадей, а усложнило: после вспашки влажного поля оно похоже не на вороново крыло в парящем полете, где пласт к пласту, как перо к перу, оно похоже на торосы черных льдин. Трехдюймовые артиллерийские снаряды, мирно лежавшие в земле со времен гражданской войны, выпахивают. Значит, после вспашки нужно дисковать, фрезеровать, лущить, культивировать, бороновать, при... Прикатывать не нужно, нужно снова пахать это поле, так его прикатает колесный трактор типа К-700. Как транспорт этот «К» хорош, и как транспорт хвалят его, но полям бы гусеничный Т-130, а к нему в колхозах и совхозах школьников на экскурсии водят как к ископаемому.

И плуг, неправда, что нельзя, можно сконструировать такой, после которого бы до минимума сократились последующие операции вплоть до боронования. Только в Челябинске две таких научных базы, как Уральский институт земледелия и институт механизации и электрификации сельского хозяйства, и толковых умов там немало. Отремонтировал и пустил же учащийся СГПТУ куранты на Невьянской башне, к коим и маститые мастера-часовщики не знали, с какого боку подступиться.

Улучшить культуру земледелия и повысить урожайность трудно, почти невозможно, без сокращения хотя бы на треть обрабатываемых площадей при условии, что энергоресурсы останутся прежними. Трактора тогда будут не по диагонали на рысях пробегать через поле, комбайны не с кочки на кочку прыгать, вместо чертопара троеные пары появятся, прибавится скота и органических удобрений, а хороший навоз земли девять лет помнит. Скорее, сорняки повыведутся, которые приспосабливаются ко всяким видам борьбы с ними, кроме механического, с отказом от ядохимикатов увеличится поголовье пернатой и четвероногой дичи, особенно когда отпадет необходимость в спешке «комбайн с поля — плуг в борозду!» и зябь приобретет первоначальное значение. И вообще от пашен, дающих не более 11 центнеров с гектара, надо решительно отказываться, от них как от пастбищ больше проку будет.

И кадры, кадры, кадры. Те самые первые головы на селе, от которых зависит все и которых такая нехватка. И нередки в деревнях переклички, наподобие этой:

— Привет, сосед! Ты не из конторы?

— Из конторы.

— А кто там у нас управляющий сегодня?

Управляющий — временно исполняющий, агроном — по совместительству, механик — по заместительству, и, смотришь, никто из них вреда не приносил, не говоря уже о пользе. А земля никогда не мирилась с невежеством, равнодушием и вульгарным обращением с нею, она, протестуя, отвечала тем же. И ничто другое так не нуждается в теплых руках. В теплых, честных и постоянных. И очень точно, по-моему, определил природу, суть и необходимость такого постоянства Герой Социалистического Труда Федор Яковлевич Чеколовец, потомственный крестьянин и хлебороб:

— За городских не скажу, а сельские мы и век вековать должны там, где родились, тогда еще, может, и можно ждать какую-то пользу от нас на земле.

Н. ЕГОРОВ, писатель