Призраки чужого небосвода

Старуха в самолете

Принять обычное за невероятное довольно легко. Совпадение, взгляд с непривычной точки, ловко подстроенный фокус − и вот уже люди клянутся, что видели чудо. Но есть обратная форма самообмана, когда необычное принимают за заурядное. В этом случае докопаться до сути оказывается труднее, потому что очевидцы боятся прослыть просто­филями и ни за что не соглашаются признать свое непонимание случившегося. «Ну и что? − отвечают они на расспросы. − Мало ли что бывает», −и тем пытаются показать свою искушенность.

С такими мыслями я выключаю диктофон. Враз смолкают возбуж­денные голоса обитателей улицы Красных зорь − места, где живет летав­шая в самолете cтаpyxa. Из неохотного рассказа самой путешественницы и добавлений словоохотливых ее соседей выходит, что...

Матрена Семеновна летела на Украину смотреть дом. То есть отправляться в воздушное путешествие ей предстояло еще через два дня, но все соседи уже говорили, что она «летит». И по этому поводу сильно переживали.

− Ты, Матрена, лети смело. Чего тут бояться − мой сын каждый месяц в Москву летает, − то ли ободряла ее, то ли хвасталась своим отсидевшим в тюрьме сынком Гюльнара из татарского двора.

Квартирант хромого Харитона предлагал бесплатно сфотографи­ровать ее дом, чтобы там показать обменщикам. Но Матрена Семе­новна от такой мудрености отказалась. Достаточно, что вместе с паспортом уложила в сумку заверенный нотариусом план домовладе­ния. Все равно, коль столкуются, обменщики сами приедут смотреть. За глаза такие вещи не делаются.

Сняться с места Матрену Семеновну побудила давняя мечта про­жить остаток дней на родине; в своей деревне. Решение это укрепи­лось после письма сестры, в котором та сообщила, что молодые Кова­ленко по соседству не прочь сменять свои полдома на жилье в городе. А город Матрене Семеновне как раз опротивел, потому что в нем жили одни хамы.

Сестра, правда, писала, что их деревня теперь тоже именуется городом, но на околице осталась такой же зеленой и тихой, как тогда, когда Матрена ее покидала. Это заставляло тем более желать переез­да, что муж, еще с войны инвалид, к старости стал совсем плох, и Матрена Семеновна надеялась если не выходить, то хотя бы утешить его сельской жизнью.

− Дай-то Бог, − загодя собираясь в дорогу, шептала она и, вспоми­ная Бога, крестилась над раскрытой сумкой, в которой маслянисто поблескивали две банки растворимого кофе − для сестры.

Муж Матрены Семеновны летать не мог. Худой и согнутый, он ходил по комнате и отговаривал свою старуху от зряшной затеи.

− Да как с переездом-то управимся? − вразумлял он. − Ты об этом-то подумала? А то, ишь, засквербило.

На эти возражения был у Матрены Семеновны план, который она ~ до поры не высказывала. Замысел состоял в том, чтобы переложить на молодых Коваленко все расходы по взаимному переезду. Все-таки это они хотели перебраться из сельского городишки в большой город, где даже остановка троллейбуса была рядом с домом. Вот пусть и поиздержатся − вроде как доплатят за выгодный обмен.

В день отъезда старый проводил Матрену Семеновну только до калитки. Все кашлял в кулак, а у самого на глазах слезы. Совсем ослаб. Поцеловались на прощание, и сухонькая да крепенькая Матрена Семеновна потащила свои сумки − одну большую, другую, полиэтиленовую, поменьше − к троллейбусной остановке. Хоть тут эти машины пригодились.

В аэропорту началось с нервотрепки. Билет, сказали, надо регистрировать, а где − неизвестно. Потом прицепились к большой сумке − взвесили ее и не отдают обратно.

− Ничего с вашей сумкой не случится, − сказала из окошка девка в форме. − В багаж отвезут, а как прилетите, получите.

− Вот и не случится, если со мной будет, − нажала на голос Матрена Семеновна. Она-то помнила, как у соседа Харитона в поезде сперли чемодан. Дела известные.

− Во, сумку зажала, − взял ее сторону какой-то летчик. − Да пусть сама тащит, если охота.

Настояла на своем. Для верности малую сумку тоже запихала в большую и пошла на посадку. А летчик остальную кладь куда-то повез на тачке.

Поднялась по трапу − там еще одна девка с синей мордой придра­лась:

− Где билет?

А билет в сумке.

− Сумку не положено.

Нервные все такие. Толстяк сзади тыкал в спину чем-то круглым.Арбузом. Зачем на Украине арбуз? Ума нет, а потешался:

− Террористка, − придумал, − бабка-то. Бомбу тащит. Укокошить всех хочет.

Остальные сзади, на трапе, тоже развеселились. Про Стамбул поминали, что теперь там точно сядут, раз угонщица с ними летит. А Матрена Семеновна вправду испугалась. Толстяк какой-то не в меру веселый. Чего радоваться-то?

Внутри добрые люди помогли отыскать место. Кресла только с виду были удобные, а на деле оказались погаными. Когда Матрена Семеновна протиснулась и села, спинка отвалилась назад, так что встать обратно было уже никак нельзя. Потом по радио потребовали, чтобы все сами себя привязали ремнями. Но ремней Матрена Семе­новна не нашла − оборвали, наверное, да и сумка с колен съехала на живот − как привяжешься-то?

Усевшийся рядом очкарик все добивался, чтобы она положила сумку на полочку вверху. Словно ему было до этого какое дело. Но после всех испытаний Матрена Семеновна расставаться со своей кладью ни за что не хотела и только крепче обхватила тугую сумочную тушку обеими руками.

И вот, когда все напасти остались, казалось бы, позади, довелось ей, старой, натерпеться настоящего страха. Но прежде самолет загу­дел и поехал куда-то. Ехал долго, так что поначалу это успокоило Матрену Семеновну − она думала, сразу полетят. Потом кресло задро­жало и надавилось спинкой. Она так и не поняла, что самолет уже в воздухе − только гудеть стало по-другому.

− Сейчас конфеты принесут, − с чего-то взял очкарик.

Но конфет, конечно, не дали. Да Матрена Семеновна и не взяла бы − смотрела только на спинку переднего кресла, чтобы не увидеть чего похуже.

Самолет между тем задрался, и теперь уже Матрена Семеновна не сомневалась, что полет начался. Вот только, едва начавшись, он тут же прекратился − словно оборвалась направлявшая его нить. Кресло, весь самолетный салон стали проваливаться, падать. Гул разом смолк и в этой тишине с задних кресел донесся истошный бабий крик. Вот этого визгливого вопля Матрена Семеновна и испугалась. То бы сиде­ла себе, может, так все и надо. Глянула вбок − сосед сделался весь белый, а на щеку из-под очков выползла капелька пота. В тишине что-то хрустнуло у нее под руками − в сумке.

Но самолет уже оправился, загудел снова. Очкарик сразу ожил, взялся пояснять:

− Воздушная яма, наверное...

Яма эта вконец обессилила Матрену Семеновну. Представилась она ей особенно ужасной от одного названия − воздушная. Спасением казалось вперить взгляд в переднее кресло и сидеть так, не шевелясь.Но стали одолевать страшные мысли.

Последующие полчаса полета показались вечностью. Но ничего больше не случалось, и постепенно Матрена Семеновна пришла в себя. Ей было неудобно в кресле, да и надоело сидеть неподвижно, Для начала она поводила по сторонам одними глазами. Очкарик читал газету, а дальше, через проход, две какие-то тетки ели курицу. «Все жрут, жрут, − осудила Матрена Семеновна человеческую натуру вооб­ще, -когда уж нажрутся!».

Только в иллюминатор смотреть было боязно. Долго Матрена Семеновна на это не осмеливалась, не решилась бы и совсем, но круглое оконце с неодолимой силой само притягивало взгляд. Нако­нец мочи не стало − так захотелось узнать, что там.

Увиденное Матрене Семеновне неожиданно понравилось. Под самолетом сплошняком простирались залитые солнечным светом бе­лые облака. От этого казалось, что летят они не так высоко. Только крыло самолета на фоне бескрайнего простора выглядело больно хлипким − могли бы сделать попрочнее, кабы на людях не экономили.

Земли из-за облаков видно не было, зато прямо поверх них Матрена Семеновна заметила еще один самолет. Он летел туда же, куда и они, но по тому, как увеличивался, взлетая на вершины облаков, и проваливался во впадины между ними, она поняла, что это всего лишь их тень.

Темный крестик стремительно скакал по облакам, а рядом с ним − чуть повыше и так же быстро − неслась еще какая-то тень. Матрена Семеновна догадалась посмотреть в верхнюю часть иллюминатора и увидела висящий над самолетом радужный шар. На фоне голубого неба непонятный предмет казался неподвижным, но по теням на облаках становилось ясно, что он неотступно летит вместе с ними.

От царящего за облаками оживления на душе у Матрены Семе­новны сделалось легче. Когда не в одиночестве, не так бывает страш­но. А что шар выглядел чудно, розово светился и в то же время сам просвечивался насквозь, ее не насторожило. Бог знает, как тут все должно быть. За недолгое время полета неопытная путешественница столько уже натерпелась, что теперь готова была безропотно принять любую диковину.

«Может, вертолет какой», − не силясь угадать, истолковала обна­ружившееся соседство Матрена Семеновна и продолжала без опаски наблюдать за малиновым попутчиком. Она хотела указать на свое открытие очкарику, но тот теперь щелкал каким-то выключателем вверху и подставлялся под струйку воздуха из торчащей над головой пластмассовой соски. Та, видать, засорилась, воздух шел плохо, и щелкал он впустую.

Отвернувшись от ерзающего соседа, Матрена Семеновна увиде­ла шар уже ближе к самолету. Благодаря этому удалось рассмотреть, что от того тянется в сторону и чуть вниз луч света. Заканчивался луч то мерцающей, то слабо тлеющей голубой искоркой. Раньше ее, похо­же, не было. В этот момент шар испустил еще один луч, тоже вниз, но в другую сторону, и на конце его зажегся такой же огонек.

Это было, конечно, странно. Но весь полет в самолете представ­лялся старой женщине таким непонятным делом, что новая тревога только прибавилась и растворилась в прежней. Оставалось терпеть до конца, а пока делать вид, что ничего особенного не происходит.

Переведя строгий взгляд с искорки снова на шар, Матрена Семе­новна на этот раз разглядела в малиновом круге какие-то очертания. Отменное зрение, благодаря которому она и на старости лете первого раза вдевала нитку в любую иголку, позволило различить в розовом свечении силуэт... Силуэт человека. Он занимал весь шар и сидел в его просвечивающемся нутре скорчившись, с остро поднятыми к подбо­родку коленями.

Этого уже, по разумению Матрены Семеновны, быть не могло, и она заново остро испугалась. Чтобы не видеть такие страсти, отвела глаза от шара, ставшего с арбуз того толстяка, и стала смотреть в салон. Теперь этот мчащийся в небе замкнутый мирок представлялся ей спасительным прибежищем, ограждающим от небесных ям, лета­ющих людей и прочих неведомых напастей. Внутри ничто уже не вызывало опаски, напротив, сонная обстановка успокаивала, вселяла надежду пережить все выпавшие испытания.

И в этот обманчивый миг примирения с окружающим с самолетом снова что-то случилось. Он повалился на бок, так что ворвавшиеся в противоположные иллюминаторы лучи солнца косо прочертили салон. Матрена Семеновна без сил охнула. Только проследив за взглядом вытянувшего шею соседа, она увидела, что по проходу между кресла­ми идет летчик. Солнечные лучи уже убрались обратно к окошкам, а летчик улыбался.

− Прошу пассажиров оставаться на местах. Всем оставаться на местах, − повторял он налево и направо, пока не добрался до того места, где находилось кресло Матрены Семеновны. Тут, перегнувшись через очкарика, тяжело оперся на ее сумку и сунулся к иллюминатору. Долго смотрел в него, склоняя голову туда и сюда, причем лицо теперь имел уже не веселое, а скорее озабоченное и удрученное.

Потом летчик распрямился и, стоя в проходе, громко обратился ко всем:

− Товарищи пассажиры, внимание! Кто из вас сейчас видел за бортом что-нибудь необычное?

Пассажиры загалдели, но никто громко не отозвался.

− Шар. Красный шар с пилотом внутри, − пояснил летчик и после опять возникшего молчания добавил: − Он какое-то время летел парал­лельно с нами, а потом пересек курс.

Все снова забормотали, задвигались в креслах, иные сунулись к иллюминаторам, но никто ничего ответить не мог. А Матрена Семе­новна стиснула зубы и затаилась так, что стало не хватать воздуха. Она даже попробовала укрыться за очкарика, и если бы ее сейчас спросили о чем угодно, скорее бы умерла, чем ответила.

Летчик еще постоял в проходе, потом укоризненно посмотрел на Матрену Семеновну и, снова нагнувшись, вытащил откуда-то из-под кресла ремни, которые и защелкнул замком у нее поверх сумки. После этого махнул рукой и ушел в свою дверцу. Никто ничего не видел. Все,кроме отважной старухи, в иллюминаторы смотреть побаивались.

Как самолет сел, Матрена Семеновна не заметила. Об этом она догадалась по соседу, который, забыв о ремнях, стал вдруг рваться из кресла. Действительно, за иллюминатором полз длинный стеклянный дом − наверное, аэровокзал, а под самым крылом виднелся залитый дождем бетон. Через пять минут Матрена Семеновна вслед за очкариком напористо пробивала сумкой путь к выходу.

Все тревоги остались позади. Но еще на летном поле, отбившись от кучки пассажиров, Матрена Семеновна не забыла заглянуть в сумку − что там хрястнуло. Оказалось, сломалась зубная щетка. Главное, двухлитровая банка самогона была цела. Ее она везла для придания сговорчивости обменщикам.

Обмен не состоялся. Не то чтобы не договорились, но молодые Коваленко оказались больно квелые − хуже стариков. Переезжать они не отказывались, но все мялись, просили погодить, чтобы все взвесить да еще раз подумать... А их пол дома оказались ничего − отдельный вход, две комнатки, кухня. Вода во дворе, но можно самим провести в дом. Огород хороший.

И все же Матрена Семеновна съездила не зря. Родные места повидала, помогла сестре закупорить варенье. Отдохнула душой и про себя решила в крайнем случае соглашаться на переезд даже за свой счет. Но об уступке сразу заговаривать не стала, чтобы не продеше­вить себя. Приберегла козырь для последнего уговора, когда Ковален­ко приедут смотреть их дом. Обещались все-таки.

Обратно Матрена Семеновна возвращалась поездом. Самолет­ные страсти отодвинулись в памяти, но все же, предложи ей кто-ни­будь лететь снова, лучше бы подалась домой пешком.

− Слетала уже? − в день по приезде встретила ее на улице Гюль­нара. –Я ж говорила...

− Слетала, − голосом, показывающим разницу между ней и сосед­кой, отвечала Матрена Семеновна. − Чего ж было не слетать, если надо.

Произнесла она это второстепенно, чтобы та не заносилась своим невесть по каким делам разлетавшимся уголовником-сыном. После этого о самом полете, чтобы не уронить себя, откровенничать не стала. А старику рассказала. Да потом все-таки кой-кому из соседей − тем само как-то рассказалось.

− Натерпелась ты, бедная, − понял ее один только старый. − Ну, да ничего. Больше уж самолетом никогда не полетим.

И вместе со старухой сквозь вишневую крону стал смотреть на бездонное вечернее небо − сидели они в это время во дворе, на скамеечке у двери на кухню.